Плисецкую трясет, жутко трясет. У нее сейчас короткая в юниорском Гран При, а руки дрожат как у наркомана, пока по ним будто выбивают татуировку. А вместо красивого рисунка — слова из песни, вроде как японской. Но они на английском.

Яков пытается что-то втолковать, пока девчонка замазывает слова (у её костюма слишком короткие рукава). У нее в голове после сначала был взрыв сверхновой, а сейчас — пустота с одной-единственной мыслью. «Пизда рулям», — набатом раздается в этой тьме, создавая головную боль.

Юлька откатывает под Мельницу так, как не катала прежде, въебывая туда все, что чувствует и думает о своем нерадивом соулмейте, решившем появиться именно сейчас. Ныне она здесь и рассказчик, и королева, и все, кто только могут существовать. Победа чуть не срывается, когда она заваливает один из прыжков, но компенсирует это чувствами и актерской составляющей.

А потом она знакомится с Никифоровым…

Выслушивать возмущения Якова было ужасно, но все, чего хотелось сейчас девчонке, — забыться нахер в музыке и под теплым одеялом. Ее до сих пор будто бросает с мыса, какого-то внутреннего обрыва вниз, в ледянящую воду. Но это не неожиданные чувства, нет. Это животный ужас, потому что ей, черт вас всех раздери, нет и четырнадцати.

Виктор врывается резко, смехом пробираясь под ту толщу воды, в которую ее заботливо окунает сознание. Надежды на ебучее хорошее будущее уже не было. Были лишь ужас и понимание, что спеть рядом с кем-то еще она не сможет. Только одиночество, одиночество и еще раз одиночество.

Щедрое обещание не вызывает особого доверия, но ведь это же ее к у м и р. Только через пару-тройку лет уже молодая девушка сплюнет на мокрый асфальт, так же щедро покрывая малолетнюю себя матом и возвращаясь домой, где опять ругань Фельцмана, волнение дедушки и любимый кот.

Ей пятнадцать, у нее проблемы с доверием и странный соулмейт​. И она ненавидит Виктора Никифорова.

Ей тринадцать или около того, у нее проблемы с общением со сверстниками и слова на руке, которые чуть не сорвали ей соревнования.