Спальня княжны Марьи была самым спокойным и тихим местом в доме Болконских, даже когда во всем поместье не спали только здесь. По крайней мере, в этом была уверенна Наташа, а уж она в этой комнате провела немало времени.
Оставалась пара часов до рассвета. Заспанные служанки, вышедшие встречать их, были отпущены обратно по койкам. И княжна, и Наташа были ужасно вымотаны за минувший затянувшийся вечер. Этот бал был для них первым выходом в свет после длительного траура по Андрею.
Марьины (а по большей части, их с Наташей общие) покои освещались только блеклым оранжеватым светом уличного фонаря, стоявшего на другой стороне улицы напротив ее окна. Его света, проникающего сквозь невесомый тюль им было достаточно. Чего уж не хватало сейчас Марье, так это душевных сил, чтобы заставить слушаться дрожащие пальцы, которыми она должна была ослабить, а потом и снять Наташин корсет. Это была их негласная традиция – помогать друг другу с переодеванием.
– Мари, – хихикнула Наташа, быстро потеряв терпение, выжидая, пока княжна разберется с веревками, – ты с шампанским перебрала? – Однако стоило Ростовой оглянуться, ее улыбка улетучилась. Нервное и несколько угрюмое лицо Марьи тут же встревожило и ее. – Что с тобой? Что-то болит?
Уголок рта Марьи дернулся в печальной полуулыбке. Ее сердце действительно довольно болезненно сжималось, когда она думала о предстоящем разговоре.
– Нет, ангел мой, – она поцеловала Наташу в висок, не задумываясь, она одновременно с легкостью ослабила корсет, – ничего.
– Но я же вижу! – Упрямо возразила Наташа, уже полностью разворачиваясь к ней. – Мари…
Она обвила руками шею княжны и внимательно-внимательно посмотрела в ее глаза. Они редко скрывали что-то друг от друга: незачем было, да и невозможно, когда они чувствовали одна другую <i>так</i> хорошо – угадывали желания, мысли и нечто более тонкое, чем мысли. Это не поддавалось никаким разумным объяснениям, что бы такие разные между собой люди могли так глубоко друг друга понимать.
– Наташа, – слова давались Болконской с трудом. Словно ей нужно было напрягать не голосовые связки, а сразу каждый мускул тела, таща неподъемную ношу. – тебе нужно выйти замуж.
– Почему?
Наташа решительно не понимала, для чего бы это ее возлюбленной вдруг говорить такие вещи. На самом деле, она заметила, что с Марьей что-то не так еще когда они ехали в экипаже домой. Та словно обдумывала какую-то мучительную мысль, но тогда Наташа списала все на усталость.
– Тебе уже двадцать четыре, дальше тянуть…
– Мари! – Перебила Наташа. – Скажи мне, замуж выходят за того, кого любят?
– При чем тут это?
– Ответь, пожалуйста, – требовательно настаивала Ростова.
– Да.
– В таком случае, я никогда не выйду замуж. – Наташа была на редкость серьезна и все не отводила глаз.
Марья судорожно выдохнула. Это было именно то, чего она опасалась, все зашло слишком далеко. Дура!.. Тогда, еще месяца два назад все можно было безболезненно прекратить. Марья прекрасна различила, когда поцелуи Наташи перестали быть дружескими. Когда Ростова впервые застыла в нерешительности в дюйме от ее губ. И чем Марья только думала, когда в ответ притянула ее за талию к себе? не как прежде, нет, гораздо бережнее, своим жестом давая безапелляционное согласие на безмолвный вопрос Наташи.
– Ты не можешь загубить свою жизнь из-за меня. – Нет. Теперь все точно нужно было оборвать, она не имела права лишать Наташу нормального будущего. Где же это слыхано! Самая завидная невеста Петербурга прозябает и тратит свою молодость не пойми как.
В том, что именно Наташа была той самой невестой, у Марьи не было сомнений. Особенно ярко Болконская поняла это на сегодняшнем балу. Какой-то офицер закружил ее ангела в вальсе, Марья была не в силах отвести глаз. Тонкая, изящная Наташа двигалась совершенно невесомо, но в то же время так ловко, так энергично, словно по залу двигалась сама жизнь. Глаза Наташи азартно блестели, с ее губ не сходила улыбка, она что-то говорила своему кавалеру и вдруг… Вдруг она оглянулась на Марью, безошибочно определив, где та стояла в этом огромном помещении, полном людей. Наташа посмотрела на нее, и ее лицо озарилось истинным счастьем.
Тогда-то нечто и колыхнулось в груди княжны. Прекрасна. Ее ангел, Наташа, она была прекрасна. И она заслуживала себе такую же блестящую партию, богатого и благородного мужа. Марья слишком любила ее, что бы собственноручно разрушить это светлое будущее.
– Я загублю свою жизнь рядом с нелюбимым мужем! – Воскликнула Наташа в отчаянии.
– Ты найдешь того, которого полюбишь, в городе множество достойных молодых людей.
– Но это просто смешно, – Наташа чувствовала, что вот-вот расплачется. Отчего Мари не понимала таких простых вещей? Зачем она говорит все это? Наташа схватила ее за руки. – Я люблю тебя, Маша. Или ты меня разлюбила?
Марья молчала. Сказать ей, что любит, по-прежнему любит больше, чем кого-либо еще, означало свести на нет все, что было сказано до этого. Но ведь и солгать, глядя ей в глаза, было невозможно.
Наташа вздохнула. Неужели Марья и правда думает, что ей не захочется провести с ней остаток дней? В искренность каждого признания Наташи княжна верила, Ростова это прекрасно видела, да и сейчас подталкивать ее на расставание Марье было больно, а раз чувства ее были подлинные и взаимные, что же было не так?
У Наташи была догадка на этот счёт. Несмотря на то, что общаться они начали никак не больше полугода назад, они знали о прошлом друг друга все, что только смогли припомнить и рассказать. И даже из самых теплых описаний Марьи, Наташа понимала, что старший Болконский был страшный деспот. Отсюда и брала свои корни излишняя скромность, временами доходящая до робости, присущая Марье. Та с детства едва ли могла услышать пару ласковых слов от отца, а первая и единственная попытка женитьбы закончилась тем, что благороднейший Анатоль предпочел ей, княжне с богатым приданным, француженку, жившую в их доме на сомнительных околодружеских правах. Какой кроме этого был жизненный опыт у Марьи, проведшей большую часть своей жизни запертой в четырех стенах?
– Мари, – Наташа стиснула ее руки в своих, – кто был рядом со мной, когда Андрея не стало, и весь мир катился в пропасть? – Княжна в недоумении посмотрела на нее. – Кто?
– Я, но…
– Ты. А кто был сломлен не меньше моего, но смог указать мне, путь к дальнейшей жизни?
– Я. – Марья понимала к чему ведёт этот допрос, но возразить Наташе не было никакой возможности.
– Ты важна для меня, Мари, и если ты не веришь себе, то поверь моим словам.
У них редко бывали подобные объяснения, чаще вскользь говорили друг другу затертое «я люблю тебя», а в остальном им, казалось, что слова не так уж и нужны: хватало постоянной заботы друг о друге, прикосновений и даже простого присутствия.
Но оказалось, что и без слов никуда. Наташа, наконец, увидела в глазах Марьи проблеск чего-то нового. Та, казалось, начала сомневаться в своих гнетущих мыслях. И этой минутой колебания Ростова не могла не воспользоваться. Она быстро притянула к себе Марью и крепко обняла ее. Некоторое время они стояли так, вслушиваясь в дыхание и сердцебиение друг друга.
– Пообещай, что не отдашь меня никакому жениху. – Прошептала Наташа.
– Я буду рядом, милая. – Ответила Марья. Это было не совсем то, что Наташа попросила ее сказать, но это смахивало на согласие, так что на сегодня было вполне достаточно.
Наташа разомкнула объятия и невесомо поцеловала княжну в губы. Отстранившись, она увидела, что глаза Марьи блестели от подступавших слез. <i>Вот теперь</i> она начинала верить. А слом старых убеждений (пусть даже они сменяются на что-то гораздо, гораздо лучшее) это всегда немного больно. И Наташа чувствовала исцеляющую боль Марьи, теперь между ними не было недомолвок.
– Пойдем спать, Мари, ладно?