Акааши любит Бокуто той ужасной любовью, которая больше смахивает на зависимость. Много лет дружбы, привычка быть рядом всегда и в любых случаях.

А потом Бокуто уезжает на матч в другую страну. Впервые. Акааши ломает. Куроо, как общий друг это знает, но сделать ничего не может. Кейджи плохо спит всю неделю и мало ест. К приезду Бокуто приводит себя в более менее порядочный порядок. И вроде все идет как всегда. Только Кейджи с каждым днем ни капли не легче.

Бокуто никогда не отрицал, что может быть и би, но встречался всегда с девушками. Когда на одной из попоек, сидя на балконе, Куроо выспрашивал у Котаро, встречался бы он с ним самим или Акааши, Бо честно сказал, что они ему как братья. Хотя возможность найти парня все же не исключил.

Куроо рассказал Кейджи на следующий же день. Но тому было все равно, он увяз в своей зависимости. За последние полгода заметно похудел, ушел с головой в учёбу и почти перестал спать.

И сейчас Куроо сидит рядом с другом, хмуро осматривая красные после слез глаза. Кейджи стоит на кухне, трясущимися руками помешивает кофе и ведет себя так, будто все в порядке. Будто не он кричал ночью в подушку после «радостной» вести от Бокуто. Будто не его друг детства и самая сумасшедшая в жизни привязанность нашла любовь. Любовь с осветленными на концах волосами, маленьким ростом, хрупким телосложением и именем Козуме Кенма.

— Я не знал, — первое, что произносит Куроо за все утро. — Они всем рассказали одновременно.

Тецуро и сам пребывает в шоке с прошлого вечера, когда Бокуто и Кенма в один миг выложили совместную фотографию, где хвастаются парными кольцами. Он к Козуме приехал лично. Узнал, что эти двое встречаются уже как полгода и собираются съезжаться. Порадовался, конечно, за друзей. А вот за Акааши не на шутку испугался. Не смог вызвонить и еще полночи стоял под окнами. Надеялся, что Кейджи не сделает глупость. Надеялся остановить, если тот полезет прыгать со своего пятнадцатого этажа.

Утром, когда Акааши все же включил телефон, Куроо все еще был у его дома. Первым делом он осмотрел всего Кейджи на предмет явных попыток суицида. Выдохнул облегченно, когда ничего не нашёл и встретился с удивленным взглядом синих глаз. Кейджи никогда не видел такого испуга в глазах друга. Он кивнул в сторону кухни и ушел заварить кофе.

— Угу, — звучит тихое и кажущееся почти всхлипом. — Я переведусь в институт в другом городе. Уже решил и выбрал.

Слова бьют по голове чем-то очень тяжелым и оседают в самом сердце. Куроо подскакивает на месте и встречается с уверенным, хоть и измученным взглядом.

— Подожди. Погоди, — Тецуро пытается собрать разбегающиеся мысли в одну кучу, сформулировать аргументы против этого решения, найти хоть что-то действительно важное для Кейджи, что может удержать его здесь.

И не находит.

Бокуто. Чертов их лучший друг. Единственный, из-за кого Акааши вообще поступил в этот институт. И остался в Токио вообще.

Куроо кажется, что он только сейчас по-настоящему понял всю власть, которую Котаро имеет над Кейджи. И ведь сам того не осознает.

— За неделю подготовлю все документы, — вслух рассуждает Кейджи, будто сам себя уговаривает. — Ну и квартиру еще подыскать надо.

— Куда? — импульсивное решение само приходит в голову Куроо, и ему приходится уточнить. — В какой город и институт уезжаешь?

Пьющий кофе Акааши нехотя отрывается от большой кружки и изгибает бровь в немом вопросе.

— Я с тобой поеду, — выдыхает Тецуро, внутренне для себя уже все устроивший.

Только Кейджи качает головой молча. Запрещает этим простым движением пускать свою жизнь под откос ради него. В этом ведь нет никакого смысла, так он думает.

— Акааши, — в голосе Куроо невидимая угроза и ультимативные нотки. — Я тебя одного никуда не пущу.

— Почему? — простой вопрос бьет в самое сердце навылет.

Говорить правду прямо сейчас Тецуро не хочет. Это будет похоже на попытку удержать друга первым попавшимся способом. Он не находит, что ответить. Отводит взгляд и нервно прикусывает губу.

— Ну вот видишь, — ни капли осуждения или грусти в голосе, только полное смирение.

У Куроо сердце на осколки бьется от всей этой ситуации. От убитого своими переживаниями Акааши, от его боли уже нескрываемой и внешнему виду совсем изменившемуся. От лучшего ученика на потоке, первого красавца, жизнерадостного, ко всем доброго и настоящей иконы стиля остались только воспоминания. Сейчас к Кейджи даже одногруппники не подходят что-то узнать. Одного взгляда хватает, чтобы понять, у него не все в порядке, и лучше наверно не нервировать зря. К Тецуро это не относится. Он и нервирует, и достает своим вниманием, и местами даже бесит. Но всегда остается рядом. Таскает еду и заставляет хотя бы ужинать или завтракать, всегда справляется о самочувствии и даже при простуде сидит где-нибудь в комнате рядом, кормит лекарствами.

— Не вижу, — фыркает Тецуро и импульсивно шумно ставит свою кружку на стол. — Что тебе даст вообще этот переезд?

— Покой, — даже не задумываясь отвечает Кейджи и повторяет зеркально чужое действие, не выдерживая взгляда и почти осязаемого давления. — И личную жизнь, может.

Второе добавляет потише, но Куроо слышит. Вскидывается весь до глубины души возмущенный. Он тут значит заботится, души не чает, ухаживает, любит в конце концов, а этот человек в другом городе отношения искать собрался. Не считая того, что по другу детства уже столько лет буквально с ума сходит и других к себе не подпускает.

— Какую, к чертям, личную жизнь? — понимает, что повышает голос незаслуженно, ведь Кейджи понятия не имеет о его чувствах, хоть за несколько лет мог бы уже догадаться, а не мучиться по своему Бокуто.

— Нормальную! — не выдерживает теперь Акааши. — Чтоб хоть немного порадоваться! Я же тоже заслужил. У Бокуто, вон, Кенма для счастья. У тебя этот парень-блондин. Как его? Цукишима, вроде. Вокруг все по парам. Может, и у меня так получится? Может, я его забыть так быстрее смогу? Отвыкнуть.

Куроо почти не слушает с того момента, как Кейджи упоминает Кея. Ну дружат они. Но ведь просто дружат. У него даже парень есть. Тщательно скрываемый, конечно, но Куроо точно знает.

— Причем здесь Цукки? — подозрительно щурится и встает из-за стола. — И причем здесь я?

Две секунды уходит у Акааши, чтоб осознать. Ляпнул то, чего не должен был.

Объяснять, что сердце у Кейджи достаточно большое, чтобы вместить любовь к двум близким людям, кажется ужасной идеей. Объяснять, что оно не настолько сильное, чтобы не разбиться, после новостей о чужом счастье с другими, и вовсе кошмар.

И ведь Куроо каждый раз только хуже делает своей этой заботой. Травит душу дружелюбием и желанием помочь. Душит и выворачивает все чувства наружу, не способный понять, что это чувства и к нему тоже.

— Не важно, — Кейджи снова хватается за кружку, будто она спасет его, утопающего в собственных эмоциях. — Я уже почти все подготовил.

— Нет, важно! — за одну секунду Тецуро подходит вплотную, изучающе разглядывает, вытягивает все самое тайное. — Мне важно. С чего ты вообще решил?

— Вы с ним часто видитесь и хорошо ладите, — пожимает плечами Акааши, правильно понимая вопрос. — Нетрудно было догадаться.

— А если это всего лишь твоя догадка? И если она не верна? — Куроо наступает решительно, прижимает к столешнице, ставя руки по обе стороны от Кейджи, не давая сбежать. — Что если я уже несколько лет безответно влюблен в дурака, который этого даже не замечает, увлеченный своими безответными чувствами? Что тогда? Все равно уедешь?

У Акааши крупно дрожат и совсем не слушаются руки. Он опускает взгляд и не смотрит в ждущие ответа золотые глаза. В душе предательски колет крупицей надежды, которую он топчет и рушит сам, не в состоянии быть раненым в сердце еще хоть раз.

— Хорошая попытка, Куроо, — прикусывает губу и улыбается натянуто. — Но бессмысленная.

— Я знал, что ты не поверишь, — Тецуро вцепляется в края столешницы сильнее, не давая уйти, кладет голову на худое плечо и шепчет все, что действительно чувствует. — Я понял, когда ты уже начал таять на глазах. Осознал все, но было поздно. Ты бы и тогда решил, что я просто пытаюсь тебя поддержать или что там обычно думают в таких ситуациях? И я считал, что мне будет достаточно общения вот такого. Простой заботы, дружбы. Но мне не хватает. Улыбки, смеха. Тебя живого и счастливого. Всего тебя. Я поеду куда скажешь. Просто позови.

Мысли соскакивают с одной на другую, и Куроо говорит все подряд. Все свои чувства и эмоции скидывает на шокированного Акааши. Слышит, чувствует, как быстро бьется его сердце и как он дрожит.

— Я не могу, — хрипло шепчет Кейджи, зажимая рот рукой, чтобы приглушить новые рыдания.

Он-то был уверен, что все слезы закончились еще в середине ночи, когда сотрясался уже тихими всхлипами. Но нет.

— Знаю, — продолжает Куроо. — Понимаю, что ты любишь его. Очень давно. Очень сильно. Но пожалуйста. Давай попробуем. Я уже тоже не вывожу.

Чтобы обычно позитивный и всегда полный сил Тецуро признавался в усталости или поражении перед самим собой, должно было случиться что-то действительно серьёзное.

— Если я… — Акааши запинается, прикусывает губу, чуть отодвигает Куроо, чтобы заглянуть в его глаза. — Если мы… Если попробуем и ничего не выйдет…

— Это все равно будет лучшее время в моей жизни.

Ни обвинения. Ни слова о том, как он может говорить об окончании отношений, которые дальше не начались. Ни мысли о том, чтобы обижаться на эти слова вообще.

— Я просто люблю вас обоих, — признается внезапно Кейджи, зажмуриваясь в ожидании реакции на слова.

— И меня тоже? — шокированно шепчет Тецуро, рассматривая внимательно еще более взволнованного и напряженного Акааши.

На короткий кивок не находит ничего умнее от захлестнувшего счастья, чем засмеяться. Облегченно. Устало. Почти истерично.

— Если бы я знал раньше, Акааши, — хрипит он, просмеявшись. — Если бы только знал.

— То что? — Кейджи перебивает, ждет ответа и оставляет кофе подальше, чтоб не выпустить случайно из внезапно ослабевших рук.

— Сделал бы это гораздо раньше, — шепчет Куроо в ответ и касается влажных соленых губ своими, обветренными, сухими.

Расслабляет напряженные руки, когда его обнимают, цепляются, нервно дрожа, за футболку. Решается обнять и сам, прижимает к себе ближе, как самое дорогое в мире сокровище. Сцеловывает с щек соленые дорожки и чувствует себя счастливым. По-настоящему. Впервые.

Да, все случившееся сделало больно. Да, Акааши все еще любит и Бокуто тоже. Но Куроо готов мириться с этим. Готов бороться за то, чтобы быть единственным в этом израненном сердце. Готов залечить его любым способом, который вообще возможен.

Понимает, что все было не зря, когда через год стоит у института в ожидании своего парня. Тот прощается с одногруппниками, открыто им улыбаясь, и бежит по лестнице вниз. К нему. К Куроо. Счастливый и весёлый. Рассказывает взахлёб очередную весёлую институтскую историю. Жалуется на зверского преподавателя и просит помочь с каким-то очередным зачетом. Тецуро соглашается, конечно. Не выдерживает и затаскивает в ближайший темный переулок, целуя жадно и глубоко. Акааши отвечает со страстью, кусается и улыбается в поцелуй. У Куроо от него такого колени подрагивают и сердце из груди выпрыгивает.

Они прошли ещё пока не очень долгий путь вместе, но уже смогли многое. Тецуро и не надеется, что Кейджи быстро забудет свою первую любовь, но тот искренне отдается их отношениям, хоть и общается с Бокуто и Кенмой только по сильной необходимости. Сам Акааши начал делиться своими проблемами, научился о них говорить с тем, кому доверился так внезапно и сильно. И ни разу об этом не пожалел.