Чангюну с ранних лет прививали, что уважения достоин любой. Будь то волк, медведь или степной мустанг. Не имела значения принадлежность к семье, племени или стае, лишь доверие, поддержка, понимание и искренние слова. А учитывая, что его отец являлся кровным братом главному Бурому, о чём в своё время ходили легенды, но позже сменились обычными историями, что рассказывались во многих, даже в самых южных племенах, Чангюн быстро осознал — слова «волку ровня только волк» ничего не стоят, разве что звучат бахвально.
По крайней мере, когда в их поселении гостили медведи, звучный смех в ярангах не замолкал даже ночью, а волчий и медвежий молодняк пропадали в лесу, распугивая живность, пока не получали нагоняй от несущих вахту дозорных волков.
На самом деле, их стая по законам считалась небольшой и вряд ли могла гордо называть себя племенем. И это немудрено, если брать в расчёт то, что положил ей начало именно отец Чангюна, в своё время взявший в мужья белого волка и ушедший с ним прочь, дабы уберечь мужа и собственного младшего брата от несчастья. С тех пор прошло больше двадцати пяти зим, многое забылось, а Чангюн несколько раз был в селениях, где вырос его отец и папа. Но только в родном лесу, где белый волк дал ему жизнь, а после ещё двум его братьям, Чангюн чувствовал себя по-настоящему свободным и счастливым.
А ещё он был уверен, что знает в этом лесу каждое дерево, куст и запах, потому что десятки раз охотился здесь и ходил с другими волками дозорным с тех пор, как получил на это позволение отца.
Но что-то внезапно выводит Чангюна из привычной уверенности.
Он замирает на месте и прислушивается: снег мелкими хлопьями ложится на его одежду, а едва заметный ветер колышет лишь верхушки деревьев. Всё, вроде бы, спокойно, но где-то неподалеку шумно вспархивает ворона, разрезая крыльями воздух и звучно каркая, и альфа оборачивается на звук, чуть прищурившись и глубоко вдохнув. Чангюна не было в родном селении больше двух недель, и ему бы поспешить к родным — как раз к сытному завтраку, который всегда готовит его папа, — но волчье чутьё не пускает дальше, заставляя вглядываться в каждый голый, припорошенный снегом куст.
Альфа прикрывает глаза на несколько мгновений, прислушиваясь к себе и опять делает несколько глубоких вдохов, вычленяет различные запахи и… хмурится. Потому что ему либо кажется и он себе надумал, либо…
Чангюн открывает глаза, поправляет за спиной вещевой мешок и уверенно сходит с тропы в сторону, где недавно каркала ворона. Он не видит ничего и никого странного, но всё равно старается идти тихо и внимательно смотрит по сторонам, а уже через несколько шагов понимает, что нет, не показалось, а запах чужой крови становится отчётливее. И это не предвещает ничего хорошего, потому что два последних дня стояла достаточно ветренная погода, а значит, вряд ли кто-нибудь из его стаи выходил на охоту.
Чангюн ускоряется, цепляясь за сладковатый запах, и почти переходит на бег, едва не поскальзываясь на торчащих из земли оледенелых корнях. Сквозь пушистые ветки невысоких елей он выныривает на небольшую поляну и, стряхивая с себя снег, нервно крутится по сторонам, а после на левой кромке замечает мелкие следы, ведущие на противоположную сторону и явно не принадлежащие волку. Облизав губы, альфа ещё раз внимательно прислушивается к звукам родного леса, наклоняется, чтобы вытащить клинок из прикреплённых под штаниной к ноге ножен, и всё же ступает по чистому нетоптаному снегу, пересекая поляну.
Следы виляют, и их уже начинает засыпать снегом — к обедне точно не будет видно, — но Чангюн высматривает несколько мелких красных капель. Сердце начинает биться чаще, и альфа подумывает, что, возможно, лучше попробовать позвать ночных дозорных, которые ещё не должны были успеть смениться, но это точно займёт много времени. Следы уводят под широкие лапы еловых веток, которые стелятся над самой землёй и с которых кто-то уже стряс снег. Крепче сжав рукоятку ножа, Чангюн старается идти беззвучно, но снег хрустит под подошвами, и это нервирует.
Затаив дыхание, альфа осторожно приподнимает ветки, раздвигая их, но так и не выдыхает. Кажется, будто весь мир в этот момент замирает, а звуки пропадают. Чангюну хватает нескольких секунд, чтобы осознать увиденное, и он мгновенно опускается на колени, оглядывая лиса, чья шерсть испачкана в крови. Животное в своём импровизированном убежище лежит с закрытыми глазами, свернувшись комочком, а дыхание его частое и рваное.
Чангюн опасливо вертит головой по сторонам, потому что всё это может предвещать неприятности, но кроме раненого лиса больше никого не чувствует. Волки вообще не очень хорошо ладят с рыжими, последние давно ведут себя вызывающе, нарываясь на различные конфликты, причём не только с волками, но до серьёзных стычек доходило лишь несколько раз, — Чангюн знает, из-за такого войну не развязывают, но и не замалчивают. Он, правда, на волчьей территории, но с рыжих станется подгадить, когда дозорные меняются или в другой части леса.
Альфа не спеша прячет нож, прислушиваясь к каждому лесному звуку, и протягивает руку, чтобы провести ладонью между ушами лисьего создания — тот вздрагивает, но глаза не открывает, а потому альфа ощупывает пальцами чужой позвоночник, бока, лапы. Кости у зверя вроде бы целы, но вот раны на правом боку глубокие, причём Чангюн различает как следы когтей, так и зубов.
— Кто же тебя так?
Лис опять крупно вздрагивает, и его веки приподнимаются, он мутным взглядом смотрит на Чангюна, а в следующий момент рычит, скалится и пытается укусить руку альфы, но его зубы клацают в воздухе, и почти сразу Чангюн крепко прихватывает его морду, не давая шанса на вторую попытку.
— Да не обижу я, — пытается он объяснить, но лис брыкается и изворачивается, хотя эти действия, наверняка лишь усиливают его боль, а потому Чангюн прижимает к земле его лапы и повторяет: — Правда не обижу, успокойся. Моё селение рядом, там тебе помогут.
Лис ещё некоторое время рычит, но всё же устало прикрывает глаза, а его рык переходит на тихий болезненный скулёж — сил храбриться явно больше нет, если вообще были.
Альфа приноровляется и аккуратно берёт лиса на руки, прижимая к себе, и его одежда почти сразу пачкается чужой кровью. Рыжий совсем лёгкий, он жмурится, ведёт носом — чувствует волка в Чангюне, — но всё же утыкается альфе в грудь, не то засыпая, не то теряя сознание.
Чангюн надеется, что до селения больше приключений не будет.
❆❆❆
Приключений, к счастью, больше не случается, но встречают Чангюна с откровенным замешательством и подозрением, вроде приветствуя его после долгого отсутствия, но косясь на ношу в его руках. Чангюн не удивлён, он бы сам так же реагировал, притащи кто в стаю лиса, а потому идёт шаг за шагом, проходя мимо своей яранги и направляясь к родительской. Та находится почти в самой середине, и из бокового отверстия идёт дым — папа готовит завтрак… Вернее, готовил.
Новости по их селению распространяются как эхо в лесу, и когда Чангюн приближается к нужному жилищу, его уже встречают обеспокоенные родители, вышедшие на улицу, и ещё с десяток волков, которые окружают его, но молчат. Ждут, что скажет глава стаи.
Отец внимательно оглядывает Чангюна и его ношу и ступает вперёд. Он не чувствует запаха крови сына, и только потому сдержан, хотя и обеспокоен — лисов у них ещё ни разу не было.
— Рад видеть тебя в здравии. С тобой ведь всё в порядке? — Чангюн кивает и позволяет отцу коснуться морды лиса. — Говори.
— Нашёл его на южной границе, возле болот. Он был один.
Кто-то рядом шепчет:
— Надо было оставить там, пусть свои о нём думают.
Чангюн знает, что в какой-то мере это правильно, учитывая, сколько проблем лисы умудрились принести своим соседям, вздыхает, но всё же с какой-то странной надеждой смотрит сначала на отца, а после на папу. Последний плотнее кутается в меховую куртку, но обращается к мужу:
— Чанёль, — отец оборачивается на его голос. — Я займусь им.
Глава стаи раздумывает несколько секунд и всё же согласно кивает, указывая на вход в ярангу:
— Заноси. Ещё будет время разобраться, что он делал на границе.
Все понимают, если лис умрёт в их селении, ждать чего-то хорошего от его сородичей не стоит, а значит, глава осознанно берёт на себя ответственность и за жизнь рыжего и за спокойствие волков, для которых он авторитет и гарант мира.
— Гюн, — тихо, но настойчиво зовёт папа, видя замешательство сына. Поворачивается ко входу яранги и откидывает полог, ожидая, пока Чангюн занесёт лиса внутрь.
Глава остаётся на улице, о чём-то негромко переговариваясь с другими волками; Чангюн догадывается о чём — отцу нужно решить, что и как делать дальше, и при этом остальные должны принять его решение, но не потому что он глава, и Чангюн его сын, а потому что, решение приемлемое и разумное для стаи. В это время его папа быстро раскладывает у дальней стены шкуры, а после быстро отходит, чтобы поставить на огонь греться воду и достать из своих закромов чистые кусочки льняной ткани.
Лис скулит, когда Чангюн укладывает его на шкуры, и скручивается, прикрывая морду пушистым хвостом. Рядом громко вздыхает папа, опускаясь на колени и ставя рядом со шкурами две плошки — одну с сушеными травами, а вторую с жиром. Он осторожно ощупывает мех, оглядывая раны, и поджимает губы, выдав неутешительное:
— Омега.
Одно слово подразумевает слишком многое. И то, что зима, а зимой мало кто осмеливается уходить и жить один. И то, что большинство омег зимой уже вынашивают детей, либо готовятся к этому. И то, что омегами не раскидываются, они слишком многое значат в стаях, и поэтому всегда под защитой либо семьи, либо своего альфы, либо вождей. А у них на руках молодой лис, и смотря на него кажется, будто всего перечисленного не существует.
— Иди к себе, — просит папа. — Ты сделал всё что мог и что должен был. Я позову, если понадобится твоя помощь.
Чангюн не хочет уходить, но чувствует какую-то беспомощную тоску, хотя прекрасно знает, что папа ничего плохого рыжему не сделает, но всё же послушно поднимается на ноги.
— Пап…
— Иди, Гюн, — настаивает папа. Снимает с себя куртку, откидывая её, и взгляд альфы невольно цепляется за рваный, давно заживший шрам на его шее, как постоянное напоминание о принятом очень важном и смелом решении. — Иди, после поговорим.
Чангюн сжимает руки в кулаки, но кивает. Почти покидает родительскую ярангу, когда слышит ласковое:
— Я понимаю, что в теле зверя менее болезненно, но тебе придётся обратиться. Постарайся, пожалуйста.
И опять скулёж.
❆❆❆
Яранга Чангюна быстро нагревается, и сырость, что успела проникнуть внутрь за время его отсутствия, так же быстро уступает свои права теплу и приятному запаху горящих дров. Чангюн успевает даже немного отдохнуть после долгой дороги из родного селения отца, но за всё это время его мысли раз за разом возвращаются к лису. Чангюн переживает за его состояние, хотя и знает, что ему уже сообщили бы, случись что-нибудь неладное, но с не меньшим желанием хочется знать, что же лис делал на границе волчьих земель и кому настолько впал в немилость. Альфа уже решает сам сходить к родителям и поговорить с ними, когда полог яранги резко задирается, а внутрь входит его младший брат, стряхивая рукой со смоляных — как у их отца — волос подтаявшие снежинки. Судя по его довольному выражению лица, Гонхак уже успел не только сдать ночную дозорную вахту, но и позавтракать, перед тем, как ляжет отсыпаться.
— С возвращением. — Чангюн даже не сомневался, что младший первым принесётся расспросить всё у него. — Ну и шуму ты наделал, — Гонхак обнимает его, хлопает большими ладонями по спине и улыбается Чангюну. Подходит к очагу, подкидывая в него полено, и греет руки, смачно зевая.
— Как вы его проглядели? — вздыхает Чангюн.
— Не поверишь, но в этот раз решили болота напоследок оставить. Кто ж мог подумать, что там такой сюрприз был.
— Многие против?
— Как сказать. Скорее, обеспокоены. Давно селение не стояло на ушах. Некоторые предположили, что лис натворил что-то у своих, а потому был жестоко изгнан.
— Хочу верить, что это не так. — Чангюну тяжело признаться, что он тоже думал об этом, но каждый раз упрямо отталкивал от себя подобные мысли. — Понимаю, он лисьих кровей, но… мы ведь ещё и люди… Я не смог оставить его там.
— Согласен, а потому мы с братом на твоей стороне. И отец с папой тоже, раз позволили внести его в свой дом.
— Не слышал, как он?
— Не слышал, — Гонхак отрицательно качает головой, правда, почти сразу добавляет: — Но папа звал тебя.
— Звал? — Чангюн чувствует, словно внутри что-то сжимается и резко разжимается, высвобождая странные ощущения. Он едва сдерживает нетерпение, но изо всех сил не показывает, что готов бежать к родительской яранге прямо сейчас.
— Ага. Может, о рыжем хочет расспросить, а может, о том, как ты погостил в селении отца. Кстати, как погостил?
— Да никак, — Чангюн отмахивается и спешно собирается под заинтересованным взглядом брата.
— Что, — Гонхак хитро прикрывает один глаз и склоняет голову на бок, — совсем никак? — Чангюн хмуро смотрит на него, но брата таким взглядом точно не пронять. Тот пусть и чернее ночи, но характером весь в папу, а папа в их селении единственный, кто с полнейшим спокойствием выдерживает суровый взгляд отца, когда тот недоволен или зол. — Да ладно, — усмехается брат, — я в курсе, зачем папа тебя туда отправил, случайно подслушал ваш разговор.
— Так уж и случайно? — фыркает Чангюн.
— Ну… — брат неоднозначно пожимает плечами, а Чангюну без того всё ясно.
— Надеюсь, хоть не трепался об этом?
— А что, ты так никого и не углядел?
Чангюн сжимает губы и раздражённо вздыхает, неодобрительно смотря на брата. Мыслями он уже давно в родительской яранге, где лежит лис, а хотелось бы и телом. Да и говорить с братом о том, что папа отправил его знакомиться с омегами в поре не очень хочется — Чангюн без того чувствует себя маловёсным волком, который сам не в состоянии себе пару найти.
Он не против омеги рядом, большинство альф в его летах уже имеют волчат, но у Чангюна как-то не сложилось. Он старший сын в семье и с детства привык почти всё время проводить рука об руку с отцом, сначала учась жить и охотиться, надеясь только на себя, позже уходя дозорным, чтобы закрепить территорию и помогая отцу разбираться с проблемами стаи, которая в какой-то момент начала быстро увеличиваться, а значит, начали увеличиваться и потребности волков в ней, а следом уже становясь доверенным посланником, чтобы вести мирные переговоры.
Многие уже сейчас видели в Чангюне будущего предводителя и доверяли ему, чувствуя твёрдость характера, который передался ему от отца. А Чангюн всего лишь собственными глазами видел, как отец поднимал стаю, и как папа был рядом с ним, чтобы не происходило в их жизни, стойко сносил все тяжести и одновременно воспитывал троих сыновей. Его растили в понимании, что семья — будь то кровная или названная, — должна быть превыше всего, и Чангюн гордился своими родителями, не имея права их подвести.
Отчасти поэтому он поддался на уговоры папы, и после его слов:
— Духи всегда направляли нашу семью. Они не могли ошибиться. Иди, Гюн, — Чангюн две недели назад отправился в селение отца.
Правда вернулся ни с чем.
— Вот вообще никого? — повторяет Гонхак.
— Вообще.
— Папа будет недоволен.
— Уверен, он поймёт меня.
— Странно, — задумывается Гонхак. — Духи ведь и правда никогда не ошибались.
— Возможно, папа истолковал что-то не так. Не бери в голову. А лучше — иди отдыхать.
Чангюн не дожидается, пока брат покинет ярангу и выходит на улицу первым, глубоко вдыхая морозный воздух, дав себе пару мгновений, чтобы направить мысли в верном направлении, и уже вскоре спешит туда, куда его слишком сильно тянет.
❆❆❆
Но самое первое, что приходит ему на ум, когда Чангюн окунается в тепло родительской обители:
«Красивый какой».
Сердце замирает, и альфа останавливается на пороге, разглядывая лежащего у дальней стены рыжего парня с белоснежной кожей. Его торс перемотан полосками ткани, что пропиталась кровью и травяными мазями, запах от которых плотной пеленой висит в воздухе. Волосы парня спутавшиеся, прилипшие ко лбу и вискам, и Чангюн едва сдерживается, чтобы не подойти, не опуститься рядом с ним и не отвести их, но так делает папа, влажной материей стирая пот с бледного лица.
— Не стой в проходе, Гюн. Есть будешь?
— Я перекусил.
— И чем же ты перекусил? Дорожными остатками? — по-доброму улыбается папа, выше натягивая шкуру, которой накрыт лис, оставляя оголёнными плечи. — Не глупи, сын. Поешь. — Он поднимается и отходит к очагу, рядом с которым стоит котелок с вкусно пахнущим мясным рагу и накладывает его с горкой в деревянную плошку. — Как всё прошло? — интересуется с ходу, даже не ходя вокруг да около.
— Пап. — Чангюн давно не маленький волчонок, но рядом с этим невысоким омегой чувствует себя щенком неразумным.
— Рассказывай, — папа тяжело вздыхает, протягивая ему плошку, и возвращается к лису, садясь на шкуры рядом.
— На самом деле-то рассказывать нечего. — Чангюн садится рядом и перемешивает ложкой мясо, а папа долго и задумчиво смотрит на него, кусая губы. — Как видишь, я вернулся один, без омеги.
— Один… — папа вроде соглашается с ним, но почему-то на мгновение хмурится.
В их селении до сих пор нет своего шамана, но стая знает, что духи время от времени посещают во снах мужа главного волка, а потому прислушиваются к его словам. К тому же, именно духи однажды свели родителей Чангюна. Но всё же альфа сомневается. Не в словах папы, а…
— Я понимаю, что духи указали на что-то, мог ли ты неверно растолковать их знаки? — спрашивает Чангюн.
— Возможно… — тянет папа. — А возможно и… — он мочит влажную материю в пахучей воде, что стоит в плошке у изголовья постели лиса, и опять протирает его лицо.
Чангюн внимательно следит за каждым его движением словно завороженный и тихо спрашивает:
— Как он?
— Кихён? Лучше, чем я думал. Раны глубокие, но ты вовремя нашёл его, так что общими усилиями мы справимся.
— Кихён? — переспрашивает Чангюн и облизывает губы, словно почувствовав вкус чужого имени. Оно отдаёт мёдом и корицей, которые им в подарок всегда передает омега главного медведя.
— Он так назвался перед тем как уснуть. Поешь наконец. — Папа кивает на мясо, и Чангюн тушуется, понимая, что да — голоден, но всё его внимание приковано к лису. — Говоришь, нашёл его на южных границах?
— Да, возле болот. — Чангюн наконец-то кладёт в рот горячее мясо и медленно пережёвывает его, понимая, что соскучился по папиной стряпне. — Почувствовал его… — альфа закашливается и не договаривает, прикрывая рот тыльной стороной ладони.
— Вот значит как… — немного отрешённо говорит папа и касается ладонью лба и щёк больного омеги. А потом его губы изгибаются в едва заметной улыбке.
— Кровь его почувствовал, — уточняет Чангюн, откашлявшись, но папа только шире пусть и иронично улыбается, кивая. Как-то спешно поднимается на ноги и тянется за своей меховой курткой. — Пригляди за ним, пока я отлучусь. Мне нужно поговорить с твоим отцом. Кажется, грядут перемены.
— Духи вновь приходили к тебе?
— И без них ясно.
Папа уходит, оставляя сына в тишине, которую нарушает лишь треск поленьев в очаге, и долго не возвращается, но Чангюн этого даже не замечает. Он не шевелясь и почти не дыша, разглядывает лиса, всматриваясь в его лицо, запоминая расположение маленьких родинок. И если у его папы кожа тоже белоснежная, как у всех северных волков, то у лиса она отливает другим, более тёплым оттенком, который подчеркивают волосы цвета закатного солнца перед дождём. Почти красного.
Взгляд Чангюна скользит ниже — по тонкой шее омеги на красивые ключицы и худые плечи, и альфа спохватывается, пристыженно прикрыв глаза и отвернувшись. Он сотню раз видел лисов и в животном и человеческом обличии, но никогда не задавался целью рассматривать их так пристально. Да и не было надобности. А тут вдруг… глаз отвести не может.
Лис прерывисто вздыхает и чуть поворачивает голову набок. Его веки подрагивают в беспокойном сне, а прядь рыжих волос спадает на глаза. Чангюн отставляет так и недоеденное мясо в сторону и придвигается ближе, вдыхает немного непривычный запах парня, и, совершенно не задумываясь о том, что делает, протягивает руку, чтобы убрать прядь с лица. Та на ощупь шелковистая, и Чангюн медленно пропускает её меж пальцев и только потом зачесывает наверх, попутно прикасаясь ладонью к чужому лбу, с прискорбием понимая, что лис горит. Взяв в руки материю, которую оставил папа, он смачивает её и аккуратно протирает лицо омеге, проводит по щекам, носу, подбородку, опять смачивает и вытирает пот на шее, плечах. А когда отворачивается в очередной раз к плошке с водой, выжимая материю и поворачиваясь опять, то чувствует, как сердце делает кульбит и начинается биться чаще — омега смотрит на него. Молчит и медленно сонно моргает. Его взгляд не совсем сфокусирован, и, возможно, лис не до конца осознаёт, где он и что происходит, но продолжает смотреть на Чангюна своими карими глазами.
— Как ты? — тихо спрашивает альфа.
Пересохшие губы омеги вздрагивают, приоткрываясь и смыкаясь, и Чангюн быстро поднимается со своего места, чтобы вернуться с плошкой воды. Он пальцами бережно смачивает чужие губы, видя, как лис время от времени прикрывает глаза, а под конец облизывает губы, едва задевая языком пальцы Чангюна и хрипло прошептав:
— Где…
— Кто?
— Белый волк.
— Папа отлучился. Если тебе что-то нужно, можешь попросить меня.
— Он твой папа? — Лис недоверчиво смотрит на него, но принюхивается, даже пытается податься ближе, но сил совсем мало, и он остаётся лежать, выглядя совсем растерянно. — Ты меня нашёл? — Чангюн кивает. Уткнувшись в него мордой, омега запомнил его запах даже будучи в жаре, и это радует. Правда, недолго. — Зачем принёс сюда? Мог ведь оставить.
— Оставить? Замерзать в снегу из-за полученных ран? — Чангюн изгибает бровь и смотрит на парня так, чтобы тот понял, что глупость сказал.
— Ты не знаешь кто я, и почему их получил, так почему…
— У меня ещё будет время расспросить тебя об этом, и я надеюсь, ты расскажешь правду. Если, конечно, раньше не появятся те, кто тебя изранил.
Лис напрягается всем телом, сухо сглатывает и отводит взгляд. Чангюн замечает это и вздыхает, он очень хочет надеяться на какое-нибудь заурядное оправдание произошедшей ситуации, но, похоже, ждать этого не стоит.
— Я сейчас скажу простую истину, которую, уверен, ты знаешь: на волчьей территории лисьи фокусы не пройдут, так что выздоравливай, а заодно хорошенько подумай о том, что скажешь. Ты пришёл в наш лес, и либо ты на что-то надеялся, либо… — Чангюн специально не договаривает и внимательно смотрит на омегу. Тот не шевелится, и кажется, что даже не дышит, смотрит прямо перед собой, но точно утопает в собственных тревожных мыслях. Чангюн не вмешивается, ждёт — лис сам всё должен решить для себя.
А спустя долгие секунды тишины, омега несмело говорит:
— Либо отчаялся настолько, что шёл пока лапы переступали. И, может, было бы лучше, если бы замёрз в снегу. Всё равно жизни не будет. — Сердце Чангюна ёкает, когда омега жмурится, а из уголков его глаз скатываются слёзы. — Спасибо, что спас. Жаль только зря.
Чангюн хмыкает:
— Это был мой выбор. К тому же сегодня отец соберёт всех и стая примет решение, как с тобой поступить. Я хотел бы знать наверняка причину, почему проголосую за то, чтобы ты остался.
Лис вскидывает глаза на Чангюна, и альфа буквально с мгновение читает в них надежду, но она почти сразу гаснет, либо лис сам её гасит.
— Я принесу тебе… — омега вздыхает и болезненно кривится, выдерживает время, прикрыв глаза, и продолжает, — принесу вам проблемы.
— Давай твои раны сперва заживут, а после мы уже разберёмся с проблемами.
— Ты такой… — глаза лиса слезятся, но он бегает взглядом по лицу Чангюна.
— Какой? — уголки губ Чангюна едва приподнимаются, и красивые омежьи губы дёргаются в ответной, но грустной улыбке, которую смачивают слёзы.
— Не такой как все, — голос парня сходит на нет. — Почему ты не лис?
— А разве это имеет значение?
— Мы могли бы встретиться с тобой раньше. До того, как я… Но теперь… — слёзы одна за одной стекают по белым щекам, и Чангюн касается чужого лица, осторожно их вытирая:
— Тише, — шепчет он. — Тише. Всё будет хорошо. Обещаю тебе. — Обхватывает тёплые щёки своими большими ладонями и настойчиво заглядывает лису в глаза. — Слышишь меня. Кихён. — Парень приоткрывает рот на своём имени и на пару секунд теряется. — Всё будет хорошо. — Они долго смотрят друг на друга, и Чангюн чувствует как тонет в карем влажном взгляде.
— Почему же ты не лис? — почти не слышно повторяет омега и закрывает глаза.
Устал, понимает Чангюн. Гладит омегу по волосам и просит:
— Поспи.
И парень засыпает. Его дыхание становится размеренным, а ресницы больше не дрожат. Ещё раз вытерев остатки слёз, Чангюн проводит костяшкой указательного пальца по скуле омеги и тяжело вздыхает. Он так и не узнал, как омега попал на волчью территорию, но по-прежнему собирается отдать свой голос за то, чтобы рыжий остался в селении до своего выздоровления.
А дальше — как духам будет угодно.
❆❆❆
Чангюн долго не может уснуть, ворочаясь на шкурах, и постоянно прогоняет в голове вечерний сбор стаи. Многие были против лисьего отпрыска на их территории, но Чангюн прекрасно понимал их, а потому сидел как на иголках, вместе с другими вспоминая неурядицы, связанные с рыжими — ничего смертельного, но точно не по нраву небольшой стае, которая только становилась на ноги. Отец Чангюна, правда, настоял на том, чтобы стая собралась вновь после того, как здоровье лиса придёт в норму, но Чангюн видел, что некоторые даже не скрывали недовольства подобным решением, пусть и смолчали. Хотя альфе было важнее то, что его родители и братья действительно встали на его сторону, поддержав. Папа так вообще впервые просидел в полнейшем молчании весь вечер, то глядя на мужа, когда тот защищал лиса, который всё ещё лежал с жаром, то задумчиво поглядывая на Чангюна, думая о чём-то своём, будто вообще не вникая в общий разговор. И только в самом конце взял мужа за руку, тихо прошептав:
— Спасибо.
Получив в ответ такое же тихое:
— Повремени с благодарностью, всё ещё впереди.
Лис по-прежнему находился у родителей — это даже не оговаривалось. Папа Чангюна с самого начала дал всем понять, что сам будет выхаживать омегу. И это было единственным, что успокаивало Чангюна, дарило веру и хоть какое-то спокойствие.
Правда, сон всё так же не шёл, хотя по ощущениям давно перевалило за полночь. Именно поэтому альфа резко открывает глаза, различив в ночной тишине странный шум на улице, похожий не то на голоса, не то на какую-то возню. Прислушавшись внимательнее, Чангюн уже было решает, что спутал голоса с ветром, но те повторяются, а потому альфа садится, откидывая в сторону шкуры и подозрительно прищуривается, раздумывая, кто в такую пору в их селении может не спать.
Очаг неподалёку тихо похрустывает, согревая ярангу, освещая её тусклым светом, и Чангюн поднимается, добавив в огонь толстое полено, что будет долго прогорать и поддерживать температуру до самого утра. Одевается, накинув сверху меховую куртку и тянется за факелом, но в последний момент решает оставить его, и тихо выходит на улицу, внимательно оглядываясь по сторонам.
Ночной мороз моментально хватает за щёки, и Чангюн трёт их, вглядывается в очертания опушки леса, что кажется сплошной чёрной стеной, осматривает контуры других яранг, которые выглядят тёмными пятнами на белом снегу, и когда полная луна выходит из-за облаков, освещая их большую поляну, Чангюн будто-бы замечает в стороне чей-то мелькнувший светлый силуэт. Альфа хмурится и втягивает носом холодный воздух, поспешив на шум.
Он чувствует, как внутри зарождается тревога, и, решившись, негромко зовёт:
— Чан? — Снег перестал идти ещё в обед, и теперь не разберёшь, натоптали ли следы днём, или кто-то оставил их совсем недавно, но то, что Чангюн чувствует запах второго брата — это однозначно. — Чан? — повторяет альфа и внезапно в ответ слышит:
— Мы здесь. — И голос точно не принадлежит брату.
Чангюн готов сорваться с места, только из-за низких молодых елей выходит незнакомый парень, а следом и брат, хватая незнакомца за руку.
— Может, хоть ты поможешь мне, раз этот олух не хочет, — недовольно говорит тот.
Чан возмущённо сквозь зубы выдает:
— Я не говорил, что не хочу! — и рваным движением зачёсывает свои белые чуть волнистые волосы, которые ему единственному в их семье достались от папы.
Но Чангюн цыкает на обоих, заставляя вести себя тише.
— Кто ты? — он принюхивается и пытается рассмотреть парня. От омеги пахнет чем-то очень знакомым, и Чангюн уже сам понимает чем, вернее кем, но до последнего не хочет верить собственному нюху, пока не слышит братское:
— Лисьих он. Пришёл со стороны южных болот.
Омега смиряет Чана раздражённым взглядом и фыркает:
— Как чувствовал, что ты за мной следил.
— А ты думал, что так просто пройдёшь мимо волчьих дозорных?
— Кихён же прошёл, — зло выдает омега, и Чангюн внимательнее приглядывается к лису, требовательно спрашивая:
— Откуда знаешь Кихёна?
Лис упрямо поджимает губы и выдыхает морозной дымкой в воздухе:
— Брат он мой.
Чангюн одним взглядом выказывает недоверие, и его причину даже вслух не нужно произносить — перед ним стоит лис, да, но его волосы чёрные, как лес ночью, а на висках заплетённые в мелкие косы. Чангюн с Чаном тоже абсолютно разные, но у них в семье так уж сложилось, и в стаях на многие десятки миль знают об этом, а вот относительно подобного родства лис у Чангюна есть откровенное сомнение.
— Названный, - выдавливает из себя омега. — И если я ему не помогу, то не будет у меня его больше. — Лис утыкается замёрзшим носом в ворот меховой куртки, и альфа только сейчас узнает её, потому что та принадлежит его среднему брату.
Чангюн явно не понимает, что происходит:
— Что ты имеешь в виду?
— Он утверждает, - вмешивается брат, — что специально пришёл ночью, чтобы увести Кихёна из нашего селения, потому как к утру за ним придут.
— Кто?
Лис нервно кусает губы, явно не имея желания говорить об этом, и переминается с ноги на ногу.
— Ты хотел помощи от нас, так сам помоги нам, — с упрёком в голосе говорит Чан, исподлобья глядя него, и омега сдаётся, на мгновение прикрыв глаза и глубоко вдохнув.
— Брат его наречённого.
Сердце Чангюна пропускает удар, и альфа сжимает руки в кулаки, ругая себя за то, что даже не предположил, что у такого омеги как Кихён может быть жених. Горечь медленно затапливает его, и Чангюн сам себя ругает, что обдумал всё кроме того, что у этого омеги, может быть альфа, пусть даже и не…
— Кихён не помеченный, — озвучивает свои мысли Чангюн.
— На то есть причины, — лис неуверенно отводит глаза, но почти сразу вскидывает их, когда слышит:
— Те же причины, по которым он оказался на нашей территории едва живой?
— Едва живой? — Лис резко поворачивает голову, осматриваясь в темноте и принюхивается. — В какой он яранге?
— Успокойся.
— Я спрашиваю, в какой он яранге?!
— Не шуми, — шипит на него Чан, притягивая омегу ближе к себе. — Хочешь поднять на ноги всю стаю? Так я сам тебе это устрою. Только не плачься потом, если тебя скрутят и выпрут за пределы леса к своим. Без Кихёна.
— Где он? — тихо повторяет лис. — Что с ним? — он вглядывается в каждую ярангу, пытаясь угадать в какой из них брат.
— С ним всё в порядке. — Чангюн делает шаг ближе, и омега замирает под его пристальным взглядом, теперь уже сам испуганно вжимаясь в его брата. — И будет дальше, если ты нормально объяснишь, зачем появился. Но так, чтобы мы поверили.
— Сначала скажите что с Кихёном, — омега поднимает глаза и смотрит на Чана, облизывает губы и хватается мёрзлыми пальцами за его меховую куртку. — Пожалуйста. А после я расскажу всё, что захотите.
Чангюн переглядывается с братом, смотрит на него несколько секунд, поворачивается, чтобы окинуть взглядом спящее крепким сном селение, освещаемое полной луной, и говорит:
— Ко мне.
Снег под ногами предательски скрипит, и альфа что есть мочи просит духов, чтобы никто не услышал их шаги. Будет сложно объяснить, что в их селении делает ещё один лис, только уже чёрных мастей. Чангюн себе не может это объяснить.
❆❆❆
В яранге Чангюна омега сразу садится рядом с очагом, протягивая руки над низким огнём, согревая их. Альфу всё ещё интересует, почему на нём одежда брата, но это не самое важное в их ситуации. К тому же Чан опускается напротив омеги и неотрывно смотрит на того, похоже, смущая своим пристальным вниманием.
— Пить дадите? — несмело спрашивает лис и тушуется под угрюмым взглядом Чана.
Чангюн вздыхает и наливает воду из глиняного кувшина в такую же плошку, протягивая омеге.
— А теперь рассказывай. — Он садится рядом с братом, добавляя лису ещё больше дискомфорта. — И начни со своего имени.
— Сан, а Кихён правда мой названный брат. У нас есть только мы и… — омега делает большой глоток, невидящим взглядом смотря на недопитую воду, в которой отражается огонь из костра. — Родители Кихёна погибли несколько лет назад, когда горел наш лес. Я своих вообще не знаю, меня подкинули к рыжим. Мы выросли вместе. А прошлой весной на Кихёна положил глаз младший сын нашего вождя — Лим: всё обхаживал его, подарки дарил, в лесу пытался поймать, в свою ярангу звал. Кихён ему сразу отказал, был уверен, что раз об этих намерениях Лима никому неизвестно в стае, они разойдутся полюбовно. Но не тут-то было. Не потерпев отказа, сын вождя при всех указал на Кихёна, зная, что никто за него не заступится, раз он сирота.
— А ты?
— Я не в счёт. Я вообще не их кровей, так, разве что условно, и спасибо, что маленьким лисёнком не отказались, а приняли, накормили и обогрели. Ушёл бы к духам ещё в первые морозы.
— И что дальше?
Омега прижимает плошку к щеке и задумчиво смотрит на огонь.
— А дальше Кихён обходил Лима стороной как мог и сколько мог. Только разве это возможно в стае, когда все косятся и шушукаются, что такой альфа выбрал в пару, а Кихён носом своим смазливым крутит. Но ведь дело не в носе, — Сан по очереди смотрит сначала на Чангюна, а после на Чана, задерживая взгляд на втором брате. — Дело ведь в… — он сжимает руку в кулак и прижимает к груди, в том месте, где бьётся сердце. — Не пришёлся он Кихёну по душе, разве же это преступление?
— Но как твой брат оказался на нашей территории, учитывая, что лисы и волки не в ладах?
— Не знаю, — пожимает плечами омега. — Правда. Три ночи назад наши дозорные нашли Лима всего израненного и притащили в селение, а когда он очнулся, то сказал, что его раны — дело зубов Кихёна. Одни духи знают, что между ними на самом деле произошло, но Кихёну после этого однозначно возвращаться в стаю нельзя. Даже если он этого не делал, ему никто не поверит, а те, кто поверят, не пойдут против вождя стаи.
— Если Кихён и правда настолько сильно покалечил своего несостоявшегося альфу, то заслуживает наказания. Только вот незадача, я нашёл Кихёна тоже всего израненного, и теперь действительно вопрос, что же между ними произошло, раз рыжий лис в полном одиночестве решился уйти на волчью территорию.
— Кихён бы не… — губы Сана дрожат, но он их крепко сжимает. — Я уверен, Лим его спровоцировал, а может, даже сам напал.
— Ты же понимаешь: слово Кихёна против слова Лима. Я даже не буду спрашивать, чьё имеет в вашей стае больший вес.
Лис совсем поникает и потерянно отставляет плошку на пол, ладонью прикрывая глаза и тихо всхлипывая.
— Вы не врёте мне? Я правда не могу увести Кихёна? — он вопрошающе смотрит на альф. — Вам ведь нет никакого смысла держать его у себя? Зачем волкам лис? Вы же его даже не обменяете.
— И не собирались. Но даже если бы Кихён мог куда-то идти, не знаю, где бы вас встретили с распростёртыми объятиями, учитывая вашу репутацию.
— Значит будем одиночками, — упрямо выпячивает подбородок Сан.
— Двое омег? Одиночками? — фыркает Чан, и лис смеривает его недобрым взглядом с прищуром.
— Думаешь, мы не можем дать отпор?
— Судя по тому, как Кихён обошёлся со своим альфой — можете.
— Лим не его альфа!
— Может, стоило бы передумать? — Чангюн складывает руки на груди, выгибая бровь.
— Это говорит мне взрослый волк, в чьей яранге даже не пахнет омегой?
— Не лисьего ума дело.
— Где Кихён? — Сан решительно поднимается на ноги. — Не скажете вы, сам найду.
— Гляди, смелый какой, — улыбается Чан. — Может, его до утра оставить здесь?
— Я уже думал… — не договаривает Чангюн, потому что омега взволнованно его перебивает:
— Я же объяснял, что Кихёна до утра нужно увести отсюда! За ним придут! Нельзя, чтобы…
— Угомонись. Ты верно забыл, что топчешь волчью землю.
— Они потребуют вернуть им своего.
— И будут иметь на это все права, — задумчиво выдает Чангюн. Он некоторое время смотрит на огонь, неосознанно подумав о том, что волосы Кихёна такого же цвета, а норов, похоже, даже погорячее, и дыхание альфы замирает, когда одна из головешек ломается надвое, распадаясь, и от неё разлетаются яркие искры.
— Гюн… — тихо зовёт его брат.
— Мне нужно поговорить с отцом. — Чангюн решительно поднимается на ноги. — А тебе следует вернуться на границу, пока другие дозорные не спохватились, что ты пропал надолго. — Альфа переводит взгляд на чёрного лиса и смиряет его долгим прищуренным взглядом, под которым омега неловко переступает с ноги на ногу. — У тебя всего два варианта: либо ты сейчас уходишь ни с чем, либо дожидаешься утра в этой яранге и даже не высовываешь из неё свой нос, пока тебе этого не позволят.
Сан замирает на месте и перебегает недоверчивым взглядом с одного альфы на другого, видно, что он готов действовать по-своему и просчитывает в голове собственные третьи и четвертые варианты, но всё же в какой-то момент его плечи понуро опускаются, и омега шепчет:
— Я перегрызу тебе горло, если с Кихёном что-то случится.
— Я запомнил. — Чангюн ерошит свои чёрные волосы, на мгновение прикрывает глаза, но уже в следующий момент спешит на выход.
Альфа даже не замечает всё тот же мороз, что вгрызается ему в кожу, и лишь дышит через раз и прислушивается к хрусту снега под ногами. Тот в лунном свете красиво переливается, но Чангюн видит перед собой лишь протоптанную тропу, и даже не зная, с чего толком начать и какие привести доводы — что с ним впервые, — целенаправленно шагает в сторону родительской яранги.
Он добирается до неё в тот момент, когда где-то на окраине поляны ухает филин, и резко тормозит, оборачиваясь, замечая, как Чан исчезает среди заснеженных лесных елей, возвращаясь к своим обязанностям, которые он исправно выполняет как и любой другой взрослый здоровый волк в их стае. Чангюн топчется на месте несколько мгновений, раздумывает, но всё же негромко зовёт, чтобы его услышали и проснулись:
— Отец? Разреши войти.
Только на удивление почти сразу полог приподнимает его папа, смотрит на него некоторое время и кивает, чтобы он входил. Родители почему-то до сих пор бодрствуют — отец сидит возле очага и задумчиво смотрит на огонь, а папа возвращается к спящему лису, прикасаясь ладонью к его щекам и шее. Смачивает материю и по новой обтирает лицо.
— Проходи. Не стой там, — нарушает тишину отец и смотрит на него тяжёлым уставшим взглядом.
— Я хотел с тобой поговорить. — Чангюн приближается к очагу и ждёт разрешения сесть напротив, и сразу получив его опускается наземь, услышав:
— Знаю, потому ждал тебя. Бэкхён, — обращается альфа к мужу, — разбуди Кихёна.
❆❆❆
Утро настигает их маленькую стаю раньше обычного, когда яркое оранжевое солнце, обещающее вновь морозный день только выглядывает из-за горизонта, а дозорные возвращаются из леса не одни. Чан идёт впереди небольшой процессии человек из десяти, и он задумчив и хмур, но при виде вышедшего встречать незваных гостей отца, на лице брата мелькает ещё и волнение.
Чангюн становится по левую сторону от родителей и внимательно разглядывает каждого незнакомца, особое внимание уделяя тому, который идёт впереди — молодому лису в расцвете сил с рыжими длинными волосами, на висках заплетёнными в тонкие косы; такие же он видел у Сана, что сейчас послушно сидит в его яранге, и Чангюн очень хочет надеяться на его разумность.
Альфа глубоко вдыхает воздух, почти сразу вычленяя среди волчьих запахов испуганный лисий, чуть сладковатый со слабыми нотками надежды и неверия, и сжимает кулаки крепче, проведя языком по губам, слизывая с них вкус. Рыжий альфа явно чувствует этот же запах и едва щурится, рассматривая других волков, которые собрались возле яранги их предводителя — ищет. Только найти не может.
Чангюн напрягается, слыша отцовское:
— Доброе утро нежданным гостям. Что привело вас в наше селение? — Все присутствующие отчётливо слышат недосказанное вслух «Без предупреждения и приглашения».
Лис шумно втягивает воздух, едва прикрывая глаза, и выдаёт:
— И вам утро. Я старший сын нашего вождя, моё имя Ким. А привёл нас к вам тот, кто должен вернуться домой. — Волки перестают перешёптываться и внимательно слушают главу и лисов. Но глава вопросительно изгибает бровь и взглядом требует объяснений. — Некоторое время назад границы вашей территории пересёк один из наших, и мы пришли забрать его обратно.
— Пересёк, — кивает глава. — Едва живой. Мой муж взял на себя ответственность поставить его на ноги. Так что пока на омеге, — он специально делает небольшую паузу, следя за эмоциями рыжих, видя на лицах тех недоверие и опасение, — не заживёт последний шрам, он и шагу не ступит из селения.
— Заверяю вас, — лис сначала мажет взглядом по Чангюну, смотря на других стоящих рядом с ним волков, но почти сразу возвращает своё внимание к нему, с подозрением глянув в глаза, — что дома есть кому позаботиться о его шрамах, и не только о них.
— Охотно верю, но вряд ли мой муж отпустит в дорогу больного омегу. — Глава поворачивается и смотрит на мужа, что едва прижимается своим плечом к его правому плечу и кивает, говоря:
— Пока не решу, что он в полном здравии — не отпущу.
— Что я и говорил, — разводит руками глава. — А у нас принято уважать подобные решения.
— Мы уважаем волчье слово. — Чангюн, как и все вокруг, откровенно сомневается в этом, правда сдерживает ироничный фырк. — Но смею огорчить вас — за лиса может решать только лис. Мой отец отправил меня, чтобы я вернул нашего омегу в стаю, в семью, и я обязан это сделать.
— В семью? — переспрашивает глава, получая в ответ кивок. — Как так вышло, что его семья не усмотрела за ним? Кто допустил оплошность, и раненный омега оказался абсолютно один на волчьей территории?
Рыжий недобро прищуривается, но почти сразу спохватывается, осознавая, что находится в волчьем селении, и здесь всё играет против них. И сила, и количество, и территориальные права.
— К сожалению, Кихён сам допустил эту оплошность.
Чангюн сцепляет зубы и задерживает дыхание, чтобы не зарычать на лиса, и опять вдыхает сладковатый омежий запах — Кихён всё слышит и уже на грани отчаяния, но чтобы не случилось, Чангюн готов защищать его, и если нужно будет — костьми ляжет, чтобы никого не впустить в ярангу за своей спиной.
— И что же он натворил? — спокойно спрашивает отец.
— Это дела только нашей стаи, — гордо парирует Ким.
— Дела, которые затронули волчьи границы.
— Этот омега больше не пересёчет ваши границы, обещаю вам это, как сын нашего вождя.
Чангюн лучше бы попросил всех остальных рыжих не пересекать границы волчьих территорий, если бы не понимал, что нет смысла просить о том, что пообещают, но не выполнят. С лисов станется.
— А вот это теперь решать ему самому.
— Точно не ему, — на лице лиса появляется отчётливое презрение.
— Отчего же?
Лис раздумывает какое-то время и всё-таки выдаёт:
— Оттого, что провинился. И ему следует думать лишь о том, как загладить свою вину.
— В первую очередь ему следует думать о своём здоровье, потому что раненый зимой он оказался на чужой территории, где мог не выжить. — Чангюн слышит в голосе отца недовольство, которое старший альфа не считает нужным скрывать перед чужаками.
— Просто отдайте нашего омегу и мы уйдём, — настаивает лис и решительно делает шаг вперёд.
— Отдать? — Глава делает паузу, видя непонимание на лицах остальных волков и настороженность на лицах рыжих. — Думаю, вам лучше поговорить об этом с его альфой.
— Его альфа сейчас не в лучшем здравии, потому не смог прийти за ним сюда сам. Так сложилось, что в его болезни виновен именно Кихён, хотя брат слишком великодушен к своей паре и согласен принять Кихёна обратно. А потому я обязался вернуть его.
Глава поворачивается к Чангюну, смотрит на него задумчиво и говорит, не смотря на гостя:
— Издревле у волков, если альфа выбрал себе в пару омегу, и тот ответил ему взаимностью — принято ставить метку. — Глава обнимает своего мужа и прижимает его ближе к себе. — А как заведено у лисов?
Рыжий точно понимает, к чему клонит глава. Он нервно ведёт носом по морозному воздуху, который отливает на солнце мелкими кристаллами, и по новой подозрительно косится на Чангюна, получая в ответ невозмутимый взгляд. И это в разы накаляет обстановку. Лис упёрся в непроходимую стену, но пусть и медленно, но почти осознаёт, что произошло, хотя до последнего не верит собственному нюху, и чтобы до конца увериться в своих догадках, ему нужно увидеть омегу, а тот, как назло, в яранге предводителя стаи, куда без позволения никто не зайдёт. Да и приглашение от вожака вряд ли последует. Лисам скорее переломают лапы, чем разрешат приблизиться ещё хоть на шаг к жилищу главы селения.
— У нас заведено так же, — тихо говорит Ким. — И я понимаю, к чему вы клоните. Но в жизни случается всякое, и как только Кихён вернётся в стаю, обязательно получит свою метку, — лис натянуто улыбается, прежде чем договорить, — которой сможет по праву гордиться. Потому что его альфа — молодой, сильный, храбрый. В придачу — сын вождя. У них будут замечательные дети.
— Согласен, у Кихёна прекрасный альфа. И дети их будут счастливыми, окружёными любовью и достатком. Но всё же вам придётся спросить его мнение, если мнение Кихёна вы не желаете учитывать.
— Мой брат… — начинает было лис, но Чангюн смело перебивает его:
— Моё мнение неизменно — я не отдам Кихёна.
Лис так и остаётся стоять с приоткрытым ртом, ошарашенно смотрит на Чангюна, долго смотрит, и Чангюн различает в его карих глазах абсолютно все эмоции от непонимания, которое медленно перетекает в осознание реальности, до слабой надежды, которая почти сразу умирает, и, в конце концов, ярость, до крепко сжатых кулаков. Чангюн злился так же, когда Кихён, не смея поднять глаз на главу стаи и его мужа, дрожащим голосом рассказывал свою историю о том, как сын вождя пытался принудить его силой и обманом дать своё согласие на метку.
— Ты же… — негодующе шепчет лис. — Ты ведь не… Не может быть. Волк никогда бы так не поступил. Как же ваши законы?
Чангюн лишь высокомерно изгибает бровь и хмыкает:
— Похоже, у волков свои понятия чести и достоинства. А также обязательства перед своими омегами. Мы любим и защищаем их. — Чангюн добавил бы «чего, похоже, они не получают у лисов», но и без того понятно.
— Нет, — неверяще качает голов рыжий, оглядываясь по сторонам. Остальные волки тоже изумлённо переглядываются, хмурятся, перешёптываются, смотря то на Чангюна, то на его родителей, то на гостей. — Нет. Неправда. Вы специально это придумали, чтобы Кихён остался здесь! — Лис делает шаг вперёд и тут же отшатывается обратно после предупреждающего рычания Чангюна.
Тот складывает руки на груди и смотрит исподлобья, хотя, на самом деле, едва сдерживается под пристальными взглядами своих же. Уже вскоре Чангюну придётся перед ними объясняться, и отец ему в этом не поможет, потому что решение принял именно Чангюн, прекрасно понимая, на что идёт.
— Вы ведь чувствуете, что это правда. Так что примите её.
— Он же лисьих кровей, как так? Ты смешал…
— И не жалею.
— Ещё успеешь пожалеть, твой омега не из тех, кому следует доверять безоговорочно. Быстро же это плут запудрил тебе и твоим сородичам голову. Но теперь он лишь твоя проблема, и я хочу, чтобы вы знали, что с этого момента, лис, помеченный волком, нежелательный гость в лисьих лесах, так что следи за ним лучше, наши дозорные не станут с ним церемониться.
— Именно так и будет, не хочу совершать ошибки, которые позволили себе другие.
Лис какое-то время топчется на месте, раздумывая и до конца постигая ситуацию, а после разворачивается и зло машет своим, чтобы те следовали за ним. Волки провожают их взглядами в полном молчании до тех пор, пока последний лис не скрывается за деревьями, и всё это время Чангюн почти не дышит, прикрыв глаза и повторяя про себя:
«Помогите нам, духи».
А после открывает глаза, встречаясь с многочисленными взглядами, требующими объяснений, и уверенно проговаривает каждое слово:
— Как только солнце достигнет зенита, я попрошу каждого волка прийти на собрание, где вы все решите мою судьбу. И судьбу моего омеги. — Не дожидаясь реакции, он быстро уходит, скрываясь в родительской яранге.
Кихён ждёт его, сидя на шкурах и кутаясь в них. Омега слышал каждое слово, что было произнесено по ту сторону полога, его губы дрожат и по бледным щекам текут предательские слёзы, но он смотрит на Чангюна, и глаза выдают омежий страх.
— Они ушли, — с порога говорит Чангюн. Подходит ближе и опускается рядом, заглядывая омеге в заплаканные глаза.
— Ушли, — повторяет Кихён.
— А ты остался.
— Остался, — всхлипывает омега.
— Навсегда, — улыбается Чангюн и протягивает руку, чтобы погладить Кихёна по горячей щеке. Омега прижимается к ней, трётся и закрывает глаза, дыша запахом кожи Чангюна.
— Всё ещё не верю, — шепчет он, и почти сразу охает, когда получает аккуратный поцелуй в изгиб шеи, где уже не течёт кровь, но глубокий укус пульсирует, настойчиво напоминая лису, чей он теперь омега. — Это так странно, — он закусывает нижнюю губу, но не сдерживает лёгкую улыбку, когда Чангюн ведёт носом к его уху и оставляет там горячий след губами, отстраняясь. — И страшно, — добавляет Кихён. — Волки не примут нас.
— Теперь всё зависит только от нас с тобой, и я сделаю что угодно, чтобы наш союз поддержали.
— А если нет?
— Запомни, ты больше никогда не вернёшься к рыжим. Чтобы не произошло дальше. Мы уйдём из стаи, попросимся в другую, создадим свою, но теперь ты мой, и ничто этого не изменит. Духи привели меня к тебе не для того, чтобы я так просто отпустил тебя.
Кихён смущается, но восхищённо смотрит на альфу, кивая. Рядом с Чангюном Кихён готов к любым трудностям, лишь бы альфа держал его за руку. А дальше — как духам будет угодно. Те не просто так свели его с этим волком, а значит, помогут, если будет совсем тяжело.