чонгук проводит в спортзале добрых два часа или, может быть, даже больше? чувство постоянно перекатывающихся под кожей мышц, тянущего напряжения во всех частях тела и стекающего по коже теплыми струями пота почти сравнимо с потрясающим чувством, испытываемым чонгуком на сцене. оно по-своему ублажает его голодную, порой до изнеможения, душу. и потому, когда чонгук с чистой совестью попрощавшись с тренером и приняв охлаждающий душ, бредет в гостиную, попутно вытирая мокрые пряди полотенцем, он чувствует себя как никогда расслабленно и разморенно.
теперь представьте же внезапное помутнение одновременно во всех органах человеческого тела. представили? теперь умножьте это чувство на тысячу и приблизительно получится то, что испытал чонгук при входе в зал.
на диване, убаюканный снежным белым свитером на два размера больше, сидел тэхен. обычный такой, домашний, нежный. ким тэхен. с покрашенными в новый цвет волосами. ким тэхен.
когда чонгук уходил два часа назад, он оставлял тэхена белобрысым парнем в уютном свитере.
когда чонгук вернулся, то лицезрел тэхена красноволосым парнем в уютном свитере.
все бы ничего, да только его никто не предупредил, никто не подготовил, никто не намекнул вообще никак и никогда о том, что он просто может увидеть своего парня сегодня обновленным. нет, не подумайте, чонгук вовсе не был против изменений во внешности тэхена. его мальчику шло все, что бы он не делал со своими волосами, лицом и телом. но...
дьявол, чонгуково сердце не выдерживает вишневого на вишневом. он слишком падок на сладкое. он слишком падок на тэхена. и этот адский цвет просто сведет его в могилу когда-нибудь, боже, спаси его грешную душу, ведь он уже пускает на пол слюни и течет по этому чуду, сейчас прямо смотрящему ему в глаза с неподдельным интересом и вопросом.
чонгук роняет полотенце и не замечает этого вовсе. он делает ровно три шага и останавливается перед своим парнем, возвышается над ним - сидящим на мягких перинах.
тэхен жмурится, смущенно улыбается, наблюдая за младшим, и проводит ладонью по шелковым волосам.
— тебе нравится? — вопрос слетает с пухлых губ в диапазоне еле слышном, но чонгук в очередной раз сглатывает, ещё раз мазнув взглядом по яркой макушке и лицу парня перед собой, и хрипит в ответ, что:
— черт, да, мне нравится, тэ, — его кадык дергается повторно, когда миндальные глаза сужаются, а любимые уста растягиваются в маленькую квадратную улыбку. — а ещё сейчас ты выглядишь максимально спелым, и я готов тебя попробовать. нет, не так. я <i>очень</i> хочу тебя попробовать, детка.
последние слова чонгук выдыхает уже в чужие губы, наклоняясь и касаясь их в долгожданном поцелуе. он нежно лижет нижнюю и, когда тэхен обхватывает его руками за шею, тянет на себя и приоткрывает рот для большего простора, проскальзывает языком дальше. они целуются медленно. нельзя сказать, что целомудренно, но и не слишком страстно, потому что так хочется. чонгуку хочется ласки и тепла, он просто не может как-то помять этот свой маленький комочек счастья, и, мягко опускаясь на диван рядом с желанным телом, он продолжает приобнимать лезущего теперь к нему на коленки тэхена за талию, поглаживать сквозь тонкую ткань худые бока и сцеловывать, кажется, бесконечно переполняющую все существо красноволосого сладость с его губ, языка, щёк. тэхена растапливает в сильных руках словно воздушный пупырчатый белый шоколад на водяной бане, и он почти мурлычет в чужой рот, ластясь ещё ближе к широкой грудной клетке младшего.
они целуются долго, периодически отрываясь с тихими причмокиваниями и парящими в воздухе между их устами ниточками слюны, которые они по очереди схватывают, дразнясь. чонгук забирается ладонями под снежный свитер тэхена и греет и себя и его, мягко потирая кожей кожу, и даже от этих простых касаний обоих накрывает любовью и теплотой, а желание слиться в единый организм переполняет изнутри и уже выливается наружу.
— если бы ты знал, как меня ведет сейчас, — чонгук шепчет в чужое ушко, едва касаясь губами бархатной кожи, — какой же ты красивый, блять, тэхен, какой же ты у меня сладкий... — говорит, задыхаясь от собственных слов, и все же не сдерживается, лижет мягкую мочку и глубоко вдыхает носом аромат ягодной кожи. кажется, тэхен и правда переполнен сладостью и, черт, ассоциация со сладкой вареной вишней сейчас очень кстати описывает забивающий легкие чонгука запах.
тэхен тихо перебирает смоляные пряди пальцами и шепчет, призывно откидывая голову назад, подставляя чувствительную лебединую шею под чонгуковы ласки:
— так съешь меня.
у чонгука кружится голова, и он, буквально, заставляет себя очнуться от гипнотизирующих голоса, запаха, вкуса, трясет головой и припадает к открытой светлой шее, выцеловывая миллиметры, заражаясь пожизненным сахарным диабетом. ему думается, что хуже, чем сейчас, быть не может.
его сжигает изнутри запах приторных ягод, ослепляет свет любимого тела во всех местах и затапливает звук низких прерывистых стонов. но...
когда тэхен решительно открывает свой блятский горячий рот и молвит всего четыре блятских слова, чонгук кончается, как личность, и почти кончает, как подросток.
— съешь меня всего, папочка.
чонгук, блять, не готов. он абсолютно был не готов к <i>такому</i> вечеру. он ничего такого на сегодня не планировал. он, блять, мечтал зацеловать свою плюшку, пообжиматься с ней сегодня и уснуть в обнимку под пледиком, а не трахать ее до утра.
очевидно, никто в этой вселенной не слышит его и не слушает, потому что ничто не вякает и не препятствует следующему развитию событий, а, наоборот, будто подставляется (о, как, однако, удачно пришлось сегодня решение мемберов пойти на вечернюю прогулку в парк).
и чонгуку срывает все заслонки. он вгрызается в тонкую кожу над острыми ключицами, засасывает так сильно, что сам дуреет, и испещряет губами все доступные участки любимого тела, не скрытые одеждой. тэхен стонет. святая дева мария, как он стонет. и сжимает длинными фарфоровыми пальцами волосы чонгука.
в какой-то момент они оба устают от одежды, разделяющей их пылающие тела. и тогда чонгук поспешно сдирает свитер и свободные штаны с тэхена, а тот капризно тянет на себя и наверх-вниз футболку и штаны чонгука. белье тоже слетает с тел, причиняя своим существованием почти физическую боль обоим парням, и, когда с лишними тряпками, наконец, оказывается покончено, их губы вновь находят друг друга, и тэхен скулит прямо в чонгуков рот. потому что младший, негодяй, уже мягко ощупывает ладонями мягкие тэхеновы бедра, ласково треплет молочную кожу на внутренней стороне и, с упоением наблюдая распухшие от его, черт, поцелуев губы тэхена, наклоняется ниже. он слизывает едва выступивший на острых ключицах пот, прикусывает тонкий атлас кожи и трогает. трогает, трогает, трогает. много и беспорядочно. трогает.
тэхен извивается под ним, выгибается навстречу трепетным касаниям и в ту же секунду от них отшатывается, вжимаясь в матрац. ему тоже слишком много. слишком много чонгука. и так слишком мало.
чонгук скользит длинными пальцами по хрупкому телу, протягивая за собой невидимую, но, буквально, выжигающуюся изнутри красную нить, и тэхена накрывает судорогой. ему кажется, что в самом сердце распускается прямо в этот же момент бессмертный вулкан; он стреляет лавой, обжигает каждую стенку, оставляет шрамы и огрубевшую магму везде. и ему почти плохо. почти мучительно, но так упоительно страшно, что чонгук мимолетно даже пугается промелькнувшей во взгляде старшего искры. чонгук мягко проходится костяшками по скуле тэхена, заставляет взглянуть на себя ещё раз и убеждается в том, что с его мальчиком все в порядке.
и даже лучше, если честно.
в самое нутро тэхена впечаталось вечное клеймо, тэхен чувствует его, им дышит. и это приводит его в такой сильный восторг вкупе с пальцами чонгука, проходившимися по расщелине, что из глаз брызжут слезы. чонгук улыбается, гладит меж мягких половинок, не решается пока зайти дальше, успокаивает, и в чернильных глазах сочетается вся любовь в квадрате бесконечности.
тэхен глубоко вдыхает и очень тихо выдыхает, на его щеках застывают соленые дорожки, а голос дрожит, когда он хочет сказать, дать понять чонгуку, как сильно... любит, хочет, как сильно <i>чувствует</i>.
— г-гуки, — и губы напротив отражают любимую кроличью улыбку, — я-я любл-лю тебя, л-люблю больше в-всего на свете... — тэхен делает паузу, и чонгук забывает, что это такое вообще „дышать“. — ты м-можешь...
— тш-ш-ш, малыш, я понял, — брюнет покрывает целомудренными поцелуями сморщившиеся лоб, нос, щеки, подбородок, ладонями обнимает за попу и прижимает к себе ослабевшее тело. — я люблю тебя больше, до несуществующего конца вселенной.
чонгук аккуратно приподнимает таз тэхена и спускает его чуть ниже, и через минуту оба теряют рассудок, один на двоих: он вводит в тэхена один палец и уже сходит с ума, оттого как приятно его плоть обхватывают бархатные стеночки; тэхен же теряется окончательно, потому что с чонгуком никак иначе.
потому что его свободная рука на талии кажется такой естественной.
потому что его губы на животе кажутся такими правильными.
потому что его внимание, все и без остатка обращенное лишь на него одного, кажется таким необходимым.
...и таким родным, если честно.
чонгук же наблюдает за тэхеном. проходится глазами по мягким, но мужественным чертам лица, мажет чернильно-черными зрачками по припухшим губам от его блятских поцелуев, прижигает в памяти каждый сорванный выдох и дрожащий вдох и замирает, поднимая ресницы и замечая кричащие алым шелковистые пряди. тэхен жмурится, с его губ срываются сладкие стоны, в такие моменты его баритон кажется поднимается на пару октав, и у чонгука барабанные перепонки бесконечно отражают эту единственно ему доступную музыку. чонгук мысленно пускает в висок пару пуль, когда встречается глазами с большими миндальными. в них черти пляшут хороводы под ручку с ангелами.
и, дьявол. боже. он определенно сходит с ума по этому мальчику.
чонгук рычит, смаргивая наваждение (наивный, только хуже становится), и проталкивает в тэхена уже два пальца. он проводит костяшками свободной руки по впалому животу, слегка щекотит мягкую кожу и совершает очередную глупость, переводя взгляд с возбужденного тэхенового члена на его макушку.
боже, серьезно, черт, опять.
чонгук задумывается о том, как вообще тэхен может существовать в этом таком обычном мире весь такой необычный и сказочный, со страниц любовной фантастики сошедший. откудова? зачем? задумывается и почти грустит, представляя свою возможную жизнь без этого чуда. бррр, стоит заткнуть свои мысли.
тэхен сочетает в себе несочетаемое. в одну секунду он чистый ангел с пушистыми крылышками за спиной и белыми! мать его! локонами!, в другую — уже порочный соблазнитель из самых низов по данте с красными! блять! кровавыми! sos! прядями! мамма мия санта розалия!
он натягивает на себя одежду собственного ночного производства, почти не носит ботинки (только если заставят), предпочитая ходить босиком, готовит немногим лучше намджуна (если вообще готовит), и в целом ведет себя как самый настоящий дурашка и бэдбой. за какие грехи чонгук должен ежедневно наблюдать эти трансформации из „я маленькая невинная детка“ в „добро пожаловать спермотоксикоз“. чем он так не угодил этим решаловам сверху?
тэхен будто знает то, о чем думает чонгук сейчас. он игриво прикусывает губу, распахивает глаза еще шире и мычит, заставляя внутри чонгука все органы переворачиваться и метаться. тэхен отрывает одну из крепко цепляющихся за поверхность дивана ладоней и ведет ей по своему телу, медленно, распаляя, вверх. он сам закатывает глаза от блаженства контраста глубоко толкающихся пальцев и трепетных электрических касаний собственных подушечек к коже. тэхен едва скребет себя по выпирающим ребрам и останавливается на ключицах, обводя их острые контуры. чонгук наблюдает за действиями парня под собой неотрывно, облизывается на каждый щипок на сладкой коже, оставляемый ее обладателем, и решается, когда тэхен игриво закусывает фалангу пальца, наконец, достигнув губ.
чон добавляет третий палец, бережно разрабатывая вход. тэхен жмурится, хмурится, ещё сильно сжимает клыки на фаланге, оставляя неглубокие следы. и чонгук просто не понимает. никак не может понять. ну вообще не получается у него, честно. в один момент этот малыш в его руках будто вата, сахарная, пушистая, и такааая невинная, что на него разве что только смотреть можно, не то что касаться, - растает ведь; а в другой - не жалеть дьявола, а трахать, жестко и мощно, до потери пульса. трахать.
диванная обивка, пусть и довольно мягкая, неприятно липнет к потному телу, оставленный без внимания член изнывает от трения о мебель, но чонгук упорно игнорирует собственное возбуждение, мучает и себя и тэхена, испытывает на прочность давно продырявленную свою кровлю. дурачок.
в тэхене жарко и мягко, хочется ласкать до бесконечности, и чонгук не отказывает себе в удовольствии: наклоняется к бархатному бедру и спускается по нему поцелуями-бабочками до самой коленки, прикусывает и засасывает кожу с внутренней стороны, с ухмылкой замечая то, как подбрасывает тэхена от его действий. чонгук совсем отвлекается на молочные бедра, сцеловывая с них сахар кожи, тогда же удачно поворачивает пальцами внутри, и тэхена прошибает серьезно.
хочется дальше, больше. хочется всего. всего чонгука и без остатка себе, а себя — чонгуку до капли.
хочется. и тэхен в знаке дрыгает облюбованной чонгуком ляжкой, за что тот оставляет на ней прощальный укус. чонгук не спешит: лениво пробегается теперь всеми свободными пальцами по внутренним сторонам бедер вверх-вниз и неожиданно загребает под коленками и подтягивает тэхена к себе.
тэхен ахает и слабо улыбается, но чонгук ничего больше не делает, лишь возвышается над ним и смотрит. своими чернильными жемчужинами прямо в душу заглядывает, изголодавшийся сам, но стойко сдерживающийся, ожидающий действий со стороны кима.
— ч-чонгук... ты? — тэхен переводит дыхание, резко распахивает глаза и также смотрит в упор на чонгука, соблазнительно прикусывая нижнюю губу, — ты хочешь меня? — на удивление получается без сорванных согласных.
чонгук усмехается и чуть склоняет голову вбок, не моргает. больше вообще ничего не делает. смотрит, сучара, и молчит.
— папочка?
ой, кажется правое веко слегка дернулось.
чонгук ещё несколько секунд не двигается, а потом прикрывает глаза, делает один глубокий вдох, а когда отрывает, тэхену начинает казаться, что теперь весь глазной белок заплыл чернилами.
— и ты ещё спрашиваешь, малыш... - чон медленно наклоняется, придвигаясь тазом и грудью ближе, — ты никогда не сможешь представить себе <i>насколько</i> сильно я хочу тебя, потому что ты просто никогда не увидишь то, что вижу я каждый гребаный раз, когда ты оказываешься подо мной, детка, — его член скользит по расщелине, пуская табуны мурашек по соприкасающимся телам. — ебаный стыд, какой же ты...
он не решается больше медлить, не договаривает, потому что даже просто не знает, что сказать, к тэхену не подобрать существующий эпитет, он просто входит. сразу, полностью, наполняет собой до упора, и упругие тэхеновы ягодицы звонко ударяются о его таз.
тэхен, доселе внимательно вслушивающийся в слова и всматривающийся в действия своего парня, запрокидывает голову назад и стонет. он хватается руками за широкие плечи и впивается в них ногтями, когда чонгук почти выходит и с силой толкается вновь, оставляя впалые метки-полумесяцы.
чонгук опирается на руки по бокам от плечей тэхена, и в них застывают напряженные мышцы, которые тэхен не упускает возможности помять. чонгук же тянется губами к чужим губам, искоса поглядывая на разбросанные вещи на полу комнаты. его взгляд почему-то цепляется за белоснежный свитер, тот самый, в котором он тэхена сегодня крашенным впервые и застал, и его мозг не успевает сгенерировать понимание, как на губах отражается влюбленная улыбка, переходящая в чужие раскрытые.
чонгук отстраняется и начинает целовать, ритмично покидая и вновь проникая в тело тэхена толстым членом. он крадет его всего. захватывает губами, заполняет плотью. тэхеновы пальцы зарываются в черные волосы, ворошат и тянут, пока чонгук неистово втрахивает его в диван. его член заполняет тэхена так идеально, так космически, что у обоих в глазах стынут и пышут попеременно цветастые фейерверки. чонгук откидывается чуть назад и входит под новым углом, задевая комок тэхеновых нервов, зубами ловит над кадыком ломанный стон, и толкается ещё раз. ещё раз. ещё. чонгук не сдерживается, рычит и подмахивает вперед бедрами. пошлые шлепки отражаются от стен, и чонгук посылает им в ответ новые волны звуков. он растягивает тэхена под себя, долбится в зверином темпе, судороги проходятся по его рукам и ногам, но на них внимания никто не обращает. сейчас важно лишь обладать, чувствовать, глотать.
чонгуку важно съесть всего тэхена, не оставив и маленького кусочка, насытиться полностью. и он делает это. напрягает бедра и размашистыми толчками разрывает его изнутри. тэхен не сдерживается тоже, почти рыдает от переполняющих тело эмоций, скребется пальцами по чужому затылку и копошится в вороньем гнездышке из смоляных кудрей. его выгибает в спине до хруста, но он не пугается. доверяет чонгуку больше, чем себе. лишь жмется ближе и принимает как можно глубже, скрещивая ноги на чужой пояснице и давя пятками в копчик.
ему тоже хочется больше, глубже, сильнее. и чонгук делает это, вжимается всем телом, с силой бьет тазом по заднице, замедляет толчки, переводя энергию в мощность. вбивается членом меж мягких ягодиц и глотает каждый тэхенов хрип после каждого попадания по простате.
но им мало. и тэхен тянет голову чонгука на себя и впивается в его губы поцелуем, смазанным и резким, и пускай неудобно, но тэхен умудряется ухватиться за чонгука так, чтобы потом толкнуть его назад и завалиться следом. чонгук теперь опирается на локти, почти лежит на спине, а тэхен восседает на его бедрах с все ещё растягивающим его изнутри членом. и это заставляет обоих задохнуться в садомазохистском кайфе.
— я хочу сам, — протяжно шепчет в ушную раковину чона тэхен, до того как провести по ее контуру языком.
и тогда он приподнимается и насаживается самостоятельно. заставляет чонгука полностью откинуться на спину, упершись в твердую грудь ладошками, и прыгает. он скребется ногтями по четко очерченным кубикам пресса, размазывая по коже выступившие соленые капли пота и, приподнимаясь, с силой опускается на стоящий член. глаза сами по себе закатываются от наслаждения, а пальцы на ногах поджимаются, и ещё массивные ладони чонгука на тазовых костях, мягко, но крепко придерживающие и направляющие дергают внутри какую-то дополнительную струну. тэхен резво прыгает на члене чонгука, опираясь на ладони, расположившиеся на чужой груди, а чонгук наблюдает за ним.
красная челка прилипает ко лбу от усердия, и чонгук прикусывает губу, чтобы не застонать от одного этого наблюдения. он спускается глазами ниже и просчитывает любимые родинки одну за другой вместе с расцветающими свежими засосами и про себя хмыкает, удовлетворенный проделанной работой. мажет взглядом по распахнутым в очередной сладком стоне губам и предвкушающе раскрывает свои, и несется черными зрачками по точеным изгибам груди, живота, покачивающегося в такт прыжкам члена.
когда чонгук, наконец, заглядывает в родные глаза, он замечает в них пылающие любовью кометы. тэхен замедляется, и чонгук понимает, что пора; поудобнее перехватывает ладонями тонкую талию, приподнимает корпус и садится, облокачиваясь на спинку дивана, упирается пятками в пол и приподнимая тэхенов таз, натягивает его на себя снова. он начинает толкаться вверх, уменьшая время соприкосновения кожи к коже, насаживает тэхена на свой член и сам врывается в него, распаляя до одури тугие стенки.
чонгук трахает уничтожительно, терпко, со вкусом, то замедляется и толкается медленно, но особенно глубоко, то ускоряется, стирая все границы между реальностью и сном вместе с утекающими каплями смазки.
тэхен срывает голос от беспрерывных постанываний, вскриков и хриплых вдохов и выдохов, загнанно дышит, но принимает в себя открыто и с жадностью, до конца. чонгук не может перестать любоваться им, пока буквально затрахивает до полуобморока, пока сам пытается не потерять связь с сознанием и не заплыть от ослепительности на своих коленях. тэхен пытается подстраиваться под смешанный ритм чонгука, когда тот забывается, он подскакивает и ударяется ягодицами об мускулистые бедра и приводит обоих в чувство, правда, через секунду они вновь забываются в темноте вселенной, зацеловывая уста друг друга до расплывающихся звезд в глазах и горячей пульсации между телами.
когда у чонгука получается сфокусировать свой взгляд на выражении лица тэхена, он отмечает, что его зрачки, расширенные максимально, почти затопили миндальную радужку, кожа щек то бледнеет, то внезапно краснеет, и сам он весь подбирается и дышит через раз. чонгук понимает, что тот уже совсем близко. он замедляется окончательно, загребает тэхена всего в медвежьи объятия так, что пухлые губы того умудряются размазать немного слюны по чонгуковой скуле, и делает особенной чувственный толчок — нежный и грубый, вкупе с горячим дыханием на тонкой коже лебединой шеи пускает разряд тока по кимовским венам. он заходится кривым вдохом и замирает, а чонгук ласково поглаживает дрожащую спину, пока белесые капли забрызгивают их прижатые друг к другу животы.
дыхание тэхена щекочет ухо чонгука, и он уже хочет отстраниться, чтобы уложить это уставшее чудо и кончить, наблюдая за восстанавливающимся дыханием в хрупкой грудной клетке, но тэхен не дает. он надежно обматывает руки вокруг шеи чонгука, льнет к его телу своим и ограничивает ляжками двинувшиеся было ноги.
— в меня, гуки, заполни меня всего, — его дыхание, все ещё нервное и пульсирующее, предательски треплет мочку уха, — сейчас.
и чонгук сдается, рычит, разрывает последние барьеры и, буквально, ещё пару раз с размаху впечатывается тазом в розовые ягодицы и кончает, разливаясь теплом внутри тэхена, заполняя его собой до самой конечной. и тэхен закатывает глаза в экстазе, плюхаясь лбом на чужое плечо, обладателя которого потряхивает также крышеносно.
они сидят так ещё несколько минут, обмениваются ленивыми поцелуями, скорее даже просто кислородом, а потом чонгук все же выходит из тэхена, оставляя после себя пугающую пустоту, и тэхен успевает даже поежиться до того, как чонгук подхватывает его под попу и встает, немного пошатываясь. тэхен хихикает и обнимает чонгука за шею, чмокая в горло, а чонгук настраивается на то, чтобы попасть в дверной проем без травм. правда, удариться о дверь ванной у них пару раз все-таки получается, потому что тэхен ни в коем случае не желал отлепляться от чонгука даже для того, чтобы протянуть руку и открыть дверь, а чонгук не мог совладать со своей ладонью и найти за льнущим к нему ласковым тельцем тэхена дверную ручку.
в конце концов они все равно вваливаются в ванную и забираются под душ, точнее как: чонгук вплывает в комнату с улыбающимися тэхеном на руках, ногой захлопывает дверь и ставит слабо сопротивляющуюся привыкшую к высячему образу жизни коалу внутрь ямы и присоединяется к ней. тэхен прижимается к регулятору температуры и напора спиной, чонгук же умудряется пролезть за ней и настроить теплую воду, оставшись плотно прилепленным к любимому разнеженному телу.
тэхен наощупь находит где-то справа над собой шампунь с ароматом вишни (иронично, не правда ли?) и выливает немного себя на ладонь, а потом небрежно плюхает ее на взъерошенную макушку чонгука, тот мстительно выхватывает у него бутылку из рук и делает тоже самое. они смеются, аккуратно и заботливо массируя ладонями головы друг друга, размазывают пузырьки по щекам, трутся носами и коротко целуются. тэхен хихикает, когда одна намыленная черная прядь спадает на глаз чонгука, а тот искренне пытается ее сдуть, надувая хомячьи щеки, которые тут же прихлопывает тэхен, очаровательно смеясь.
красные волосы тэхена даже под слоем пены сияют непривычно ярко, но оттого не менее привлекательно, и чонгук в порыве опускает одну руку, оплетая ей тэхенову талию, а тот, в свою очередь, отпускает одну ладонь вниз и она скользит по шее и останавливается на середине груди чонгука, вызывая покалывание, кажется, в чоновском сердце.
тэхен улыбается тепло-тепло, и чонгук не может не улыбнуться ему в ответ, в который раз чмокая невыносимо сахарные губы.
— и все же этот цвет дьявольски идет тебе, тэ, — произносит чонгук, чуть погодя, залюбовавшись своим парнем (все ещё внутреннее ааа), — мне нравится твое воплощение в нем.
тэхен слегка изгибает бровь в задумчивости, спрашивая:
— это какое же?
чонгук тихо фырчит и чертыхается, прекрасно осознавая, что тэхен понимает, что он имеет в виду, но вынуждает сказать. но чон, мать его, чонгук, не лыком шит, так что мы ещё посмотрим, кто разговор закончит. потому чонгук хитро щурится и произносит, поглаживая большим пальцем изгиб талии тэхена, за который держится.
— не прикидывайся, детка, ты знаешь, о чем я. — на что тэхен мотает головой и отвечает чем-то похожим на:
— и все-таки?
(а все-таки ты, мой личный кошмар и лучший подарок вселенной, — думает чонгук).
а произносит вслух, закатывая глаза в качестве показательного превосходства:
— ты сущий дьявол, ким тэхен, такая большааая и приставучая заноза в задн...
договорить чон не успевает, потому что ему в раскрытый рот обрушивается ладонь, покрытая мыльной пеной.