ломанные линии прожилок на крыльях завораживают. они лживыми искрами должны губить обыкновенных, простых людей. живых пока что. эти крылья должны топить в холодной воде озёр, запутывать в непроходимой чаще леса, толкать с гор в глубокие каньоны. крылья люмин должны убивать — это её долг, её смысл к существованию, её единственное призвание, что возложено на нежные, болезненные плечи. её природа пророчит нескончаемое одиночество до конца и так не долгой жизни — заточение в травяных оковах принадлежащего ей леса. люмин гибнет от собственной разрушительной силы, и ничто уже не может остановить этот ужасный круговорот.
люмин обречена на смерть от этих чудесных, до боли в рёбрах красивых, кварцевых крыльев.
и ничто не сможет её спасти.
ꨄ ꨄ ꨄ
трепыхание ещё живой разнокрылой стрекозы в банке отчего-то заставляет эмбер бежать дальше, задыхаясь влажным воздухом. заставляет не останавливаться, подниматься снова и снова, когда она, поскользнувшись на мокрой от дождя траве или споткнувшись о корни деревьев, падает оземь; проезжается локтями по грубой земле. когда сил уже не остаётся и коленки все в грязи с кровью. когда в длинных русых волосах застревают мелкие ветки и травинки. когда перед глазами — размытый контур леса, застланный дождевыми каплями, и ничего уже не разглядеть впереди. но она отчаянно продолжает бежать, пока на макушке дёргаются кроличьи уши, и пока за спиной всё ещё показывается пушистый короткий хвост.
эмбер изредка бросает взгляды на банку в своих мокрых руках, и стрекоза, лениво взмахивающая полупрозрачными крыльями, словно и не замечает ничего вокруг. эмбер старается держать её аккуратно, чтобы не выронить. не разбить, не поранить. чтобы — спасти. она перепрыгивает глубокие лужи, лавирует ловко меж огромных деревьев, царапается о колючие ветки каких-то кустарников бёдрами, сдирая вместе с тканью высоких сапог кожу. и в голове вместе с дребезжанием холодных капель дождя только счётчик времени да скользкая дорога под ногами, что размывается водой.
а потом уже собственный домик, протекающая покатая крыша, но зато — с ливнем за деревянной дверью. она валится на скрипучий пол с кривыми половицами как только это всё оказывается позади. а потом скорее открывает кое-где успевшую треснуть банку; эмбер аккуратно достаёт слегка намокшую стрекозу и кладёт на край своей кровати.
— э-эй, люмин, - её дрожащий голос слышится будто чужим, далёким. будто достаёт до ушей сквозь километры бескрайнего океана, — люмин...
а после воздух сотрясает хруст человеческих костей, и плоть медленно и искрясь обрастает вокруг хрупкого скелета. крылья драгоценные испаряются в пространстве — помятые, размокшие от влаги. люмин загнанным зверьком вглядывается в потолок, будто бы не она до этого омертвляла целые народы, и будто бы совсем не она является богиней- предвестницей смерти. но эмбер может её понять. и простить словно за всех тех умерших она тоже может.
— всё хорошо, люмин. я рядом. я здесь.
она прикасается к её холодным ладоням своими, после переплетая пальцы и, всё ещё сидя на полу, кладёт ей голову куда-то на худощавые бёдра. у эмбер бешено стучит сердце, ударяясь о рёбра, и мокрые уши вздрагивают от такого же резкого ритма сердца люмин. у неё — переломанные кости и крылья вряд ли смогут раскрыться снова.
— мне жаль, эмбер, мне безумно жаль, - задушено шепчет хриплым голосом. люмин содрогается будто в предсмертной агонии, хотя ещё — рано слишком. у неё лишь сильнее холодеют пальцы на руках, и желтеющие зрачки сужаются на ярком свету.
эмбер выключает лампу.
ꨄ ꨄ ꨄ
крылья люмин напоминают разбитое зеркало, в котором заточено множество солнечных зайчиков, и эмбер аккуратно, боязно даже, дотрагивается до них. и слышит будто под своими ладонями хруст стекла.
а люмин потом будет доставать из её кожи кривые осколки, прося эмбер немного потерпеть.
— извини, - она виновато улыбается, заглядывая в карамель чужих глаз, — наверное, надо было предупредить... извини.
— всё в порядке!
люмин сделала бы эмбер свой богиней, если бы могла. сотворила бы ей кристальный трон рядом со своим и приставила бы миллион слуг только для неё одной. люмин бы назвала целую империю в её честь и защищала бы ценой своей жизни. она молилась бы ей с утра до ночи и возносила бы до настоящих небес в своих жадных молитвах. люмин, если бы могла, забрала бы эмбер в свой крошечный мир вечного упокоения, где, на самом деле, нет места живым — даже если кроликам. её смертельная обитель не пристанище для дышащих, плачущих, любящих, чувствующих боль и печаль. абсолютно любых. даже если таких, как эмбер.
и поэтому люмин остаётся только вытягивать пинцетом осколки собственных крыльев из её ладоней. тёплых, горячих. люмин льнет к ним щекой, а эмбер хихикает и тянет её на себя.
время в людском мире летит предательски быстро, и люмин безнадёжно цепляется за чужую красную кофту, чтобы не уходить обратно в лес, не творить трагичных смертей, чтобы — хоть на секунду забыть о своём истинном предназначении.
и эмбер не против ей с этим помочь; она целует люмин куда-то в щеки, потом — в аккуратный нос и обнимает поперёк худой талии. в её руках люмин кажется такой ломкой и хрупкой, и непонятно только, как на неё могла пасть такая отвратительная учесть. быть богиней — ужасно, и эмбер до сих пор совсем не понимает, как люмин с этим справляется. и справляется ли она на самом деле.
а в её кроличьих ушах молотком стучит чужое биение сердца: быстрое и тяжёлое.
ꨄ ꨄ ꨄ
— знаешь, эмбер, - в темноте шуршит только тихий голос люмин да дождь где-то за деревянными стенами, и от этого по исцарапанным ногам бегут холодные мурашки, — я так дорожу тобой. и так люблю тебя. ты стала моим светом, и стремлением к жизни, и спасением от собственной способности. богиня смерти... ну что за глупости, да?
она хрипло смеётся на последних словах, и в них эмбер слышит только лживое спокойствие и всепоглощающее отчаяние. надрывное, судорожное. люмин до конца пытается быть сильной, хотя сдалась ещё в самом начале. глупости, да?
— о... о чём ты? - эмбер не хочет слышать продолжения, не хочет знать, зачем люмин ей всё это говорит, и сжимает только её холодеющую ладонь сильнее, — я не понимаю, люмин.
в темноте глаза эмбер еле различают очертания чужого подрагивающего тела, и она слепо очерчивает лицо люмин дрожащими пальцами. эмбер невесомо нащупывает её губы, нехотя хватающие промёрзлый воздух; она чувствует кончиками пальцев чужие щеки, лоб, нос, прикрытые, трепещущие веки.
и эмбер приподнимается, стирает одним движением ладони покатившиеся по бледной коже слёзы. совсем как крылья люмин — искрящиеся на сжигающем солнце. только вот её слёзы не убивают, заводя в глубины нескончаемых лесов, и не топят в озёрах, и с рваных скал не скидывают. её слёзы падают на чужое белёсое платье, на дрожащие плечи, на щёки. её слёзы теряются где-то в светлых волосах, в которые она медленно запускает свою перебинтованную руку.
— ты плачешь? прошу, не надо, эмбер.
и волосы эти, светлые даже в темноте, рассыпаются между пальцев подобно пыли.
— я не хочу... - эмбер утыкается носом куда-то ни то в шею, ни то в плечо люмин, — чтобы ты исчезала. чтобы покидала меня. слышишь? я не хочу! не хочу! не хочу!
люмин тоже не хочет — прощаться вот так.
ꨄ ꨄ ꨄ
в крошечном мире люмин лишь огромный лес, возвышающийся над океаном. холодным, глубоким, таящим в себе тысячи тайн и загадок. в крошечном мире люмин всё ещё нет места живым, и она больше не предпринимает попыток ни спастись, ни спасти ещё кого-нибудь. даже эмбер.
люмин надеется, что она будет сильной. что спасётся сама, не пытаясь тянуть её за собой. и где это видано, чтобы такие могущественные богини были на самом деле абсолютно беспомощными, а?
у люмин нет ответов, и она только опускается на траву рядом с эмбер. у неё забавно подрагивают уши и её пушистый хвост.
— сегодня замечательная погода, - говорит, глядя сквозь перистые, мягкие облака. люмин, наверное, хотелось бы их коснуться, — тебе так не кажется?
— и правда, замечательная.
она улыбается. улыбается как в последний раз, ведь знает, к чему это приведёт. и знает, что эмбер не спасёт её, как бы не пыталась. у неё крылья покрываются трещинами вдоль пульсирующих прожилок, и она больше их не показывает. а эмбер просто кладёт ей голову на плечо.
— завтра дождь будет. осторожнее, ладно? - у эмбер ровное дыхание куда-то ей под кожу крадётся, и люмин выпрямляет ноги, которых практически касается вода мелкого озера. ночью в нём красиво отражаются сияющие звёзды. но сейчас день, и в водной глади пляшут только солнечные зайчики.
— как скажешь, эмбер, - люмин тянется к её руке и переплетает пальцы, сжимая крепче.
и эти солнечные зайчики над ней жестоко, ехидно смеются. всё-то они знают.
ꨄ ꨄ ꨄ
люмин улыбается ей. тянет на себя за края кофты, и обнимает из последних сил. но её руки, словно лишившись костей, валятся на жесткий матрас. в её глазах, почти чёрных без света, отражается тот мир, в который эмбер нельзя. мир, переполненный страданиями. мир, где не могут найти покоя люди, что были обмануты светом люминовых крыльев. мир, в котором нет ничего, кроме всепоглощающего отчаяния.
— эмбер, - она шепчет практически бесшумно, и эмбер наклоняется к ней практически полностью, чтобы расслышать, — поцелуй меня. на прощание.
и эмбер ничего не говорит. душит в себе всхлипы, стирает рукавом ручьи слёз, и обхватывает люмин ладонями за щеки. она отчаянно касается её всегда холодных губ, и чувствует на языке привкус солёных слез.
она закрывает глаза, жмурится практически, когда люмин улыбается в поцелуй. эмбер хочется кричать, хочется сломать собственный дом, хочется — не отпускать люмин. ни в этот её жестокий мир, ни куда-либо ещё.
а после в раскатах грома прячется истошный, пронзительный крик. эмбер сжимает в своих руках слабое тело люмин — на её губах застыла вечная, благодарная улыбка, и эмбер почти тошно на неё смотреть.
— почему? - сорванным голосом шепчет в одинокую пустоту, — почему ты оставила меня, люмин?
почему? почему? почему? п о ч е м у?
в голове ни единой мысли, и перед глазами только крошится в пыль холодная кожа. кости. и даже крылья — их время давно пришло.
— почему я не смогла спасти тебя?
она скулит в подушку, где ещё мгновение назад рассыпалась чужая лохматая копна волос. а в перебинтованных ладонях всё ещё мелкие осколки, что не поддались ловким рукам и пинцету. и эмбер выжигает у себя всё это в памяти: и крылья зеркальные, и холодные пальцы, и сияющие волосы, и улыбку, которую хотелось целовать, целовать, целовать. эмбер выжигает у себя в памяти отчаянный, испуганный взгляд, и тот крошечный мир, где ей нет места.
ведь такой же отражался и в её тёмных, карамельных глазах.