Огонёк свечи дрогнул, дернулся в сторону, уходя от дуновения тяжёлых, давящих отдающих гулом восстания, призрачных шагов.

      Один раз, потом ещё и ещё.

      — Они здесь, — отзывающийся холодом в груди рокот; Петрус неподвижен, фигурой, окружённого низменным пламенем стража, опирается у проёма широкой двери.

      — Ещё нет, — Де Курсийон более оптимистичен: спокоен даже в винном погребе, рядом с поражённым проклятием острова наместником и с гремящим сталью переворотом над головой.

      Без эмиссара под учительским крылом.

      — Вы слишком в нём уверены, — едва ли упрёк.

      — И вы — иначе, не стали бы просить его о помощи, — метко, минуя лисьи клыки и вонзаясь в незащищённый седой бок.

      — Пожалуй, мне следует убедится, — непризнание поражения, мех оборачивается колкими иглами, и священник отступает под внимательным взглядом.

      — Будьте осторожны, Отец, — ровное напутствие.

      — Благодарю, профессор, — невесомый кивок.

      — Не стоит, — не то колкость, не то придворный инстинкт достигает только спины, теряется в потрескивающей вспышке магии.

      Петрус скользит, поразительно тихо для человека его возраста и веса резной кирасы на плечах, переступает шажками охотника.

      В тишине, оставив молитвы просветлённому в глубине разума.

      Предостерегающий ком магии разбился о бочку, осыпав быстро меркнувшими искрами обломки ящиков, светом зацепив перчатку мертвеца — погоня оборвалась здесь.

      Ничего.

      В напряжённой тишине приближающиеся шаги за спиной становятся различимыми только тогда, когда они остановились — совсем рядом.

      — Возвращайтесь, — не касается, просит.

      — Вы оставили юного наместника? — магия не угасает, пульсирует холодным светом, вьётся у запястий.

      — Ему нужна защита — там, — указание.

      — Полагаете, — священник ёжится, незаметно под инеем доспехов.

      — Не следует подвергать себя излишней опасности — сейчас время молодых волков, — ещё один шаг, и ладонь профессора опустилась на плечо, учтиво далеко от высокого воротника.

      — Верно, — скованность.

      — Чувство вины не должно вести вас, — до обиды вежливое напоминание.

      — Наместник — наместник ждёт, — непоколебимо с хлыстом указания; Де Курсийон не спорит, но чуть хмурится, проговаривая только глазами.

      — Пора, — отступив, подсказывает.

      Петрус не следует, выжидает мгновение, позволяя прикосновению непозволительно задержаться. Не рукопожатие — не объятие, но от этого украденного жеста становится легче, как-то по-детски уверено в эмиссаре.

      Собственные сомнения больше не кажутся весомыми, убедительными.

      Сейчас всё — в других руках.

      Где-то в своём углу у ящика-одра громко закашлял, поражённый проклятием острова, наместник.