Каллисто улыбается, прижимаясь щекой к ее холодным ладонями. Хватается за тонкую талию и притягивает ближе, требуя ее тепла. Целует нежную кожу запястий и старается не забыться.

Принцесса смотрит на него холодно, отчуждено. Кажется, она и в этот краткий миг где-то очень далеко и словно даже не с ним. И это ранит.

Навряд ли, Пенелопа понимала, какую власть над ним она имела. Пожалуй, она об этом даже и не задумывалась. Из-за нее он вел себя как капризный мальчишка, но поделать с собой ничего не мог. Ждать каждой встречи, представляя, что же она ответит на очередную его глупую и нелепую шутку стало привычной рутиной его дней.

И он упустил тот момент, когда его фантазии зашли куда дальше обычного.

С каждым чёртовым разом, с каждой их встречей, с каждым отвергнутым письмом его влечение набирало новые обороты, давно перейдя грань дозволенного, но кронпринца это ничуть не смущало. Наоборот его желания становились все чётче.

Странно сминать ее губы, ласкать бледную шею, оставляя отметины так, чтобы каждый знал — она его. И может тогда ни один наглец не позарится на его принцессу. Его Пенелопу Эккарт.

Или все же Регулус?

Кто бы мог подумать, что кронпринц великой Империи Инков, славящийся своей кровожадностью, будет терзаться подобными чувствами. Как глупо. И все ещё реально.

Каллисто давно принял свои чувства к Эккарт. Отношения, начавшиеся с простого интереса, вылились в нечто куда более значительное, а сны, терзающие его по ночам, были тому подтверждением.

В этих снах Пенелопа всегда была рядом. Прекрасная, недоступная и от того ещё более желанная. Ее образ намертво въелся в его мысли, не желая отступать ни на шаг.

Каллисто хотел получить ее внимание, ее тепло и ласку. Он желал ее страсти, даже если эти чувства поглотят его без остатка. Но спугнуть возлюбленную своими действиями он боялся. Что если она навсегда отвернется от него?

— Ваше Высочество, что вы делаете? — ее ледяной голос выводит его из мыслей. Она по-прежнему геройски держит лицо, — интересно скольких усилий ей это стоит? — но Каллисто слышит, как восхитительно бьётся ее сердце.

— Совершенно ничего необычного, — кронпринц щурит рубиновые глаза в попытках уловить новую эмоцию. Это напоминает ему игру, в которой ему не стать победителем. — Просто… боюсь как бы ты от меня не сбежала.

— Что за глупости вы несёте, Ваше Высочество?..

Но их прерывает испуганный вскрик.

Регулус открывает глаза. Он заснул на рабочем месте — немыслимо, но удивляет его больше не это.

— Чего ты тут раскричался? — Слуга лишь вздрагивает под его тяжёлым взглядом и спешно бормочет слова извинений.

— Ваше Высочество, Вам пора. Скоро начнется банкет…

Каллисто устало вздыхает. Он был так близко, но вот же черт.

Плевать, все пустое.

***

Загнанные взгляды аристократов больше не раздражают — Каллисто привык к тому, что видят в нем лишь жестокого тирана. Он усмехается, видя дрожащих от одного его взгляда напыщенных дворянок — благороднейшие леди империи сейчас выглядят как беспомощные зверюшки. А ведь кто-то из них наверняка досаждал его принцессе. Как жаль, что он позабыл с ними разобраться.

А вот и богиня его желаний. Вновь прячется от него в темных закоулках. Прекрасное лицо, темное платье, обхватывающее всю ее хрупкую фигурку, тёмно-розовые локоны и изумрудные глаза. Сегодня она снова в образе. И жертвам ее этой ночью не поздоровится.

Кронпринца всегда удивляло как его маленькая, пугливая принцесса могла в мгновение ока превратиться в главную стерву высшего общества. Она была великолепной актрисой, настолько, что люди переставали отличать ложь от правды, принимая каждое ее слово и действие за чистую монету. Но его ее мастерство не трогало. Хотелось лишь снять эту маску безразличия, разжечь ее огонь. Чтобы кричала, ругалась, краснела и заикалась. Чтобы просто была сама собой. Настоящей.

Каллисто стискивает зубы и вспоминает те сны. О чёрт. Сейчас бы напиться, жаль, что даже этого позволить он себе не может — сейчас он кронпринц и каждая собака в этом зале жаждет его смерти. Но все же, вопреки здравому смыслу, он хватает у проходящего мимо слуги бокал — ядрёная жидкость обжигает горло, но мыслей не трогает.

— Потанцуем, Принцесса?

Реальность — не сон, и здесь каждое прикосновение добывается потом и кровью. Взять ее за руку, коснувшись нежной кожи, едва вдохнуть манящий запах ее волос и с жадностью притянуть к себе ближе, теснее и надеяться, что мелодия будет вечной. И даже сверлящие его спину голубые глаза уже не волнуют.

Украсть Пенелопу из-под носа ее ублюдочного братца было хорошей идеей.

Каллисто едва успевает поймать ее прежде чем она снова спрячется от него и всего мира — к чему эта боязнь чужих взглядов и слов? — и исчезнуть вместе.

Принцесса недовольно цокает, когда он самодовольно ухмыляется, отгораживая их от бального зала за темными шторами. Кажется, и в этом есть своя прелесть.

Он смотрит на нее непозволительно долго и, ляпнув какую-то глупость, смеётся.

— Ты сегодня прекрасна.

Но замечает как краснеют кончики ее ушей, прежде чем она спрячет свое смущение за волнистыми волосами. Наивная принцесса.

Он проводит рукой по ее тонкой шеи, хватается за острый подбородок и, не сдерживая странного порыва, припадает к ее приоткрытым устам. Принцесса испуганно замирает от его наглых действий и Каллисто жалеет о своей опрометчивости, но чувствует как неумело и неуверенно сжимаются ладони на его грудиЭто звучит странно, но пусть будет. Если кто-то знает, как можно более грамотно оформить ситуацию — подскажите. Я запуталась и окончательно теряет голову.

Прижимая Пенелопу все ближе к себе, кронпринц оттесняет ее к краю балкона и приподнимает за стройные бедра, усаживая на широкие перила. Принцесса смотрит на него удивлённо, а Каллисто лишь безумно смеётся. Кажется, он все же в бреду.

С каких пор он готов забыть собственную жизнь, отдавшись во власть миражей?

Но сейчас всё не важно: лишь ее сладкие выдохи, губы с привкусом вина и их общее безумие.

Пенелопа дрожит от его поцелуев, но не отстраняется, позволяя ему зарыться носом в свои волосы. Цепляясь зубами за выпирающие ключицы, кронпринц отгоняет липкие мысли, позволяя себе полностью отдаться страсти.

Отрываясь от ее нежной кожи, он переводит дыхание и вглядывается в ее помутневшие изумруды, ища ответ на свои чувства. Грудь раздирает непривычно мягкий смех: до того очаровательны ее заалевшие щеки, до того прекрасен этот обман.

Каллисто улыбается собственной глупости, с запозданием осознав абсурдность ситуации. Но совершенно теряется, когда Пенелопа прижимается к его губам в странном жесте, оставляя мягкое прикосновение, словно на память.

— Ха... Вот же блядство! Я умру, если сейчас проснусь!

— Что? — Принцесса тяжело выдыхает и смущённо смеётся, — Неужели Ваше Высочество хочет, чтобы все это было сном?

О чёрт…