Ей смешно до ужаса - до слез - до хрипа.
Альмалексия закрывает глаза, глушит ярость в сердце, запирает мысли. Она - бесконечно кровящая рана, изменение реальности, крик в пустоту ночи. Материя, из лоскутов которой строится мир. Она - поиск неизбежного, сражение с видимым, основа величия. Медитация не задается.
Отсекает эмоции, отметает сомнения.
Она чувствует, что скоро встретится с прошлым-и-будущим, двумя лицами в одном, и это почему-то - она знает, все равно ощущает восторженные всполохи Вивека краем общего разума - страшнее, чем хохотать над богами. Их легче понять, чем Неревара, их легче предсказать, чем настоящего - ведомого - безумного Нереварина.
Они едва ли будут так же благосклонны к ней.
Когда-то давно, на заре возвышения, Трое обсуждали, что инкарнация будет помнить. Слова Азуры издевательски гремели в ушах, множились, отражались, смешивались в боль. Сота Сил, морщась, говорил, важно, что она увидит сейчас, сможет разглядеть сквозь марево Лорда, Вивек, никогда в шутку, всегда несерьезно, предлагал изменить программу - реальность, - и они спорили, скорее из научного интереса, о разнице подходов, почему-то об этике. Альмалексия качала ногой и думала, их разговор лишен смысла.
Она просто не позволит Неревару отобрать ее жизнь в третий раз.
Неревар прошелся по ее землям огнем: небрежно спалил нечестивых, зажег сердца оставшихся, испепелил врагов, наслаждаясь, - и сгорел сам, ослепленный верой. Альмалексия парила рядом - гордость - гордыня - уважение, чуть, может, выше, гадала чуть дальше, смотрела в тени чуть пристальнее. Эфемерная возможность была опаснее любви, заразнее любого из аргонианских проектов. Предательство - презрение - прозрение Неревара - глупость наглеца, начальная точка ее кривого пути в неизвестность.
А потом он возвращается - и ее мир рыдает, пылая кошмаром наяву.
И ничего не происходит: неудачливые - неудавшиеся - сыпятся сквозь время, растворяются в агонии. Она торжествует, улыбкой разрывая пространство, повелевая сердцами. Злорадно, с ненавистью ожидает. Перестает следить за подделками, оставляя развлечения Вивеку. И уверена: эта - очередная пустышка. Но пустышка заходит дальше остальных, отзвуком слухов разносится по стенам - и на этот раз Альмалексия не собирается прятаться. Неревар столетия напролет держит одной рукой за волосы, другой - прижимает древний меч к ее горлу.
Пронзает сердце.
Альмалексия кричит, захлебывается в бессознательной истерике, на ее руках кровь, перед глазами - тело. В голове звенит, и хочется перекроить, вернуть, переиграть, увидеть, поцеловать, смахнуть осколки позолоченной латуни с щек, улыбнуться, обнять. Вникнуть в тайну, наполниться энергией, обсудить неважное, с хохотом прикрикнуть. Она не касается крыши, растрачивая остатки бесполезного на привычки.
Город под ней - она - великолепие.
Нереварин прибывает ночью, добивается аудиенции, о чем-то спрашивает. Она смотрит на него - через него - не видит Неревара. Они не похожи внешне, не похожи мимикой и жестами, и речь далека от проникновенной. Но кольцо на пальце - ее тошнит от эффекта, потолок плывет, тело потряхивает, голос сам по себе льется сладостью. Альмалексия обреченно думает, умирать от руки нелепо сшитой марионетки - умора.
Говорить с ним она больше не желает.
План - задача - отвратительная непродуманность - появляется подозрительно быстро, на размышления времени почти не остается, и она действует. Безжалостно, опрометчиво, вымещая и возмещая.
Корит себя за схожесть с безрассудным мужем.
Сквозь холод чувствует касание далеких рук, льнет к ладони отчаянно - доверчиво - обманчиво, пытается отхватить кусок чужой жизни, зачерпнуть остаток неположенного. Вивек шепчет ей на ухо:
- Спи.
И горестно оседает на пол.