— простите, вы хотите лишиться руки?
— вовсе нет, — тэхен фыркает, теребит пальцами в воздухе и вытаскивает их из окошка сетки, разворачиваясь на источник голоса. — я… я просто очень люблю тигров.
перед ним красивый парень зачёсывает ладонью длинные пряди назад и невинно улыбается, кидая взгляд сначала на длинные аристократические пальцы, а потом на вольер.
— я тоже люблю, но не могу допустить, чтобы такие чудесные пальцы подвергались опасности, — парень перехватывает ладонь тэхёна, мнёт своей, и у того воздух закатывается не в то горло, горячий и не кислород вовсе.
тэхён беззастенчиво рассматривает этого джентельмена перед собой, дёргает носом туда-сюда и чует запах дикой кошки, заинтересованно стреляет глазами по широким плечам и подкаченным оголенным рукам, по рельефной груди и мужественным бёдрам, о, тэхён булькает, замечая короткую надпись в нижнем углу тёмной майки своего нового знакомого, который оказывается смотрителем зоопарка, очевидно, в области кошачьей породы.
тэхён снова хлюпает слюной и зажимает губы свободной ладонью, стремительно покрываясь розовым. знакомый незнакомец улыбается, обнажая ровные белые клыки, и подносит разнежившуюся ладонь тэ к своим губам — ровным и (не)слегка покрасневшим, мать его, — целует поочередно каждую костяшку и отпускает.
— в следующий раз будьте осторожнее, — вылетает последним из блядских полуприкрытых алых уст, и тэхен рассматривает искусно выпирающие лопатки.
— обязательно буду в следующий раз менее предусмотрительным, — шепчет он сам себе и, кажется, отдаленно слышит смешок, разворачивается и несётся к выходу, позабыв даже мысленно чмокнуть маленького тигрёнка.
в следующий раз ким тэхён появляется в центральном зоопарке сеула только через неделю.
у него нелепо-быстро кувыркается в груди сердце и странно-неровно пиликает мозг, но он медленно и чинно шествует по кривым линиям дорожек парка, даже на пару секунд заглядывается на яркие перья попугаев, и совсем не целенаправленно прижимается всем телом к сетке вольера с тиграми. он улыбается своей самой счастливой улыбкой каждой полосатой кошке, любовно проводит ребром ладони и по своим рыжим волосам и соблазнительно рычит, подмигивая котёнку, приблизившемуся к такому же человеку.
— ррррр, какой ты миленький, господи, — умиляется тэхен, — ррррр, — а глазами ищет этого горячего смотрителя.
он решается и медленно проталкивает ладонь сквозь сетку, тянется провести хотя бы одним указательным по розовому носику, на что тигрёнок пока только чихает.
тэхён вздрагивает, когда ещё чуть-чуть и почти касается миленькой пуговки, и по-детски пищит, потому что его хватают за локоть и отстраняют от клетки, а антрацитовые серьезные глаза прожигают в его, миндальных, две глубокие дырки.
— простите, вы все-таки хотите лишиться руки?
тэхёна будто окидывают сахарной наэлектризованной пудрой, на макушку приземляют вишенку, и эти отвратительно потрясающие губы неестественно яркого оттенка приоткрываются и смачиваются кончиком языка, точно желая его всего с этой вишенкой проглотить. за раз. прямо сейчас. его будто хватают за шкирку и держат в воде, пока молнии прошивают неровную морскую гладь вместе с худым телом.
он мотает головой и закусывает губу, чтобы не застонать в голос от контраста грубых холодным пальцев с собственной кожей.
— вовсе нет, — он старается выглядеть уверенно и обольстительно в ответ, — я просто очень люблю тигрррров.
парень напротив закатывает глаза на протянутое хриплым баритоном «ррр» и ухмыляется, отрывая свою руку от чужой и расправляя плечи.
— тогда вы не хотели бы присоединиться к моему обходу? — брюнет поигрывает бровями, и только сейчас тэхён замечает стоящее в его ногах довольно большое ведро.
— с удовольствием! — мурлычет тэ и, качнув бёдрами, приближается к тигрёнку снова, на прощание тихо рыкнув. он уверен, что парень не отрывает глаза от его задницы вплоть до того момента, как тэ возвращается в радиус протянутой руки и мило хлопает глазками со словами: — кого будете учить кормить первым?
парень подхватывает двумя пальцами ведро, ведёт плечами назад и хрустит позвонками:
— можно начать с вас.
тэхён прибито хмурится и уже собирается унизительно течь, но над ухом неожиданно ласково смеются, и тэхён думает, что готов краснеть и конфузиться всегда, чтобы вызывать у этого крышесносного парня естественный тихий смех. тэхён поднимает глаза на улыбчивое лицо и сам непроизвольно растягивается вдоль и поперек в квадратных улыбках и чуть ли не обмирает на месте, когда его ладонь крепко сжимает чужая, а на теле везде-везде отпечатывается навязчивое имя, соскочившее меж соблазнительных губ.
— чон чонгук, приятно познакомиться с тобой, котёнок.
тэхён мысленно извиняется перед матерью и отцом за себя, глупого и, похоже, нелепо влюблённого, молится уже на чонгука рядом с собой, над/под/в себе и гибнет раз тысячу, прежде чем схватиться за сердце и наигранно (вовсе нет) прохрипеть, что «это очень мило с твоей стороны, наконец, представиться, чонгук-ки» и «ким тэхён меня зовут».
вот же черт, и когда они успели перейти на неформальное «ты»?
чонгук ведёт тэхёна по ограниченным территориям вольеров, ставит обученную только для игры на клавишах фортепиано, а не на кормление диких кошек, руку, аккуратно сжимая запястье своими пальцами; оживленно рассказывает о каждом своём подопечном, что у тэхёна каждый раз перехватывает дыхание от блестящих огоньков в чёрных глазах.
— посмотри, это копуша пузом кверху спит!
— а это сеня, и он соблазняет семерку. им, очевидно, двоих не хватает.
— о, мамочка здоровается! папочка тоже тебя любит, милая… что ты на меня так смотришь?
тэхёна восхищает любовь чонгука к каждому из его питомцев, восхищает ответная любовь кошек, восхищает сам чонгук, который, оказывается, младше его на два года, учится на первом курсе и подрабатывает в зоопарке, очень любит того самого, любимого и тэхёном до скулящего тоже, неуклюжего тигрёнка, а ещё тэхён выясняет, абсолютно случайно к слову, что чонгук — мальчик по мальчикам — и громко в душе радуется, потому что тэхён — мальчик по мальчикам тоже. ой.
— хен, пойдём, — чонгук останавливается на месте их первой встречи и хватает тэхёна за руку. тот даже не сопротивляется, идёт следом и короткими взглядами запоминает левый угол со сваленными поломанными деревяшками, правый — с веревками и скатанными бочками, другой — со скомканными тканями и парой таких же, как у чонгука, вёдер.
в чонгуковом валялись куски мяса для кошек, что он дарил любимцам в качестве лакомства во время своего короткого обхода, с тэхёном трансформировавшегося в экскурсию, — это он узнал чуть погодя.
чонгук аккуратно щёлкает замком сначала одной двери, отпуская ладонь тэхёна, и справляется с другой скважиной. у тэхёна внутри вдруг все холодеет, и свободные от хватки пальцы немеют, и тэхён с сожалением считает, что вот это все с ним творится из-за недостатка любви и тепла. из-за недостатка чонгука. и когда тот оборачивается, медленно распахивает металлическую дверь и тянет к нему руку, тэхён хватается за неё, как за последний шанс в нормальную жизнь. он настолько сосредоточен внезапным потеплением, поглотившим ледниковый период в его существе, что не замечает тронувшей губы чонгука улыбки, едва заметной и нежной.
чонгук удобнее окольцовывает своей ладонью чужую, предупредительно сжимая костяшки, чтобы тэхён никуда и никак раньше времени не высовывался, пусть он кормить кошечек за сегодня будет не в первый раз, сначала нужно дождаться взаимопонимания внутри их большой семьи.
нежившиеся на солнышке тигр с тигрицей лениво перекатываются со спин на животы и порыкивают, разглядывая приближающих двух парней. чонгук плюхает ведром в траву и вытаскивает из-под отодвинутой крышки лакомый кусочек, он посвистывает пару раз, и тигрица грациозно спрыгивает вниз, ластясь к протянутой руке и выдирая зажатое мясо. чонгук улыбается и гладит ее по носу, мурча о том, насколько его девочка шугар хороша. тэхён даже ревнует, но когда слышит имя, неловко смеется и собирается уже озвучить вопрос, но… чонгук свистит ещё несколько раз и другая большая, «о божечки, это батя», — думает тэхён, — кошка спускается с нагретой лужайки и тычется мордой в протянутую чонгуком ладонь. чонгук ласково щипает тёмный кошачий нос и вытаскивает и этому рыжему лакомство, королевски величая солтом.
тэхён хлопает по-женски длинными ресницами и таращится на чонгука, немо упрекая его фантазию.
— все ты им имена давал?
— ага, я, — гордо отвечает брюнет и наклоняется ниже, чтобы чмокнуть шугар между ушей. тэхён страшно желает оказаться на её месте.
он уже собирается спросить где же его маленький лапочка-друг, как чонгук его перебивает, приподнимая на уровень груди их сцепленные руки.
— будешь болтать или гладить, хен?
тэхён недовольно надувается, но секунду все-таки любуется на их прижатые друг к другу контрастирующие цветом ладони и сурово кивает на любопытных тигров, беззвучно наблюдающих за двумя нелепыми людьми. он тут же смягчается, стоит чонгуку придвинуть его к животным ближе и позволить трогать, гладить, ласкать. тэхён тянет руку и укладывает на глянцевую шерсть девочки, закатывает глаза от невероятной гладкости двухцветной щетины и массирует кожу, с довольствием впитывая ответную вибрацию. с решительностью притрагивается к мягким, мгновенно прижатым к голове ушкам солта, потому что сзади него стоит чонгук, который всегда защитит, и в любом случае сейчас надежно сжимает его вторую ладонь в своей. солт клонит голову вбок и тянется к передвигающейся в воздухе ладони тэхёна, на что тот счастливо хихикает и ещё энергичнее и ласковее начинает поглаживать эрогенные зоны кошки.
чонгук сзади буквально становится сзади. и тэхён прижимается спиной к его груди, и сам чует свою трясущуюся и краснеющую под потоками тёплого дыхания эрогенную зону, а когда чонгук кусает его мочку, едва слышно шипит сквозь зубы и одергивает руку. солт и шугар не пугаются, наоборот, заинтересованно разглядывают стремительно краснеющее лицо рыжего.
тэхён думает, что так бы и умер там, прямо в ногах двух огромных, но таких невыносимо ласковых, что ах, кошек, если бы не несущееся через весь вольер прямо к ним, задорно запинающееся и смешно поскуливающее чудо, приземлившееся на задницу в двух сантиметрах от кроссовок тэ.
боги сегодня определённо настаивают на том, чтобы сохранить тому жизнь.,
но чонгук умилительно хихикает с котёнка и присаживается перед ним на корточки, тэ делает тоже самое, но не задыхаться с этих двоих вместе теперь не может.
тигрёнок беззастенчиво порыкивает и играючи приземляется лапками на коленки тэхёна, безусловно, не с первого раза, но в тэ все равно все переворачивается и порхает. он пищит, не переставая поглаживая выгнутую спинку, неверяще трогает подушечками крошечные пятерни и пару раз проводит сложённой трубочкой рукой по короткому хвостику. тигрёнок прыгает в его руках, прижимается и подстраивается под прикосновения, и в какой-то особенно яркий момент валит тэхёна на спину, залезает к нему на грудь и вылизывает смеющееся и уклоняющееся лицо, буквально полыхающее счастьем.
чонгук наблюдает за копошащимися на траве тигрятами и не может сдержать улыбки. несколько раз случайно касается чужой коленки, в попытке остановить скачущего без остановки котёнка, на что оба парня упорно делают вид, что не заметили.
наконец, у чонгука получается оттащить одного котёнка от другого, он легкими поглаживания по животику успокаивает маленький комочек в своих руках, передаёт его в родительские лапы и помогает подняться широко улыбающемуся другому.
тэхён сорванно дышит, но улыбаться не перестаёт, только спрашивает через пару минут после того, как за их спинами уже вторая дверь встречает свой косяк.
— как назвал котёнка? — это очень важно для него, правда. «не разочаровывай, чонгук-ки, аминь».
— пеппер. — чонгук не разочаровывает, и тэхён радостно визжит, не контролирует волнующиеся руки и обнимает чонгука за шею, продолжает визжать в чужой кадык.
когда до тэхёна доходит, что он только что сделал и продолжает делать, на секундочку, чонгук уже подвисает и не воскрешается. и тогда тэхён решает, что была не была, наклоняется и мажет губами по горячей щеке, накрывает своими губами чужие.
эти блядские, сочные, алые, чужие.
и чонгук отвечает. размыкает губы тэхёна языком, проводит им по ровному ряду зубов и сталкивает с таким же любопытным чужим. он поднимает безвольные руки и сжимает на худых боках сильными пальцами, метит отпечатками и своими единичными линии подушечек и вжимает тело старшего в своё.
тэхён улыбается в поцелуй, смакует общие рваные облачка водорода и прикусывает нижнюю губу, хотя красней ей, кажется, уже не стать. языком мочит уголки губ и забирается в чужой раскрытый рот, за что чонгук кусает его зубами и мстительно стискивает своими губами чужие сильнее, а пальцами — нежную кожу талии крепче.
тэхён отстраняется первым, и за его губами тянется тонкая ниточка слюны, что он затягивает с соответствующим хлюпом, а чонгук облизывает свои распухшие и все ещё кошмарно яркие губы.
— спасибо за сегодняшнюю экскурсию, чонгук-ки, — тэхен решается поблагодарить своим сорванным рычащим голосом и даже не подозревает, что провоцирует наброситься и сожрать похлеще любого многоярусного торта.
— это тебе спасибо, — чонгук прочищает осипшее горло и снова облизывается, — за компанию в рабочую смену.
тэхён оглядывается на осколочно темнеющее небо, наблюдает проблески малинового солнца и поражено вздыхает, провозившись в зоопарке весь день с чон, господи сохрани, чонгуком.
— ну что ж, ээ, тогда… — тэхён не знает, как вылить в словах всю свою заинтересованность в парне напротив, как в парне, ну, как в потенциальном парне, как это.
— тогда до следующей пятницы или разрешишь себя проводить, если подождёшь десять минут? — продолжает за ним чонгук, хитрюще поигрывая бровями.
— тогда вариант б, пожалуйста, и поскорее, — подыгрывает тэ и разворачивается, соблазнительно покачивает бёдрами и грациозно движется к выходу из парка, не забывая бросить осторожный взгляд из-под ресниц на тяжело сглотнувшего чонгука.
чонгук появляется за арочными воротами зоопарка чуть больше, чем через семь минут тридцать три секунды, поверьте тэхёну на слово, теперь в голубой рубашке вместо рабочей майки, что не менее прекрасно, поверьте тэхёну ещё раз.
они лениво и уютно беседуют на пути к многоэтажке, в которой снимает одинокую квартиру тэхён, и узнают друг о друге ещё немного. чонгук, например, любит вокал и потому практикуется иногда, а тэхён когда-то закончил музыкальную школу и поёт вроде также неплохо, что они договариваются проверить как-нибудь., а ещё тэхён очень гостеприимен, а чонгук очень сговорчив, ибо, останавливаясь перед подъездом, тэхён ненавязчиво спрашивает:
— зайдёшь на чай?
а чонгук улыбается:
— раз приглашаешь, с удовольствием.
тэхён разливает по чашкам чай и думает, что за его столом сейчас сидит самый красивый, самый сильный, самый заботливый и вообще самый чонгук на свете, и, возможно, это единственный такой раз за всю его жизнь, а тэхён все ещё просто разливает чай.
две кружки приземляются на стол, пышут ароматным паром и греют озябшие отчего-то ладони.
чонгук делает глоток. мягко опускает кружку обратно и отставляет подальше. наклоняется и аккуратно вынимает такую же из замерших пальцев замершего тэ и приставляет куда-то к первой.
тэхён не понимает, когда успевает оказаться на чужих коленях, когда успевает зацеловать эти красные губы снова, когда шепчет чонгуку в рот едва слышно, что, мол, спальня там, давай покажу. и чонгук ведётся, обхватывает ладонями упругие ягодницы, поднимается вместе с тэхёном на руках и идёт в спальню. которая там и которую показывают.
ну не сегодня, так завтра экскурсию устроят точно.
чонгук валит его на кровать, придавливает собой и зацеловывает прорвавшиеся в широкий ворот футболки ключицы, прикусывает сладко до поджимающихся пальцев на ногах и помечает, одним своим одеколоном, цветом распухших губ, отпечатками острых клыков. тэхён опрокидывает голову назад, до хруста, загнанно дышит и цепляется руками за широкие мужественные плечи. чонгук прижимает его к себе, и тэхён жмурится от кайфа, введённого внутривенно, и теснее врезается грудью в грудь, обнимает со спины и гладит-режет-гладит по ткани рубашки.
чонгук пальцами трогает талию, свои следы, которые синяки, сжимает тазовые косточки и не может не прорычать во впадинку между ключицами, прежде чем царапнуть ногтями по тонкой коже. тэхён ответно скулит и порыкивает соотвественно дикому тигрёнку, выгибается, и чонгук засасывает кожу на белой шее, не удержавшись. за что получает громкий скулёж в переносицу, влажные губы между бровей и поцелуи-поцелуи-поцелуи по всему лицу. ну и царапины у копчика.
тэхён хватается за края рубашки, изо всех сил тянет на себя, вверх, и умоляюще скребётся по шуршащей ткани.
— сними ее, сними же.
чонгук отталкивается от матраца на сильных руках, расстёгивает пару пуговиц, но тэхён под ним бросает такие мучительные, такие томные взгляды на прикрытое тело, что в чонгуке вода мутнеет до болотного. он посылает всех и вся к черту и сдирает рубашку с себя, прорывая оставшиеся петли, а вместе с ними и тэхёнову выдержку.
тэхён набрасывается на него ровно тогда, когда рукава висят на запястьях, длинными пальцами расстёгивает пару лишних пуговиц и размазывает слюну по коже на подкачанной груди. чонгук так красив, что аж невыносимо.
что аж громко в ушах, сухо во рту, тесно в штанах.
что аж умирать только боги и не пускают.
тэхён пальчиками дерёт линии кубиков пресса, сглатывает, резко дергая кадыком, и присасывает губами к нежной коже. целует беспорядочно и много, целует везде, пока откидывает наконец рубашку в сторону, ладонями перемещается к предплечьям и сжимает твёрдые мускулы, целует вдвойне. легко прикусывает сосок, лижет и тянет, покрывая мурашками кожу младшего, электризуя свою тоже.
у тэхёна кружится голова от запаха тёплого шоколадного молока, перепархивающего с кожи чонгука прямо в горло.
у тэхёна закладывает уши, потому что чонгук хрипло стонет.
чонгук стонет.
вибрирующим высоким и спадающим внезапно тембром своего невероятного голоса стонет.
потому что тэхён хватает его за локти, сжимает длинными фарфоровыми пальцами и перекатывается со спины, вжимая чонгука в простыни своим оголенным телом. он отпускает острые косточки и щекочет, когда ведёт пальцами по коже к запястьям, которые хватает и целует, мокро и медленно, вдыхает носом яркий мускусный запах и рычит сам. как тигрёнок — невинно. ну почти.
тэхён едва скрежет зубами по твёрдым выпуклым мышцам живота, улыбается своим мыслям и мечет красными пятнами нетронутую кожу. чонгук хватает его за огненные тигровые волосы и тянет, тянет жадно и отпускает тут же, лопатками сгребая ткани в неровные холмы. тэхён улыбается дьявольски и хватается за пуговицу, молнию на джинсах, щёлкает и тянет их, как правильно, как следует. только невыносимо медленно, господи.
он двумя согнутыми ладонями обхватывает широкий пояс и буквально сдирает грубую ткань с накаченных сильных ног.
чонгук захлёбывается контрастом рычания котенка над своими бёдрами и собственными хрипами.
тэхён уверяется в который раз в том, что его мозг воспалён. и чон чонгук виной этой опухоли. она — сам он.
уверяется и очень бережно касается чужого вставшего члена сквозь тонкую ткань боксеров, проводит ребром ладони по всей длине и шально облизывается, сдергивая последнюю деталь простой одежды.
— не… — протестующе ёрзает чонгук, замирая на полуслове.
— о да, — тэхен берет в рот, неглубоко и нерезко.
(это только чонгуку так кажется).
языком ощупывает каждую венку, истекает слюной, что практично сейчас, потому что так дико сексуально. потому что чонгук сам по себе, смотрящий сверху вниз, полуприкрытыми большими веками антрацитовыми сплошь глазами, голодный и беспомощный сейчас — дико сексуальный. и тэхёна заметно так потряхивает. он сам смотрит из-под пушистых опущенных ресниц на накрытое блаженной негой лицо, на незакрывающиеся алые губы, на капельки пота, слетающие с высоких висков, и горит в ногах чонгука.
в ногах буквально и переносно. просто, черт, в этих ошалело охуенных ногах, в осадке.
кажется, сейчас ким тэхён просто кончается, как личность. в ногах чонгука.
он заглатывает глубже, подушечками пальцев едва треплет мягкую кожу твёрдых бёдер, закладывает вздутый член за щеку и нещадно так, ласково и развязно сосет. чонгуковы пальцы сами запутываются в рыжих волосах, ломаются и продолжают виться, а тэхён с садистским удовольствием чуть отпускает челюсть и зубами царапает по чувствительной плоти. чонгук вскрикивает и подкидывает бёдра вверх, зажимая вьющиеся волосы в кулаке.
тэхён не останавливает беспорядочно мечущиеся по простыням ягодицы, не прикасается ладонями совсем, лишь упирается ими в прогибающиеся перины. он берет по самую заднюю стенку горла, ликует своей выдержке и языком прощупывает рельеф вен.
чонгук вскидывается всем телом и рычит совсем несдержанно, матерится в потолок не по-детски и, боже, тэхён сосет восхитительно.
старший выпускает член изо рта с хлюпающим звуком, тягучим и развратным, секунду рассматривает вспревшего и раскрасневшегося парня под собой и заглатывает полностью, тычется носом в лобок и, черт.
куда, блять, восхитительнее, тэхён.
чонгуку невыносимо, он сходит с ума от этих губ, мягким кольцом обхватывающих его адский стояк, от этих миндальных глаз, выглядывающих из-под пушистых ресниц, от этих белых ладоней, контрастирующих с его собственной кожей так идеально. чонгук сходит с ума от этого всего тэхёна, который сейчас его целиком и полностью, в свете одной лишь кособокой луны и с кривыми битами сердца.
напряжение в груди расползается отвратительно огромным пятном, выливается за пределы клетки и уплывает по венам к запястьям и пяткам, и чонгук ощущает себя самого чертовым предателем.
ведь он почти кончает в этот невъебенно прекрасный рот, почти, потому что нагло отлепляет лохматую рыжую голову от своих бёдер и закидывает кима на своё место. трехочковый; на матраце уже должна остаться вмятина.
воздух из легких вылетает со свистом и скоростью нестатичной, у тэхёна кожа на лопатках будто стирается, когда он с силой приподнимается вверх, вроде бы помогает чонгуку стянуть с себя оставшиеся лоскуты, а вроде бы и нет вовсе. только ломает.
ломает рёбра чонгука о его сумасбродное сердце, ломает свою нежную кожу фарфоровой куклы везде на спине.
ломает чонгука; ломается сам.
и это, блять, им обоим настолько нравится, что ломаться ни кукла в жилистых руках ни смотритель ее не прекращают. да и не собираются.
старший оставляет красные полосы на спине чона, когда тот касается грубыми подушечками пальцев его глубокого, будто наивно-пубертатного возбуждения. тэхён поджимает пальцы на ногах и непроизвольно подтягивает к себе колени, стукаясь выпирающими костями о чужие бока. чонгук скалится и вжимается в топленое тело под собой, руками переносит ступни тэхёна за свою спину, и тэхён скрещивает лодыжки. чонгук улыбается лукаво и проводит ладонью между упругих приподнятых ягодиц.
тэхён скулит и теряется окончательно.
потому что чонгук подносит сложенные пальцы к его распухшим губам, а тэхён берет в рот, посасывает и смачивает с особой нежностью и тщательностью., а чонгук улыбается.
да господи, это карма ким тэхёна, — чонгук улыбается. улыбается тогда, когда сам кусает собственные костяшки и только тогда нащупывает сжавшееся колечко мышц.
тэхёна подбрасывает по-взрослому., а чонгук улыбается.
у него в заднице копошатся заботливые длинные пальцы этого засранца из, мать его, «детского» зоопарка, и желание зацеловать приоткрытые алые губы чонгуковы просто гравирует изнутри несмываемыми чернилами: «целовать чон чонгука ким тэхёну 24/7 — миссия».
и тэхён изо всех сил старается, тянется к надувшемуся лицу чонгука, нежно ласкающего его кожу и растягивающего изнутри. он почти хватается за высокие плечи, но падает, и все это так волнительно, так до пушистых бабочек в тупом животе с его тупыми бульканьями, так до хихиканья тёплого и родного, так до хруста позвонков в стройной спине тэхёна.
волнительно до артериального фонтанного кровотечения, и тэхён закатывает глаза и закусывает губу и разве что чуть-чуть кричит, потому что чонгук находит простату и нагло этим пользуется, кроша тэхёна на полосатые кусочки.
— чонгук, пожалуйста, — хриплый, рычащий и жалобный голос отбивается осколками от квадрата стен, и тэхён молится на остановившегося неожиданно чонгука; на чонгука, вытащившего пальцы из его нутра; на чонгука, несдержанно смазывающего слюной толстый член.
— тэ?.. — хитро прищуривается, гад, и лишь поглаживает головкой разработанный вход.
— чонгук, возьми, возьми меня, немедленно возьми, — срывается старший и сам тянется руками назад, сильнее пригибаясь в пояснице, — чонг…
тэхён не успевает за широкими ладонями на своих ягодицах, не успевает за рыками из самой груди, не успевает и спотыкается о кислород.,
а может быть, о чонгука. который наконец врывается в его тело, останавливается, и тэхён хнычет, притягивает неловко к себе за плечи и подаётся бёдрами навстречу. в его глазах бушует океан, застывшая лава тонет в серебристых волнах, и оглушительная мольба читается в бегущей строке: «только не останавливайся».
чонгук кончиками пальцев оглаживает чужую скулу, гладит впалую щеку и щипает. тэхён хмурится, но тут же раскрывается весь, рефлекторно вдавливает пятки в поясницу младшего и стонет. протяжно, с ребристыми хрипами. чонгук толкается с оттяжкой, будто садомазохист терзает и себя и хена под собой, потому что невыразимо то, как идеально тёплые стенки обхватывают его член, как идеально внутри тэхёна, как идеально, черт возьми, он ему походит. и чонгук сейчас не только про эти шикарные ягодницы в своих ладонях.
потемневшее небо обменивается грязными поцелуями с подушками, за которые хватается и которые разбрасывает по всей комнате тэхён. солнце наливается кровью и смеется нелепым лобызаниям и в чонгуке пульсирует везде-везде. без исключения.
на губах, перемазанных божественной краской, которую безуспешно слизывает, скусывает, сдирает тэхён.
на пушистых прядях, вьющихся от пота и от шаловливых длинных пальчиков тэхёна же.
на ладонях, в этих замысловатых линиях в единственном экземпляре, так сказать, потому что тэхён, господи, не находил и не найдёт уже точно никого, столь же невыразимого. господи.
чонгук переносит вес на ладони, тонущие в шёлке по бокам от яркой и пушистой головы, приподнимается немного и растягивает тэхёна изнутри. вбивается неистово, под себя и под собой.
он буквально вытрахивает из тэхёна кислород, не касаясь горла, бьет под дых и заставляет давиться. тэхён непрекращающимися нотами стонет, извивается и ударяется о крепкое тело. рычит несдержанно и хрипло, полосует ногтями лоснящуюся кожу, а чонгук в ответ наклоняется и прикусывает пульсирующую жилку на шее тэхёна, засасывает кожу и, отстраняясь, оставляет жгучее алое пятно на открытом изгибе.
«один — один, малыш», — так и кричат большие и чёрные оленьи глаза.
его ведёт от абсолютно нагого тела, идеального в ребрящемся свете укатывающего солнца, идеального до чертиков.
у тэхёна плоский живот и подкачанная грудь, непозволительно высокие и широкие плечи, балансирующие на одной прямой с основанием крепкой изящной шеи. у тэхёна пухлые губы и большие миндальные глаза с разбросанными вокруг (везде) милыми родинками. у тэхёна тэхён. неуместно идеально сочетающий в себе женственные и мужественные черты., а нет, стоп. у чонгука тэхён.
блять, чонгуков тэхён, который не может не быть идеальным.
чонгук стискивает ладонями точеную талию и приподнимается, проникая под новым углом. тэхён кричит, сумасшедше цепляясь за сильные плечи, и буквально молит «ещё».
— глубже, чонгук, молюхх… — и чонгук ускоряется, с каждым толчком бьет точно по простате, выедает изнутри тэ и доволен. — быстрее!
тэхён прогибается в пояснице и прижимается ягодицами теснее, насаживается сильнее, хотя дальше — космос, предел, дальше чонгуково нутро — дальше некуда, а тэхён хочет глубже. и чонгук не может отказать малышу.
чонгук трясёт головой, сбивая горячий капли пота, обхватывает кольцом ладони аккуратный (идеальный, как и все остальное, черт) член тэхёна и надрачивает, синхронно бешеным толчкам, стимулирует всего разомлевшего тэ, касается самых чувствительных точек и не жалеет., а тэхен засматривается на такого чонгука. по ровному лбу которого струится мелкими каплями пот, расплющиваясь о взъерошенную челку, щеки которого алеют пыше губ, и он так неудачно шутит, и вообще весь чон чонгук сейчас — сплошное искусство. взмокший, разворошенный и дикий, втрахивающий тэхёна в его же брошенную незастеленной кровать. чон чонгук, трахающий ким тэхёна — искусство.
и самая сексуальная вещь на этой планете.
тэхён срывает с матраца простыни, пятками сдирает ткани и ногтями оставляет на них же едва заметные царапины. хрипит не своим голосовом, потому что чонгук уже вытрахал из него его собственный.
он приподнимает голову чуть выше горизонтального, беспокойно шипит и с силой обхватывает руками чонгука за шею, притягивает к себе и целует, срывая нежную кожу с полюбившихся губ. у него в теле ни намёка на энергию, на языке — язык чонгука. и мольбы.
— только не смей останавливаться, только не, — тэхен скользит, безостановочно, и это точно, он уверен, что соскользнул бы сейчас с любой поверхности, но чонгук держит., а толчки замедляются, и шероховатая ладонь слетает с колом стоящей плоти. — чонгук, что ты…
тэхён ревёт в подушку, неспособный восстановить дыхание и мысль. он буквально апгрейдится ежесекундно с этим сучьим ребёнком, чтоб его. чонгук обхватывает стройное тело под поясницей и усаживает на себя.
— блять.
тэхён опускает безвольные конечности на чужие плечи и приподнимается, немного, потому что на исходе весь, а чонгук усаживается удобнее, поддерживает парня под ягодицы и самостоятельно сажает на себя. чонгук выстанывает в шею «тэхённи» сорванно, и ким сходит с ума.
по его щекам текут слёзы, чонгук слизывает их языком, покрывает воздушными поцелуями все лицо и толкается, вновь разрывая в тэхене что-то., а тэхёну нравится. он просто течёт морально и физически, слабо порыкивает в чужие уши и с усилием приподнимается сам.
член чонгука внутри ощущается как никогда правильно, и тэхён не хочет верить в то, что это на единожды, а не навсегда.
тэхён вообще отказывается верить в то, что чонгук не навсегда. чонгук должен быть рядом, только чонгук, больше никто не нужен. и чонгуку нужно наверное сказать о том, что его уже приватизировали, но не получается, потому что он затыкает чужой рот своими губами, переплетает их языки и горячо и смачно хлюпает их общей слюной вместе со смазкой, не прекращая трахать его. всаживает резко и озверевше, и тэхён чуть ли не ударяется головой об потолок, как высоко подпрыгивает.
и думает, что только бы не прекращал никогда, господи. с чонгуком только навсегда и все хочется.
тэхён молится.
и скачет на толстом члене, переодически закашливаясь и чуть ли не отключаясь.
— ты такой красивый, малыш, — чонгук сбивается неистово и теряется вместе с тэ, беспорядочно лаская его, поцелуями касаясь доступных участков кожи, — такой красивый, тшш, — тэхёна нон стопом трясёт и выгибает ещё сильнее, чонгук придерживает его спину, искренне пугаясь, — и мой. только мой, слышишь? — он целует красные от напряжения и слез и может быть совсем чуть-чуть от смущения щеки, облизывает кончиком языка уже такие любимые родинки, прикусывает кончик носа и прижимается едва и крепко к уголкам дрожащих губ.
тэхёна рвёт не по-детски. он хнычет, сползает и брыкается неловко и как только выходит, кончает громко, как мальчишка, и утыкается носом во влажный кадык. чонгук раскачивает его на себе, подмахивает бёдрами особенно сильно и с протяжным стоном кончает глубоко внутри тэ, марает его своей влюблённостью и сам не знает, что тот только этого и ждёт.
чонгук гладит тэхена по подрагивающей спине, молчит, потому что не знает, что сказать. тэхён плачет, беззвучно совсем и медленно, и только водяные дорожки, холодящие кожу оповещают чона об этом.
— эй, — он аккуратно отстраняется, приподнимает заплаканное личико за подбородок и невольно цокает от красных хаотичных пятен на фарфоровом лице, — ты чего, тэхённи-хен?
тэхен ловит ушами формальное «хен», и из глаз непроизвольно вытекают новые прозрачные капли, а губы складываются в кривую полоску.
— тэхён, в-все хорошо? — чонгук пугается и судорожно ищет места свой крупой лошарости и, как следствие, несчастья старшего, — тебе не нравится обращение? — в ответ слабый кивок. — тогда я не буду больше называть тебя так, хен, прости меня. — чонгук разочарован.,
а ему казалось, что тэхёну не нравятся официальности, что у них новый уровень отношений ну хотя бы чуть-чуть ну.
чонгук поднимает растерянный взгляд на парня, все ещё неподвижно сидящего на его коленях, и не понимает ничего снова. тэхён не прекращает плакать, только судорожно утирает ладонями глаза, что ни капельки не помогает остановить солёные водопады.
— хен, ну чего ты, айщ! — чонгук тянется пальцами к чужой щеке и стирает длинным взмахом все капли, тэхён замирает, и чонгук своей руки не отнимает тоже. тогда тэхён тихо кладёт свою поверх.
— м-мне не нравится «хен», гукки, — у него почти получается улыбнуться, — м-мне больше н-нравится «малыш» из т-твоих уст, — тэхён прикрывает глаза, чтобы вдохнуть и распахнуть их в неверии ещё раз.
— мне тоже так гораздо больше нравится, малыш, — чонгук улыбается и оглаживает большим пальцем распластанные по щеке тэхёна его же костяшки. тэхён лучезарно улыбается в ответ, и пара слезинок все-таки скатывается из миндальных глаз. — только не плачь! — сразу же спохватывается чонгук и под недовольное сопение выходит из любимой тесноты и укладывает тэхёна рядом с собой на поднятое первым с пола одеяло, обнимая. тэхён ласково жмурится и теснится в широких объятиях как можно ближе к тёплой груди. — возможно, это глупо и своевременно, но я, кажется, влюблён в тебя, тигрёнок.
тэхён приподнимается и недоверчиво косится на блаженно раскинувшегося на его кровати с ним же в объятиях чонгука, секунду решает что-то про себя, а потом наклоняется ниже и шепчет тому в самые алые дьявольские губы:
— я, кажется, влюблён в тебя тоже, смотритель за дикими кошками.
чонгук хмыкает и нащупывает тэхёнов зад, щипает.
— простите, вы хотите лишиться руки? — припоминает тэхён с их первой встречи, укладывая голову туда, где бьется влюблённое чонгуково сердце.
— вовсе нет. единственное, чего я сейчас хочу, это в душ. с вами.