— Они говорят, что с брекетами неудобно целоваться, — Сынмин недовольно поджимает губы и отводит взгляд в сторону. Очередной день среди одноклассников оказался довольно выматывающим.
— Они просто не пробовали.
Чанбин старше, у него за спиной отмученные годы в саду, школе и университете, который он смог закончить с помощью высшей силы. Его такая разница в возрасте с Сынмином веселит. Всего пять лет, а один последний год просиживает школьный стул, оставляющий затяжки на новых брюках, а второй тоже протирает стул, только он мягкий и более престижный, работа ведь. Чужие возмущения кажутся до ужаса забавными, надутые губы хочется зацеловать, но Чанбин сдерживает себя, остается на диване и выслушивает ненавязчивый треп возлюбленного.
— А еще они знаешь… говорят, — Сынмин мнется, впервые кажется таким неуверенным, хотя раньше его мало что могло смутить, — что… ну.
— Они тебя обидели? — Чанбин весь собирается, полностью концентрируется на Сынмине, его лице и теле, которое сейчас кажется скованным.
— Не в этом дело, — выдыхает и торопливо проводит языком по губам, чтобы на одном дыхании выдать, — они говорят, чтосбрекетаминевозможносделатьминет.
— Что?
Чанбин зависает, пытается разобрать ту кашу, которую вывалил ему Сынмин, но ничего не выходит. Хочет попросить у того объяснений, но он не уверен в том, что сможет и слова вытянуть из своего парня, который с каждой прошедшей секундой покрывается мелкими красными пятнами, что начинают расползаться. В голове место мозга заняла обезьяна, что сидит и бьет тарелками барабанов друг о друга.
— Ты можешь мне объяснить? — спрашивает Чанбин и смотрит в чужие глаза, что на его задержаться не могут, бегают туда-сюда.
— Мои брекеты станут помехой для того, чтобы я смог взять твой член в рот.
Чанбин застывает, кажется, забывает, как дышать, потому что одно предложение смогло выбить из него все мысли. Сынмин сверкает пунцовыми щеками, закусывает блестящими от брекетов зубами нижнюю губу и пытается отвернуться, только не выходит. Чанбин хватает за тонкие плечи, удерживает на месте, потому что знает, дай слабину и из-под носа сбежит.
Конечно, у них с Сынмином был секс. Это нормально. Им обоим больше восемнадцати, и они встречаются почти два года. Поэтому, да, логично, что Чанбин уже изучил тело Сынмина и до конца жизни отпечатал в памяти каждый шрамик и россыпь мелких родинок. Они пробовали разные вещи и позы, делали столько всего смущающего, что нередко вызывало желание повторить это, но было кое-что еще… Сынмин смущался. Его бросало в краску все, что связано со словом секс. И Чанбин бы его понял, если бы он, чертовка, не был частым затейником того, чтобы чем-нибудь таким заняться. И почему-то, таким он стал совершенно недавно, ведь раньше все было как-то по-другому.
— Но разве ты этого уже не делал? — Чанбин осторожен, он выгибает бровь и пытается заметить что-то в чужих глазах.
— Это было до них, — Сынмин хмыкает.
И тут Чанбин вспоминает. Это правда, у них давно не было таких моментов, когда на коленях стоял Сынмин, а не он сам. Но Чанбин не считал это чем-то критичным, чтобы обращать внимание и бить тревогу, что не получает достаточное количество ласк. Ведь это не так. Чанбин из тех, кто не считает заглатывание члена чем-то важным, чтобы удержать отношения. Потому что, если быть откровенным, секс — последнее, за что нужно держаться, когда вы встречаетесь. В любом случае, он любит дарить наслаждение, а не получать. Чанбину все же приятнее видеть разомленного Сынмина, чьи опухшие губы дрожат после поцелуев, пока он не в силах сомкнуть трясущиеся от напряжения ноги. И ему этого достаточно, чтобы избавиться от собственного возбуждения и спустить на простыни.
Видимо, все это время, Сынмин считал иначе. Это нормально, когда между вами пять лет и за спиной одного есть несколько отношений, пока второй пробует новое. Чанбин уже пережил то время, когда член давил на мозг, а руки болели от того, что каждую ночь он вбивался в сжатый кулак, чтобы довести себя до разрядки, пока пышногрудая девица скакала на мокром от смазки члене. Наверное, именно в то время Чанбин понял, что более яркие оргазмы получает тогда, когда в экране телефона в одно целое сплетены двое парней. Грудные и низкие стоны заставляли волосы на руках и ногах жить своей жизнью, когда от женских визгливых палец сам жал на кнопку регулирования громкости, чтобы убавить звук.
В начале отношений, когда одному было семнадцать, а второму почти двадцать два, Сынмин уверенно и без капли смущения заявил о том, что прыгать в койку не собирается. Это пока что не в его перспективе, раздвигать ноги перед парнем, хотя они вроде бы и встречаются. Чанбин, на тот момент еще будучи на стадии, когда встает от на секунду оголенного живота возлюбленного, воспринял это довольно своеобразно. Он правда не собирался подбивать своего парня на то, чтобы тот переступил через себя и свои принципы. Да и не хотелось из-за собственного непонятно чего терять того, кого так долго добивался. Поэтому выход был один: стертые в мозоли руки были не из-за происходящего в телефоне, а из-за Сынмина, который сам того не знал, был причиной чужого возбуждения и ярких оргазмов. И может быть, Чанбин бы чувствовал за это некую вину и неловкость. А он и правда в первое время все это чувствовал, потому что ему казалось, что без чужого ведома он оскверняет невинный лик любимого, но Сынмин рассеял все его мысли.
Первая попойка в кругу одноклассников выпала перед Новым годом, Сынмин тогда знатно напился, закидывая голову назад каждые пять минут, чтобы влить в себя пекущую жидкость. Сам, после того как начали расходиться, начал звонить Чанбину и слезно умолять, чтобы тот забрал его. И Чанбин вообще-то планировал это сделать, а потом отвезти своего парня домой, чтобы потом не смущаться перед его мамой, которая больше всех была против новой компании сына. Сынмин был слишком пьян, чтобы дышать в лицо матери перегаром. И это слишком сыграло против Чанбина, которому пришлось выслушать достаточно, пока он на себе тащил не тащимого Сынмина, чьи длинные ноги, которые он так любил, в тот день стали наказанием.
Чанбин клянется, что тот день был не то, что переломным для их отношений, но и для него самого он тоже стал таким. Он не думал, что слова станут тем самым оружием, которое пробьет его крепкую бронь человека, которого невозможно смутить. Но подвыпивший, румяный Сынмин, еле волочащий свои ноги и пускающий слюни на широкие плечи Чанбина, стал доказательством того, что все возможно. Откровения, которые вылетали с запинками из-за заплетающегося языка, были слишком. И услышь их Чанбин в другом месте и при других обстоятельствах, сперма точно ударила бы ему в мозг.
На утро, в перерывах между пробежками от спальни до туалета, когда организм Сынмина решил, что пора очищаться, Чанбин, уже <s>отошедший </s>хорошенько подрочивший с ночи, с ехидной ухмылочкой тому все напомнил. И слова про то, как Сынмин с голой задницей игрушки объезжает, представляя вовсе не их, и как глаза закрыв, руками себя ласкает, думая о том, что руки вовсе не его. И Чанбин бы продолжил изводить возлюбленного, потому что это обычно весело, но смесь пунцовых щек на фоне зеленого лица выглядела довольно специфично.
К концу того дня они решили, что подождут хотя бы до совершеннолетия, ну или, чтобы не ставить временные рамки, Сынмин поклялся, что как только ему захочется объездить то, что не подушка, то он, сверкая пятками понесется к Чанбину. И Сынмин бы продолжал строить из себя святую невинность, если бы ночью с дуру не выдал все свои секреты. Чанбин тоже хорош, думал, что затуманенный мозг мало, что вспомнит с утра, поэтому, чтобы очистить душу, в ответ вывалил все свои грешки. Поэтому, когда уже отошедший от ночи Сынмин невнятно промямлил: «Ты на меня дрочишь, хен?», Чанбин нервно икнул.
Чанбин знал, что после того разговора Сынмину потребуется какое-то время, чтобы все понять и принять. И все еще считал, что таким давить низко, поэтому терпеливо ждал столько, сколько понадобилось. Но ждать долго не пришлось. Сынмин завел разговор о том, чтобы перейти на новый уровень отношений довольно скоро. Чанбин бы с ним поспорил, что они на новом уровне с того момента, как Сынмина на его глазах выворачивало, но он смолчал. Не время.
Сынмин всегда прям и уверен, он не будет отворачиваться и тихо мямлить под нос, чтобы его не было слышно. И несмотря на то, что Чанбин за год отношений привык к своему парню, он все же не был готов к тому, что в один день, Сынмин вытерев после ужина салфеткой рот, скажет: «Было вкусно хен, надеюсь, твой член будет таким же». Чанбин смущен? Чертовски. Еда встала поперек горла, когда сидящий напротив дьявол жадно облизывал губы, прищурив глаза.
Чанбин предполагал, что разница в возрасте возьмет вверх. И он угадал, потому что его сердце не выдерживает то, что творит Сынмин. Чанбин правда верил в то, что его парень краснеющий смущенный мальчишка, который будет бояться всего?
Тогда он таким не был, тогда почему Сынмин сейчас настолько смущен?
— Для тебя это проблема? — Чанбин смотрит в глаза Сынмина, которые он пытается спрятать.
— Проблема? — Сынмин жует губу и переводит задумчивый взгляд на чужой пах. — Нет?
— Я не про это, — Чанбин усмехается, но чужие тонкие пальцы не останавливает, когда они тянутся к резинке домашних спортивок. — Твои брекеты. Тебе точно комфортно это делать сейчас?
— Если ты боишься, что я зацеплюсь за твой член, то не переживай, с бананами не было особых проблем, — Сынмин больше не кажется смущенным, все его внимание сконцентрировано на завязанной в бантик веревочке, которая не дает спустить с Чанбина штаны.
— Конечно проблем не будет, — Чанбин улыбается, положив руку на горячую щеку Сынмина. — Ты ведь постараешься быть осторожным, правда?
Сынмин согласно кивает и жмурится, потираясь щекой о шершавую руку Чанбина. Спустя месяцы страданий и накручиваний, что брекеты стали некой преградой в их сексуальной жизни, он наконец-то взял себя в руки. Если бы не глупые одноклассники, шутящие над девочкой из параллели, то Сынмин не скоро бы рискнул. Он очень благодарен Чанбину за то, что тот всегда на все согласен. И даже, если он станет жертвой обстоятельств. Сынмин до сих пор помнит, как они в порыве эмоций налетели друг на друга, из-за чего дуги брекетов поранили Чанбина.
Сынмин знает, что сейчас ему нужно быть предельно осторожным. Ему не хочется сделать больно Чанбину и в очередной раз оказаться правым, когда он решил, что эта идея заведомо провальная. Сынмин уже хочет опуститься на пол меж чужих разведенных ног, хочет поскорее стянуть с него одежду и припасть губами к накаченным бедрам, оставив на них едва заметные следы от зубов.
— Не спеши, — Чанбин двумя руками держится за щеки Сынмина, — я никуда не денусь.
Сынмин хочет огрызнуться, в своей манере ответить на чужие слова, но он молчит, зная, что это от нервов, что слишком волнующий момент. Поэтому тянется вперед, чтобы осторожно поцеловать Чанбина. Их губы переплетаются, лениво двигаются навстречу друг другу. Сынмин чувствует, как юркий мокрый язык Чанбина толкается между губ, но он боится, поэтому осторожно отодвигается, оставив легкий, едва уловимый отпечаток поцелуя на уголке губ Чанбина. Сынмин отодвигается назад. Сейчас не время для поцелуев, даже, если хочется. Берет лежащую рядом подушку и кидает ее на пол, а затем быстро опускается вниз, чтобы встать на нее коленями.
— Тебе будет удобнее сидеть, — голос Чанбина тверд и даже не колеблется, несмотря на то, его сердце сходит с ума. — Молодец, — вылетает само по себе, когда Сынмин слушается и садится, а когда из губ его парня вылетает такая ласковая хвальба, то он сразу же вытягивается, готовый принять и сделать все, что ему скажут.
Но Чанбин молча помогает ему, сам стягивает с себя штаны с бельем, оставляя одежду в стороне. Сынмин облизывается, руками обхватывает чужие коленки, чувствуя мягкой кожей ладони грубые потертости. Переводит взгляд на них и аккуратно пальцами проводит по уже заживающим ранам. Ковер действительно плохое место для того, чтобы стоять на нем голыми коленями. Сынмин прижимается губами к коленке, осторожно языком проводит по края раны, не желая ее лишний раз задевать и тревожить. Чувствует, как в волосах путается рука Чанбина, что ведет его наверх. Сынмин слушается, облизывается и прокладывает след влажными губами, оставляя на бедрах поцелуи. Чанбин хвалит его шепотом, гладит второй рукой мягкую щеку, но Сынмин его не слышит и не чувствует, поглощенный тем, что делает.
Пальцы крепко вцепились в упругие бедра, пока губы посасывают нежную кожу. Сынмин целится, смачивает место, в которое вцепится зубами. Одну руку убирает от бедер, чтобы себя коснуться между ног. Ему многого не надо для того, чтобы возбудиться.
— Не трогай себя, — громкий голос отрезвляет, Сынмин испуганно отодвигается. — Все хорошо, — Чанбин наклоняется, чтобы осторожно поцеловать в губы, — просто держи руки — вот здесь, — Чанбин хлопает себя по голым ляжкам, — хорошо?
Сынмин согласно кивает и извиняюще целует в тех местах, где только что были ладони Чанбина. А затем двигается дальше, больше не желая задерживаться на чужих бедрах. Руками хочется прикоснуться к себе, но нельзя. Не тогда, когда Сынмин чувствует на себе чужой прожигающий взгляд.
— Ты не хочешь взять его? — Чанбин дразнится, приподнимает бедра вверх, чтобы Сынмин наконец-то посмотрел выше.
— Хочу, — отвечает тихо, тяжело вздыхает, а затем смотрит.
— Так действуй.
Сынмин лжет, он не знает, чего хочет. Собственный член ноет из-за того, что он не может его коснуться, не может даже стянуть белье, которое давит. Сынмин забывается, мыслями он не тут, он думает о том, как ему плохо и как избавиться от этого чувства. И чтобы не мучить себя, он резко наклоняется вперед, носом задевая возбужденный член Чанбина. Сынмин впервые теряется, ногтями впивается в накаченные бедра, оставляет на них следы от ногтей в виде полумесяцев.
— Ну же, — Чанбин возвращает руку в чужие, уже лохматые волосы, — что не так?
Настроение резко меняется. Сынмин ухмыляется, щелкает языком, а потом проводит им по губам. Знает, что взгляд Чанбина устремлен на его рот, что он каждое движение впитывает и ждет. Слюны во рту так много, но Сынмин не глотает ее, открывает рот, чтобы показать Чанбину, как много он уже успел собрать. Сынмин дрожит, когда на это действие Чанбин его хвалит, достает язык, слюны на котором так много, что она стекает, пачкая подбородок. Смотрит на находящийся перед лицом пах, обводит его взглядом, проходится снизу вверх, как будто впервые видит.
Член Чанбина широкий и венистый, Сынмин глазами облизывает крупную головку, а затем то же самое делает уже не ими. Обхватывает ее губами, пока кончиком языка обводит расщелину уретры, толкаясь внутрь. Не торопясь посасывает, как будто у него во рту леденец, а не член, а затем осторожно двигает головой, боясь задеть и сделать больно. Хотя рука Чанбина, находящаяся у него на голове, начинает давить, но он не поддается напору, медленно опускается, сомкнув губы вокруг стоящего члена. Сынмин знает свою меру, поэтому не торопится. Медленно опускает голову вниз, пропуская в себя сантиметр за сантиметром. Ноги затекают, пока крепко вцепившиеся руки начинают неметь. Глаза слезятся от напряжения и возбуждения, которое никуда не делось.
— Ты молодец, — шепот Чанбина осторожный, он прощупывает, пытается понять, когда можно надавить и не переживать о том, что это было слишком рано. — Хороший мальчик.
Внутри все сводит от того, каким перед ним сидит Сынмин. Его распахнутые розовые губы, натянуты вокруг члена, влажные от слез глаза затуманены и смотрят в никуда, когда с каждой секундой опускается ниже. Сынмин знает, что может взять больше, что брекеты не являются проблемой, пока он предельно осторожен. Закрывает глаза, медленно дышит носом, а затем опускается до той степени, пока головка не уткнется в горло. Он позволяет управлять своей головой, двигается за рукой Чанбина, который осторожно управляет ею.
Сынмин сдавленно стонет, разомкнув губы. Он чувствует, как ступня Чанбина врезается ему между ног. Чувствует, как она импульсами давит, не выпускает из тисков ноющий член. Со рта течет слюна, она стекает по чужому члену вниз, ее так много, что, когда Сынмин назад смыкает губы, чтобы начать активнее махать головой, она противно чавкает. Движет бедрами навстречу, трется пахом о ногу, желая получить хоть немного облегчения. Его голова беспорядочно двигается вверх-вниз, когда из горла рвется хрип. Чанбин пугается, резко дергает чужую голову за волосы. Сынмин послушно впускает член изо рта, он с хлюпом выскальзывает, ударяясь о низ живота. Облизывает губы языком, обрывая тем самым тонкую ниточку слюны, что беспорядочно тянулась откуда-то снизу.
— Порядок? — Сынмин кивает, поджимает губы, от которых Чанбин не может отвести взгляд. — Точно? — под ногой чувствует чужое возбуждение, на которое давит.
— Пожалуйста, — Сынмин не может усидеть на месте, дергает бедрами, пытается избежать касаний, потому что они не помогают, от них не становится легче.
— Что пожалуйста? — Чанбин тянется рукой к опухшим губам, собирает пальцами влагу от слюны. Сынмин их зубами цепляет, мягкостью губ обхватывает, утягивая в жар своего рта. — Чего ты хочешь?
Сынмин упрям, он не отвечает, лишь молча выпускает мокрые в слюне пальцы. А затем размыкает губы, достаточно раскрыв рот для того, чтобы Чанбин мог взять все в свои руки. Наклоняет голову, давая возможность обхватить ее, а затем послушно сидит, прижавшись к чужой ноге, пока его натягивают на член. Чанбин сдерживается, давит рвущийся из груди стон, но сил терпеть нет. Не тогда, когда с каждым толчком в горячий жар, Сынмин подскакивает, сильнее трясь о подставленную ногу. Он не сдерживает всхлипов, с его глаз текут слезы, а изо рта слюна, которая пачкает все вокруг.
Сынмин хнычет, вдавливает свою грудь в диван, желания слиться с ним в единое целое. Руками блуждает по прессу Чанбина, цепляется пальцами за кромку футболки. В голове сплошная пустота, никаких мыслей, только чужие сдавленные стоны и чавкающие звуки, которые издает его рот, размазывая слюну по всей длине члена. Сынмин жмурится, втягивает щеки, чувствуя, что он совсем на грани. Руки Чанбина в волосах не помогают, как и он сам, подмахивающий бедрами навстречу голове.
— Давай.
Сынмин трясется от того, насколько нуждающе звучал голос Чанбина, стенками щек трется о член и старается дышать. Но это невозможно. Не тогда, когда нос почти утыкается в чужой лобок, а голову последний раз оттягивают назад, перед тем как до упора опустить. Сынмин мычит, из глаз брызжут слезы, пока он в стоянии того, что не понимает того, что ему нужно дышать. Руками бьет по оголенным бедрам Чанбина, отчего по комнате раздается режущий звук удара кожи о кожу.
Чанбин убирает его голову от собственного члена и взяв за плечи резко тянет наверх. Сынмин не понимает, не успевает уловить. Понимает, что сидит на Чанбине, что чужие губы прижимается к его. Они лениво водят губами, больше похоже на то, что они просто врезаются ими друг в друга, чем пытаются перейти на что-то большее. Но Сынмину этого достаточно. Он задницей чувствует, как сзади намокают его домашние шорты, пока перед уже некоторое время испачкан в его собственную сперму.
— Я тебя люблю, — выходит тихо, измучено, но Сынмин слышит, впитывает и внимает. В ответ мычит что-то похожее на то, что ему сказал Чанбин, но выходит откровенно так себе. Он не уверен, что в принципе сможет говорить в ближайшее время. — Вот видишь, все у тебя получилось.
Сынмин приподнимается, непонимающе смотрит на Чанбина и его румяные щеки. В его блестящих глаза больше, чем просто люблю. Они оба знают, что между ними одного люблю недостаточно, чувств гораздо больше. Чанбин тянется вперед, утягивает Сынмина в поцелуй, и в этот раз у него получается протиснуться языком сквозь губы. Пробегается им по чужим зубам, кончиком цепляется за брекет, хочет к юркому языку подобраться, но Сынмин успевает прервать поцелуй.
— Придурок, — недовольно бубнит и поджимает губы.
Конечно все получилось. Не зря ведь Сынмин это все затеял. Если бы он знал, что исход будет печальным, то даже не рыпался ближайший год, пока брекеты окончательно бы не сняли с его зубов.