He showed me everything I hide away

Renounce and pray is all he'd say

— Я не могу, я заебался.

Он вылетает из шумного зала, шипя проклятия.

Они сталкиваются в темноте клуба, почти обнимаются, и этого достаточно, чтобы пригвоздить Соуши к полу. Неловкость приходит не сразу. На незнакомом лице удивление, тело у него горячее — колючий жар ощутим даже через одежду.

Жар, от которого начинает покалывать в ладонях.

А щёки — жечь.

Потому что Соуши ощущает кое-что ещё — стояк. У этого парня.

Бледные губы незнакомца растягиваются в усмешке, он выдыхает, опаляя кожу. Соуши думает, что задохнётся, если простоит рядом чуть дольше.

Но и уходить не хочется.

Это — начало.

Это — ошибка.

Иногда полезно совершать ошибки, чтобы учиться новому, но…

~

Его имя узнаётся чисто случайно. Случайно.

Ага, как же.

Сан Чхоль. Выродок семьи Ким — Соуши наслышан о них от Ён Ги.

Бывают люди — не люди, а звери. К таким в лапы попадёшь — сдохнешь от страха, голода или станешь похожим. Своим. Привыкнешь, как к алкоголю. Подсядешь, как на наркотики. Соуши слишком часто слышал «ты мне не нравишься» — свойственное обращение к зверям, — чтобы не понимать, как постепенно сердце черствеет и перестаёт реагировать на подобные колкие высказывания, от кого бы они ни были. Или это он вырос?

Когда смазливая девчонка бросает «ты мне не нравишься» сладким тоном, Соуши вздрагивает. Это говорят не ему, но всё же хочется осадить её — она льнёт к груди парня, похотливо улыбаясь, и пожирает его глазами.

Пока этот парень пожирает глазами Соуши.

Во рту пересыхает, а в горле першит, словно он после безумной пьяной ночи.

Горлышко бутылки, раскрученной на узком столе, указывает на него.

Ты и я — что могло бы выйти?

Соуши сказал это Майе. Соуши намекал, а теперь сознание намекает, подставляя вместо женского лица мужское, бледное, острое, с блондинистыми волосами, спадающими на лоб. Рот растягивается в вызывающей улыбке — и у того Сан Чхоля, что в его воображении, и у сидящего в противоположной стороне клуба.

Никто не заставляет их целоваться. Парень с парнем — какие глупости.

Соуши отворачивается, прикрывая глаза. Музыка слышится будто через стену, а под веками ползают красные круги. Тянет улыбаться и одаривать людей игривыми взглядами и намёками, совсем немного — танцевать на столе, как раньше.

Ему нравится.

Что именно — он боится думать.

~

Проблема в тебе, во мне, мы неправильные, мы ошибочные — от костей, крови и до голоса.

Лето. Ночной свежий воздух охлаждает. И звуки засыпающего города… не слышно.

Он готов поклясться, что в голове шумит целый оркестр нецензурных выражений и криков ужаса разной тональности, когда из дверей неровной походкой выходит Сан Чхоль. Соуши слышит мелодию отчётливо. С ума сошёл? Что дальше, райские врата откроются, и их заберут с собой безликие ангелы?

Никаких ангелов. Лишь дьявол, направляющийся к нему с уверенным взглядом. О, с такими глазами — голубыми, прищуренными, приковывающими внимание — можно жечь королевства, мой король… Соуши тяжело вздыхает — мысли пляшут на шабаше, а тянуть их обратно нет сил.

Наверное, Соуши всё-таки сошёл с ума.

Если нет, то сойдёт.

Если не сойдёт, то сведёт кого-нибудь.

Сан Чхоль, похоже, поставил себе целью и то, и другое, но до сих пор держится на грани безумства. А столкнуть кого-то в яму — ну, разве ново? Ублюдки знают сотни способов свести к греху. И бросить в одиночестве.

«Никакого одиночества, — громогласно звенит в голове, когда между ними остаётся два шага, — не у тех, кто вокруг. Лишь в нём одном».

Сан Чхоль хватает его за плечи и впивается зубами в обветренные губы, зарывается пальцами в волосы, давит на затылок, притягивая ближе, и ничего не остаётся, ни лета, ни ночи, ни оркестра, есть бешено бьющееся сердце, будто вот-вот лопнет, запах сигарет, привкус вина и ядовитый жар, перебирающийся из тела Сан Чхоля в тело Соуши. Ни пошевелиться, ни вдохнуть.

Он жмурится, сжимая кулаки.  

Мир дрожит, будто в него бьют, как в гонг.

— Ты пахнешь дымом.

Голос у Сан Чхоля низкий и хриплый, словно у старика. Соуши не сразу понимает, что тот отодвинулся — тепло тела не исчезает, оставаясь на коже бьющими током искорками.

Сан Чхоль задирает подбородок и облизывает губы, прикрывая глаза в блаженстве — не иначе.

— Ты пахнешь ублюдком, — у Соуши дрожат руки и немеют ноги, ему плевать, насколько нелепо звучит сказанное. Рот хочется держать открытым — проветрить, как комнату, в которой растёкся тлен.

— Я и есть ублюдок, — он усмехается.

Соуши глубоко вдыхает, надеясь высказать всё, что верещит внутри — в голове и в груди. Окружающие их декорации обесцвечиваются, становятся неважными и пустыми, а время не идёт — забывается, и ночь замолкает, боясь дёрнуть нить напряжения. 

— …малыш, — игриво заканчивает Сан Чхоль, выбивая воздух из лёгких. Соуши давится слюной и кашляет, в горле першит, царапаются невыпущенные слова и зажатые оскорбления.

Он остаётся один.

Сан Чхоль же наверняка находит себе компанию.

~

В отчаянном побеге от одиночества он теряет и друзей, и себя. Границы смазываются.

Но даже в толпе, посреди доброжелателей, активно смеющихся над твоими шутками, одаривающих улыбками до ушей, рассказывающих интересные небылицы и кидающих оскорбления, как шарики, даже в гуще событий, в середине компании, в центре вселенной, — ты один. Обесцененный.

Пустой.

Ты один, но ты ищешь его — ведь он даёт тебе ощущения наполненности и близости, которые никто давно не дарил.

Ты забыл, как это.

Ты хочешь вспомнить.

~

Вот только, Сан Чхоль, он — не твоя история.

А ты — не его.

Ты — ничья.

Сначала нужно стать историей самому себе.

~

Соуши знает, что не отличается острым умом и цепляющим обаянием. Вообще-то, ему плевать. Вообще-то, его всё устраивает. Вообще-то, есть проблема насущнее.

Он не умеет любить.

У кого учиться? Ён Ги сбегает от себя, Дитер пытается окрепнуть, упуская шанс за шансом, Шин Э ждёт, когда станет готова выбрать. Люди, окружающие Соуши, боятся любить. Говорить с ними о чувствах — рубить топором.

— Что это за ересь, а не ухаживания? — Майя заливается хохотом, сгибаясь над стойкой — идеи, вычитанные из журналов, не впечатляют её. — Ты совсем как ребёнок, — лепечет она сквозь смех. — К-как два года назад… Не изменился.

Он скрещивает руки на груди и фыркает.

— Люди не меняются.

— Пятьдесят на пятьдесят, — Майя смахивает слёзы и смотрит на него, широко улыбаясь. Солнце тёплыми лучами играется в светлых волосах, как свет уличных фонарей игрался на лице Сан Чхоля. — Слишком сложная тема, забей. Знаешь, с одним поцелуем не откроется великая история вечной любви… Поцелуи — это вообще не настолько важно.

Соуши передёргивает от верно подобранных слов — неужели она мысли умеет читать? — и от некстати вернувшихся образов. Он активно запивал их до утра и агрессивно отгонял в течение дня, а теперь — вспомнились, как будто и не было никаких попыток забыть.

Его. Его забыть.

Это возможно?

— …надеюсь, что да, — шепчет Соуши.

— Что?

Он вздрагивает. Майя посмеивается и лучезарно улыбается, словно готова вырвать ему сердце, и ей такой — светлой, радостной, открытой и по-хорошему змеиной — Соуши не смеет рассказать о том, что внутри, помимо чувств к ней, вспыхнули пожаром чувства к парню. Да ещё к какому. К ублюдку.

Два сапога пара. Он закатывает глаза.

— Ничего. Мне вынести мусор?

~

Сан Чхоль сплёвывает кровь. Вообще-то Соуши — хороший мальчик, а шрам — пережиток прошлого, не заставляющий его бить людей.

Но с этим ублюдком всё иначе. Всё не так.

Сан Чхоль сидит на земле, вид у него потрёпанный, вымотанный, а взгляд не меняется — нахальный, наполненный вызовом. Пронизывающий насквозь ядовитыми спицами. Хочется выколоть ему глаза, под которыми пролегли тени. А подбородок-то задирает. В какую бы грязь ни упал, как бы ни облажался — не теряет гордости.

— Тебе понравилось, — он облизывает губы, впиваясь в них зубами, и Соуши следит за этим действием, словно загипнотизированный. Руки немеют. Кончики пальцев покалывает. Жарко. — Ты хочешь ещё.

Выражение победы на лице Сан Чхоля идеально гармонирует с выражением ужаса у Соуши. Грёбаная картина маслом. Искусство. Поместить в рамочку и повесить на стену — любоваться одинокими ночами. Без сомнений, блистательный сын не менее блистательной семьи Ким наслаждался бы такой красотой с присущими ему садистскими мыслями.

Соуши и противно, и... приятно?

— Блять, — шипит он, прикрывая рот ладонью. Уголки губ дёргаются в нервной улыбке.

Ему и правда понравилось.

— Знаешь, в чём проблема? В том, что это не сон, а если бы я пришёл к тебе во сне, ты был бы приветливее. Тебе было бы стыдно, и ты бы молчал об этом, боясь, что кто-то узнает о неправильности…

— Хуявельности, — перебивает Соуши. — Оставь свои высокопарные речи девчонкам.

— А ты бы хотел быть на их месте?

— Закройся.

— Хотел бы? Хотел.

После того вечера он думал, что разбросается бранью, стоит услышать знакомый голос и нотки сарказма, но нет ни злости, ни капли раздражения. Ему всё равно. Внутри — усталость от учебного дня и недосыпа. И молчание, спокойное, ничего не обещающее, не скрывающее.

Но жарко. Как жарко-то!

Ладно, думает Соуши, ладно, хер с ним, пошёл нахер, ублюдок, это не он играет, это не я играю, мы не играем — мы просто пробуем. Ничего страшного не случится, если они дадут себе право на ошибку — и ошибутся, выбирая друг друга в одну ночь, в одной квартире, на одной постели. Наверное, сын блистательной семьи Ким не должен приводить домой незнакомого парня, ещё и с такой целью, но Сан Чхоль живёт отдельно от родителей — он предупреждает об этом сбивчивым шёпотом на ухо, когда забирается руками под футболку Соуши и водит холодными пальцами по торсу. Вверх. Вниз. Он тянет пряжку ремня, забывая, что они до сих пор в лифте — рассудок помутнён алкоголем и распаляющей похотью, из-за которой в штанах тесно, а в голове смазанные образы того, что произойдёт.

Вообще-то, Соуши хороший мальчик.

Вообще-то, обычно ему нравились девушки.

Обычно.

У него дёргается глаз и стоит на ублюдка. Соуши думает, что это всё — плохая, затянувшаяся шутка, но разве собственное тело будет шутить? Когда Сан Чхоль наигранно и глухо стонет в шею, что-то останавливается и резко начинает нестись в сумасшедшем ритме. Наверное, его сердце. Или жизнь? Всё смешивается, сдавливая горло крепкой хваткой осознания — надо остановиться. Но ему хочется продолжать безумие — хочется до боли, до скрипа зубов, до искр в глазах, а в груди пульсирует тугой узел неразборчивых эмоций, вызывающий тошноту и лёгкое головокружение. Он пьян. Он пьян им.

Сан Чхоль захлопывает за ними дверь и толкает Соуши к стене. Тесно прижимается и, шумно выдыхая, целует в подбородок — слишком нежно, по сравнению с предыдущими поцелуями, и слишком медленно для желания, захватившего их в капкан, заставляющий торопиться, словно время, отведённое им двоим, внезапно кончится.

Соуши упирается коленями в кровать, она скрипит, простыни холодные, как пальцы Сан Чхоля, скользящие по спине. Он стягивает с него футболку, не давая повернуться лицом, и напирает сверху — лопатку обжигает коротким поцелуем. Ещё. Сильнее. Ближе. 

Он груб снаружи и саркастичен до оскомины, но под кожей чистая, больная нужда в нежности, словно обсессия, и если никто не подарит её ему, Сан Чхоль отдаст сам. Ведь если отдавать первым, то, может, удастся получить взаимный ответ? Не ножом.

Он даёт себе и Соуши шанс.

Соуши не знает, как относиться к переменчивым движениям Сан Чхоля — то резким, поспешным, напоминающим, что это всё на раз, без глубоких чувств, то заботливым, будто под шершавыми пальцами — кто-то дорогой, родной. Знакомый дольше, чем пару недель.

Но и то, и другое сливается в солёный коктейль, оставляющий привкус горечи на языке, как после сигареты.

Потому что это — ошибка.

Соуши не сомневается, не убегает от факта, осознаёт и принимает, сжимая подушку до белеющих костяшек.

Если закрыть глаза, то не страшно.

Закрыть глаза — бросить камень в Сан Чхоля.

Наверное, поэтому Соуши ни на секунду не жмурится и не отворачивается, он ведь хороший — вообще-то — мальчик. Нормально в этой ситуации думать о подобных вещах? Мысли сами скользят, звенят, как отголосок адского оркестра.

А может, потому что он никогда не видел такого Сан Чхоля.  

Соуши берёт и отдаёт. Соуши запоминает.

Чтобы потом забыть.

~

Ладно, хорошо, думает Соуши, прохладный воздух остужает разгорячённую кожу, фары проезжающих машин слепят глаза. Он сверхчувствителен — к звукам, к свету, к теплу, свернувшемуся внутри змеиным клубком. Хочется, чтобы кто-нибудь отвёз домой. Но город спит, и спят люди, боящиеся любви. Ладно, хорошо, думает Соуши, я принимаю себя, вот таким разломанным и долбанутым, и я принимаю их, поэтому они должны принять меня, да?

Говорить о Сан Чхоле больше не хочется никогда. Но Соуши кажется, что все вокруг намекают о нём, о секрете, родившемся ночью и ночью похороненном.

Ему жарко и холодно, ему хорошо и плохо.

Его тошнит.

Его раздирает эйфорией.

Когда Соуши закрывает глаза, он видит Сан Чхоля.

Когда Соуши открывает глаза, Сан Чхоль исчезает.

Закрыть глаза — бросить в него камень.

А Соуши хороший мальчик — наверное, поэтому он держит глаза открытыми до утра, пока чёткий образ не начинает смазываться, а потом вовсе исчезает из головы. Боль, разорвавшая ядовитую змею, расползается по телу вместо тепла, и он не спит, о, он не спит, он не сможет спать и в эту ночь, и в следующую, и во многие другие, рану не залечить, потому что нет раны, есть только ненужное имя, случайная связь и непрошеные воспоминания. Ничего не уйдёт — оно теперь в нём, как кровь.

Это Соуши тоже принимает, пусть с трудом, пусть сжимая челюсть и разъярённо рассматривая уставшее лицо в зеркале. Ну, чего ты ожидал? Что станет проще? Не сейчас.

Но потом — потом станет. Ведь Сан Чхоль не его история, и Соуши не история Сан Чхоля, и они, соприкоснувшиеся по ошибке, расходятся в противоположные стороны, как и должны были. Всё правильно. А с правильным легче смириться.

~

Расскажи мне, как ты не вспоминал о нём. Расскажи ему, как он не искал тебя в темноте клуба. Расскажи им, как они не приняли тебя.

Расскажи, как ему не снится твоё сбивчивое дыхание.

Расскажи себе, как ты пережил.

Ну что, не можешь?

Потому что этого не было.