Ведомые духами IV: Всему своё время и место

Впервые Гонхак видит этого омегу во сне аккурат в первую ночь лета. На его светлых волосах красиво лежит венок, умело сплетённый из ландышей, говорящий, что омега без пары, а сам парень заливисто смеётся, да так счастливо, что нельзя остаться безучастным, но вскоре перестаёт и даже немного грустнеет, смотря на то, как ярко полыхает их праздничный костёр. Стоит, задумчиво глядя перед собой, завороженный оранжевым пламенем, и не замечает, как краснеют от сильного жара его белые щёки. Зато замечает это Гонхак, едва дыша и разглядывая невероятного омегу, который так сильно привлёк внимание. Его хочется обнять и утешить, хочется сказать, что всё обязательно будет хорошо, но в этот момент омега одними губами проговаривает, словно доказывает сам себе:

«Всё будет хорошо».

Гонхак улыбается, радуясь за парня, последний раз цепляется взглядом за его венок, думая, что белые цветы почти сливаются со светлыми волосами, а потому его стоит сменить на жёлтый — из апозерисов, и… просыпается, ещё долго смотрят в потолок яранги и вспоминая черты лица незнакомого омеги.

Да, решает про себя Гонхак, апозерисы замечательно сочетались бы с глазами омеги, только позже удивляясь этому решению, понимая, что ведь даже не разглядел цвет глаз незнакомца, но сон всё равно оставляет приятные воспоминания и тепло в душе.

А спустя несколько дней Гонхак видит во сне, будто наяву, белого волка с глазами янтарного цвета. Волк несётся по лесу, не чувствуя под лапами землю, перескакивает торчащие корни и повалившиеся стволы деревьев, ловко перепрыгивает овраги и тормозит лишь тогда, когда взбирается на гористый склон над высоким обрывом. Мелкие камушки осыпаются вниз под лапами зверя, но тот лишь задирает морду к небу и протяжно воет. Ветер треплет его густую лоснящуюся шерсть, и волк оглядывает лес с высоты склона, принюхивается к запахам лета, по которому соскучился за холодные зимние месяцы, и укладывается наземь, прикрывая глаза, похоже, медленно засыпая, пригревшись на солнце.

Гонхак думает, что прекрасно понимает чувства волка в этот момент, и… вновь просыпается. Только с полным сумбуром в голове и щемящим ощущением внутри. Словно скучает. И потому весь день ходит разбитый и потерянный, а в дополнение ко всему после обеда небо над их селением затягивается тяжёлыми тучами, на лес опускается плотный знойный воздух, и к вечеру начинает идти дождь. Чан зовёт Гонхака к себе посидеть за кружкой вина из юкки, которое отлично получается у его мужа, но Гонхак отказывается, сославшись на то, что планировал заточить клинки. Он действительно занимается охотничьими ножами, но мысли его очень далеки от оружия, что он держит в руках.

А в ночь, которой заканчивается самый длинный день в году, Гонхак видит более осознанный сон.

Альфа оглядывается по сторонам, пытаясь различить среди деревьев движение, а когда замечает слева от себя, то мгновенно срывается с места. Омега заливисто смеётся и пытается убежать, но Гонхак успевает поймать его за руку. Разворачивает, обхватывает его тонкий гибкий стан и прижимает к себе, заглядывая в большие красивые глаза… палевого, почти прозрачного цвета. Светлые волосы омеги поцелованы солнцем, улыбка счастливая и задорная, а в мочке левого уха колышется серьга, сделанная из пера свиристели. Парень почти на голову ниже Гонхака, а потому кажется совсем юным, только вступившим в пору, но смотрит на альфу точно не по-юному, хитро закусывая нижнюю губу и слишком пристально разглядывая. Тянется к его лицу, осторожно проводит пальцами по щеке альфы, и Гонхак прикрывает глаза, утопая в приятной ласке. Глубоко вдыхает, но к сожалению, не чувствует запаха омеги, лишь сладковатый аромат цветущей земляники. Гонхак думает про себя, что уста парня на вкус такие же сладкие, с лёгкой кислинкой.

— Кто же ты? — Он оглаживает худую спину, прогоняя мысли о том, как идеально в его объятиях умещается этот маленький омега, и накрывает своими пальцами чужие, что всё ещё ласково касаются его щеки.

— Твой предназначенный.

— Мой предназначенный? — удивляется Гонхак. — Но…

Альфа не успевает больше ничего спросить, потому что омега внезапно перестаёт улыбаться и отводит взгляд в сторону, вглядываясь в лесную чащу, что их окружает, словно пытается что-то там усмотреть.

— Странно, — шепчет озадаченно. — Это так странно. Духи сказали…

— Что? Что тебе сказали духи?

Омега поднимает глаза на Гонхака, его ресницы подрагивают, а по белой коже прыгают солнечные отблески, проскочившие сквозь плотную листву, но в следующий момент омега вскрикивает, потому что их обоих обливают ледяной водой. Гонхак пытается удержать парня в своих руках, тянется к его голове, чтобы прижать к груди и вообще защитить, но омега исчезает, как и не было.

Гонхак резко открывает глаза и садится, пытаясь отплеваться, трёт ладонями лицо и волосы и почти сразу понимает, что те абсолютно сухие. Альфа сонно встряхивает головой, оглядываясь по сторонам, и быстро узнаёт обстановку вокруг — он в своей яранге. Входной полог едва приоткрыт, и через образовавшуюся щель прямой линией через всё жилище пролегает полоса света, своим ближним концом упираясь в точёный камень, на котором стоят деревянные тарелки и чашки; в одной из них лежит пригоршня земляники, которой Гонхака вчера угостил папа, и альфа понимает, откуда в сон проник вкусный сладковатый аромат, что сейчас витает в яранге.

Он глубоко вздыхает и валится на шкуры, подкладывая руки под голову и смотря на потолок. Сон как рукой сняло, вернее сказать, водой смыло, но Гонхак до сих пор видит перед собой омегу со светлыми волосами, его изучающий взгляд, острый нос и чувственно приоткрытые губы. Видит слишком отчётливо, хотя понимает, что всё было сном. Ярким, по ощущениям слишком смахивающим на реальность, но сном. Гонхак не знает этого омегу. В их племени такого точно нет — альфа давно бы приметил. К тому же волков в их селении со светлыми волосами раз-два и обчёлся: папа, Чан — старший брат Гонхака, да их с Саном маленький волчонок, который уже пытается деловито расхаживать по селению на радость родителям.

«Так кто же ты?»

Гонхак вновь трёт лицо, будто уверяясь, что оно действительно не мокрое, ибо ощущения были слишком реалистичными, и слышит тихое детское:

— Доброе утро.

— Доброе, — улыбается альфа, мгновенно узнавая в мелодичном голосе ещё одного своего племянника. Рыжий лисёнок стоит в проходе, задрав выше полог, несмело топчется на месте и всё никак не решается войти внутрь.

— Папа говорит, что сегодня будет ясный день, и нас отведут к реке. Пойдёшь с нами?

— Конечно, пойду, — соглашается Гонхак. Ближайшие земли уже давно принадлежат волчьему племени, но щенков всё равно охраняют как зеницу ока, не позволяя одним уходить из поселения и всегда сопровождая в лесу.

— Минхёк, я сколько раз говорил тебе, чтобы ты не заглядывал в чужие яранги?

— Ой. — Заслышав строгий голос родителя, лисёнок смешно морщит свой носик и выскакивает прочь, и Гонхак не сдерживает тихого добродушного хохота себе в кулак.

Минхёк пошёл в своего папу, и яркой внешностью и игривым характером, но, похоже, в будущем его отцу есть о чём волноваться, потому что на рыжего точно будут заглядываться многие альфы, и, возможно, даже из соседних племён.

Гонхак кивает сам себе и стягивает с себя вязаное одеяло. Поднимается со шкур и потягивается, принимаясь одеваться. Если Кихён решил отвести молодняк на реку, то следовало позавтракать и разузнать, когда тот планирует собирать щенков. Чан уже должен был вернуться из ночного дозора, а вот Чангюн, похоже, до сих пор был у бурых, потому что лисы вкрай обнаглели, и следовало наконец решить, что с этим делать, потому что дальше закрывать глаза на их проделки было нельзя. Гонхак вообще изумлялся, как из такой поганой стаи могли выйти пары его старших братьев — Сан и Кихён, словно совсем не рыжими воспитанные.

❆❆❆

Альфа внимательно осматривает лес вокруг себя, как и ещё один волк, что стоит на другом конце песчаного берега. Неподалёку в воде весело резвятся совсем ещё маленькие щенки, и на всю округу слышен их звонкий счастливый смех. Гонхак с братьями в своё время так же с нетерпением ждал тех дней, когда папа водил их сюда, а после, когда стал старше, сбегал на реку без разрешения, хотя, на самом деле был под присмотром Гюна и Чана. И, похоже, их родители прекрасно знали об этом, как знали и то, что молодому здоровому волку сложно запретить подобные вещи. Папа всегда недовольно хмурился, провожая сыновей раздосадованным взглядом, а отец что-то шептал ему на ухо, придерживая за руку, и только с годами Гонхак с улыбкой вспоминал и понимал, как всё было на самом деле, пока они, щенки несмышлёные были уверены, что никто не знает об их похождениях.

Вот и сейчас альфа стоит настороже, пока папа с Кихёном приглядывают за мелкими, и улыбается своим мыслям. Но почти сразу задумывается над тем, как бы он поступил на месте его родителей, будь его дети столь непослушными и глупыми. У Гонхака нет своих волчат, у него-то и пары до сих пор нет — не приглянулся никто, чтобы вот так в душе дёрнулось, сердце быстрее застучало и захотелось привести омегу в ярангу, познакомить с родителями и чтобы смотреть на него так, как Гюн и Чан смотрят на своих лисов.

Гонхак, правда, искал. Присматривался, знакомился, но… У них в селении много молодых хороших омег, да разве в красоте и послушном характере дело?

Дело ведь в больших глазах, что завораживают своим лучистым светом и глядят на тебя так, что сердце готово выпрыгнуть из груди. Что, будучи увиденными во сне, не дают покоя наяву.

Гонхак встряхивает головой, чтобы прогнать образ незнакомого омеги из мыслей, но всё равно видит его забавную улыбку, даже когда закрывает глаза.

— Так что же тебе сказали духи?

— Кому?

Гонхак едва вздрагивает от неожиданности, пусть голос папы звучит мягко, и поворачивается к нему.

— Кому и что сказали духи? — допытывается омега, а Гонхак смотрит на его белые, словно снег волосы, чуть тронутые сединой на висках, и вздыхает. — Странный ты сегодня, — так и не дождавшись ответа, говорит папа. — Слишком задумчивый, и взгляд твой… ты как не в наш мир смотришь. Что же так сильно гложет моего младшего сына?

Гонхак усмехается. Сколько он себя помнил, его папа всегда был слишком прозорливым и часто замечал то, на что другие даже не обратили бы внимания. Хочется сказать, что ничего не произошло и всё хорошо, но взгляд белого волка с годами лишь вдумчивее и проницательнее. Отец как-то обронил, что его муж мог стать шаманом, но омеги никогда не занимались подобным в племенах, да и духи уготовили Бэкхёну совершенно иную судьбу — быть рядом с мужем, родить ему трёх здоровых сыновей и помочь поднять на ноги новую молодую стаю. Каждому в этой жизни даётся свой путь, который нужно пройти с честью и гордостью. И отец был уверен, что без мужа рядом у него ничего бы не получилось.

— Ну-ка… — папа тянет Гонхака, ей-богу, как несмышлёного мальчишку, за руку наземь, и сам садится рядом. Тянется к маленькому кожаному мешочку у себя на поясе и достаёт из него спелые ягоды земляники, протягивая на ладони Гонхаку.

Альфа сжимает губы, стараясь не выдать чувства, что всколыхивают внутри, и принимает ягоды, чувствуя их яркий сладкий аромат. Он хочет спросить, попросить совета как быть, но даже не знает с чего начать, а потому молчит. Папа тоже молчит, внимательно слушает безмолвие Гонхака и ждёт, время от времени поглядывая на берег, куда Кихён выпроводил сохнуть и греться вкрай довольных щенков.

— Знаешь… — немного хрипло начинает Гонхак. Может, если он начнёт, мысли сложатся в слова, и папа смотрит на него так, что в его глазах читается «Знаю». — Как думаешь, почему духи ведут вперёд нашу стаю?

— Духи всех ведут, но не все умеют и хотят их слушать.

Гонхак согласно кивает.

— Ты умеешь слушать.

Но папа по-доброму улыбается, хотя отрицательно качает головой:

— Скорее, прислушиваться.

— Волки говорят, что самые сильные шаманы рождаются у белых волков, и именно такой живёт в твоём родном селении.

Папа не сдерживает смех и деликатно прикрывает рот пальцами, прошептав:

— Волки вообще очень много болтают, иногда побольше и поглупее рыжих. — А после уже вновь говорит громко и серьёзно: — Но да, здесь я с ними согласен — северный шаман моего племени пусть и стар, но не растерял свой разум, а ещё научен жизнью.

— Я несколько раз был в северных землях, видел его, но никогда лично не общался.

— Значит, тебе и не нужно было. — Папа перестаёт улыбаться и вдруг спрашивает: — Хочешь поговорить с ним?

Гонхак смотрит на землянику в своей большой ладони — несколько ягод помялись и оставили след на коже, — выбирает несколько самых сочных и кладёт в рот, медленно пережёвывая.

— Даже не ведаю о чём.

— Что-то тебе не даёт свободно дышать. Уверен, говорящий с предками не откажет тебе в совете, если ты запутался.

— Я не запутался, просто… Пап, почему ты не настаиваешь на том, чтобы я нашёл себе пару? Мои вёсны с каждым годом прибавляются, а яранга по-прежнему пуста.

— Потому что в этой жизни всему своё время и место. Да, мы с отцом будем очень рады, когда ты возмёшь себе в пару омегу. Но этот выбор должен идти от сердца. Твоего. — Папа прикасается раскрытой ладонью к груди Гонхака, и альфа ощущает тепло на своей коже даже через льняную рубаху. — А твоё сердце ещё не выбрало. Или.? — Гонхак задумчиво смотрит на руку папы и неуверенно качает головой. — В любом случае только тебе решать — сорвать красную землянику прямо сейчас, когда она в полном соку и сладко пахнет, или дождаться, когда уродит белая, и насладиться уже её вкусом, который так напоминает шелковицу и дикий мёд.

— Белая… земляника? — хмурится альфа, не совсем понимая, о чём ему говорят, и папа кивает ему:

— Та, что растёт на северной границе.

Гонхак смотрит на папу, а в мыслях лишь одно — тот точно что-то знает. Гонхак готов отдать свой чёрный как ночь хвост на отсечение, что папа знает намного больше, чем говорит. И видит не меньше. А главное — понимает. Только предпочитает наблюдать и не вмешиваться, лишь иногда советуя.

Гонхак осторожно обхватывает ладонь папы и высыпает в неё оставшиеся ягоды, благодарно улыбнувшись:

— Я дождусь. Вернее, я сам пойду за ней. Спасибо тебе за всё. И духам моя благодарность, что не оставляют в трудные моменты.

— Они и без слов знают это. — Папа улыбается глазами и поднимается с земли.

Он больше ничего не говорит и возвращается на берег к Кихёну, протягивая ему оставшиеся ягоды. Лис закидывает их охапкой в рот и что-то ворчит на непослушных щенков, которые без разрешения пытаются залезть в воду, а Минхёк вообще обиженно опускает голову, но садится рядом с папой и дедушкой, принимаясь рисовать на жёлтом песке веточкой.

Гонхак думает, что нужно всё хорошо обдумать, а заодно поговорить с братом; Чан отвечает за дозор в их племени и должен знать, что в ближайшее время кому-нибудь нужно будет заменить Гонхака на пограничных обходах.

А пока… пока Гонхак сам поднимается с земли, стягивает через голову свою рубаху, откидывая её, и бежит к берегу, громко крикнув:

— Ну, мелочь! Кто догонит меня — того покатаю на своей спине в реке!

Волчата и лисёнок подскакивают на песке, переглядываются с мгновение, щурясь на солнце, и с радостными визгами бегут за альфой.

❆❆❆

Гонхак стягивает с ног сапоги, с наслаждением зарываясь босыми ступами в низкую зелёную траву, а после шагает на деревянную пристань, что ведёт к озеру. Опускается на нагревшееся дерево и свешивает ноги в прохладную воду, вздохнув и прикрыв глаза. Он в пути почти десять дней, и только на рассвете встретил белых волчьих дозорных, а значит, наконец-то ступил на их территорию, и поселение уже рядом.

Альфа уже знает, о чём хочет поговорить со старым шаманом, и сон накануне лишь больше уверил его в своих намерениях. Гонхак вновь видел того хрупкого омегу, только в этом сне парень сладко спал, уткнувшись носом в шкуры и мило улыбаясь — альфа едва сдержался, чтобы не опуститься на колени и не погладить волчонка по щеке и не провести рукой по его светлым, словно мёд из белой акации волосам. Он продолжал стоять и рассматривать омегу, но, к сожалению, сон стремительно сменился ранешней явью, и Гонхак вновь окунулся в запахи леса.

Чужого леса.

Вокруг всё вроде бы и пахнет волками, но совершенно другими, и даже при осознании того, что их стая в какой-то степени побратимы с белыми, внутренний зверь Гонхака всё равно настороже и прислушивается к каждому звуку, каждому хрусту и всплеску.

А потому Гонхак приоткрывает глаза, когда слышит последний. Возможно, это утки плещутся в камышах, возможно, птица вспорхнула, мазнув крыльями по воде, а возможно, просто вода бьётся о деревянные опоры, но альфа внимательно оглядывает голубую гладь озера. Та идеально ровная, да и ветра почти нет, но повторившийся всплеск опять заставляет напрячь слух и напрячься самому.

Гонхак медленно поднимается и возвращается на берег, оставляя свои вещи на пристани. Идёт вдоль высоких камышей и вскоре замечает протоптанный спуск к воде. Тут же на кустах осоки лежит аккуратно сложенная одежда, над которой летает шмель, а её хозяин стоит по пояс в воде и медленно водит по ней ладонями, создавая мелкую рябь, что расходится кольцами вокруг… — Гонхак принюхивается, — омеги?

Перед ним однозначно стоит омега, и это подтверждают нежный цвет кожи на изящной спине и стройный стан, что был создан, чтобы его обнимали сильные руки альфы, и тонкие запястья, на которых замечательно смотрелись бы браслеты из кожи, что принято делать только у южных волков.

Гонхак с интересом оглядывает точёную фигуру, но когда его глаза опускаются к самой кромке водной глади, где на пояснице парня переливаются капли, а бёдра уже не видно под водой, спина омеги внезапно напрягается, и он медленно разворачивается — точно почуял Гонхака. Альфа быстро отступает, прячась за рослые камыши, и пристыжает себя, что не дело разглядывать тайком чужого омегу. Ему бы самому точно не понравилось, если бы кто-то так же без стеснения подглядывал за его парой.

Гонхак старается тихо добраться до своих вещей, схватить их в охапку и уйти дальше от озера. Это территория белых волков, они здесь полноценные хозяева уже много десятилетий — Гонхак лишь гость, — и, значит, нужно проявить уважение и не мешать омеге, который, скорее всего, был уверен, что находится на озере один, а альфа заставил его чувствовать себя неловко.

Обувшись, альфа закидывает за плечи мешок с путевой едой и гостинцами от папы и продолжает свой путь к селению, и как только солнце переступает зенит, чует дым, а после видит, как тот стелется над деревьями, прямиком указывая на огромную поляну, где расположились жилища большого племени белых волков.

Гонхака встречают маловёсные щенки, которые, возможно, впервые в своей жизни видят чёрного волка, а потому с интересом разглядывают его, бегут следом и перешёптываются, но ближе к центру селения боязливо отстают, потому что из своей яранги альфе навстречу выходит суровый вождь северных. Тот приветствует Гонхака, окидывая его внимательным хмурым взглядом, и приглашает к себе.

❆❆❆

К вечеру Гонхак так и не находит шамана в его жилище, а потому надеется поговорить с ним наутро, но ближе к полуночи альфу будит один из белых и говорит, что шаман зовёт его в свою обитель. Разжигает костёр, так, что в летнюю ночь в яранге становится жарко, почти душно, и молча смотрит на языки пламени, пока Гонхак, чувствуя себя мальчишкой несмышлёным перед старым мудрым альфой, выкладывает перед ним вяленое мясо и полбяные сухари, приправленные ароматными травами. Мешочек с последними Гонхаку в руки настойчиво вложил папа и наказал отдать только говорящему с предками, больше никому.

Завидев сухари, бровь шамана заинтересованно приподнимается, и мужчина протягивает руку, ожидая, пока Гонхак положит на его мозолистую ладонь несколько штук, а после закидывает один сухарик в рот и посасывает его, размачивая слюной.

— Белый волк сушил да травами заправлял, — довольно улыбается он щербатым ртом и закидывает ещё один сухарик за щёку. — Передашь своему папе благодарность за подарки, мне приятно, что он не забывает меня, даже спустя столько зим. Присаживайся.

Шаман указывает на место напротив себя и ждёт, когда Гонхак сядет перед костром. Огонь становится меньше, но жар в яранге лишь увеличивается, и альфа вытирает пот со лба тыльной стороной ладони.

Шаман протягивает ему плошку из потемневшего дерева с коричневой жидкостью, пахнущую чем-то сладковатым, и строго говорит:

— Пей. Дабы мысли твои были только твоими, а не его.

Гонхак не понимает, что имеет в виду шаман, но послушно отхлёбывает травянистый отвар, кривясь от того, насколько варево горькое, а послевкусие после него терпкое, и выпивает всё до дна, прикрывая рот ладонью. Возвращает плошку шаману и с интересом смотрит на то, как тот проводит пальцами по её стенкам, смазывая оставшиеся капли и после рассматривая их.

— Никто из вас с братьями не перенял дар вашего родителя, ни на ком из вас он не захотел остановиться, хотя белый волк очень сильный. Видать, духам это было неугодно. — Гонхак сглатывает горькую слюну и слушает внимательно, хотя чувствует, что из-за жары дыхание становится тяжелее, и вот бы знать, что ему дал выпить шаман. На опорах яранги висят пучки различных сушёных трав, Гонхак точно знает большую часть из них — папа имеет привычку так же высушивать полезные травки, — только в его плошке явно было много всего перемешано. — Но что-то они уготовили вам, раз ты пришёл, — задумчиво продолжает шаман.

— В своих снах…

— Ой, не в своих, — хмыкает шаман, и переворачивает плошку, со стуком ставя её наземь, ещё и пристукнув сверху ладонью. — Ох уж этот несносный мальчишка, дикий, словно бортевой мёд, и упрямый в своих помыслах. — Гонхак осторожно протирает заслезившиеся глаза и смотрит вопросительно, перед его взглядом всё медленно расплывается, а тени на стенах, что рисует огонь, начинают причудливо двигаться и напоминают человеческие фигуры, что пришли послушать разговор и теперь стоят по кругу. — Я ему строго-настрого велел дождаться месяца, когда зреет голубика, а он едва до шелковицы дотерпел.

«Мёд… шелковица…» — проносится в голове Гонхака голосом папы, и альфа тихо спрашивает:

— О ком ты говоришь?

— О том, кто тебя сюда привёл. И, похоже, даже не предполагает этого, раз его до сих пор нет в моей яранге. — Шаман вздыхает и смотрит по сторонам. Обводит ясным взглядом стены и почему-то кивает, то ли своим мыслям, то ли… Гонхаку кажется, ещё кому-то. — Перемены были ясны, когда много зим назад в этом селении в звёздную ночь белый волк дал согласие стать парой чёрному волку и смело ушёл за ним на рассвете.

— Мои родители, — понимает Гонхак.

Шаман наконец-то переводит взгляд с теней на альфу и пристально смотрит ему в глаза. Долго смотрит, вглядывается в самую душу и точно видит её всю без остатка и прикрас, и наконец говорит:

— Не зря ваше племя прошло столько испытаний. Осталось сплочённым и стало лишь крепче и решительнее мыслями. Духи говорят, что вы готовы.

— К чему?

— К ещё одному испытанию. Эх… — шаман грустно улыбается, — как жаль, что мои лета на исходе, и я уже не увижу этого. Хотя… — он опять смотрит на стены, и Гонхак готов дать руку на отсечение, что тени на них шепчутся. Но скорее всего, так действуют жар в яранге и странное выпитое варево. — Готов взять на себя ответственность?

— Духи видят, что готов.

— Видать, потому и начали этот долгий кропотливый путь много лет назад. Всему в этой жизни своё время и место. И ты его уже нашёл.

Шаман обеими ладонями проводит по своему испещрённому морщинами лицу снизу доверху, а после по седым волосам, и тянется к перевёрнутой плошке, оглаживает её пальцами и наконец переворачивает обратно, ставя на основу.

Гонхак успевает сделать ровно четыре размеренных вдоха, когда полог в яранге задирается, и слышится радостное:

— Говорящий с предками, вы видели, какая сегодня звёздная ночь?

Гонхак резко оборачивается и теряет дар речи, смотря на невысокого омегу с серёжкой-пером в левом ухе. Его палевые глаза удивлённо смотрят на альфу, и когда парень понимает, кто перед ним — охает и прикрывает рот руками, роняя кожаный мешочек, из которого, россыпью выкатываются ягоды белой земляники.

— Говорящий с предками… — виновато тянет омега, но тот тяжёлым взглядом окидывает парня и поднимается на ноги, лишь оброняя:

— Мы позже побеседуем с тобой о твоём непослушании, Хванун. — Но Гонхаку строго говорит: — А ты не ругай его, он всего лишь очень хотел увидеть тебя в своих снах, а получилось наоборот. Вина его лишь в нетерпении. — Шаман тяжёлой поступью подходит к омеге, вздыхает и оглаживает его щёку. — А ты… раз не смог укротить любопытство, значит, принимай свою пару раньше положенного времени. Я поговорю с твоими родителями.

Шаман покидает ярангу, и под внимательным взглядом Гонхака омега смущённо опускается на корточки, кусая губы и собирая рассыпавшиеся ягоды. Аккуратно складывает их в мешочек, крепко затягивая тесьму, и только после поднимает взгляд на альфу. Принюхивается, хмурит брови, и выдыхает:

— Это ты был сегодня на озере.

Гонхак хмыкает:

— А ты был в моих снах.

Омега набирает в грудь воздуха, но враз сдувается, смотря на Гонхака своими жёлтыми, почти прозрачными глазами — у волков из южных племён ни у кого нет таких. А потом вдруг резко переводит взгляд на стены, разглядывая людские фигуры, и пристыженно опускает голову. Гонхак сам оглядывается по сторонам и видит, как силуэты некоторое время ещё двигаются, но смешиваются и через некоторое время на шкурах видны лишь хаотичные тени, отбрасываемые костром, который медленно угасает, становясь ниже, и вслед за этим в яранге становится не так жарко.

— Значит, Хванун, — улыбается Гонхак.

Ему нравится имя, данное этому омеге родителями. Нравится, как оно звучит, когда он произносит его вслух. Нравится, как на белых щеках омеги появляется краска смущения, когда альфа зовёт его по имени.

Гонхак встаёт со своего места и приближается к омеге. Тот действительно на голову ниже и кажется совсем хрупким, хотя характер его, скорее всего, совершенно иной. Он смотрит на Гонхака внимательно, и нерешительно медлит, замечая протянутую ему руку ладонью кверху, но всё же хватается за неё и позволяет отвести себя к костру и усадить наземь, наблюдая за тем, как альфа садится напротив.

Хванун красивый. При взгляде на него сердце начинает биться чаще, и хочется улыбаться. А ещё хочется коснуться его щеки. Губами.

— Я, правда, не думал, что нарушу твой покой своим желанием увидеть тебя, — сознаётся омега. — Духи сказали… — Гонхак напрягается, — духи сказали, что я могу приоткрыть завесу будущего и глянуть на предназначенного, но когда увидел, понял, что никогда не был с тобой знаком.

— Потому не послушал шамана и вновь вернулся во сны со мной?

Омега вздыхает, но кивает.

— Но я действительно не подозревал, что ты видишь меня тоже.

— Рано или поздно, я бы всё равно пришёл за тобой.

— Плохо, когда рано, и плохо, когда поздно, нужно чтобы вовремя, но я пока плохо справляюсь с этим. Говорящий с предками учит меня слушать духов и слушаться их…

— Только ты пока и с этим тоже плохо справляешься, — усмехается Гонхак, и омега сникает. — Пойдёшь со мной на юг, если я позову?

— А ты позовёшь? Родители говорят, что я та ещё шкода.

— Меня это должно остановить?

Хванун медленно растягивается в улыбке и отрицательно качает головой, и вслед за его движениями колышется серьга в ухе, нижним концом щекоча плечо омеги.

— В нашей стае всяких хватает, и со всеми мы уживаемся, но теперь выбор только за тобой. Я свой выбор уже сделал, ещё в ту ночь, когда нас с тобой облили водой.

Хванун прыскает в ладонь:

— Я тогда уснул на краю селения, разглядывая звёзды, и говорящий с предками так разбудил меня, отругав, что не пристало молодому омеге вести себя подобным образом.

Но как только заканчивает объяснение — замолкает. Становится серьёзным и пристально смотрит Гонхаку в глаза, словно привязывает к себе невидимой лентой, да так крепко, что уже и не развязать вовек никому.

Их разделяет костёр, в котором тихо потрескивают дрова, и задумчивое молчание обоих. Гонхак видит, как длинные ресницы Хвануна узорчатыми тенями ложатся на его скулы, едва подрагивая, и не дышит. Любуется его необычным цветом глаз, чуть приподнятым кончиком носа, светло-розовыми губами, упрямым подбородком и длинной шеей. А омега ещё некоторое время позволяет это делать, но вскоре поднимает с земли плошку, оставленную шаманом, и на его же манер проводит по стенкам пальцами, сжимая их в кулак и выдыхая:

— Мой выбор стал очевидным, когда я нарушил правила и захотел увидеть тебя второй раз. И лишь утвердился, когда я вновь и вновь нарушал правила ради того, чтобы опять почувствовать твой взгляд на себе. Духи не дадут соврать, — тише добавляет омега. — Как и в том, что я не жалею, что не дождался месяца, когда зреет голубика.

Гонхак уверен, что в этот самый момент его размеренная жизнь закончилась. И началась совершенно иная. Он даже не представляет, что имел в виду шаман, упоминая будущие испытания, но готов ко всему, если этот удивительный волк будет идти рядом, не боясь трудностей. А дальше — как духам будет угодно. Те не просто так свели его с Хвануном, а, значит, помогут, если будет совсем тяжело.

❆❆❆

Белый шаман долго смотрит на небо, скользя туманным взглядом по многочисленным звёздам, и останавливается на самой яркой, улыбнувшись.

— Значит, Бэкхён стал фундаментом для грядущих перемен. Умно, ничего не скажешь. А он с честью выполнил свой долг. Но вы не оставляйте этих детей, им ещё очень будет нужна ваша поддержка: рождение и воспитание великого шамана, что изменит этот мир — очень большая ответственность. И пусть я уверен, что их плечи выдержат эту ношу, будьте рядом. Они все заслужили счастья.