Натура саранчи

— И ты называешь крокет своей любимой игрой? — протянул Король Солнца, тряхнул головой и вновь занёс молоток над белым мячом, — Есть ли смысл — кто победит, если мы оба не знаем правил? — отходит на шаг перед ударом.

      Его кости щёлкают, как вечные часы.

      Первые, отсчитывающие чужой век на песке.


      — Задай мне другой вопрос, — поджав губы, Король Луны отвернулся, возвращаясь к прохладе фарфоровой чашки, — В повторение одного и того же, каждые сотню лет ещё меньше смысла, чем в видении счёта, — он совершенно не желал видеть хода соперника — ни скалиться при виде удачного удара, ни усмехаться от широкого промаха.

      Всё равно услышит — так испанский выскочка получит меньше удовольствия.


      — Тогда, — бьёт и мяч с костяным стуком катится вперёд, — Начнём новый раунд? — задевает колышек.


      — Что ты задумал? — у чая нет вкуса, только жар.


      — Ничего, — плавно проводит рукой, расправляя ладонь, — Просто хочу внести своё правило, — в центре рождается маленький огонёк, играет на золотой ткани жюстокора, после от щелчка пальцами образует новый мяч, — Когда мы перестаем помнить счёт — начинаем всё сначала, — повернув кисть, роняет на землю.


      — Прошли столетия!


      — Пора принять перемены, — Король Солнца улыбается из-под тени широкой круглой шляпы, — Король умер, да здравствует король! — замахивается, отойдя на шаг.


      — Глупость, — капли обжигают подбородок.


      — Неужели, такая мелочь пугает тебя?


      — Мы продолжим, как раньше.


      — Великий Король Луны боится того, что мир продолжит вертеться без него!


      — Прекрати!


      — Революция не убила страну.


      — Всё велось к этому! — чашка разбивается о стол, разлетается на лепестки-осколки.

      Вороном, Король Луны поднимается на ноги.

      Шумно дышит, сжимая кулаки перед тем, как чёрной молнией оказаться перед Королём Солнца.


      — Последний и фальшивый французский король! — знает куда ударить, даже не целится, — Жаль, я не помню всегда ли носил испанскую корону — меня тоже когда-то называли Людовиком, — смеётся — смеётся до звона монет в голосе.

      Не замолкает, даже, когда на его шее смыкаются руки.


      — Твоё имя — Диасыл, — смотреть ему в глаза больно — в их дьявольском свете чудится увитый шипами нимб.

      Увы, чужой.

      Тепло кусает кожу, разгораясь пробирается в кровь, заставляя её кипеть


      — Ты уверен в этом?


      — Всё останется так, как было всегда.


      — Хорошо, ничего не имею против твоей воли, — прикрыв глаза, довольно щурится Король Солнца, он бы поклонился если бы мог.

      Если бы хотел.


      — Ублюдок.


      — Мы продолжим? — твёрдые руки опустились на рёбра, продавили кирасу, легко плавя всё, чего они касались.

      Дымясь, чёрная плоть облепила ладони, холодная — живая.


      — Что ты задумал? — повторяет; скулы дернулись, на мгновение, натягивая щеки.

      Притуплённые зубы скрипнули.


      — Напомни мне, какой был счёт, когда мы остановились?