Наступит ночь, и вдруг сорвётся слово

Постоялый двор одиноко стоял на окраине города. Место отдалённое, малоизвестное, укрытое от людских глаз стройными стеблями бамбука. Неудивительно, что на вопрос Шена о наличии свободных комнат хозяин заезжего дома сверкнул глазами и поспешно пригласил уставших путников внутрь. 

Бегло осмотрев убранство предоставленного на ночь помещения, Шен распахнул створки небольшого окна. Те под натиском опасливо скрипнули, но поддались. И прохладные потоки беспрепятственно юркнули внутрь, вытесняя застоявшуюся сухость. На стенах дощатых пристроек во внутреннем дворе колыхались испещрённые корявыми иероглифами фонари, чьи отголоски света мягко стелились по саду. С обеих сторон главных ворот тянулись к небосводу яблони. Ветер качал их кроны – туда и обратно, а затем снова и снова, и снова. Убаюкивал листочек за листочком, погружая в осеннюю дремоту.

Шен вздохнул.

Ему бы хотелось проникнуться атмосферой. Забыть хотя бы на время обо всех заботах, но он…

Слышал. Слышал, как эта тишина кричит. Отчаянно. Надрывно. Предупреждающе. Каждый вопль проникал под кожу. Растекался ядом по венам и медленно выжигал изнутри, заставляя в приступе паники оставлять багряные полосы на теле.

Ложь. Мирная и безмятежная обстановка вокруг являлась всего-навсего ложью.

За штилем всегда следовала буря, и грядущая обещала быть беспощадной. Она никого не помилует: ни старого, ни младого, ни бедного, ни богатого. Только презрительно окинет взглядом и обступит со всех сторон, не оставляя путей отступления, но предоставляя выбор: смерть или подчинение. Попытаешься спрятаться, – и она найдёт. Вздумаешь бежать – догонит. И тогда гибель обернется несбыточной мечтой, а жизнь – непрекращающимся скитанием по самым захудалым и мрачным земным закоулкам. 

Горло опалило. Шен закашлялся, давясь собственной слюной. Ноздри вздулись, в попытке втянуть воздух и... Ничего.

Что за...

Шен опёрся на подоконник. Лёгкие выжигало кострище, от едкого дыма которого щипало нос и глаза. Сверху точно навис купол. Вакуум давил, подчинял себе с завидным успехом. Тело не слушалось. Что это? Кто-то проклял его исподтишка? Ладони обхватили шею, впились ногтями в упругую кожу. Воздух. Ему был нужен воздух. Хотя бы глоток. Всего один, но прямо сейчас.

Почему он, черт возьми, просто не может начать дышать?!

Мир вокруг терялся. Краски меркли, корчась в агонии. Глаза закрылись. Шен принялся лихорадочно считать.

Один, два...

Окутанный мраком силуэт восседал на троне. Окровавленные пальцы размеренно выводили линии по черепу. На губах пестрила ядовитая улыбка, а в разноцветных глазах плескалась невозмутимость. Никто в этом мире не был способен противостоять ему, и он это прекрасно понимал. 

...три, четыре...

Взгляд пронзил Шена внезапно. Прошёл насквозь, оставив невидимую взору кровоточащую рану, но не убил. Кривя губы в усмешке, силуэт тягуче произнес, что быстрая гибель недостойна такого великого человека как Шен. Нет. Подобное просто недопустимо. Он считал, что Шен обязан насладился собственной смертью сполна. 

...пять, семь..

Безмолвный приказ побуждал преклонить колени пред истинным Божеством, подчиниться подлинному Владыке, не допускать ни единой мысли о пререканиях. Иначе… Не отрывая пристального взгляда, силуэт бережно развернул череп, бахвалясь проделанной работой. Багряные буквы изящно извивались, складываясь в столь знакомое имя. 

...шесть...нет, пять...

Шен хотел трусливо убежать. Спрятаться в укромном месте, но вокруг сплошной стеной кружили тени. Они хватались своими безобразными руками за одеяния и яростно шептали, что время вышло. Спектакль окончен. Актёрам пора возвращаться за кулисы и пожинать плоды своих стараний.  

...нет... кто-нибудь, пожалуйста... скажите, что он сделал не так…

Тело прошибло дрожью. Только не так. Нет. Он не мож-

Тепло пришло из ниоткуда. Оно мягко звало по имени, осторожно поглаживало по голове и без остановки умоляло ответить ему. Довериться. И Шен отчаянно подчинился. Цепляясь за тёплые ладони, словно утопающий за спасательный круг, он слушал убаюкивающий голос, стараясь осознать хотя бы что-то из того, что тот так отчаянно желал донести. 

– Шен, – щёки согрело касанием. – Открой глаза. Пожалуйста. Слышишь меня? Я тут. Да, прямо здесь. 

В голове продолжало штормить. Тихая просьба мгновенно затерялась среди множества мельтешащих туда-сюда мыслей, и Шен, изо всех сил старавшийся ухватиться за неё, недовольно нахмурил брови. 

– Шен, – медленно, осторожно, словно каждая буква была на вес золота, – пожалуйста, посмотри на меня. 

Впиваясь ногтями в чужую кожу, он открыл глаза. Мир расплывался, предметы вокруг сливались друг с другом. И от этого мутило. Бродя взглядом по комнате в попытке зацепиться хоть за что-то, имеющее четко очерченные границы, Шен наткнулся на пару взволнованных глаз, чья синева мгновенно озарилась облегчением. 

Знаком. Ему знаком этот взгляд.

– Я буду веси счёт, а ты слушай и дыши вместе со мной, хорошо? 

Это ему было сказано? Верно? Шен слабо кивнул, бессмысленно вперившись взглядом в белое пятно перед собой.

– Хорошо. Молодец. А теперь... Один-

И Шен повторил. Ещё раз. И ещё. Неторопливый вдох, пауза и медленный выдох. Вновь вдох, задержка, выдох, а затем снова, снова и снова… 

Одна минута медленно перетекала в другую, а та – в следующую. Вдох и выдох. Вдох и выдох. Вдох и...

Щёки горели от обиды. На обстоятельства. На самого себя. С улицы через раскрытое настежь окно доносились тихое щебетание птиц и звонкий собачий лай. Уткнувшись лбом в плечо Муана, Шен слушал эту какофонию звуков, пока спину оглаживала ладонь. Вверх, вниз. Вверх…

– Шен, – касание исчезло, но не успел Шен опомниться, как на его виске запечатлели поцелуй – короткий, но не менее значимый от этого, – что... как ты себя чувствуешь? 

Как он себя чувствует? Взгляд зацепился за розоватые полосы на коже Муана. Просто замечательно.

– Прости, – “...что вновь причинил лишь неудобства”. 

– Не нужно, – липкое от слёз лицо обхватили ладони, побуждая Шена поднять взгляд, – я ни в чём тебя не виню. Шен, я всего лишь хочу понять, как могу помочь тебе.

– Нет. Мне очень жаль, что ты видел всё это и… ощущал через нашу связь. 

Отвести взгляд было физически больно, но Шен справился. Поднявшись с колен Муана, он прокашлялся, лишь сейчас понимая, в каком положении они сидели всё это время.

Будто это то, чего из-за чего ему сейчас стоило стыдиться.

– Спасибо. За всё. Думаю, нам следует отдохнуть перед завтрашним... или уже сегодняшним походом в город.

– Шен, не игнорируй меня. Пожалуйста. Расскажи, что происходит.

Нет-нет-нет.

– Не стоит волноваться из-за меня. 

– Тогда расскажи. Если не хочешь, чтобы я волновался. Поделись со мной. Своими переживаниями, чувствами, мыслями. Позволь мне узнать тебя. Услышать тебя.

Доносившийся с улицы собачий лай внезапно оборвался. Шен посмотрел в раскрытое окно. Во внутреннем дворе ветер кружил опавшие листья, что в ответ тихо шелестели, делясь друг с другом радостью момента. Собака, незамеченная по приезде, спокойно лежала на земле, устроив морду на передних лапах, и пристально наблюдала за листопадом, время от времени счастливо виляя хвостом. Шен ей даже немного завидовал. Никаких лишних мыслей – давящих и режущих.

Ему такое только снилось.

Шен... устал. От вечных недомолвок и недопониманий. От кошмаров, безостановочно следующих по пятам, и чувства одиночества, что клещом прицепилось ещё до попадания в заклинательский мир. Изо дня в день страх потери окутывал сильнее, проникал в каждую клеточку, постепенно вытесняя собою остальные эмоции. 

Не пришло ли время позволить себе поделиться этим хоть с кем-то?..  

Нервно дёргая рукав, Шен присел на край кровати – с долей несвойственной неловкости. Во рту пересохло. Он сглотнул.

И сорвалось первое слово. 

Муан слушал молча. Впитывал каждую произнесённую фразу, стараясь запомнить всё без исключения. В моменты, когда Шен начинал путаться в собственных мыслях, а впоследствии и словах, он лишь понимающе ждал, кивая в знак одобрения.

И Шен был благодарен ему за это. За присутствие. За попытки понять. За искренность.

Когда первые солнечные лучи показались из-за горизонта, они всё ещё сидели. Однако вопреки бессонной ночи, тем утром Шен впервые за долгое время ощущал себя живым.