Доминик иногда забывает, что её прозвище «Ватерлоо» — это вовсе не её настоящее имя. Изабель громко окликает её, напоминая:

— Доминик!

— Я не знала, что делать, — шепчет Доминик и не выпускает пистолет из рук. Её глаза наполняются слезами. — Он вышел так внезапно.

Доминик смотрит на человека, охранника, который лежит на полу между стеллажами, раскинув руки и ноги. Под его спиной растекается блестящая лужа крови. Доминик начинает хватать ртом воздух, к её горлу подступают рыдания. Изабель оказывается прямо напротив неё.

— Не смотри на него! Смотри на меня! Я здесь, перед тобой.

Изабель смотрит на неё своими спокойными пронзительными глазами и это отрезвляет достаточно, чтобы Доминик смогла снова начать думать.

— Его семья… не увидит его на Рождество…

— Он был одиночка, — отрезает Изабель так, будто знает наверняка, — и его никто не хватится.

Почему-то жёсткие слова Изабель на пустом складе делают ситуацию ещё страшнее для Доминик. Изабель протягивает к ней руку и говорит:

— Я поступила бы так же.

Доминик понимает жест и неловко отдаёт пистолет. Она знает, что Изабель сделает для неё всё и сама закрыла бы её от пули грудью.

Когда они выходят из здания на готовящиеся встречать праздник парижские улицы где-то под махиной небоскрёба «Синтеко», Изабель порывисто обнимает Доминик и гладит ее по спине. Доминик обнимает её в ответ и думает: как же ей всё-таки повезло.