Чондэ несмело улыбается, видя Сехуна на их общей кухне. Омега в безразмерной рубашке и домашних шортах, такой милый и взъерошенный, что хочется обнять, уткнуться носом в висок и так стоять несколько минут — чтобы потом наверняка перейти к чему-то более интересному, чем готовка — но альфа себя останавливает. Нельзя.

Сначала Сехун должен вспомнить.

— Доброе утро, Чондэ, — неловко улыбается Сехун, — Скоро будет готово, подождешь?

Конечно, Чондэ ждёт. А потом с аппетитом ест яичницу и давится несладким чаем — он привык пить с сахаром, но омега об этом забыл и продолжил забывать, а сказать… Сехун всегда чувствовал себя виноватым, когда чего-то не помнил. Смотрел в пол и почти плакал, уверял, что скоро вспомнит и извинялся. Нет, какой-то сахар этого не стоит.

Сехун потерял память несколько месяцев назад. Автокатастрофа. Врачи разводили руками, Чондэ их заламывал, а Сехун будто вернулся в прошлое — на пять лет назад, когда он только-только поступил в институт и надеялся, что сможет сбежать из дома, где его периодически бил пьющий отец.

Они просто оказались в разных мирах — Чондэ жил уже там, где Сехун закончил университет, являлся его мужем и как раз перед катастрофой предложил завести ребенка, а Сехун ещё просыпался с мыслями о зачётах и вжимал голову в плечи каждый раз, когда Ким незаметно для него заходил в комнату или хоть немного повышал голос (и даже громко смеялся). И Сехун был пострадавшей стороной — поэтому альфа перешёл спать на диван в гостиной, спрятал кольца, чтобы глаза не мозолили, и предложил просто жить вместе без каких-либо обязательств — потому что принуждать омегу, который его узнавал как «шапочного знакомого давнего друга» к чему-либо — плохая идея.

Омега был благодарен. Он старался, как мог — убирал в квартире, готовил Чондэ есть, даже предлагал себя — и если за первые два пункта альфа неизменно его хвалил и был благодарен, то на третий же Ким горько усмехался и прикрывал обнажённого и зажмурившегося Сехуна одеялом. Потому что знал, что это не от любви, а от благодарности скорее — или чувства долга. Или какой угодно ерунды, которую младший вбил себе в голову. Но точно не от любви и не от желания.

Сехун уютный такой, и улыбается как солнышко. Боится выходить на улицу один и даже держит за руку в толпе, боясь потеряться.

Сехун готовит завтраки и ужины, печёт пироги с шоколадом и прячет глаза, когда натыкается на что-либо, напоминающее ему о старой жизни.

Сехун любит смотреть в окно на облака, забавно задирает вверх голову, и рука Чондэ будто сама тянется, чтобы погладить черные шелковистые волосы. Но омега дёргается под его рукой, и Чен больше так не делает.

Сехун проводит течку один, хныча и цепляясь пальцами за матрац. Чондэ позорно сбегает из квартиры на целые сутки, чтобы не натворить дел — вед сейчас что угодно может повлиять на омегу, а врачи чётко сказали: не волновать, не шокировать, ждать, пока вспомнит. Поэтому Чондэ ждёт — торчит на работе, ночует там же на диване и старается не вспоминать о изгибах тонкой фигурки на влажных простынях.

На свой день рождения (который они не праздновали, ведь Сехун забыл — вернее, не знал, а альфа не хотел напоминать) перед сном Чондэ загадывает, чтобы утром дверь приоткрылась, и в комнату на цыпочках зашёл его Сехунни, поцеловал его в нос и шепотом назвал его «Чен-Чен». Ведь это значило бы, что он вспомнил.

Утром дверь скрипит.