Он неловко топтался у башни, переминаясь с ноги на ногу. Белые ночи уже заканчивались, а учитывая, что утром снова пойдёт дождь, было достаточно темно. Рядом с Игорем был неисправный фонарь, который моргал и гас. И с ним рядом веселее было ждать. Игорь считал, сколько раз он моргнул, и гадал, сколько моргнëт в следующий раз. Слабый ночной ветер пробирался под кожанку, разгоняя мурашки по позвоночнику.

Сергей вышел к нему, и Игорь весь подобрался. В огромной кофте, в ночи Сергей казался маленьким и беззащитным, как те мальчики на страшных видео. Только он оказался достаточно близко, Игорь протянул руку.

– Долго ждёте? – поинтересовался Сергей и пожал протянутую ладонь.

– Минут десять, – ответил Игорь.

– Простите, задержался. Работа. Мы...идëм? Далеко?

Игорь приставил ладонь ко лбу и всмотрелся вдаль, где мелькали расплывчатые ночные огни.

– Не очень, но прогуляться придëтся. Смотрите не попадите в какую-нибудь лужу.

Шли они какое-то время молча. В ночи молчание казалось не таким гнетущим, и нарушать его даже не хотелось. Оба, кажется, наслаждались этим спокойствием, которое дарила им ночь, потому что оба знали, как редки такие случаи. И их нужно ловить, раскрыв ладони, и прижимать к груди, согревая.

Игорь первым нарушил молчание.

– Как дела на работе?

– Всë нормально, – Игорь знал, что Сергей врëт, но не думал добиваться правды. Они не друзья для настоящих переживаний, – А у вас? Как проходит расследование?

Игорь повëл плечом.

– Стараюсь как можно скорее со всем разобраться.

– Вы работаете один?

– Да.

Сергей удивлённо вскинул рыжие брови, и Игорь отметил, как забавно он выглядит.

– Это же наверняка сложно.

– Справляюсь. Зато никто не мешает.

Не «справляюсь», а «стараюсь справляться». Игорь предпочëл игнорировать разницу. Сложно признаваться в слабости даже самому себе, что уж не говоря о том, чтобы признаться кому-то другому. Игорь упорным трудом на протяжении многих лет создавал себе образ сильного титана, которому всë нипочём, и он должен держать этот образ, как Атлант держит небесный свод.

Они дошли до малоосвещëнного района из старых панелек. Компанию здесь составляли не люди, а тощие, грязные и никому не нужные псы, крутившиеся возле ларька с вкусным запахом горячей еды и горящей вывеской «Шава 24». Туда Игорь и направился. За прилавком стоял тучный нерусский мужчина, обтирая жирные руки о заляпанный фартук. Завидев Грома, он разулыбался.

– Какие люди! Давно тебя не видел, дорогой! – с акцентом обрадовался он, – Чего не заходил? Чай, работа?

– Она самая. Можно две средних с курицей? – Игорь уже начал вытаскивать деньги за две шавермы, но мужчина его остановил.

– По цене одной тебе как постоянному клиенту, дорогой, – засмеялся он и забрал лишь двести рублей из вытянутых четырехсот.

Игорь остался ждать у ларька, наблюдая, как Сергея с интересом обнюхивает одна из собак. Даже отсюда он чувствовал страх своего спутника, и собака, видимо, тоже, потому что вмиг оскалилась и зарычала.

– Вы не бойтесь, – крикнул он Разумовскому, – Она не меньше вашего боится. Идите сюда, – он махнул рукой в свою сторону, и Разумовский с радостью принял его приглашение, приближаясь быстрыми шагами.

Горячую шаверму Разумовский принимал неуверенно, будто бы даже брезгливо, и Игорь не мог не подумать про себя «белоручка», пока наблюдал за этим. Наконец Сергей обхватил еду покрепче и откусил.

– Нормально? – поинтересовался Игорь. Разумовский кивнул, – Ну и хорошо. Вы это, извините всë же, что ночью вас выдернул, – промямлил он, когда они уже неспеша отдалялись от ларька.

– Я всë равно не спал, – отозвался спутник, – Хотя я удивился вашему звонку. Ничего не случилось?

Ничего-то, как раз, и не случилось. Совсем ничего. Игоря это осознание ущипнуло.

– Всë нормально, – повторил он, – Просто захотелось прогуляться, а одному было скучно. Почему-то подумал, что могу вам позвонить. Не прогадал.

Разумовский кивнул и откусил от шавермы большой кусок.

– Нравится?

– Очень, – с набитым ртом сказал Сергей, поднося белые тонкие пальцы к губам, чтобы капающий соус не запачкал одежду, – Я так давно не ел шаверму...последний раз, наверное, где-то на третьем курсе.

– Выходит, напомнил вам о студенческих годах? – усмехнулся Игорь.

– Выходит, так.

– Скучали по ним когда-нибудь?

Сергей пожал плечами.

– Немного. Тогда всë казалось проще. Дни были более беззаботными. А вы?

– Не думаю. Я был глупым и чрезмерно самоуверенным.

– Разве самоуверенность — это плохо?

– Нет, но в человеке всего должно быть в меру. Иначе он становится либо доверчивым мягкотелым фриком, либо жестоким отбросом. Без баланса никуда.

– А что, по-вашему, лучше?

Игорь тоже откусил большой кусок.

– Быть собакой. У них всë гораздо проще.

Сергей прикрыл рот ладонью, а плечи его дëрнулись от смешка.

– Или птицей. Они свободные.

– А ещë их легко застрелить.

– Но собаку тоже легко застрелить!

– Собак больше уважают. Никому не хочется испытать хватку острых клыков на своей коже.

– А ещë никому не хочется, чтобы на их голове оказался птичий помëт, – настаивал Сергей, медленно поглощая шаверму. Игорь поправил кепку, задумываясь.

– Птицепëс тогда будет слишком опасным животным. Надеюсь, учëные не решат скрестить голубя с овчаркой.

Они шли вдоль тëмных улиц, впитывая ночной воздух под кожу. Шаверма была с удовольствием съедена, бумажные упаковки выброшены в мусорку. Время к тому времени перевалило за два часа. Звëзды мелькали то тут, то там, подмигивая редким людям. Игорь не хотел идти домой. УР, пусть и была родной, защищающей и хранящей покой, сейчас казалась узкой, маленькой и жаркой. Жаркой до того, что находиться там было сложно. А улица дарила простор и приятную, щекочущую прохладу, которая проникала в воспалëнный от ночных кошмаров мозг. Он чувствовал себя так, будто отходил от кислородного голодания.

– Спать ещë не хотите? – поинтересовался он, вспоминая, во сколько выдернул Разумовского из дома. Они встретились взглядом. Игорь отметил, что у него очень красивые глаза. Светлые, добрые и крайне грустные.

– Нет. А вы? – спросил в ответ Разумовский.

– Нет. А на крышах вы тоже в последний раз сидели в студенческие годы?

Сергей усмехнулся.

– Кажется, да, – он поднял голову, разглядывая крыши старых домов, мимо которых они шли.

– А посидеть хотите?

– Хочу.

– Тогда вперëд, – Игорь поманил рукой за собой, сворачивая влево. Шли они не долго. Оказались перед старой панелькой без домофона. Вошли в пахнущий сыростью и собачьей мочой подъезд и стали подниматься по лестнице. Шаги рикошетили от стен, были шумными и чëткими, будто марш. Наконец они добрались до последнего этажа, где Игорь отбросил ведущий наверх люк и ловко взобрался на пустующую плоскую крышу. Он стал на колени и протянул Сергею руку. Тот крепко схватился за его ладонь, подтянутся и с тихим кряхтением взобрался следом.

Небо будто бы стало ближе. Протянешь руку — и ухватишься за его кусочек. Игорь часто пытался сделать это, когда ребёнком качался на качелях. И когда отец брал его на руки. И когда он забрался на стремянку на даче у Прокопенко...Игорь часто пытался дотянуться до неба. Оно манило его, поражало и восхищало. И когда отец, смеясь, сказал, что небо очень-очень далеко, Игорь расстроился.

– Вы часто здесь бываете? – выдернул из воспоминаний голос Сергея.

– Да, частенько, – Игорь сложил руки на солнечном сплетении и растянулся на кровле.

– Один?

– Один.

Сергей лëг рядом.

– У вас что же, совсем никого нет?

– Почему? Я есть, – ответил Игорь, – Сам себе лучший друг, сам себе семья. И одному замечательно. Или думаете, так быть не должно?

– Я вам на судья, – отозвался Сергей и вытянул руку, начиная водить по воздуху узоры, будто кистью разукрашивал полотно, – Вам хорошо, и это главное. Судить, не зная человека достаточно — дурное дело.

– Классно, что вы так думаете.

– Я просто знаю, каково это — когда тебя судят, не зная о тебе ничего. Я живу с этим почти всë время, что себя помню. Тоскливое зрелище, знаете ли.

– Знаю.

Сергей словно очерчивал что-то в воздухе.

– В этом, кстати, ваша работа: судить и подозревать. Вы ведь арестовываете людей, которые выглядят как преступники из фильмов или книг, – продолжал говорить он, – И не обращаете внимания на тех, кто одевается с иголочки и говорит монологами Чацкого.

– Господь, Сергей, еще слово об этом, и я начну копать под вас. Вы меня напрягаете.

Они снова встретились взглядами, и Сергей рассмеялся.

– Я чист, не переживайте. Не терплю преступлений.

– Боитесь?

– Нет, просто грустно осознавать, что человек эволюционировал более ста тысяч лет, изобрëл науку и искусство, собственными руками построил египетские пирамиды, а по сей день сходит с ума и совершает преступления, откатываясь обратно, к обезьяне с маленьким мозгом.

– У человека природа такая.

– Совершать преступления?

– Нет, с ума сходить, – Игорь вздохнул, – Поэтому собакой быть лучше.

– Птицей, – вновь стал спорить Сергей.

– Мы это уже обсуждали. В любом случае ни те, ни другие не батрачат на государство за копейки и не платят налоги.

Сергей снова засмеялся.

– Может, перейдëм на «ты»? – предложил он через пару минут, – Думаю, для этого мы достаточно познакомились.

– Но мы ещë не пили на брудершафт.

– Но и на кота вы мало похожи¹,– заметил Сергей.

– Ладно, давайте. Правда ведь.

Игорь чувствовал себя глупо оттого, как много болтал. С каждым новым глотком кислорода казалось, что и потребность в разговорах возрастала. Он наконец не думал об ужасе, что творится в детском лагере, не думал о, казалось, вездесущей работе. Всеми фибрами души и тела ловил он момент, впитывал и запоминал...

И рыжий чëрт всë испортил.

– Моя помощь в том деле с детьми ещë нужна?

Игорь страдальчески выдохнул.

– Нет. Не нужна.

– Хотя бы всë сдвинулось с мëртвой точки?

– Я же отвечал.

– Ты соврал.

Раскусил ведь. Игорь глянул на него на пару секунд.

– Ладно. Нихрена не сдвинулось. Этот подонок хитрее, чем я думал, и вычислить его сложно. Я занят этим дни напролëт, но кажется, что все бессмысленно.

Сергей перевернулся на живот и заговорил.

– Он точно должен в чëм-то себя выдать.

– Должен-то он должен, но я не собираюсь ждать этого. Пока жду, неизвестно, сколько ещë детей пострадает. Сколько получат травмы, а сколько лишатся жизней.

– Да, преступления с детьми — ужасны.

– Более чем. Вы уж как отец поймëте.

– После мыслей об ужасах нашего мира мне хочется запереть дочь в башне, как Рапунцель, – признался он.

– Как еë зовут? – вдруг спросил Игорь.

– Люба. Любочка, – Сергей произнëс еë имя с такой нежностью, что Игорь, не питающий к детям тëплых чувств, улыбнулся.

Он положил руки под голову.

– Редкое имя, – заметил он, – Любовь...

– Зато говорящее. И ей подходит. Она девочка дружелюбная и открытая...

Игорь чувствовал, как Сергей хочет сказать «пока не разочаровалась в людях», но удерживает язык за зубами. Но мысленно Игорь с ним всë же согласился.

Они болтали ещë долго. Темы прыгали между ними, как мяч-попрыгунчик, и они по очереди ловили его, а потом бросали. Игорь чувствовал, что наболтался на месяцы вперëд. И впервые, кажется, времяпровождение с малознакомым человеком доставило ему столько удовольствия. Сергей был спокойным и умным, оттого интересным, и совсем не выглядел, как зажравшийся богатенький сопляк. Игорь таких различал уже по взгляду. А небесно-голубые, что смотрели на него ночью на крыше, отличались. Они были чистыми.

Было уже полпятого, когда они разошлись. А разошлись лишь потому, что боялись заснуть прямо на крыше. Игорь проводил нового хорошего знакомого до башни, где распрощались они уже более уверенным рукопожатием, и пошëл домой, петляя между бродячими животными. Впервые за долгое время его ничего не беспокоило.