— Эй, а сколько раз тебе снилась смерть твоего соулмейта?
Этот вопрос, повторяющийся чересчур часто, хоть раз задавали каждому. В конце концов, всем интересно знать о чужой личной жизни и вторых половинках. Даже если все, что известно об этих самых половинках — обстоятельства их гибели.
В ответ всегда слышится «один раз», «целых три», иногда даже «пять». А те счастливчики, что уже повстречали своих соулмейтов, обязательно добавляют к ответу «это было так страшно!». Разумеется, держась за руки и с нежностью глядя друг другу в глаза.
«Отвратительно», — думает Бакуго, морщась при виде еще одной сладкой парочки.
Их нестройный хор из «люблю тебя», «я так боялся тебя потерять» и приторных уменьшительно-ласкательных выводил из себя.
Бакуго никому не позволял называть себя по имени или, тем более, — страшно даже представить! — добавлять слащавое «-чан» в конце.
Но Деку, в очередной раз нелепо улыбаясь, произносил это глупое «Кац-чан», со слепым обожанием глядя в глаза, а однажды (вот придурок) даже попытавшись схватить за руку. Ведь бесполезный Деку всегда считал Кацуки своим соулмейтом.
Идиотский Деку. Идиотская судьба. Бакуго ненавидит обоих.
Так почему именно Кацуки в третий раз за неделю резко подскакивает в кровати ночью в попытках не думать об ужасных кадрах переломанных костей и запекшейся крови? Почему это именно Бакуго мысленно сбивается, просто из интереса пытаясь подсчитать, который раз его придурок-соулмейт оказывается на волоске от гибели? Почему именно на Кацуки Бакуго с осуждением косятся люди, когда он спокойно и без капли лжи говорит, что за этот год он видел смерть своей половинки уже больше сотни раз?
Бакуго не просил о соулмейте. Несколько раз даже в отчаянии кричал, чтобы судьба наконец забрала бесполезного Деку к себе и перестала мучать его кошмарами. Каждую ночь парень уверял себя, что ему совершенно плевать на жизнь Деку, и он даже обрадуется, если дурацкие сны, от которых он испытывал совершенно иррациональную панику, прекратятся. Иногда даже всерьез задумывался о том, чтобы придушить парня своими руками, закончив обоюдные мучения.
Признаться, в одном из своих кровавых снов он все же видел смерть Деку, вызванную самим Кацуки. Бакуго никогда и никому не расскажет об этом, но этот сон стал самым страшным, намертво впечатался в память и иногда возникал перед глазами. Ведь даже перед смертью от рук своего собственного соулмейта Мидория упрямо смотрел вперед, не желая сдаваться, с трудом поднимался с земли, едва уворачивался от взрывов — но не отвечал ударом на удар.
«Деку» значит «все смогу», да?
И — но в этом Бакуго не признается даже себе — подобная решимость была достойна восхищения. Сила Мидории заставляла сжимать и разжимать кулаки, со злостью выпускать небольшие взрывы и до крови кусать губы в приступе зависти. Тренироваться до изнеможения, не чувствовать свои руки, не обращать внимания на царапины и ожоги, оттачивать технику, становиться сильнее, сильнее, сильнее...
Кацуки говорит, что хочет стать сильнее, а мысленно добавляет:
«Сильнее, чем Деку»
***
Изуку хочет нежных поцелуев перед сном, долгих телефонных разговоров и мягких прикосновений друг к другу — Изуку хочет жить как нормальные соулмейты.
Бакуго мечтает о прекращении ночных кошмаров и, засыпая под утро, молит Бога о нормальной второй половинке.
Пожалуй, единственное, в чем похожи эти двое — взгляды в сторону милых пар, нашедших друг друга: один с отвращением, другой с неприкрытой завистью.
Эта зависть прожигает Изуку насквозь. Когда он с улыбкой беседует с сидящими в обнимку Тодороки и Момо; когда он приветливо машет рукой целующимся Киришиме и Мине; когда он со смехом отмахивается от вопросов о Бакуго, бормоча под нос, что у них все просто замечательно. Мидория думает, что ему хорошо удается скрывать зависть. Даже от себя.
Настолько хорошо, что иногда кажется — вот этой ночью он уж точно не будет в исступлении наносить порезы на руки и кусать пальцы до глубоких красных отметин. Ожидания не оправдываются. "Эта ночь" пройдет в слезах, как и сотни предыдущих, "этой ночью" он снова возьмет в руки тонкое острое лезвие и, помедлив, проведет по загрубевшей коже. Несильно, чтобы можно было списать все на шрамы от тренировок и боев, но достаточно, чтобы в полной мере прочувствовать боль и легкий зуд. Селфхарм становится частым гостем в его комнате. Не потому что действительно помогает. Нет, Мидория не настолько глуп, чтобы всерьез верить, что кровоточащие раны облегчат его страдания. Изуку наносит себе порезы, чтобы усугубить свое презрение к себе, упиваться им и шептать про себя, что "Деку" — значит "бесполезный". Деку бьет себя по щекам, чтобы не увлекаться, чтобы ненароком не нанести себе слишком глубокий, роковой порез, что прервет его никчемную жизнь. И этот страх смерти — глас разума — заставляет чувствовать отвращение в десятки раз сильнее.
Герой, что по ночам в слезах причиняет себе боль из-за самоненависти — достойный преемник Всемогущего, не так ли?
Изуку не хочет беспокоить других, и он уверен — никто не замечает время от времени появляющиеся ожоги от взрывов Бакуго, никто не обращает внимания на опухшие от ночных слез глаза. И уж точно никто не подозревает об их с Кац-чаном ненависти друг к другу и к самой системе соулмейтов.
Все думают, что Деку никогда не сдается.
Деку думает, что он близок к тому, чтобы опустить руки.
***
Мидория — возможно, впервые в жизни — превзошел Бакуго.
И Деку с Бакуго опять же впервые сходятся во мнениях: это абсурд.
Кацуки не знает, что бьет по самолюбию сильнее: проигрыш такому идиоту, как бесполезный Деку или то, что этот самый идиот зовется его второй половинкой.
Бакуго ненавидит систему соулмейтов почти так же сильно, как Мидорию. Быть привязанным к одному человеку — чертовски глупо. Упускать столько возможностей, знакомств, простого секса без обязательств — но любой, кто вступал в связь не со своей половинкой, автоматически становился отбросом общества. Бакуго не считал себя полигамным, но принадлежать всю жизнь одному-единственному человеку в его планы точно не входило.
Да и черта с два он позволит кому-то решать, кто будет его идеальной парой.
Существует столько людей, которые куда лучше подошли бы в качестве любви всей жизни Бакуго. Например, дерьмоволосый Киришима, который идеально понимает все его намерения и единственный из всего класса не вызывает презрения. Или круглолицая Урарака, показавшая себя на фестивале сильным и упорным человеком — Бакуго почти перестал толкать ее плечом, когда проходит мимо, а это уже многое значит.
Но нет. Кацуки достался чертов беспричудный задрот, помешанный на Всемогущем.
И этот самый задрот только что, в отличие от самого Бакуго, получил лицензию героя.
Черт, Деку умудряется бесить его абсолютно всем, что делает.
Бакуго концентрируется на своей ненависти и чувствует, как сильно нагрелись ладони с уже выступившим на них нитроглицерином.
Кацуки вспоминает все самые злые оскорбления и вытаскивает из глубин памяти весь свой обширный словарный запас, почти целиком состоящий из трехэтажного мата. Медленно прокатывает на языке «ублюдок» и «кусок дерьма», одобрительно кивает. Злость не остывает, и каждый на его пути провожает его испуганным взглядом.
Если вы не верите, что жажду крови и ненависть можно почувствовать на расстоянии — значит, вы никогда не видели Кацуки Бакуго.
В комнате шумно, все, кроме Тодороки, отмечают получение лицензии и дальнейшие планы на свою геройскую карьеру. Бакуго хмурится, еще больше выходя из себя из-за всеобщей радости.
Проходит мимо Деку, на секунду замирая, и тихо, так, чтобы услышал только Мидория, говорит:
— Эй, — и прекрасно видит вмиг напрягшегося Изуку. Деку, наверное, первый человек, который действительно боится своего соулмейта до дрожи. — Пойдем выйдем. Поговорим о твоей... причуде.
Особенно выделяет последнее слово, и оба понимают, что разговор точно пойдет не о внезапно проявившей себя причуде Мидории. Деку вздрагивает, но старается не втягивать посторонних в эти дела, так что послушно идет за Кацуки, не оглядываясь на друзей. От нервов тянет себя за рукава длинной олимпийки, еще сильнее скрывая едва заметные шрамы на руках — еще одно напоминание о прошедшей в слезах ночи.
Кацуки слышит за собой испуганное «Кац-чан» и быструю поступь Деку. Почти ухмыляется, но снова вспоминает о вчерашнем сне, мгновенно стирая любые эмоции с лица. Очередная смерть, но на этот раз Кацуки видел во сне самого себя — озлобленного, с яркими взрывами бросающегося в атаку. Бакуго знает, что сны соулмейтов означают смертельную опасность, Бакуго понимает, что он может просто убить этого придурка, не рассчитав силу. Но на свете не существует ничего более отчаянного, чем вышедший из себя Кацуки.
— Эй, Кац-чан, куда мы идем? — испуганно шепчет Мидория, ступая позади Кацуки. — Мы не должны бродить по округе по ночам!
И с каких пор Мидория так щепетильно относится к правилам? Наверняка тот реактивный братец Ингениума надоумил.
Кацуки молчит. Ведет по давно заученному наизусть маршруту, а сам неосознанно ловит себя на том, что прокручивает в памяти многочисленные детские «Я так люблю тебя, Кац-чан!» и «Мы ведь всегда-всегда будем вместе, да?»
Воспоминания многолетней давности кажутся столь зыбкими и нереальными, что, когда он силится вспомнить свои собственные ответы, те ускользают от него.
Краем глаза Кацуки замечает, что Мидория начинает испуганно озираться, узнавая местность. Зеленые глаза без устали бегают по возвышающимся мимо зданиям и в них ясно читается искреннее непонимание ситуации.
Мидория выглядит настолько напуганным, что, кажется, Кацуки на миг становится жаль его. Всего на миг — ведь как можно жалеть такого идиота?
— Мы на месте, — отрывисто бросает Бакуго, не поворачиваясь.
— Арена... Бета? — в глазах Изуку мелькает недоумение.
Бакуго сдерживает все свои силы, чтобы не накинуться на него сейчас же. Стереть с лица это вечно решительное выражение, заставить его перестать вечно смотреть вперед с улыбкой, дать, наконец, понять, что они не соулмейты, что никогда ими не будут... Но Бакуго лишь неслышно выдыхает и продолжает чеканить слова.
— Здесь у нас впервые была боевая тренировка, где я проиграл тебе. Я хочу, чтобы это место узнало не только мою горечь поражения.
— Кац... чан?
— Деку, — резко бросает он, без предупреждения разворачиваясь и на взрывной волне летя к парню. Замахивается правой с четким намерением как минимум сломать Деку нос.
Изуку испуганно взывает к разуму Бакуго, блокирует удар, но не бьет в ответ. К черту, Бакуго не будет сдерживаться, и плевать он хотел на последствия.
— Ты никогда не будешь моим соулмейтом, чертов задрот! — Распаляется все больше, видя слезы в глазах Деку. Продолжает давить на самые больные точки, с садистским удовольствием добавляя к реальным ударам моральные — каждое слово бьет по Мидории, как хлёсткая пощечина.
— Я ненавижу тебя, понимаешь? Ты бесил меня все детство, — в перерывах между ударами добавляет Бакуго. Неудовлетворенно замечает, что Изуку как-то обмяк, что по лицу уже давно текут слезы, что защищается парень уже и вполовину не так активно, пропуская удар за ударом. — Бесил меня своей надменностью, тем, что ставил себя выше меня. Своей решительностью, своим гребанным оптимизмом, своей отвратительной преданностью! Ты же понимаешь все мое презрение к тебе, кусок дерьма, ты же прекрасно понимаешь, но продолжаешь, продолжаешь, продолжаешь говорить мне «я люблю тебя!»
Кацуки и сам не успевает понять, как голос срывается, а слезы непрерывно крупными каплями текут по лицу. Удары становятся все слабее и слабее, а вскоре и вовсе прекращаются.
Кацуки ждет. Ждет какого-нибудь ответа, хоть чего-нибудь, что ответило бы на все его невысказанные, повисшие в воздухе вопросы и восклицания. Не решается поднять голову, чтобы не увидеть смотрящих вперед ясных глаз, которые так часто мелькали в этих страшных снах.
— Кац-чан... я правда люблю тебя, я правда хочу нормальных отношений со своим соулмейтом! Кац-чан, я хочу любви, а не всего этого...
Голос Мидории становится все тише, и вскоре совсем затухает.
— Гребанный Деку... — хрипит внезапно резко обессилевший Бакуго, пытаясь встать с сырой земли.
— Стой, Кац...
— Неужели твои шрамы на руках, — Бакуго замечает, как резко Деку одним нервным движением одергивает рукава. — Неужели твои ожоги по всему телу... Неужели ты, придурок, не можешь понять, что мне не нужна твоя любовь?
Кацуки, ты же не думаешь так на самом деле.
Пошатываясь, на ватных ногах бредет к Мидории.
Кацуки, ты же не хочешь этого.
Игнорирует голос разума, заносит правую руку для взрыва.
Кацуки, остановись, пока не поздно.
Устало смотрит на решительно смотрящего ему прямо в глаза Деку. Впервые без ненависти или злости. Замечает слезы на длинных ресницах и соленые дорожки на щеках. И сверкающие упорством глаза, из-за которых он снова вспоминает вчерашний сон. В голове мелькает мимолетная мысль, что иногда сны оказываются действительно вещими, и это пугает сильнее всего.
Чувствует, как теплеет ладонь, ощущает ласковый огонь на кончиках пальцев.
Кацуки?
От этого взрыва Мидория даже не пытается защититься. Кажется, сдается он уже в самую последнюю секунду.
Бакуго успевает заметить лишь резко потускневшие, больше не изумрудные, а уже просто зеленые глаза, прежде чем и его самого отбрасывает назад одним из сильнейших взрывов, что он создавал за всю жизнь.
В голове успевает пронестись еще одна мысль.
Кац-чан, зачем?
***
Деку лежал на земле.
Не пытался встать, не хрипел от собственного бессилия, не глотал слезы боли от поломанных конечностей — что-то было не так. Бакуго не знает, что заметил первым: растекающееся пятно темной крови, постепенно впитывающейся в сырую землю; выгнутую под неестественным углом шею; переставшую вздыматься от тяжелого затрудненного дыхания грудь; отсутствие живого блеска в широко открытых глазах, в которых еще будто стояли слезы обиды... а может, и все одновременно.
Бакуго завороженно смотрел на растекающуюся под Мидорией лужу крови. Темная, густая... Разве столь светлый герой может быть таким темным, почти черным изнутри?
Взгляд отвести не удавалось, понять, что произошло — тоже. На уши давила звенящая тишина, а по широким ладоням продолжали скакать яркие теплые искры и всполохи пламени.
Бакуго никогда не сталкивался со смертью — лишь слышал иногда приглушенные всхлипывания пострадавших людей, которые потеряли своих близких при нападении злодеев, или смотрел на пафосные и нереалистичные истерики героинь современных мелодрам, что так любил смотреть его отец.
Смерть казалась чем-то далеким, туманным и — непременно — громким и торжественным; таким, как в хоррор-манге, наверняка.
Поэтому даже по прошествии пяти минут — на деле прошло гораздо больше, в этом Бакуго уверен. — Кацуки не переставал ждать. Ждать, что Деку встанет, ждать хриплого «Кац-чан, я никогда не сдамся», ждать новых блоков, ждать... живого блеска в едва успевших потускнеть глазах.
Слишком уж сильно это напоминало странный сон. Сюрреализм. Деку не может умереть, ведь герои не умирают, герои могут только побеждать злодеев и с улыбкой выходить из боя.
Эй, Деку, это же твои слова, ты слышишь? Герои не проигрывают, и герои не умирают.
Бакуго знал, что люди его профессии часто сталкиваются со смертями. С болью, кровью, предсмертными хрипами… Но никто и никогда не говорил ему о героях, убивших своих друзей. Даже представить погибшего от рук напарника кумира миллионов было сложно.
Ведь герои спасают людей. Они не могут убить себе подобного.
Кацуки и сам не заметил, как эта непреложная истина несколько раз пронеслась в его голове.
А потом пришло осознание.
Я не герой.
Тупая, ноющая боль в ушибленных конечностях и поцарапанной в нескольких местах коже наконец дала о себе знать. И когда это Кацуки успел опуститься на колени прямо перед лежащим на холодной земле трупом Деку?
Словно этого было недостаточно, Бакуго резко поцарапал кожу лежащим неподалеку камешком — чтобы убедиться в реальности происходящего, уже постфактум осознал парень.
Острый, подтвердили выступившие на коже капельки крови. Ярко-красной, совсем не такой, как у Деку. Она даже пахнет по-другому — резко, металлически. Не то что абсолютно не имеющая запаха красная жидкость под Деку.
— Да это же даже не кровь, — кажется, вслух засмеялся Бакуго. — Вставай, чертов задрот!
Айзава застал Бакуго лежащим рядом с бездыханным юным Мидорией. С веселой улыбкой на губах и кровоточащими порезами по всему телу.
***
— Тц, это уже даже не смешно, — Бакуго пихает локтем в бок бледного и с огромными синяками под глазами Киришиму. — Меня бесит этот тупой розыгрыш, придурки, где Деку?
Эйджиро испуганно косится на Кацуки в строгом костюме — Бакуго до сих пор не может понять, почему им сказали прийти к дому задрота, одетыми в официальном стиле.
— Бакуго-кун... веди себя потише, он же был нашим другом... — шепчет Иида, даже не смотря в сторону недоумевающего парня.
— Был... другом? Что за дурацкая шутка и где этот ублюдок?! — воспоминания, что он так усердно прятал в самую глубь своей души; что уже почти окончательно приняли форму неясного соулмейтного кошмара, рвались наверх.
Это же был сон, правда?
Изуку, герои не проигрывают, герои просто не могут умереть. Ты же герой, Деку.
Все те воспоминания, которые он столь старательно засовывал в самый дальний угол, наконец напоминают о себе.
Бакуго не может сказать, на самом ли деле он видел небольшой гроб, на самом ли деле герой номер один, Всемогущий, утирал редкие слезы, отвернувшись от основной процессии. Он не может сказать, на самом ли деле Изуку мертв.
И Бакуго искренне верит, что ужасные, отвратительные сны соулмейтов, которые он просто не может вспомнить по пробуждении, продолжают ему сниться.