...

Глаза Чанёля расширяются в ужасе, и альфа свирепо рычит, порываясь вперёд, но его моментально ловят за руки и удерживают на месте.

— Ёль, стой! — слышит он приказное.

— Чанхо! — кричит альфа, но его младший брат не отзывается.

Несколько альф обступают омегу, и молча переглядываются. Белые, как выпавший несколько дней назад снег волосы омеги развиваются на ветру, глаза горят одновременно злостью и страхом, по щекам текут слёзы, оставляя грязные дорожки на бледной коже, губы дрожат, а руки, как и остатки меховой одежды испачканы кровью. Омега окидывает всех, кто окружил его, отрешённым взглядом и смиренно опускается на колени — знает, что за содеянное ему положено наказание и даже не собирается убегать.

— Духи, верно, испытывают нас всех, — шепчет северный вождь, прежде чем выступить вперёд. — Что же ты наделал, Бэкхён? — Омега дёргается, услышав своё имя, вскидывает глаза, судорожно вдохнув ночной морозный воздух, и под тяжёлым взглядом своего вождя опускает голову. Тот смазанным движение касается щеки молодого волка, проводит по изгибу шеи, замирая, а в следующий момент отнимает руку и смотрит на свою ладонь со следами чужой крови. Крылья носа альфы вздрагивают, принюхиваясь, и вождь прикрывает глаза.

Чанёль пытается вырваться, потому что желание встряхнуть омегу просто огромное, но его продолжают предусмотрительно удерживать. Его собственный вождь выходит в круг и осматривается в темноте, освещённой смоляным факелом, который держит один из южных волков. Все те немногие присутствующие понимают, что в этот момент установившийся хрупкий мир между двумя племенами держится буквально на волоске, и может оборваться на любом необдуманном слове.

— Уведите его в ярангу шамана, охраняйте, и чтобы никто не смел подходить к нему или заговаривать, пока я не позволю, — негромко командует северный вождь, кивая на Бэкхёна, смотрит на омегу ещё некоторое время и отворачивается, уже с обвинением смотря на южан.

Чанёль буквально на несколько секунд схватывается с Бэкхёном взглядом, и этого хватает, чтобы навсегда запомнить в голубых озёрах его глаз смятение и беспомощность. А ещё безмолвное «Прости». Чанёль зло скалится, и омега в страхе жмурится, почти не сдерживая слёзы — знает, что виноват, и знает, что нет ему прощения за содеянное. Но его почти сразу хватают подмышки с обеих сторон, уводя, и Бэкхён не сопротивляется, похоже, успев смириться со своей судьбой.

Чанёля отпускают лишь тогда, когда омеги уже не видно за близлежащими ярангами, но его запах, смешанный с запахом брата, по-прежнему явственно ощущается в воздухе. Чанёль несколько секунд пребывает в замешательстве, а когда догадывается по какой причине, лишь больше злится, и теперь на обоих. Альфа сам ступает в круг и молча падает на колени перед окровавленным телом брата. Пытается прощупать слабый пульс на шее, хотя чувствует, как тепло капля за каплей стремительно покидают сильное тело волка, сгребает пальцами снег и протирает оцарапанное лицо… Руки Чанёля замирают, когда он добирается взглядом до камня, что валяется в стороне. Тот испачкан кровью, той самой, что тёмно-красным ореолом разлилась вокруг головы Чанхо, впитываясь в снег.

— Чанхо… — выдыхает Чанёль и наклоняется ниже, касаясь своим лбом лба брата, и в этот момент слышит очень тихий хриплый стон. — Чанхо? — шепчет Чанёль, моля всех богов, чтобы ему не показалось, наконец осознавая: — Он жив. Он жив! — уже кричит альфа, обхватывая голову Чанхо. — Жив! Позовите лекаря!

 

 

❆❆❆

 

Чанёль чувствует, как что-то надвигается. Плохое или хорошее — не понять. Они прибыли в селение белых волков за миром, пробыли полных пять дней и пришли к соглашению, а завтра утром планировали отбыть домой, чтобы обрадовать своих сородичей, но последняя ночь решила испытать оба племени.

Слишком жестоко.

Чанёль думает о брате, и сердце больно сжимается, а потому альфа стискивает руки в кулаки и сжимает губы. Альфы, которые знают о случившемся, собираются в просторной яранге южного вождя и рассаживаются вокруг костра. Все долго и задумчиво смотрят на огонь, каждый видя или желая увидеть своё, и поднимают головы лишь тогда, когда местный шаман кидает в кострище горсть перетёртой древесины, смешанной со смолами. Пламя на мгновение вскидывается высоко вверх, словно позволяет вырваться в людской мир духам, и вновь опускается. Чанёль слышит как в тишине трещат брёвна и время от времени появляются синие всполохи, и шаман протягивает ему деревянную плошку с тёмно-коричневой жидкостью:

— Чтобы пролитая кровь брата не застилала твои настоящие мысли, чёрный волк. — Вздохнув, Чанёль послушно делает глоток, кривясь, вытирает рот тыльной стороной ладони и возвращает плошку. Шаман странно смотрит на него, но быстро отворачивается.

Вожди тянут время, о чём-то думают, но смотрят друг на друга, сидя напротив. По яранге разносится аромат боярышника, и Чанёль прикрывает веки, сначала видя бледное лицо Чанхо, а после огромные испуганные глаза Бэкхёна.

 — Уверен, вы понимаете, что эта ночь решающая в наших переговорах, — негромко говорит южный вождь, но взгляд его устремлён на предводителя северян.

— Очень хочу на это надеяться.

Чанёль же даже не представляет, как можно всё исправить. Сейчас ночь, а к утру всё племя будет знать, что произошло, и вождям нужно будет дать чёткое объяснение. Но всё, что известно — Чанхо при смерти, и не факт, что доживёт до хвалёного утра, а омега теперь может лишь мечтать о нормальной жизни.

Чанёль уверен, что упустил что-то очень важное.

— Белый волк едва не убил чёрного, и должен понести за это наказание. Стоит ли нам выслушать его, если чёрный волк ничего не может сказать в своё оправдание?

Чанёль смотрит на своего вождя и кусает щёку изнутри — боль чуть отрезвляет и напоминает о реальности. Там, на окраине поселения, Бэкхён сидит в яранге шамана и ждёт когда огласят приговор. Там же лежит и Чанхо, вокруг которого хлопочет разбуженный в ночи лекарь. И это словно напоминание омеге о содеянном и возможность покаяться.

— Стоит, хотя бы ради того, чтобы примерно понять, что произошло, — вздыхает вождь белых. — Бэкхён мне как младший сын, я обещал его отцу, который погиб прошлой зимой, защищая территорию от койотов, что позабочусь о нём. Я обязан знать, что случилось, пусть даже с его слов. Бэкхён молод и вспыльчив, но это совершенно не те качества, которые могли бы подбить его на умышленное убийство.

— Насколько я знаю, Бэкхён понравился Чанхо ещё в первый день нашего здесь пребывания; их видели вместе в лесу. И не один раз.

— Хотите сказать, что у чёрного волка был помысел взять Бэкхёна себе в пару?

— Возможно.

— Бэкхён бы не дал своё согласие, — вмешивается в разговор шаман, и Чанёль поворачивает голову, внимательно смотря на него. Все ждут, когда он продолжит, но тот смотрит в огонь, подкидывая в него сухие поленья.

— Что означают твои слова, говорящий с предками?

— Я не имею право обсуждать это, но раз наш Бэкхён в беде… — шаман по-прежнему держит в руках плошку, из которой пил Чанёль, и глядит в остатки тёмного травяного варева. — В месяц когда созрела голубика, Бэкхён поделился со мной, что во сне к нему приходил отец. Тот держал его за руку и рассказывал, что всё это время его душа скиталась по миру и искала для сына того, кто не только заменит Бэкхёну отца, но и станет для него жизненной опорой. И духи подсказали ему, что пусть Бэкхён — дитя снега, но горяч мыслями и деяниями, а потому искать следует на юге, там, где волк стал братом медведю.

Кто-то их северных говорит:

— Ерунда какая-то.

А Чанёль перестаёт дышать и опускает взгляд на собственные руки. Хмурится, но отгоняет странные мысли дальше, уверенный, что ошибся, надумал, и вообще не может быть. Но правое запястье под кожаными браслетами внезапно напоминает о себе и жжёт; его хочется обхватить пальцами и сжать. Чанёль чувствует на себе взгляд своего вождя, но голову не поднимает.

— Что же не понравилось вашему Бэкхёну? Ведь Чанхо — южанин, — спрашивает рядом сидящий воин. — Мы все южане. Любой из нас…

— Не любой, — фыркает шаман, мочит пальцы в настое, глянув на них, а после одним движением выплёскивает в костёр. Чанёль готов поклясться, что видит очертания волка и медведя в огне, но надеется, что это всего лишь лёгкая галлюцинация из-за трав, аромат которых витает в яранге, а ещё действие странного варева, которое он выпил. Но почему-то кажется, что шаман видит в огне то же самое, потому что щурится и сильнее принюхивается.

— Тогда нам действительно следует поговорить с омегой и выслушать его, — нехотя говорит южный вождь.

— Но сначала в этом кругу должно прозвучать то, что никто не хочет озвучивать, — шепчет шаман и по очереди требовательно смотрит на каждого присутствующего. Альфы напрягаются и переглядываются. Их долг от рождения защищать и беречь своих омег. Но что если ситуация неоднозначная?

Северный вождь звучно вздыхает и тихо говорит:

— Чёрный волк клеймил белого. А значит, по закону Бэкхён теперь его муж.

Чанёль знает это прекрасно, но его сердце всё равно спотыкается на этих словах.

— Возможно, клеймил без согласия. — Шаман очень внимательно смотрит в огонь, словно что-то там видит. — За что поплатился камнем в голову.

— Что вы такое говорите?! — возмущается один из южных, но их вождь почти сразу осаждает его жестом и недовольным:

— Помолчи. Если Чанхо и правда клеймил белого волка без его позволения, то… — альфа не договаривает «то заслуживает наказания», все и без того прекрасно знают это, так же хорошо, как и то, что белые волки сильнее других чтят права своих омег, в том числе и право решать, кому они станут парой.

— Чёрный волк пошёл против воли духов, — шепчет шаман. — Разве это не греховный проступок? Бэкхён должен был достаться другому альфе. Своему. А Чанхо лишил его этого.

Чанёль невольно вспоминает строптивое:

«Чанхо, прости, но духи предрекли мне в пару другого», — и внезапно встречается глазами со своим вождём, который пристально смотрит на него, чуть прищуривается и обхватывает свой подбородок большим и указательным пальцами.

— Так дал ли белый волк чёрному отказ? — спрашивает он.

Альфа медлит пару мгновений, чувствуя, будто предаёт брата, но всё же кивает в подтверждение:

— Дал.

Чанхо действительно положил глаз на белого волка, но, Чанёль сам слышал, как Бэкхён ещё в первый день попытался отвадить его от себя. Но если их видели вместе в лесу — это могло означать две вещи: либо омега передумал, либо Чанхо задался целью заполучить непокорного волчонка, который так запал ему в душу. А тот запал с первого взгляда, и уверенное «Он будет моей парой, Ёль, вот увидишь» почему-то уверило Чанёля, что правильным будет сделать шаг назад и дать младшему брату шанс на счастье.

Альфа чувствует как на языке горчат травы, вдыхает запах боярышника и внезапно тихо спрашивает, удивляя всех, в том числе и себя:

— Я могу просить у вас разрешения поговорить с Бэкхёном один на один?

Вожди переглядываются и согласно кивают.

Чанёль поднимается и кидает последний взгляд на огонь. Тот прибивается к земле, как нашкодивший пёс, и выравнивается только тогда, когда Чанёль покидает ярангу, чувствуя на себе напряжённые взгляды. Альфа не знает, о чём он будет говорить с белым волком, но уверен, что должен.

 

 

❆❆❆

 

Чанёль долго стоит на улице, прежде чем войти в ярангу шамана. Он прислушивается и принюхивается, оглядываясь в темноте, но вокруг лишь тишина — племя белых мирно спит, даже не представляя, что произошло на их территории, — и пахнет кровью — омеги и брата, что успели смешаться. Чанёль набирает полную грудь морозного воздуха и сдвигает полог яранги, входя внутрь.

Бэкхён сидит на шкурах возле дальней стены, обхватив свои ноги и уткнувшись лицом в колени, его одежда в полном беспорядке, а на руках, как и на лице капли чужой крови, размазанные слезами. Чанёлю с каким извращённым напором хочется вымыть омегу в лохани с горячей водой, добавив в ту пахучие травы. Но у противоположной стены лежит Чанхо, укрытый одеялами и это отрезвляет, возвращая к реальности. Чанёль видит его бледно-серое расцарапанное омегой лицо и лоскуты светлой ткани, обмотанные вокруг головы, уже успевшие пропитаться кровью из раны. Кажется будто Чанхо и не дышит вовсе, лишь тени от костра прыгают по его щекам.

Бэкхён при появлении Чанёля поднимает голову и молча смотрит. Следит за каждым шагом и движением Чанёля, пока альфа опускается рядом с братом, укладывая ладонь ему на грудь, прикрывает глаза и просит прощения. Потому что не углядел своенравного умысла, не отговорил. В конце концов, сам отступил, даже не успев сделать первый шаг.

— Расскажи мне о своём сне, — тихо просит Чанёль, открывая глаза, и Бэкхён хмурится, видимо, не ожидая, что его о чём-то спросят и вообще, что с ним заговорят. — В котором к тебе приходил твой отец. — Омега нервно грызёт и без того израненные губы и отводит взгляд. — Ты был уверен, что Чанхо не тот, о ком говорил отец, так? — Бэкхён часто моргает и едва кивает. — Почему? Он ведь южанин.

— Ты тоже, — шепчет в колени омега и смотрит исподлобья.

Чанёль словно завороженный глядит в его голубые глаза и думает, как бы всё было, если бы он, а не Чанхо первым заметил Бэкхёна. Если бы не находился постоянно по правую руку от своего вождя, следя за тем, чтобы белые не нарушили своё обещание — принять в гостях и сесть за мирные переговоры. Бэкхён в тот вечер подавал напитки гостям, и когда Чанёль поднял на него свой взгляд, чтобы принять плошку с вином из юкки, их пальцы соприкоснулись. Бэкхён смущённо улыбнулся и двинулся дальше, а Чанхо шепнул Чанёлю «Правда красивый? Как думаешь, пойдёт со мной на юг?»

— Я приглядывался к каждому из вас, но… не находил даже намёка на слова отца.

— Даже ко мне? — почему-то спрашивает Чанёль и трёт запястье, видя, что этот невольный жест заметил омега.

— Ты очень редко появлялся рядом, да и не смотрел на меня. — Чанёль хочет спросить «Уверен?», но не хочет забегать вперёд, тем более после того, как Бэкхён говорит: — А Чанхо наоборот — вздохнуть не давал, всё звал на юг и подарки дарил. Я ничего не принимал, но…

— Ты не хотел на юг?

— Не с ним.

— А с кем?

Бэкхён тяжело вздыхает:

— Уже не имеет значения, — и касается белокожей ладонью своей шеи, там, где Чанхо успел поставить свою метку, перед тем, как получил удар камнем.

— Он тебя тронул? Я имею в виду…

Бэкхён почти сразу отрицательно качает головой.

Чанёль вроде бы верит, но всё равно глубоко вдыхает тяжёлые запахи яранги и чуть морщится — метка делает своё дело даже без близости. А Бэкхён ведёт плечами и сжимается, словно ему подобное поведение альфы неприятно. Он для Чанёля теперь омега его брата, но…

Чёртовы сплошные «но».

Чанхо не заслужил смерть, а Бэкхён не заслужил отречение до конца жизни. Ими обоими двигали эмоции: Чанхо понравился омега, которого он так сильно захотел себе, что готов был без позволения заклеймить, чтобы лишить выбора, а Бэкхён настолько не хотел быть чьим-то, если это не предназначенный альфа, что схватился за камень. Оба совершили ошибки.

И никто это не исправит и не изменит.

Чанёль касается руки брата под шкурой, оглаживает его пальцы, сжимая их своими, и поднимается на ноги. Окидывает взглядом омегу — тот рвано вздыхает, пряча голубые глаза, — и альфа даже не может предположить, смог бы Бэкхён стать счастливым с его братом.

Чанёль берёт себя в руки и отворачивается, покидая ярангу, но успевает сделать лишь несколько шагов, когда на его пути встаёт северный шаман. Он по-прежнему держит в руке плошку, из которой пил Чанёль и пристально смотрит на него — за несколько дней пребывания в этом поселении он уже привык к разнообразию синих оттенков глаз северян. И если у Бэкхёна глаза насыщенно-голубого цвета, особенно когда он улыбается и заливисто смеётся, резвясь в снегу с маленькими волчатами, то у шамана глаза тёмно-синие, а в ночи кажутся почти чёрными, как у южан, но белые с сединой волосы выдают в нём северянина.

— Я всё ещё чувствую, как от Бэкхёна пахнет твоим братом. — Говорящий с предками будто ставит это Чанёлю в провинность. На языке у того крутится «А кем ещё должно пахнуть от омеги», но не произносит ни слова. — Расскажешь ему, откуда у тебя шрам на запястье? Ты ведь не только для Чанхо брат, а духи всегда знают больше, чем люди. — Чанёль сжимает руки в кулаки, но сдерживается, чтобы не прикоснуться к кожаным браслетам на руках. — Что-то можно исправить, и ты знаешь как, но только тебе решать, готов ли ты разделить с Бэкхёном всё на двоих.

Чанёль знает лишь то, что им обоим придётся уйти, чтобы ни одно из племён не несло их бремя. Он стоит некоторое время на месте под внимательным взглядом шамана, а после опять, только на этот раз уже решительно возвращается в ярангу, чувствуя вслед себе слишком пристальный взгляд, но уже не слыша тихое:

— Вы были правы, грядут перемены, — когда шаман поднимает глаза к небу и разглядывает многочисленные звёзды. Он видит в тех стаю, которая должна стать большой и сплочённой.

А тем временем Чанёль морщится от запаха, который витает внутри яранги. Омегу по-прежнему хочется отмыть от него. Чанёль подходит к Бэкхёну и опускается перед ним на шкуры, заглядывая в растерянные и испуганные глаза. Долго смотрит, видя в тех своё отражение, и начинает медленно, один за другим, развязывать браслеты на правом запястье.

— Три осени назад, — нарушает напряжённую тишину Чанёль, потому что видит, что белый омега уже на грани и готов разреветься, — когда южные волки ещё вели войну за территорию с медведями, старый вождь бурых внезапно умер от сердечной болезни. Его рассудительный сын, который стал новым вождём, предложил перемирие. Их было больше и они были сильнее, но впереди была зима, и война лишь вымотала бы оба племени, не принеся результатов никому. — Бэкхён неуверенно тянется за одним из браслетов, беря его в руки и рассматривая. Сжимает в руках и переводит взгляд на крепкое запястье альфы, рассечённое грубым шрамом. — На свой страх и риск несколько медведей и чёрных волков встретились на нейтральной территории, там где течёт Быстрая река, чтобы обсудить условия мира и мирного соседствования. Мой вождь подозревал, что условия вряд ли будут приемлемыми и равными, но главный медведь затребовал взамен то, что мы даже не предполагали. То, что связало бы два племени и породнило бы их перед духами. — Омега испуганно протягивает руку, но не осмеливается прикоснуться к Чанёлю, и тогда Чанёль сам тянет его руку, укладывая тонкие длинные пальцы на своё запястье. То горит огнём, но прикосновение омеги постепенно успокаивает. — Кровный обмен. Братство. Медведь выбрал своего самого сильного воина, а мой вождь — меня. — Чанёль замолкает, потому что Бэкхён поднимает на него свои глаза и, кажется, Чанёль видит в них слабую надежду.

— Вы смешали с ним свою кровь? — очень тихо спрашивает он.

— Да. Выпив столько, что… — он едва улыбается, — иногда мне кажется, что Крис действительно мой единоутробный брат. Прошлым летом он взял себе в пару омегу и настоял, чтобы я присутствовал на праздничном обряде. — Бэкхён слышит это и вновь никнет. Чанёль сохраняет тишину — даёт время себе и ему, и только после спрашивает: — Пошёл бы ты на юг, если бы позвал я?

Омега резко вскидывает на Чанёля глаза и смотрит с откровенным подозрением. Не верит. Хочет что-то сказать, но хватается за шею — там, где ноет свежая метка. Тихо шипит, когда касается раны пальцами и отворачивается.

— Пошёл бы, — в каждом слове омеги сквозит отчаяние, — если бы мог.

— Тогда…

— Но не могу. Если твой брат не доживёт до утра, я приму своё наказание, а если доживёт… — Бэкхён сглатывает и смотрит в сторону Чанхо — в его взгляде Чанёль не видит ненависти, но зато отлично читает безнадёжность, — мне придётся остаться с ним.

— Не придётся.

— Теперь я его омега.

— А можешь стать моим, если решишься.

— Что? — недоумевает Бэкхён, сглатывая.

— Решишься? — повторяет Чанёль. Осторожно высвобождает свой браслет из руки омеги и под его ошарашенным взглядом дважды опоясывает худое запястье, завязывая кожаную полоску.

— Но… — хрипит Бэкхён, его губы вновь дрожат и он почти плачет.

— Чанхо мне брат, в наших венах течёт одна кровь. Единственный, кому под силу всё исправить — это я. Захочешь ли ты пойти на это?

Бэкхён точно не верит услышанному, его взгляд бегает с альфы на браслет, а с браслета на Чанхо, и так по кругу, пока Чанёль не обхватывает его щёки своими ладонями, заставляя смотреть только на себя.

— Бэкхён?

— А ты? — шепчет омега. — Готов ли ты пойти на это? — Он знает, Чанхо поступил плохо, пометив его, но Чанёль поступит ещё хуже, предав брата.

— Если мы будем поддерживать друг друга и следовать советам духов — у нас всё получится. Я верю. Нам не будет легко, но разве трудности не закаляют?

Из уголков глаз Бэкхёна скатываются слёзы, и он накрывает руки Чанёля, что греют его щёки. Вдыхает запах альфы, прикрывая глаза и…

… и согласно кивает.

Чанёль чувствует, как его душа выпутывается из силков, в которых всё это время трепыхалась. Он поворачивает голову, взглянув на брата и одними губами, проговорив «Прости», и возвращается взглядом к Бэкхёну, уже его прося:

— Потерпи, пожалуйста.

Решительно подаётся вперёд и кусает омегу за шею, там, где уже кровит чужая метка. Кусает грубо и глубоко, терзает чужое тело, и чувствует как Бэкхён в его руках напрягается, но не отталкивает. Омега громко и болезненно стонет, судорожно цепляется пальцами за всё, что под них попадается и почти теряет сознание, но в последний момент Чанёль обнимает его, прижимает к себе и укладывает на шкуры, ложась рядом. Гладит по спине, пытаясь успокоить, и Бэкхён всхлипывает и вздрагивает в его руках, а когда огонь посреди яранги почти затухает, засыпает тревожным сном.

Чанёль уже точно знает, что они с Бэкхёном уйдут, как только Чанхо очнётся.

На юг. Сначала к медведям. А дальше — как духам будет угодно. Те не просто так свели его с Бэкхёном, а значит помогут, если будет совсем тяжело.