Однажды, пребывая в опьяненном состоянии, Гу Юнь сказал, что хотел бы жить лишь в окружении прекрасных дам.
И поплатился за свои слова.
Его желание исполнилось, но судьба поняла его прескверно. К тому же, ценой стала семья, дом и собственная свобода.
***
Если опустить те части пути, где буйный и крайне свободолюбивый нрав Гу Юня выходил наружу в виде истерик, попыток драться с экипажем и обругивания всего и всех на чем свет стоит, то добрались они просто прекрасно. Ветер был попутный, море спокойное, а тот самый экипаж со стальными нервами, ибо иначе Гу Юня выбросили бы за борт еще в первые полчаса и не посмотрели бы на то, что он принадлежит Великой Османской империи, как выразились они сами. Да он, впрочем, был бы и не против выброситься и сам, но на палубу его никто бы не пустил. Девушки, находившиеся на борту вместе с ним, конечно, старались успокоить его, как могли, но у них это выходило из рук вон плохо. Каждая из них сама паниковала и находилась в безвыходном положении. Как можно успокоить кого-то, если сама отчаянно нуждаешься в успокоении?
Во дворце тоже было не так уж и плохо. Не так уж и плохо до прибытия Гу Юня, который решил, что, раз это место — ад для него, то и для других тоже. Калфы и аги поседели от его поведения в первые же три часа. До Валиде, благо, его деяния пока не дошли.
В сравнении с ним, все девушки, видать, смирившиеся со своей участью, — сущие ангелы. Некоторые из них, кажется, даже стали побаиваться Гу Юня, считая его слишком буйным.
"Мамочки, до чего докатилась моя жизнь?" — мелькает у него в голове, пока он бесцельно поливает свою голову водой вот уже двадцать минут из отведенных на купание тридцати. Взгляд у Гу Юня такой пустой, будто он прямо сейчас упадет на холодный камень, как грациозный, но очень грустный, труп. Ага уже пять минут тычет ему в плечо в попытках докричаться, девушки сочувственно смотрят в его сторону, вздыхая. Всем, конечно, и себя жалко, но Гу Юня все равно как-то жальче — вид у него слишком страдальческий.
Печальное зрелище.
Остальных уводят через десять минут, а он остается сидеть наедине с Шэнь-агой.
- Послушай, — начинает он, обращаясь к Гу Юню на китайском, — если ты и дальше так продолжишь себя вести, то недалек тот день, когда ты падешь ниже, чем есть сейчас.
Гу Юнь поворачивает к нему голову, горько усмехаясь.
- Куда ж еще ниже?
- Ну смотри, ты можешь остаться простой наложницей, если хочешь. А можешь стать любимой.
- Ты мне сейчас предлагаешь лечь под вашего старого султана? Да никогда в жизни! — Гу Юнь вскакивает в бешенстве. Он набросился бы на слугу в тот же момент, будь на то его воля.
- Тише, тише, — Шэнь И успокаивающе приподнимает руки, согнутые в локтях, — зря ты так.
- Зря я что, а, Шэнь-ага? — Гу Юнь вопросительно, а может и презрительно, приподнимает бровь. — Не желаю быть проституткой?
Шэнь И цокает языком, закатывая глаза.
- Зря ты считаешь Повелителя стариком, он, вообще-то, молод и красив, — он трет переносицу. — И зови меня Шэнь И. Надеюсь, мы поладим.
- Ну да, это же все меняет, — саркастично произносит Гу Юнь, — его проституткой я быть хочу.
- Ты безнадежен, — заключает Шэнь И со вздохом.
Гу Юнь молча начинает одеваться, бросая косые взгляды в сторону своего новоиспеченного друга. Тот, кажется, замечает это и смотрит в ответ с молчаливым вопросом, мол, чего тебе от меня надо? Гу Юнь интерпретирует это как согласие ответить.
- Шэнь И, ты же китаец?
Он на секунду замирает, а после кивает в знак согласия.
- Идем, я отведу тебя к остальным.
***
- Не шумите и не привлекайте к себе внимания! Когда войдет Повелитель, поклонитесь и не смейте поднимать взгляда! — Шэнь И говорит так, будто сейчас начнет рвать на куски всех несогласных.
Девушки склоняют голову, выражая свою покорность, в то время как Гу Юнь склыдавает руки на груди и раздраженно уточняет, обращаясь ко всем присутствующим:
- Че он сейчас сказал?
- Специально для тех, кто не поддается учению языков, повторяю, — шипит сквозь зубы, но уже по-китайски, Шэнь И, — не шуметь и не привлекать внимания! Даже взгляд свой не смей поднимать при Повелителе!
Гу Юнь злобно фыркает.
- А дышать одним с ним воздухом мы право имеем?
Шэнь И смотрит на него с укоризной.
- О, Аллах! Будь моя воля, конкретно ты не имел бы такого права, но сдохнешь же, а я за тебя, лоботряса, головой отвечаю.
- Ну извини, Цзипин, что я приношу столько проблем. Вот только я напомню, что нахожусь здесь не по своей воле!
Их перепалка привлекает слишком много внимания своей шумностью, так что, когда входит Валиде, никто не удивляется. Только девушки опускают головы в поклоне, приветствуя ее. Шэнь И тоже кланяется, быстро заметив ее присутствие. А вот Гу Юнь склонять голову не спешит, за что получает подзатыльник, принуждающий сделать это.
- Шэнь-ага, что у вас тут происходит? — со спокойствием, присущим почти любому члену знати, вписанным в кровь как самолюбивый нрав, спрашивает Валиде.
- Да вот, характер демонстрирует, — Шэнь И пренебрежительно машет рукой в сторону Гу Юня. — Но вы его не вините, он еще просто не понял, где оказался.
- Дисциплина в гареме – твоя забота, — сощурив глаза и нахмурив брови, произносит женщина, — неужто ты больше не справляешься?
- Все будет улажено в скором времени, Госпожа.
Валиде кивает и переключается на Гу Юня.
- А ты не смей задирать нос. Ты – собственность Османской Империи и нашего Повелителя!
Гу Юнь смотрит на нее презрительно, скалит зубы, однако молчит.
"Должно быть, не совсем еще крыша течет", — думает в этот момент Шэнь И.
Когда Валиде уходит, он произносит вслух:
- В следующий раз прикрывать не стану, а сразу попрошу назначить наказание, — он угрожающе смотрит на Гу Юня.
Тот молча удаляется к своей койке.
***
Когда вечером Шэнь И залетает в гарем, будто за ним гонится стая собак, и начинает расставлять всех по стойке смирно в ряд, как товар на прилавке, девушки шокировано переглядываются. Гу Юнь же раздраженно пытается выбить из суетливого слуги ответ, что, черт возьми, происходит, каждый раз натыкаясь на исчерпывающее: "Да подожди же ты, шакал плешивый! Объясню сейчас!".
Как только картина начинает удовлетворять взор Шэнь И, он пускается в объяснения. Гу Юнь, успевший пополнить свой словарный запас и понимающий девяносто пять процентов всего произнесенного, впрочем, лишь тупо глядит в пол, ожидая, пока для него продублируют всю информацию по-китайски.
- Для особо одаренных, — Шэнь И обращается к нему на китайском, — Повелитель придет поглядеть на новых наложниц, не приведи Аллах, ты высунешь свою моську, я тебя отдам на гуляш повару!
Гу Юнь кивает головой в ответ, а сам ухмыляется ехидно, мол, сейчас я соглашусь, но потом за свое поведение не ручаюсь.
Шэнь И в свою очередь не спускает с него внимательного взгляда сощуренных глаз все то время, пока идет к дверям. Через пару минут его голос, объявляющий о приближении Султана, сотрясает стены своей громкостью. Кажется, даже краска с потолка посыпалась.
"И откуда он такой голосистый взялся?" — смеется про себя Гу Юнь.
Девушки резко и испуганно, почти рефлекторно, опускают головы. Гу Юнь же делает это с неохотой, медленно и совсем без страха — все, что он чувствует, это раздражение. И немного презрение.
Султан вальяжной походкой проходит мимо всех девушек, глядя на них лишь мельком сверху вниз. Когда он равняется с Гу Юнем, тот, вопреки словам Шэнь И, приподнимает голову.
"Что ж, в одном Цзипин был прав, он и вправду не старик и безбожно красив", — он усмехается, что не ускользает от пытливых глаз Повелителя, явно задержавшего на нем взгляд дольше, нежели на остальных.
Это жест также замечает и Шэнь И. Он беззвучно хлопает себя по лбу ладонью, одними губами приговаривая: "О, Аллах! Этот упрямый осел сведет в могилу и себя, и меня!"
Впрочем, в следующую секунду радоваться Гу Юнь перестает. У него всегда были некоторые проблемы со здоровьем, а теперь на них еще и наложились стресс напополам с голодом. В глазах стремительно начинает темнеть, в ушах стучит набатом, а в голове проносится бегущей строкой: "Черт! Черт! Черт!".
***
Гу Юнь потихоньку приоткрывает глаза, пытаясь привыкнуть к свету. Он вымученно стонет и тут же подскакивает, садясь на полу, поняв, что перед ним не только лекарка, но и Султан. Последний обеспокоенно смотрит на него, спрашивая про самочувствие. Гу Юнь по привычке включает идиота.
- Я вас совсем не понимать, — фраза, которой всех девушек, и его в том числе, научили еще на корабле.
Шэнь И смотрит на него так, словно только за Повелителем закроются двери, как он набросится на нерадивого Гу Юня.
- Повелитель спрашивает, как ты себя чувствуешь, — чеканит каждое слово он по-китайски.
- Прекрасно, можно я пойду? Этот, — он указывает кивком головы на Султана, — меня пугает.
Шэнь И вспыхивает как спичка.
- Куда ты, дуралей, пойдешь?!
Чан Гэн, как его представили не так давно, решает встрять. На чистом китайском он произносит:
- Сначала тебя осмотрят, а потом иди, куда пожелаешь.
Глаза Гу Юня загораются, он так и светится от счастья и ликования.
- Куда захочу, значит?
- В пределах дворца, конечно же, — тушит его радость Чан Гэн.
- В пределах гарема, — добавляет Шэнь И.
Когда двери за Повелителем и лекаркой закрываются, наложницы подлетают к Гу Юню, наперебой спрашивая, как он себя чувствует, прекрасно понимая, что он их все равно не поймет. Это греет душу.
- Шэнь-ага, не ругай ты его, он же не специально, — чувствуя настроение слуги, просят три другие девушки, — главное, что Повелитель был рядом, и он не расшиб себе голову. Слава Аллаху, все обошлось!
Гу Юнь невинно хлопает глазками, глядя на взбешенного Шэнь И. Тот ничуть не верит его актерству.
Девушки на всякий случай заслоняют Гу Юня собой.
- В наглую пялился на Повелителя он тоже не специально?! Еще ведь улыбался, шакал плешивый! Уж лучше бы он голову расшиб, кровь отмыть было бы проще, чем теперь разгребать последствия! Как я теперь в глаза Повелителю смотреть буду? А Валиде? Она же наверняка обо всем уже знает!
- Успокойся, Цзипин, я признаю свою вину, — пытается защитить себя Гу Юнь, — Но зато теперь я признаю твою правоту.
- В чем это еще? — недоверчиво уточняет Шэнь И.
- Повелитель действительно молодой красавчик.
Шэнь И молча выходит, хлопнув дверью. Он не хочет быть казненным за убийство идиота.
***
- Шэнь-ага, — Чан Гэн склоняет в его сторону голову.
- Я вас слушаю, Повелитель.
- Как зовут того парня?
Шэнь И замирает в непонимании. Это ясно отражается на его лице, так что Чан Гэн вносит уточнение.
- Того, что упал в обморок вчера.
- Ах, Повелитель говорит об этом упрямце? Его имя Гу Юнь.
Чан Гэн шепотом повторяет за ним имя, опустив голову. Шэнь И одолевает беспокойство.
- Повелителю не следует беспокоиться, он не болен и не несет опасности для других.
- Как он себя сейчас чувствует?
- Он не жаловался на самочувствие, Повелитель.
- Это прекрасно, приготовьте мне его.
- Как вам угодно, — немного заикаясь от шока отвечает Шэнь И.
"Этот сумасшедший? О, Аллах! Да ты оказался везунчиком, Гу Юнь", — удивляется он про себя.
***
- Идем, — говорит Шэнь И по-китайски, возмущаясь в мыслях всей этой ситуацией.
- Куда это еще? — раздраженно спрашивает Гу Юнь, да еще таким тоном, будто и после объяснений ни на цунь не сдвинется.
А сам в этот момент думает: "Неужто эта самодовольная женщина или красавчик решили меня выслать?"
- Мне приказано приготовить тебя.
- Что? — вскрикивает Гу Юнь, — Цзипин, ты все же отдаешь меня на гуляш?! Я ведь ничего не сделал еще!
Шэнь И усмехается раздраженно и зло.
- Не на огне приготовить, а ко встрече с Повелителем, — он наклоняется совсем близко, — но если будешь себя плохо вести, то следующая встреча будет уже с нашим поваром.
Гу Юнь аж подпрыгивает на месте. Он глядит на Шэнь И остервенелым взглядом.
- То есть не ты меня на сковородке жарить будешь, а вот он?! — если описывать его шок, то проще всего уложиться в два слова – неприличный ахуй. — Еще и не на сковородке, а просто, ну, вот прям просто?!
- Да, ты все правильно понял, — тяжело вздыхает Шэнь И.
И тут же резко выдыхает, хватая рыпнувшегося убежать Гу Юня за плечи.
"Тц, ему улыбнулась удача, а он плюет ей в лицо. О, Аллах!", — вновь мысленно возмущается он.
- Цзипин, спаси меня, умоляю тебя, — жалостливо шепчет Гу Юнь, — я твоим рабом до конца дней буду! Все, что ни пожелаешь, исполню!
- Звучит, конечно, заманчиво, но голова мне дороже, — комично потирая висок, отрезает Шэнь И. — Все, пошли!
И они идут. Вернее, Шэнь И идет. А Гу Юня тащат следом, пока он сам цепляется за все колонны, а порой даже и людей, проходящих мимо.
"Ей богу, как ребенок", — мельтешит в голове у Шэнь И.
Все приготовления проводятся тоже им самим, потому что Гу Юнь, как молчаливо и обещал, не сдвинулся ни на цунь.
- Иди живее, ради Аллаха!
- Это ты тащи меня быстрее, — огрызается в ответ Гу Юнь.
Шэнь И закатывает глаза, приговаривая свое хваленое "О, Бисмилляхи Рахмани Рахим!". Затолкать упрямого Гу Юня в покои Султана оказывается той еще задачкой. Приходится просить помощь у хранителя покоев, ибо иначе его было бы просто не впихнуть в эти двери.
- Надеюсь, Повелитель не слышал нашу возню, — смахивая пот, произносит Шэнь И.
***
Гу Юнь, отчаянно сопротивлявшийся всего пару минут назад, оказывается в покоях.
"Это там балкон? Может, пока никто не видит, спрыгнуть? — размышляет он, озираясь по сторонам. — Ну, Цзипин, устрою же я тебе сладкую жизнь."
- Чего ты там замер?
Гу Юнь аж вздрагивает. Почему он не заметил чужое присутствие? Возможно потому, что Чан Гэн умудрился сесть в самый угол, куда взор просто физически не мог пасть.
- Не нервничай ты так, подойди сюда, — почти ласково просит он.
- Я вас не понимать, — строит из себя дурачка Гу Юнь.
"Ишь чего удумал! Я, может, и актер погорелого театра, но упертый."
Чан Гэн подзывает его к себе жестом руки, но и на это не получает реакции. Чужой взгляд так и кричит: "Я глух и слеп к твоим воззваньям!". Он тяжко выдыхает. Его собственный взгляд негодует: "Вот же упрямец!".
- Иди сюда, — просит он по-китайски, наконец вспомнив, что этот язык Гу Юню знаком.
Тот про себя чертыхается, проклиная свою жизнь благим матом. Однако подходит, понимая, что больше под дурака косить не получится. Разве что притвориться контуженным вчерашним падением.
Когда он наконец подходит, перед ним расстилается стол с кучей камней и металлов, лежащих кто в порядке, кто просто сваленной кучей. Чан Гэн осторожно опиливает грани изумруда, полируя их. Его пальцы испачканы пылью от камня и, кажется, золота. Подобное зрелище не может не заинтересовать Гу Юня, он завороженно рассматривает драгоценности, натыкаясь глазами как на знакомые, так и на совершенно чуждые его познаниям в геммологии. Он, неудержавшись, касается одного камня кончиками пальцев, вопросительно глядя на Чан Гэна. Тот молча кивает с едва заметной улыбкой.
- Тебе нравится? — уточняет он.
- Мгм, — подтверждает Гу Юнь, — особенно этот, — он указывает на изумруд в руках Чан Гэна.
Тот неопределенно хмыкает.
- Посиди пока, — он указывает в сторону постели, — мне надо закончить.
Гу Юнь покорно садится на самый край, наблюдая за чужими действиями. Внутри он кричит и бьется об стены головой, однако внешне остается спокоен, словно водная гладь. Он ждет, теребя покрывала в руках, от силы минут пять, которые, впрочем, кажутся вечностью, а после ожидание становится невыносимым. Дело, скорее, в неизвестности, чем в том, что он никогда не любил ждать. Уж полчаса он способен вынести спокойно.
- Что вы делаете?
Чан Гэн, не поднимая взгляда, тихим, будто это его привели на распятие, голосом отвечает:
- Кольцо.
Гу Юнь вновь замолкает, не зная, о чем еще завести разговор. Идея выйти на балкон хотя бы для того, чтобы подышать воздухом, уж если не выйдет сброситься, кажется довольно заманчивой. Так что он молча встает и идет туда.
"Я взрослый самостоятельный человек, так? Имею я, в конце концов, право пройти три метра без чужого разрешения", — заключает он про себя.
Чан Гэн не препятствует, даже взгляда не бросает в его сторону.
Вид, открывающийся из султанских покоев, поистине прекрасен. Сад утопает в зелени, словно лодки в бушующих водах. Цветы плещут яркостью, выделяясь на фоне травы и деревьев, будто кровь на снегу, — так резко, что невозможно не заметить. Уже вечереет, потому рыжеватые отблески играют в прудах тонкими золотистыми линиями, словно изысканная вышивка на дорогих одеждах.
Невозможно красивое зрелище, достойное, скорее, звания чудесного сна, чем прискорбной яви.
Гу Юнь вдыхает прохладный воздух, он заполняет свежестью его легкие до отказа, а вместе с тем заполняет и тело легкостью. Идиллия кончается, когда за его спиной слышатся глухие шаги.
"А я почти поверил в реальность утопий", — со вздохом, полным молчаливого разочарования, думает Гу Юнь.
Чан Гэн встает рядом и протягивает кольцо. Так осторожно, будто хочет накормить потерянную косулю и боится спугнуть.
- Возьми, оно твое, — мягко произносит он просящим тоном, словно боится, что его подарок отвергнут.
Гу Юнь слегка опешивает. Однако кольцо из чужих пальцев забирает, слегка соприкасаясь с ними. Только на миг, но этого хватает, чтобы испачкать руки в драгоценной пыли. Чан Гэн замечает это и спешит бережно вытереть платком сначала чужие, а потом и свои руки.
- Благодарю.
Гу Юнь не совсем понимает, за что именно он выражает благодарность, но предпочитает считать, что за все разом.
"Колечко, конечно, красивое, но меня такими подарками не возьмешь, — разглядывая подарок, уже надетый на палец, думает он. — Начнет лезть, и я его придушу."
Назвать это беспочвенной угрозой было бы ошибкой. Впрочем, он пока никому и не угрожает, — только думает об этом, а это преступлением не считается.
Убийство за излишнюю похотливость, кстати, тоже.
Чан Гэн вдруг берет его за руку. Гу Юнь сразу ощетинивается, вырывая руку на автомате. Его брови почти сходятся у переносицы. Чан Гэн на все это смотрит виновато, искренне. Словно грешник, стоящий на коленях пред священником. Или, быть может, собака, которую только отругал хозяин. Будто молча просит прощения за свою дерзость. Гу Юня это несколько успокаивает, даже на секунду становится стыдно за свою резкость. Он возвращает ладонь обратно, позволяя обхватить ее.
"Не думай, что разжалобил меня. Я всегда начеку", — говорит его взгляд.
- Я не собираюсь тебя ни к чему принуждать, — уверяет Чан Гэн, словно понявший ход его мыслей.
Он нежно поглаживает его ладонь. С какой-то по-детски невинной трепетностью.
Гу Юнь одаривает его скептическим взглядом. Ясно как день, что он ничуть не поверил его словам. Он подвергает сомнению его искренность.
- Для чего же тогда я здесь? — криво ухмыляясь, задает он вопрос.
Чан Гэн спешит то ли объяснить, то ли оправдаться.
- Чтобы скрасить мой вечер? — вопросительно, скорее для себя, нежели для Гу Юня, отвечает он.
Тот вскидывает брови.
- И как же я должен сделать это?
"Гляньте на него, врет и не краснеет. Меня так просто не проведешь."
- Поговори со мной, — выпаливает Чан Гэн, как самую очевидную и простую вещь в мире.
Гу Юнь на миг впадает в ступор, улетая в аут.
"Поговорить? Он сейчас серьезно это? О чем нам с ним говорить, черт возьми? О, Будда, куда катится моя жизнь?"
- Уже прохладно, давай зайдем внутрь.
Гу Юнь повинуется, однако в мыслях кипит: "Какие мы заботливые, на балконе предаваться утехам неудобно, да?".
Они сидят на постели. Чан Гэн заводит разговор, а Гу Юнь пропускает половину мимо ушей. На что-то он все же отвечает, но по большей части молчит рыбой, выжидая нападения, словно загнаный в угол зверь. Однако в течение получаса не происходит абсолютно ничего. Они лишь ведут неспешную беседу о том да о другом. Спустя около полутора часов Гу Юнь полностью расслабляется, втягивая когти. Стресс утомил его, потому его неотвратимо клонит в сон. Он давит в себе порыв завалиться хоть на пол, хоть куда.
- Ты, должно быть, устал? — заботливым голосом, какой бывает обычно у матерей, уточняет Чан Гэн.
- Есть немного, — признается Гу Юнь.
- В таком случае, ложись спать.
Чан Гэн встает с постели, приглашая лечь на нее. Гу Юнь откидывается назад, однако век не сводит — наблюдает за чужими действиями. Чан Гэн будто и не собирается ложиться, только садится на край.
- А ты, — начинает Гу Юнь, но тут же поправляет себя, — вы не собираетесь ложиться?
- Если ты позволишь.
У Гу Юня аж сердце на секунду останавливается. Если он позволит? Что с этим парнем не так?
- Конечно, ложитесь, — разрешает Гу Юнь.
Чан Гэн усмехается. Кажется, все негодование написано у него на лице, что и вызвало смех. Они лежат с двух краев широкой постели, так что совсем не задевают друг друга. Гу Юня это радует, так что он, на всякий случай, не отворачиваясь от Чан Гэна, быстро засыпает.
А Чан Гэн... Он ни на секунду не смыкает глаз. Гу Юнь прекрасен, невозможно очарователен. Лунный свет мягко подсвечивает его острые, прямо как характер, черты. Он делает его кожу прозрачной, словно ситцевая ткань, легкой и воздушной, словно вуаль. Лишь к утру, когда чужое лицо обрамляет алый, Чан Гэну удается погрузиться в заветный сон.
- Однажды ты будешь моим, — шепчет он одними губами напоследок.