Форт насквозь пропитан казематной сыростью и едкой вонью щелока, которым безуспешно пытаются вытравить с плит годами въедавшуюся в стыки кровь – на верхних этажах, безусловно, царит некое подобие приличий и даже вьются по коридорам, словно по королевским галереям, потрепанные ковры, но доносящийся из вентиляционных шахт воздух никогда не дает забыть, где ты находишься.
Логэйн не любит бывать в денеримской тюрьме – и, хвала Создателю, обычно здешние дела не требуют его присутствия, последний раз под каменные своды полководец ступал еще до Остагара, когда по городу прокатилась волна пересудов о хищениях с армейских складов.
Голову недобросовестного интенданта, возомнившего о себе слишком много, давно сняли, хотя Логэйн готов поклясться, что узнает во дворе копье, на котором она догнивала.
Стражники спешат расступиться, рядом шагает, заискивающе пытаясь поймать взгляд полководца, капитан охраны – хотя бы не лезет с расспросами и не лебезит, уже хорошо, - и Логэйн как никогда остро за последние пару лет ощущает желание побыстрее закончить с делами и вернуться домой, к каминному теплу и, быть может, подвальным запасам замка.
Скрипят колени – подумать только, - и от холода бросает в озноб. Старый он уже для подобных разборок, будь проблема хоть каплей проще, послал бы да ту же Коутрен и не стал бы искушать судьбу лишней вылазкой.
Но беда была в том, что даже рапорту Коутрен он не верит; пусть твердили о том же солдатские глотки и робко лепечущие слуги – остолопы из стражи вполне могли упустить что-то важное, а к остроухим приблудам Логэйн не прислушался бы, наберись их голосов на целую деревню.
Не мог Страж сдаться добровольно. Просто не мог – твердит себе, упрямо поджимая губы, Логэйн, и от тяжелого его взгляда разбегаются даже привычные к местным ужасам надсмотрщики. В столь важном вопросе стоит разобраться самому, хотя видит Создатель, Стражу лучше было принять бой, подохнуть на ступенях дворца и больше не доставлять Мак-Тиру проблем.
***
- В какую игру ты играешь, Страж? – подходя к решетке, спрашивает Логэйн, сухо и требовательно – словно в ответ ждет стойку на вытяжку и обстоятельный отчет по полной форме. Тем сильнее раздражает… Нет, откровенно бесит, что остроухий позволяет себе не торопиться – он медленно поднимается, хрустит затекшей шеей, поворачивает лицо к вошедшим. Освещения не хватает, факелы и принесенные стражей лампы своим сиянием дотягиваются едва ли до стоп эльфа, отчерк тени приходится на колени, словно рассекая пленника пополам – ниже кожа золотится в отблесках, выше – матово сереет в полумраке.
Из дальнего угла подрывается, словно взведенный арбалетный механизм, Алистер, и у него почти получается попасть костяшками по лицу Логэйна – прутья стоят достаточно редко, чтобы можно было просунуть руку.
Мак-Тир остается недвижим, только поджимает еще больше (куда уж) губы, гвардеец пяткой копья бьет наглеца под дых. Алистер хрипит, давится слюной и оседает на колени, потом валится на бок, съеживаясь в крохотный комок дрожащей плоти.
Дальше копье не дотягивается – остается нацеленным сквозь прутья угрозой и напоминанием, как не стоит вести себя с высокопоставленными гостями.
Логэйн кивает поощрительно – не выблядку Мэрика был задан вопрос, - и переводит взгляд на эльфа, смотрит из-под бровей неуютно, изучающе, без запинки читает шрамы, словно книгу. Разбирается в этом воин хорошо, ему не трудно различать, чем нанесли раны и как исцелили – запоминает, что большую часть старых отметин не долечили травами, а свежие явно пользовали магией: должно быть, подсобила пропавшая из Башни ведьма. Не ускользает от него и как дергается остроухий, как сжимаются мозолистые от тетивы пальцы – Cтраж на удивление ровно держит спину для такой встречи, но вздувшиеся на висках вены и болезненная складка у губ с лихвой выдают, как тяжело ему наблюдать Алистера скорченным на полу.
Логэйн и сам не знает, приносит ли ему хоть какую-то радость умение видеть слишком многое: оно приходило неизбежно с годами склок, распрей и стычек вокруг трона, и даже если бы он хотел лишнего о Страже не знать - не смог бы.
- Я не понимаю, о какой игре речь, Логэйн, - наконец, отвечает пленник – должно быть, тоже пытался что-то увидеть, впрочем, бесполезно. Даже без привычных, давно ставших второй кожей лат Мак-Тир остается стальным внешне, застывшее лицо не выдает ничего, а глаза… По глазам читают только маги и шарлатаны на ярмарках, да еще, должно быть, сумасшедшие девицы из посредственных романчиков, которыми безмерно увлекается современная молодежь.
Гвардеец шипит, что к тейрну Гварена, полководцу всех сил Ферелдена и герою войны с орлесианцами какой-то долийский выродок мог бы проявить чуть больше уважения. Логэйну не интересно – от того, что стоящий за решеткой Страж склонится в этикетном полупоклоне и прибавит к его имени пару титулов, не изменится ровным счетом ничего; он отмахивается от помощи спутника, даже делает шаг к камере – теперь Алистер точно его достал бы… Если бы смог для начала подняться с пола.
- Об игре в твое благородство, - губы сами кривятся, будто он сплевывает горькую косточку, - и безусловно добровольную сдачу. Что ты задумал? Считаешь, твой широкий жест оценят на Собрании земель?
Эльф чуть щурится – кто-то из охраны метнулся за дополнительными факелами, должно быть, после полутьмы казематов и красное пламя кажется ярким, - неловко трет щиколотку босой ступней.
- Жестами разбрасываются шемлен, - говорит он, едва разлепляя сухие, с запекшимися трещинками губы, и обхватывает себя руками, закрывая тянущийся по груди шрам зазубренного гарлочьего клинка. Хмурится недоумевающе – почти виновато, словно пытается припомнить и не знает, за что зацепиться, и с тем во вздернутом подбородке таится недоломаная эльфийская гордость. Логэйн готов аплодировать и бросать под ноги остроухому шуту всю мелочь из карманов: с таким умением изобразить невинную овечку посреди волчьей своры Страж в среде аристократов продвинулся бы далеко, даже не напрягаясь особо. Скорчил бы невинную гримасу и получил на блюдечке все блага, в рукаве припрятав клинок или яд.
Лжец – вот кто стоит за решеткой, напоминает себе Логэйн, - двуличная дикая тварь, сладостью речей задурманившая разум Кайлана на пару с Дунканом, пусть его кости глодают веками порождения тьмы.
- Кажется, ты забыл, что со мной была королева. Она могла пострадать в драке.
- А ты, безусловно, всеми силами стремился этого не допустить, - тянет Мак-Тир почти восхищенно. Столь наглое вранье практически выбивает его из колеи – зря он приехал, стоило догадаться, что без пары пыточных игл под ногтями лесной ублюдок ему и слова правдивого не скажет. – Поэтому, наверное, и пытался выкрасть мою дочь?!
- Она просила о помощи, - возражает остроухий и впивается пальцами в плечи до побелевших следов ногтей. – Боялась за свою жизнь в лапах Хоу. Не вижу причин ей не верить, учитывая, что в поместье твой подпевала пытал Стража и наследников эрлов.
- Обвиняешь? – Логэйн не может сдержать смешка, этот фарс начинает ему надоедать. Забавная лесная зверушка судит о людских традициях гостеприимства и смеет при этом намекать. Риордан вне закона так же, как и остроухий, как и Алистер, Хоу мог сделать из него прикроватный коврик или попросту казнить без суда и следствия – и поступил бы правильно, давно пора выжечь заразу Ордена с ферелденских земель. - Не равняй королеву и приговоренных преступников. Изменникам государства нигде не будет пощады, в то время как королеву везде ждет радушный прием. Еще раз, какую игру ты ведешь? Чем заняты твои подельники, пока ты мне тут зубы заговариваешь?
Эльф смотрит… Устало. В полутьме зрачок расширен до предела, от радужки остается узкий голубой ободок – столь невинного небесного оттенка, что будь вместо Логэйна здесь верящий в баллады и поэмы придурок, способный бросить все государство ради привидевшейся ему красоты, не устоял бы.
Страж опускает руки, медленно выдыхает, все тревожнее косится на товарища – Алистер очухался, матерится под нос, пока пытается усесться на полу и совладать с конечностями. Дрожит – наверное, от холода, - и внимательно приглядываясь к этой дрожи, Мак-Тир почти весело думает, что долийцу все же крайне неловко стоять почти нагим перед своим врагом, без защиты доспеха или хотя бы ткани. Будто лен или шерсть имеют способность скрывать ложь от пронзительных взглядов, ха! Пусть уж будет, как на ладони, со всей своей историей охот, стычек и побоищ, со спускающимся на лопатки и плечи узором валласлина и оставшимися от рук охранников синяками выше локтей.
Логэйн легко читает его внешне и, наверное, так же легко изучил бы изнутри – водись там, что читать. Эльфийские потроха от человеческих почти не отличаются, что ж, а различия он еще успеет разглядеть подробно: в форте водятся настоящие специалисты, не маньяки на всю голову, а профи, подходящие к работе с умом и многолетним опытом.
- Я говорю правду, - гнет Страж и ищет ответно взгляд собеседника. - Не было нужды убивать твоих людей, лишние смерти при том же исходе.
Кто-то из свиты шутит, что пред ними, должно быть, Андрасте в остроухой рабской оболочке – иначе не объяснить такой заботы. Логэйн морщится, обрывает нарастающее хихиканье сухим покашливанием – издеваться сверх меры даже над таким лжецом недостойно чести тейрна, вполне хватит предстоящих пыток и унижений, а пошлые усмешки – удел шутов.
Ему кажется, или по лицу пленника скользит тень удивления?
- А еще, - совладав с собой и словно бы пропустив мимо смех, добавляет эльф, - я хотел поговорить с тобой.
- О чем же это?
- О Море.
С Логэйна хватит. Он уже наслушался достаточно страшных сказок от Стражей – и посмотрите, к чему это привело; остроухий может сколько угодно расписывать стенания вдов и детей, но эта перспектива непонятна и далека, в отличие от угрозы гражданского раскола и новой войны с Орлеем.
- Поговорим, - скупо кивает он и разворачивается. – Когда научишься отвечать на вопросы, а не продолжать играть в героя. Даже пример Кайлана вас, видно, ничему не научил, что ж, есть другие способы.
Они уходят. На повороте коридора Мак-Тир на миг замирает, смотрит через анфиладу решеток – эльф усаживается рядом с Алистером, что-то озабоченно втолковывает, хмуря брови и потирая узор татуировки на лбу, ощупывает ребра товарища. Логэйн не уверен точно, но, кажется, он слышит ободряющий смех – мол, до свадьбы заживет, - и это выводит его из себя окончательно.
Лесной выродок успеет понять, как ошибался. Даже если его игра останется неразгаданной, тейрн не даст обвести себя вокруг пальца, внешнее благородство стража не затмит его разум.
Пленник знает слишком много, просто держать его при себе забавной птахой в клетке – глупо. Уже у ворот форта Логэйн выцепляет из толпы заплечных дел мастера, кратко отвечает на неспешные вопросы – ему нелегко усмирить желчь внутри себя и приказать пока эльфа поберечь, обойтись чем помягче, вытяжкой там или кнутом, это уже пусть палачи разбираются.
Его бы воля – болтался Страж на колесе над городскими воротами с раздробленными костьми и умирал, заживо склевываемый воронами, за все причиненные Ферелдену беды, но надо понимать, что в таком случае утративший прирученного питомца Эамон устроит на Собрании настоящий скандал, которого хотелось бы все-таки избежать.
Но это вовсе не обязательное для удачного исхода условие.
***
Поверхность стола не видна из-под стопок бумаг и пергаментов, однако они разложены в строгом порядке: никакого хаоса вокруг себя Логэйн не терпит, отхлебывает из чаши теплый взвар и вытаскивает из нужного угла сшитые вместе отчеты.
- Коутрен ко мне, - едва из-за двери показывается голова слуги, бросает он. Нужды повторять дважды нет – слышатся торопливые шаги удаляющегося посланца, - и Мак-Тир погружается в чтение. История знакома – каждая из бумажек проходила через его руки, но тогда шпионские донесения и рапорты капитанов не казались столь важными; теперь он шевелит губами, повторяя самые важные моменты и запоминая как можно больше.
Стража зовут Махариэль – он вспоминает совет в Остагаре, растерянный взгляд новобранца, его отчаянный спор с Алистером, - Айвэ Махариэль. Примерно известно, из какого он клана – по маршруту мимо Бресилиана кочует не так уж много долийцев, многие предпочитают держаться подальше от крупных городов и поближе – к горам. Превосходный по людским меркам лучник, неплохо фехтует – Логэйн отлистывает к рапорту денеримских стражей, хмыкает. С клинками его стали часто видеть около двух месяцев назад, на обратном пути из Орзаммара – видимо, натаскал тот недоделанный ворон, не справившийся с заданием.
Ни в чем нельзя на остроухих положиться – Логэйн сразу говорил Хоу, что дело не выгорит, но в конце концов махнул на эрла рукой. Теперь можно только жалеть: всплывет связь с воронами – не осудят напрямую, но при случае припомнят. Жаль, Аноре же лишние пересуды ни к чему, а ведущих к Мак-Тирам нитей и так слишком много.
Йована не успели убрать до того, как он попался Стражу. Стоило надеяться, что остроухий или сам его прикончит, или не удержит жаждущего мести Алистера, но и здесь не оправдалось… Странно, что Махариэль его пощадил и даже, если верить достаточно мутным данным редклифских шпионов, просил о помиловании малефикара. Хотел оставить свидетеля против него, Логэйна? Или в принципе симпатизирует магам, даже отступникам?
В Башне – снова шуршат под пальцами страницы, - храмовники были крайне удивлены его стремлением вытащить с этажей всех оставшихся в живых. Наверное, добивался расположения Ирвинга – зря, первый чародей в Ферелдене решает гораздо меньше, чем близкие к Церкви храмовники. Логэйн хотел бы сказать, что связь с ними даст преимущество, но сам прекрасно понимает: конфликт власти их интересует мало, максимум поддержки – информация, да и то…
Если верны бродящие по городу слухи о находке Урны – к которой опять проклятый страж приложил руку! – то вынудить Церковь поддержать истинную королеву будет почти невозможно. Чтобы демоны сожрали слишком сообразительного эльфа с потрохами, по всем фронтам прикрылся, получив поддержку от кого смог: признавать превосходящую хитрость трудно, но Логэйн не был бы собой и не дожил до первых седин, если бы не умел примиряться с обстоятельствами.
В дверь стучат - негромко, как бы обозначая: «Я здесь». Коутрен.
Тейрн дает разрешение, откладывает бумаги – не обратно вниз стопки, а под руку, - и снова тянется за отваром: мед едва смягчает травяную горечь, но с лекарем не поспоришь – нервотрепка последних месяцев и возраст делают свое дело. Бессонница, скрипящие суставы, затекающая от работы с отчетами спина… Ему бы снова в бой: несколько дней сна на жестком походном лежаке, а не дворцовых постелях, костерная похлебка и старая добрая рубка спасут вернее костоправов, но Денерим покидать никак нельзя, остается терпеть.
- Садись, командир, - он бы с радостью сказал Коутрен «девочка моя» и улыбнулся, но знает – расстроится, что ее не воспринимают серьезно, быть может, даже обидится, пусть и не покажет виду. Впору удивляться, когда стал таким сентиментальным, впрочем, Коутрен слишком давно под боком, чтобы не привязаться к ней как к названной дочери – с ее-то тяжелой судьбой. – Расскажи еще раз, как вы взяли Стража. Со всеми подробностями.
Она нервно заправляет за ухо выбившуюся из пучка прядку и садится напротив, на самый краешек и до жути прямо, словно проглотила клинок. Можно понять – волнуется, что упустила что-то важное, раз просят повторить историю, и потому, наверное, третий пересказ получается длиннее предыдущих, вместе взятых.
Но толку все равно никакого. Логэйн трет подбородок и откидывается на спинку кресла, барабанит пальцами по отчетам. Стража рассредоточилась по комнате, эльф с компанией выскочил из крыла гостевых покоев, выслушал Коутрен и, даже не потянувшись к клинкам, согласился сдаваться.
Вот так просто, хотя в рапортах счет им убитых идет на десятки.
- Хорошо, - скорее с собой соглашается тейрн и снова впивается взглядом в подчиненную. – Давай представим, что у тебя в отряде шпион Эамона и это как-то повлияло на Стража. Кому ты рассказывала про весь план, а кто знал только часть?
- Все целиком знала пятерка Савинна, - хмурится сильнее и сильнее Коутрен. – Они должны были не вступать в схватку, отрезать отряд похитителей от королевы и увести ее в безопасное место. Остальные вообще не знали, куда мы идем. И… Сэр, сведения от предателя Стражу не помогли бы, тем более… Простите, но предателя в моем отряде нет, я готова за это хоть головой отвечать!
Коутрен в этот момент прекрасна – сияют глаза, вздернут подбородок, поджаты губы. Она хороший боец, но порою наивна и слишком много доверяет – впрочем, не это сейчас важно, Логэйн улыбается кончиками губ и рассеянным жестом предлагает успокоиться, в этом вопросе он готов согласиться.
- Значит, Анору он бы не получил, допустим. А сам он, его шайка? Смог бы кто-нибудь вырваться из поместья?
- Наверное, - тянет задумчиво командир, мнет ткань штанов на колене и все-таки кивает, - да. Я взяла много людей, но ворон и Алистер хороши в драке, они могли бы задержать гвардейцев и дать Стражу выскользнуть, рвани он сразу к выходу.
- А вместе? Могли они уйти всей компанией, если бы эльф тоже сражался?
- Точно нет. Увязли бы в количестве, я отдала приказ, чтобы первой хватали чародейку, без ее поддержки мы бы числом одолели даже Стража. Мы бы потеряли многих, сэр, поэтому я и согласилась принять сдачу. Вы так нервничаете по этому поводу, думаете, нельзя было отпускать убийцу и магичку?
«Демоны возьми, конечно, да», - до зубовного скрежета хочется ляпнуть Логэйну. Упущенные, они наверняка обо всем доложили Эамону, и теперь эрл, занозой сидящий в печенке полководца, наверное, уже строит армии и готовится штурмовать форт – спасать свою ненаглядную цепную псину из Ордена, потому что без голоса и сведений Стража у Эамона, признаться, на Собрании почти нет шансов. Кто пойдет за ним? Несколько стариков? Пара молодых, восхищенных трагической гибелью Кайлана?
Все, хоть сколько-нибудь осознающие опасность, присоединятся к Мак-Тиру, правда, теперь не обойдется без склок… Он смотрит на виноватую Коутрен, на стиснутые ее пальцы и вздыхает – нет, это он уже давно разучился играть по правилам чести в этом гадюшнике, но требовать того же от чистых душ вроде командира – настоящее безумство.
- Ты все сделала правильно, захватила цель, уберегла своих людей и, главное, спасла мою дочь… По крайней мере, Страж не успел навредить ей, хвала Создателю. Есть какие-нибудь новости?
- Скорее всего, она в поместье эрла Эамона, но наверняка утверждать нельзя. Могу я идти, сэр?
- Последний вопрос. Ты заметила… Что-нибудь странное? Страж следил за кем-нибудь внимательнее? Переговаривался? Может, воспользовался артефактом?
- Нет, уверена, ничего не было. Мне показалось, он пытался прикрыть чародейку, но это не имело особого смысла… Раз они сдались, сами понимаете, - она откланялась, но у самой двери, будто почувствовав, обернулась. - Будут какие-то указания?
Логэйн задумчиво болтнул чашу – отвара осталось на донышке, надо приказать принести еще. И… Что-то надо делать с редклифской крысой.
- Усилить наблюдение за поместьем Эамона. Следить за спутниками Стража, гнома, кунари и голема не трогать, если кто-то из оставшихся появится в одиночку, постараться захватить при хороших шансах на успех. Людьми не рисковать, намеренно этим не заниматься, есть дела поважнее. А, и отправьте гонца в Вольную Марку, кажется, у Хоу там сын, пусть знает правду.
Что-то он все-таки упускает. Практически каждый раз Стража видели с разной компанией, но его предпочтения легко угадывались: магесса почти всегда была при нем, как и Алистер, несколько реже встречались ворон, темная ведьма и сбежавшая послушница. Ах, ну и пес, жаль только, мабари не умеют отвечать на нехозяйские вопросы – уж от зверюги, верной эльфу, многое удалось бы узнать.
Коутрен прощается и бесшумно притворяет за собою дверь, Логэйн почти сразу забывает о визите и снова зарывается в записи.
Какая-то немаловажная деталь – может, дело и правда в чародейке, раз это подметила командир? Вряд ли, Мак-Тир тоже защищал бы в отряде в первую очередь целителя, без него при перевесе противника даже самые ценные воины будут почти бесполезны.
Похоже, придется переговорить со Стражем еще разок… Через пару дней, скажем, когда из форта придет отчет о первой проделанной работе. Логэйн едва не стонет, представив, что снова придется спускаться по бесконечной отсыревшей лестнице, и обещает себе потребовать от тюремного начальника, чтобы Стража перевели куда-нибудь поближе к поверхности.
***
На этот раз к камерам Логэйн спускается в одиночку. Едва не закипает от раздражения – коменданту крепости стоило следить за языком, подумать только, он, полководец Ферелдена и герой стольких битв не справится с двумя упрятанными под решетку юнцами!
Разве они не удержали Стражей? Разве замки оказались недостаточно хороши? Нет, какой-то разожравшийся на казенных щах надсмотрщик собственноручно отдал пленникам ключи! Ему, пожалуй, повезло погибнуть – Мак-Тир не пощадил бы такого идиота, - но коменданту пришлось наслушаться много хорошего о своей работе, даром не обосрался и не испортил полководцу настроение окончательно.
По пути Логэйн шугает едва не сбившегося с ног эльфа-служку с громыхавшими ведрами – вода, в них плескавшаяся, была бурой от крови и грязи. Перед тейрном отмыть успели, видимо, пацана отправили затереть последние пятна перед казематами – он к ним и сворачивает, хмуро окидывает взглядом череду клеток, перед которыми навытяжку стоят с десяток охранников при полном параде.
Логэйн сплевывает в сердцах и выгоняет их взашей – пусть не тратят время, дармоеды, хоть помашутся на тренировочной площадке, а не стоят столбом, вдесятером охраняя двух избитых в мясо Стражей. Комендант точно идиот, после Собрания надо будет заняться этим вопросом и лично проверить, чтобы в Денериме на ответственных постах стояли люди чести и дела, а не трясущиеся от ужаса за потерю прикормленного места боровы.
Ходит тейрн далеко не бесшумно, но Страж слишком занят каким-то своим делом, раз вскидывается только когда полководец вплотную приближается к решетке.
Алистера приложило крепко, в скупом освещении кровоподтеки и синяки кажутся черными – он неподвижно лежит калачиком, натянув спину, словно лук, и трясется в ознобе, как только Махариэль отнимает ладони от лежащей на его коленях макушки.
Эльф, не глядя на гостя, склоняется над другом, почти лбом ко лбу, шепчет под нос наговор на переливчатом, созданном не для казематного спертого воздуха наречии – бастарду вроде легчает, перестают судорожно сжиматься пальцы, успокаивается всхлипывающее дыхание.
Вот тебе и раз, а говорили – не маг*. Логэйн подозрительно щурится, но пока не отступает и шагу – пара надсмотрщиков все же осталась караулить у входа и, если слово долийца хоть царапину на нем оставит, второй раз так легко Страж не отделается.
- Что-то не видно, что ты хочешь говорить, если сбегаешь так скоро. Не нравится тут, ожидал, что я, как и Кайлан, возиться с вами буду? – Логэйн слишком зол на охранников, коменданта и самого себя – не предусмотрел отчаянности этих двоих, а стоило бы, - и сдержать сверх того насмешку не может.
- Я ожидал, что шишки свалятся на меня как на командира, - Махариэль неотрывно следит за Алистером, одну ладонь удерживая на лбу, другую поверх шейного пульса; сосульками слипшиеся от крови и грязи волосы свисают на лицо – гостю остается наблюдать только за напрягшимися, словно в неполноценной защитной стойке, плечами. Эльф передергивает ими, словно чувствует внимание, и тихо добавляет. – Ты отказался говорить, а Мор все ближе. Надо думать, хотя бы Алистера ты не отпустишь?
Логэйн хмыкает. Бастарда хорошо разукрасили – спина и бока испещрены полосами хлестких ударов, местами налились синяки, местами кожа лопнула, - но это зрелище не вызывает в тейрне ни капли жалости, в этих стенах и поместье Хоу он и не такого насмотрелся.
Эльфа палачи тронуть не успели – увиденного и услышанного хватает, чтобы за него просчитать комбинацию. Страж думал, что ему достанется чаша мук и страданий, восторженный благородством Мак-Тир его отпустит, наслушавшись параллельно баек про Мор, и все королевство, впечатлившись, со слезами падет на колени перед выблядком королевской крови. Умно, ничего не скажешь, но слушать тошно.
- Чтобы на собрании наслушавшийся вашего бреда Эамон сделал из него короля, а потом швырнул армию на борьбу с воображаемой опасностью, оставив границы беззащитными? Кайлан любил Орлей, но, знаешь ли, он не вырос при их правлении и был склонен верить добрым сказкам, а не правдивой истории.
Что-то эльфа задевает – он вскидывается, щурится на факел в скобе за спиной собеседника. Логэйн пользуется мигом слепоты и разглядывает пристально, как может: разбитые в кровь губы, синяк на приложенных об угол или бочку ребрах, рассеченную на виске кожу, бледное лицо, словно всего два дня заточения выпили из Стража даже воспоминание о солнце. Или эта его долийская магия высасывает силы?
- Ах, да, - тянет задумчиво Махариэль и тяжело сглатывает – кадык почти рвет истончившуюся кожу. – Политика… Нет, Логэйн, ты ошибаешься дважды. Мне безразличны планы Эамона, и опасность Мора не воображаемая.
- Да что ты говоришь, - цедит тейрн. Ему физически хочется позвать палача и посмотреть, как разобьется это честное внешне лицо, скажем, о плиты пола – до хриплых кровавых бульков и момента, пока у Стража не хватит сил играть роль отданной на заклание овцы. – Добавь еще, что сам Алистер добровольно откажется от власти и предпочтет бегать за этим вашим Архидемоном.
Видимо, силы эльфа не бесконечны – он только скупо кивает.
Логэйн задыхается и стискивает кулаки. Какая красивая ложь. Мир столько лет не знал отчаянных героев, а у него под замком целых два экземпляра – добровольно отрекающийся от власти рыцарь и лесной дикарь с благими намерениями. Кайлан пришел бы в восторг и потащил бы их в пиршественные залы, под бравые героические баллады делиться историями о подвигах…
Ох, что-то слишком часто он вспоминает погибшего короля, не хватало, чтобы вернулись кошмары. Это была вынужденная жертва, вынужденная! Сдохни вся армия под Остагаром, кто стоял бы сейчас на границах с Орлеем, дети, вдовы, старики?
- Положим, я даже могу тебе поверить. Долиец, лезущий в политику человеческого королевства, что может быть смешнее... – Логэйн ухмыляется зло, раняще, и не верит своим глазам – Страж почти виновато жмет плечами и улыбается кончиками губ, едва подсохшие корки трескаются – Махариэль торопливо вытирает кровь тыльной стороной ладони и давится приступом сухого кашля.
- Вот и я… То же Эамону говорил… - он почти хрипит, медленно выдыхает, прижатыми под подбородком костяшками будто разминает комок в горле. Потревоженный Алистер стонет, впивается обломанными ногтями в пол – эльф тут же забывает о себе, мягко перехватывает запястье товарища, заговаривает чуткими кончиками пальцев, и чудо случается, бастард вновь сипит ему в колени, словно убаюканный ребенок.
Логэйн знает, что все это ложь, показное сочувствие лицемерной твари, и все же у него нехорошо екает в желудке, потому что вспоминается некстати, как прижало однажды Мэрика в схватке и ему, необразованному крестьянскому отребью, целую ночь пришлось держать будущего короля хотя бы в каком-то подобии сознания, чтобы не опоздали спешившие с другого фланга лекари.
«Это другое, совсем другое», - шипит он в собственных мыслях… И не верит.
- Если ты не хочешь пристроить на трон бастарда, то зачем пытался похитить мою дочь? – он должен оставаться спокойным – и все равно почти кричит, укоряющий взгляд Махариэля только накаляет обстановку. Он что, должен заботиться о самочувствии предателя, когда речь идет о жизни Аноры?
- Я же сказал, что она просила о помощи. Логэйн… Я не разбираюсь в ваших законах, а Алистеру не нужна эта борьба. Мы ввязались во все это только чтобы победить Мор, если бы у одного Эамона хватало войск – ты бы нас в жизни в Денериме не застал. Погибают твои соотечественники, Логэйн, если ты так заботишься о Ферелдене – прикажи войскам выступить и отпусти нас, больше ничего не требуется!
Эльф скован болью и тяжестью Алистера, и все же, он тянется вперед, словно попрошайка у церковных ступеней – не хватает только протянутой за мелочью руки, а взгляд вполне тот. Умоляющий и отчаянный… Лживый. Как нищие отстегивают протезы со здоровых ног и смывают с кожи нарисованные язвы, остроухий сотрет со своего лица всю эту честную открытость, если Мак-Тир позволит себе хоть миг сомнений.
- Твое вранье жалко, долиец. Или хочешь сказать, что готов простить мне смерть Кайлана и Дункана? – на второго плевать, но кровь сына Мэрика на руках тейрна – и он знает это прекрасно, и не отрекается. - Тогда ты еще большая грязь, чем я думал. Хочешь играть в благородство и выставлять меня ублюдком – держись за их память, а не бросайся от одной стороны к другой, предающий дважды.
Держаться все труднее – Логэйн видеть больше не может эти глаза, разворачивается и уходит, прямой, как турнирное копье, пышущий праведным гневом: даже жаль, что эльф обнажил свою гниль так быстро.
Его окликают. Он все-таки останавливается, выдыхает и решает выслушать – ради интереса.
Дыхание спирает, будто в грудь забили кол диаметром в фут, если не больше.
- Мы вернулись в Остагар. Знаешь, твари оставили Кайлана гнить пришпиленным к их тотему копьями, - эльф не говорит – выплевывает обрывки слов вместе с капающей с подбородка кровью, смотрит… Никак, пусто, в зрачках трепещет что-то… Мало понятное, Логэйн не берется это расшифровать, он вообще едва может думать и не отвлекаться на ледяной холод мурашек на загривке.
- Мы сожгли тело по вашим законам. Алистер над костром поклялся, что тебе отомстит, а я… Логэйн, Кайлан был не мой король, а Дункана я едва знал. Может, я не прощаю, но… Но мне хватает увиденного, чтобы тебя понять. За несколько дней, как меня призвали, к клану подобрались трое шемов; они ни в чем не виноваты, но по нашим законам это опасно, и…
- И ты их пристрелил, конечно же. Заткнись, ублюдок. Как ты вообще смеешь говорить мне это, какое мне дело до твоего вшивого клана?
- Нет, - Махариэль качает головой и сглатывает кровь. – Нет, я их не пристрелил. Клан мог откочевать, а эта троица своими россказнями привела к нам беглеца из эльфинажа, и… Убийство далеко не всегда лучший выход, Логэйн. Но у меня был выбор между кланом и тремя крестьянами, а у тебя между королем и королевством… Ты прав. Не имею права сравнивать, твоя ноша в разы тяжелее.
- Ни хрена ты не понимаешь, - скорее устало сплевывает Логэйн и отворачивается. Злость исчезает, словно была наваждением, дело не в доморощенной философии остроухого, а в… Кайлане, как и всегда за последние месяцы, дело в нем.
Больно. От того, что его понимает – лживо прикидывается понимающим, - лесная мразь, легче не становится. Логэйну хочется также больно ударить в ответ, напомнить о чем-то дорогом – он лихорадочно вспоминает, во что мог бы ткнуть Стража его голубоглазой невинной рожей, но в Редклифе и Башне он отработал слишком чисто, а об Орзаммаре и Бресилиане нет никакой информации.
И Логэйн решает соврать – почему нет, он имеет право отвечать выдумкой в ответ на откровенную ложь.
- Твои компаньоны пытались прорваться в форт, почти все сбежали, некоторых перебили. Можешь помолиться своим божкам за чародейку, жрицу и ворона.
Махариэль вздрагивает всем телом – как от удара, - судорожно вдыхает, будто от горла осталась узкая щель. Кажется, хочет что-то спросить, но роняет голову и молча продолжает поддерживать Алистера, оставив тейрну разглядывать сведенные лопатки и дрожь пальцев на мокрых от испарины висках бастарда.
Логэйн доволен – он попал в цель.
Логэйну мерзко от самого себя до судорожной тошноты.
***
Он совершает ошибку, которой не допускал со времен пятнадцатилетия – вечером запирается в своих покоях и в одиночку глушит практически целую бутылку гномьей ржаной водки. Пьяный Логэйн не смеется, не творит глупости, не устраивает розыгрыши и не заливает слезами пол, он мерно делает глотки, кашляет от обжигающего горло спирта и тупо смотрит на украшенную разве что картой Ферелдена стену.
Когда начинают расплываться перед глазами нитки трактов и точки городов, выкидывает бутылку с остатками на дне и заваливается спать.
…утром ему плохо, но уже, хвала Создателю, не от воспоминаний. Лекарь суетится, командует подмастерьем и отчитывает полководца, словно мальчишку – тот не против. Послушно дает ощупать себя со всех сторон, без слова протеста залпом пьет все отвары подряд – от горечи, кислинки и сладости сначала тянет блевать, а потом вдруг становится на удивление спокойно, - и уже тогда шлет врача куда подальше с предложением постельного режима.
У него десятки дел – встреча с эрлами, обеспокоенными судьбой Хоу, запланированный выход к гвардии и непрекращающиеся разговоры со всеми, причастными к поискам Аноры и слежке за Эамоном – нет времени валяться под одеялами и страдать от ноющей печени, сам дурак, знал же, что не поможет.
До жути не хотелось видеть кошмары – хотя бы одну ночь. Головная боль не такая уж и большая плата, если подумать.
От полудня до ночи Логэйн пересекает город дважды, потом торчит в кабинете и расправляется с запланированным даже раньше положенного – как раз хватает времени вызвать гонца и, пока добирается до него посыльный, тщательно обдумывает строки послания.
Надо вывести Стража на чистую воду, пока тот окончательно не стал героем городских легенд. Пусть увидят, насколько тот «чист и добр» - Логэйн приказывает не трогать остроухого, работать только с Алистером (все еще не калеча, но и не щадить особо), требует также ежедневный подробный отчет – кто что сказал и что делал, если эти остолопы не смогут тщательно проследить за находящимися за открытой решеткой юнцами, то тогда грош цена всей тюремной обслуге, выгнать взашей и нанять новых.
Гонец сует за пазуху запечатанный конверт и уносится – только его и видели, - а Логэйн… Логэйн не знает. Он рад, что может просто ждать результатов – еще несколько дней, и загадка распутается, и можно будет вплотную заняться Собранием.
Он не приспособлен для склок гадюшника, вот Анора – другое дело, она бы со всем справилась… Где она сейчас, его доченька, все ли с ней хорошо, проследит ли за ней Создатель?
Логэйну остается верить, что все сложится удачно и с Анорой не случится беды. Без нее потеряет смысл все – столько вложенных в Хоу и других подпевал трудов, столько совершенных во благо ее спокойной жизни безумств. Останется, конечно, Орлей, и уж с ним-то он разберется любой ценой.
А дальше… Если подумать, он так устал – от стареющего тела, кошмаров, воспоминаний, звучащих повсюду имен королей, бывших ему другом и почти сыном соответственно. Стоило ли оно все?
Стоило, конечно, но боли от этого меньше не становится.
***
Анору находят – через целую череду подстав удается подкупить слугу Эамона, и тот выкладывает, что королева жива и здорова. Нельзя доверять целиком – возможно, редклифская крыса намеренно подогрела слухи, - но это единственная зацепка, и Логэйну уже не хватает трезвости и сил оставаться непоколебимым до конца. Слишком хочется верить – он надеется, что не прогадал.
Другие вести волнуют не меньше. Спутники Стража тоже не спешат дохнуть от какой-нибудь чахотки – поймать их не удается, хитрецы высовывают нос из поместья не дальше торговой площади, да и ходят почти всей компанией, бряцая нацепленными клинками и сверкая камнями посохов.
Чародеек видели в лавке травника – они скупили подчистую запас, которого хватило бы примерно на обоз целительных зелий. И ядов – добавляет осведомитель, подсовывая наиболее известные рецепты.
Что-то готовится. Логэйн уверен, штурмовать форт – сущее безумство, - но до Собрания остается чуть больше недели, и он готов к любому повороту, если компания хочет драки – что ж, она ее получит, может, тогда его ложь Стражу перестанет таковой быть.
До отчетов из казематов он добирается обычно к вечеру, в последнюю очередь – за окном стынут сумерки, не греет даже растопленный камин и обжигающий язык ягодный взвар. Мак-Тир шелестит страницами и проклинает свое воображение – всего после двух встреч, кажется, он запомнил Махариэля много лучше некоторых близких знакомых, придавать чернильным строкам плоть, цвета и формы замученного эльфа легче легкого.
Доносчики пишут, что он почти не спит и едва притрагивается к тюремной похлебке, жует через силу, вылавливая самые крупные куски – бульон оставляет Алистеру. Кричит, когда за бастардом приходят в очередной раз, в первый день просит взять его, в последующие откровенно провоцирует, кидается с кулаками, пытается оскорбить палачей, чтобы они сорвались.
Наверное, им хочется – но страх перед тейрном сильнее, и Махариэля оставляют на несколько часов в одиночестве, потом швыряют под ноги едва живого Алистера и уходят обратно в темноту.
Он читает про «ельфскую магию», хоть сколько-то дающую силы бастарду. Про тревогу тюремного лекаря – крайняя степень истощения хуже пыточных ран, это добром для пленника не закончится.
Доходит до момента, где во всех красках – он же просил подробно, а не художественно! – описывается, как унижался остроухий, на коленях вымаливая бинты и лекарства для товарища, и наконец его срывает.
Логэйн швыряет проклятые бумажки в огонь и тяжело дышит смолистым жаром, до боли стискивая подлокотники. Не покидает стойкое ощущение, что он копается в чужом белье – суется во что-то очень личное, неприкосновенное, его манит и отталкивает одновременно.
Он доходит до двери, зовет управляющего и приказывает отменить выезд на какую-то очередную пирушку своего вассала – праздновать победу надо после Собрания, а не до, идиот. Вместо этого требует приготовить с утра лошадей и послать гонца в форт, пусть будут готовы к визиту.
Скорее всего, последнему: все слишком далеко зашло, пора рубить затягивающийся вокруг шеи узел. Единственное, что пугает Логэйна – он не может сказать, кому грозит сужающаяся петля, Стражу… Или все-таки ему?
***
- Вы вольны выбирать сами, мастер, я же сказал, что я в этом не разбираюсь и разбираться не желаю! – палач извиняется в лебезящем поклоне и отходит к столу с разложенными в маниакально-дотошном порядке инструментами. О назначении некоторых Логэйн знает, о некоторых – догадывается, некоторые предпочел бы никогда не видеть.
Стража приволакивают минут через десять тоскливого, полного неловкого молчания ожидания. Эльф едва переставляет ноги, синяки под глазами практически не отличаются оттенком от черных волос – о сопротивлении речи не идет, он едва бросает на Мак-Тира совершенно нечитаемый взгляд и дает палачам делать свою работу – молча терпит стягивающиеся на запястьях веревки, сдавленно охает, когда второй конец пут перебрасывают через крюк и натягивают, почти сразу до предела. Махариэль едва стоит на кончиках пальцев, кусает губы и разглядывает пол перед собой так, словно в затертых от тысяч шагов и валявшихся тел плитах может читать историю этого места.
Палач дергает веревку сильнее, и эльф оказывается подвешенным в воздухе. Мышцы вздуваются под кожей, натягиваются жилы, взбухают вены на висках – он не кричит, безуспешно пытается подтянуться на вывернутых за спину руках, отчаянно цепляясь за веревки.
Логэйн поджимает губы и дает отмашку, удар под дых выбивает из долийца воздух – все попытки идут прахом, он виснет мешком и прокусывает губу сразу до струйки крови. Но пока молчит.
- Где моя дочь, Страж?
Махариэль все еще восстанавливает дыхание и может только шипеть; его опускают – ровно до стартовой отметки, чтобы не шатался и мог вдохнуть. Требуется где-то минута, потом голос к эльфу возвращается, пусть глухой и надтреснутый.
- Не знаю.
Палач вынимает из жаровни раскаленный до винного оттенка прут. Металл сверкает в факельной интимной полутьме и почти пульсирует – словно живая, способная дышать искра пляшет на его конце.
- А куда ты должен был ее доставить?
- В поместье Эамона.
- Зачем?
- Чтобы спасти от Хоу и дать ей возможность высказаться на Собрании.
Снова отмашка – прут прижимается к коже под ребрами, медленно вплавляется в плоть, тянет жаренным мясом – сладко и тошнотворно одновременно. Эльф извивается, кусает губы, пляшет на носочках, словно уличная танцовщица, но не может уйти от боли, сквозь стиснутые зубы слышится сиплое дыхание, потом подавляемый тщательно стон.
- Я не верю. Что хотел Эамон сделать с Анорой?
- Ничего, - полоса ожога алеет и тоже пульсирует на бледной коже. Страж весь черно-белый из-за синяков и патл, яркие пятна – только глаза, кровь на подбородке да струп под ребром. – Ничего не хотел. Она просила спасти ее. Хоу – ублюдок.
Ожогов прибавляется, они идут ровными рядами – словно сквозь кожу проступили новые ребра. Воняет паленым нестерпимо, Махариэль уже не сдерживается, орет в полный голос, когда раскаленный наново прут льнет к коже, после каждого ожога его колотит и приходится ждать, пока наберется в опустошенные криком легкие воздух.
Но ничего принципиально нового Логэйн не узнает. Сквозь хрипы он вытягивает из остроухого подробности – про сынков эрлов в пыточных Хоу, про Риордана и возмутительно легко прокативший план отвлечения стражников у черного входа. Они не справились бы в одиночку, Логэйн меняет тактику и пытается зайти с другой стороны – кто протащил Стражей в поместье, но Махариэль награждает его упрямым молчанием даже несмотря на четыре свежих «ребра» с доселе нетронутого бока.
Интересно. Он как на духу выкладывает все, что знает, про планы Эамона, но при этом покрывает имя какой-то вшивой служанки, сыгравшей роль не то предательницы, не то засланной крысы. Кому это может быть выгодно, Логэйн не представляет, но он поверить не может в то, что Анора добровольно пошла на такую сложную комбинацию.
Неужели не верила в победу отца? Или Хоу и правда угрожал ей, а он, слишком занятой тысячей свалившихся дел, проморгал?
Прут отправляется калиться, эльфа вздергивают почти под потолок, он болтается и, видимо, от боли не соображает, что делает только хуже бесполезными трепыханиями.
В конце концов раздается отчетливый хруст, не выдержавшие суставы трескаются – или лопаются, или выворачиваются, или что там с ними происходит, - и Махариэль теряет сознание, повиснув мешком на неестественно высоко задравшихся плечах.
- Вообще-то, он хорошо держится. Я слышал, татуировки эльфийские на живую делаются и кричать нельзя, - доверительно делится палач, пока его помощники опускают временно безжизненное тело, режут веревку – она впилась узлами в запястья безнадежно крепко, – и оттаскивают на лавку. Выливают на эльфа ушат отдающей мшистой свежестью колодезной воды, капли попадают на сапоги Логэйна, капли пытается слизнуть с губ и подбородка Махариэль. От жара они высыхают слишком быстро, остроухий только стонет и что-то шепчет на эльфийском – Мак-Тиру до чесотки хочется знать, ругательства это или мольбы, но его желание неисполнимо.
Еще ведро приводит Стража в чувства окончательно. Ему даже дают напиться – содранное горло иначе только сипит, словно прошитое стрелой.
- Какие у Эамона планы на Собрании?
- Понятия не имею, - откашливается эльф, едва повернув голову. На всякий случай подмастерья его придерживают за вывернутые плечи, и, видимо, даже слабый нажим приносит муку – он морщится от каждого движения, каждого громкого слова и дышит так часто и мелко, что впору подумать – захлебывается.
«Наверняка лжет, - думает Логэйн, - не скажет ничего про других – по крайней мере, для этого понадобится что-то опаснее каленого железа и веревок».
- А что собирался сделать ты?
- Попросить помощи. Мор…
Мак-Тиру самому хочется взять в руки прут и выжечь до угольков эти честные невинные глаза – а может, приказать уже порубить Стража на куски и выбросить собакам, - но его терпение испытано годами и двумя королями, безумными каждый по-своему. То, что остроухий все еще может молчать, означает лишь, что никакие признания пока не считаются действительными. Надо продолжать – Логэйн косится на раскалившееся добела железо, и, кажется, его самого начинает мутить.
Он столько раз отправлял заслуживавших того предателей, шпионов и убийц в пыточные, но доселе ни разу не присутствовал при допросе самолично. Ему не жалко, вшивое милосердие следует оставить сестрам-целительницам, жрицам и даже обычным солдатам; командир должен оставаться жестким, излишне мягкое сердце полководца погубит целую армию, а может быть, и королевство…
Палач читает кивок головы, вынимает железо из пламени и оставляет новый рубец ожога ниже ключицы. Эльф воет в крошащиеся, кажется, зубы – напрягшиеся желваки кажутся каменными, - и бьется затылком о лавку, но ничего к своим словам не добавляет.
- Дункан хорошо умел пудрить мозги, - бурчит под нос Логэйн. Происходящее теряет смысл, окончательно пускать остроухого в расход – до отсеченных конечностей и содранной кожи, - все еще кажется неправильным, будто с него можно поиметь что-то кроме шкуры.
Отпускать нельзя, держать и дальше под замком глупо.
– Что тебе Мор, долиец? Твой клан далеко.
Махариэль с трудом поворачивает голову, кричит, когда распознавший это как угрозу подмастерье сильнее жмет на плечи. Логэйн впивается взглядом в лицо Стража – дрожащие губы, чернильные тени скул, кровавая корка на подбородке, слезные дрожки к вискам, бьющаяся в агонии точка суженного зрачка. Он хочет увидеть ненависть в изгибе губ или хотя бы презрение – ну же, долийцы терпеть не могут людей, тем страннее слышать, что одному из них так и чешется спасать Ферелден от Мора, - но видит только усталость и боль.
Более глубокую, чем физическое страдание, въевшуюся морщинками в уголках век, впитавшуюся в нездорово-серую кожу, запылившую краски валласлина.
Эльф смотрит почти с жалостью из-под опущенных век. Хрипит на выдохе:
- Долг Стража, - судорожно перехватывает ртом еще воздуха, словно вытащенная на берег рыбина, - не хочу лишних смертей.
Подмастерья тихо гогочут – о, сколько лишних прошло через их руки, - и даже улыбается тихонько палач, прожаривая в пламени снова белый прут.
Логэйн просто дышит – не знает, чем еще заняться в густеющем воздухе пыточной. Думает, что вряд ли Махариэль в состоянии откровенно лгать, думает, что верить остроухому все равно нельзя – иначе выложил бы про Эамона все, что требуется. Лишние смерти…
А он хотел? Хотел, чтобы Кайлан вел себя, как придурковатый подросток, и рвался в схватку в первых рядах? Если бы король был чуть умнее, если бы верил сказкам чуть меньше, если бы Дункан проторчал в землях клана чуть дольше и дал Логэйну время тщательнее обработать сознание его величества.
Если бы Кайлан выжил и вместе с ним, Мак-Тиром, увел армию прочь от Остагара, им хватило бы сил и защитить Лотеринг, и удвоить охрану границ, и прикрыть от нападений порождений тьмы торговые тракты.
Теперь весь Ферелден в разрухе, армии едва хватает на самые важные обозы и пограничные стоянки, гарлоки и хрен знает кто еще рыщут по дорогам. Он должен быть там, в лагере, группировать армии и расставлять фланги, готовя подбирающимся с юга тварям приятный сюрприз, а вместо этого торчит в Денериме и пытается не дать эрлам перегрызть друг другу глотки, потому что до Собрания они если и ненавидели его, то молча, в своих поместьях, а Эамон созвал их в один гадюшник и протянул шнур к бочке с взрывающимся маслом. И теперь смотрит, паук, из своего укрытия, поигрывает пока не подожженным концом – кто виноват, он, Логэйн, делавший все возможное, чтобы объединить разваливавшиеся после смерти Кайлана эрлинги хотя бы в какое-то подобие единства, или Эамон, сеющий разногласия и ссоры будто из худого мешка?
Очень, очень жаль, что Йован не справился с задачей. Кстати, раз уж вспомнилось…
- Мне доносили, что ты хотел пощадить того мага крови в Редклифе. Сочувствуешь таким же отщепенцам-отступникам?
- Он хотел искупить, - сипит Махариэль и от боли переходит на эльфийский. Вытрезвляют по старинке, хлесткой пощечиной, голова эльфа мотается в сторону, словно в шее остался один шарнир позвоночника, сам остроухий вроде очухивается. – Эамона мы спасли. Зачем убивать раскаявшегося?
И правда, зачем. Чтобы не предал в следующий раз – едко цедит в мыслях Логэйн и оставляет эту тему. Тошно слушать долийского выблядка, тошно смаковать его бесконечные «искупил», «раскаялся», «лишняя смерть». Он возвращается к самому главному, прогоняет снова череду вопросов – где Анора, что хотел сделать Эамон, зачем им дочь.
Кажется, бесполезно. Палач уже не щадит, бьет прутом наотмашь по животу – эльф беззвучно плачет и повторяет одно и то же, мешая родной язык с понятным полководцу. Не помогают ни пощечины, ни вода, ни ожоги – они расцветают вокруг пупка и под солнечным сплетением, несколько полос метят тазовые косточки и бедра, бесполезно. Боль берет свое, Махариэль окончательно забывает человеческие слова и только лопочет на эльфийском что-то умоляющее и тягучее, будто заклинающее… На что, вот хороший вопрос.
Просит своих Богов уничтожить обидчиков или – вдруг бросает в холод Логэйна, - наоборот, заступается за них?
Бред какой-то, наверное, от спертого воздуха у него тоже с головой уже не все в порядке. Мак-Тир выхлебывает жестяную, с солоноватым режущим краем кружку воды, смачивает виски и, окинув взглядом картину, морщится. Слишком разные образы плохо совмещаются в памяти, он видел эльфа рассеянным новичком, видел идущим в бой собранным воителем, видел измученным в полосах решетки…
Новый облик – в свежих струпьях, с опухшими от слез глазами, залитым кровью подбородком и вывернутыми плечами, - самый жалкий из всех. Нашелся спаситель Тедаса, ни много, ни мало, пришел за армией… Себя бы сначала спас, герой.
Логэйн молча выходит из пыточной, коменданта не приходится искать – тот сам бросается под ноги. Не ясно, зачем, но он приказывает прислать к Стражам нормального лекаря, можно даже его личного, а не тюремного костоправа, и не скупиться на вечерний паек и лекарства.
Он точно сошел с ума, если позволяет себе так опустить планку в отношении предателей.
Это все старость и нервы – думает Логэйн, пока соглашается на предложение коменданта отужинать. Тот, должно быть, не ожидает - таращится в ответ и буквально уносится отдавать бесконечные приказы, впрочем, хорошо, что не прямо сейчас… Логэйн хочет пару часов провести в одиночестве – отойти от звенящих в ушах криков, - потом спокойно поесть без лишних сложностей.
И снова поговорить с эльфом, если тот очухается до вечера. Старость и нервы – убеждает он себя. Иногда можно.
***
Оба Стража в сознании – не понятно, благодарить за то Создателя или порицать. Махариэль в бинтах и застывшей пленке мази, сквозь которую проглядывают ожоги, Алистер тоже щеголяет перемотанной льном спиной – чувствует себя явно лучше, травит какие-то байки, путая конец с началом, и осторожно ощупывает плечи командира, пока тот едва держится, чтобы снова не упасть в обморок.
Логэйна они старательно игнорируют, пока тот не подходит к самой решетке, на этот раз выгнав всю охрану подчистую. Если эльф здоровым ему ничего не сделал, то после пытки даже плюнуть вряд ли сможет – Серый Страж сейчас вполне оправдывает имя ордена цветом кожи.
- Ну чего приперся? – совсем нерадушно скалится Алистер из-за спины эльфа, замирает в каком-то промежуточном состоянии на одном колене – и командира прикрыть хочет от неведомой угрозы, и к врагу подлететь, разрывается, бедный – без тени сарказма думает Логэйн и щадит чувства бастарда, застывая у клетки вне предела досягаемости.
- Поговорить.
- Наговорились уже, - почти рычит Страж. Мак-Тир узнает – Мэрик злился так же, хищно, дико, теряя всякую человечность и впадая в почти безумие. Хмыкает – мол, чего с бастарда взять, - и переводит взгляд на долийца.
Махариэль сидит напряженный, опирается кончиками пальцев о пол и только. Вместо гримасы боли или ненависти все то же лицо, резко очерченное тенями и исхудавшее, но спокойное – каким-то нечеловеческим, невозможным спокойствием.
- Я слушаю.
- Почему ты веришь, что Мор так опасен?
Алистер подрывается и диким зверем вышагивает из конца камеры в другой, кидая на Логэйна бешеный взгляд и явно примеряясь к решетке, чтобы атаковать. От мельтешения кружится голова, эльф тоже морщится, но молчит, дает высказаться другу – тот буквально как на духу выкладывает все, что о Мак-Тире думает, перемежая портовую ругань с рассказами о наводненных порождениями тьмы трактах, прямых нападениях на лагерь и даже упоминает Остагар.
Мак-Тир стискивает зубы и спрашивает еще раз, конкретно у долийца, почему Мор опаснее обычных бандитов, если отдельные группки порождения тьмы в состоянии перебить небольшой отряд под руководством остроухого неопытного Стража. Пока справятся небольшие карательные десятки из опытных бойцов, быть может, при поддержке магов, а как закончатся распри с Орлеем – вся армия Ферелдена двинет на юг.
- Мы были на Глубинных Тропах, - обрывает товарища посередине Махариэль. Его чем-то отпоили – говорит все еще тихо и трет кадык, постоянно мелко сглатывая, но по крайней мере вообще может извлекать из себя что-то кроме хрипов и шепота. – Их там сотни и тысячи. Обычное дело для Орзаммара, но на поверхности никто из живущих, кроме ветеранов Остагара, этого не видел. Впрочем, не об этом. В Архидемона ты не веришь, ладно, дракона пятнадцать футов в холке можно убить и не Стражу, даже человеческие лучники хорошо справятся. Но мы видели маток. Твари тьмы превращают женщин в чудовищ, которые рожают еще более мерзких монстров. Знаешь, как? Они скармливают пленникам зараженное скверной мясо. Некоторые умирают, некоторые бегут… Некоторые сдаются. И – изменяются.
Слишком длинная речь – эльфа скручивает кашлем, Алистер подлетает к нему, чертыхаясь, пытается не дать свалиться на пол, гневно сверкает очами в сторону Логэйна – ублюдок, посмотри, что наделал!
Тупости бастарда можно завидовать: если нечему задумываться, то меньше проблем ощущаются по жизни. Это понимает даже остроухий, мягко отстраняет товарища, что-то шепчет ему на ухо – удивительно, но Алистер слушает, успокаивается и просто остается стоять над командиром, вылитая курица-наседка.
- В общем, Логэйн, я не знаю, что еще добавить. Чем раньше остановить Мор, тем меньше жертв он после себя оставит. Если бы Архидемон бродил в одиночку, мы бы давно им занялись и не тратили бы время на… На все это. Но он окружен легионами тварей, и даже Стражу без поддержки туда не пробраться.
- В легендах говорится, что в вас десять футов роста, молнии из глаз и способность в одиночку раскидать все население Глубинных Троп, - Мак-Тир цедит горько, сквозь воспоминания (Остагар, Кайлан… Да сколько можно!?), и эльф даже улыбается – насколько помогают в мясо истерзанные губы.
- Если бы так было, Логэйн, я бы бился далеко отсюда.
- То есть все, что тебе нужно – армия, чтобы отвлечь толпы тварей, пока ты будешь кромсать Архидемона?..
Вопросы повторяются, ответы тоже. Кто-то должен уступить наконец и сказать то, что собеседник жаждет слышать – но Махариэль не из таких, ему ничего не стоит с тем же застывшим взглядом талдычить одно и тоже, меняя разве что интонации – от умоляющей до задолбанно-равнодушной.
- Не в одиночку, - мотает он головой и тут же утыкается взглядом в пол. Логэйн сначала не понимает, почему, потом едва не материт себя вслух – точно, сам же сказал, что трое из его отряда погибли. Эльф справляется с собой далеко не сразу, выдыхает несколько раз и поднимает лицо. Выдают только свежая лопнувшая трещинка в уголке губ, даже глаза сухие. – С Алистером хотя бы. Мы справимся.
Что-то в его тоне заставляет Логэйна не торопиться и временно допустить, что двое самонадеянных юнцов и правда могут в одиночку расправиться с драконом. Хотя, это скорее преувеличение, вот если добавить гнома, голема, кунари, малефикара, мабари… «Убитых» целителя, ворона и барда, тогда, может, и получится.
- А знаешь, - вдруг кривит он губы, - было бы забавно дать вам воинов и посмотреть, что скажет Эамон… Если тебе, Страж, и правда больше ничего не надо.
Эльф кивает. Алистер бешено вращает глазами, но пока не вмешивается – понимает, что что-то упустил за последние несколько дней.
- Жаль, что тобой руководит банальная злоба на Эамона. Но мне правда ничего не надо. Алистер на трон не рвется, Анора законная наследница, даже ты… - Махариэль хмурится, видно, подбирая слова – осторожно, но явно не из заботы о чувствах Мак-Тира, - тебя любит народ. Возможно, этого достаточно.
- Айвэ, да ты спятил, допускать возможность, что Ферелденом будет править предатель… - бастард гневно выдыхает, вскидывает подбородок, глядит прямо в глаза тейрна, - Я очень надеюсь, что Анора была права в своих подозрениях, и после Собрания твоя голова будет болтаться на торговой площади – отдельно от тела!
Логэйн хмыкает, эльф молчит. Между плотным облаком виснет тишина, давящая на перепонки и влажно касающаяся затылков – несет с собой неуверенность и тупую, ноющую усталость, раскатывающуюся от висков.
Логэйн помнит, как ткала мать зимними вечерами полотно на одежду семье и, реже, на продажу. Если недоглядеть за работой и слишком стянуть нити, узор начинает непоправимо плыть, искажаясь, словно сминаемый к одним точкам и отдаляемый от других. Вот так и сейчас: тишина тянет и втискивает, наружу и внутрь, искажая все давно знакомое и понятное.
Может, он и лжец – долиец, - но такого уровня, что не Логэйну с ним тягаться. Что если Создатель смилостивился и вдохнул жизнь в настоящего героя – из гребанных баллад и эпосов, - а они проморгают, пока будут скалиться и прощупывать каждый его ход, каждую мысль?
Логэйн не знает, ничего, демоны возьми, не знает. Достаточно, что не чувствует угрозы для Аноры, в остальном же…
Сколько горя он принес Стражу. Высылал по их души убийц и гвардейцев, объявлял вне закона, травил по Денериму, словно крыс – вон, Алистер все помнит, скалится, рычит внутри себя, едва ли не хлещет по бокам королевским львиным хвостом, а эльфу все ни по чем. Он так не похож на бесхребетных слуг из эльфинажей и бродячих остроухих, свободных от каких-либо связей – это вообще особенность долийцев или черта конкретно этого?
- Повтори, что сказал мне в прошлый раз здесь. Про Кайлана и понимание. Да, - замечает он отчаянный взгляд на Алистера, - при нем.
Эльф молчит долго – как под пыткой, и Логэйн думает, что нащупал, наконец, так тщательно выискиваемый след лжи. Он улыбается торжественно – вот, почти сдался, и все же нашел подвох: очевидно, почему при спутнике Махариэль отказывается говорить – потому что лгал тогда, подмазывался, как умел, а сейчас боится быть выведенным на чистую воду.
Усмешка сама сползает с лица: Страж вздыхает, будто смотрит в глубину, в которую ему предстоит прыгнуть, не может сохранить лицо – судорога мышц сковывает скулы, сводит губы, щурит глаза.
- Прости, Алистер, - едва слышно говорит он и ловит взгляд Логэйна. Намертво. – Я не врал тебе тогда. Я оплакиваю смерти Кайлана и Дункана, потому что они были хорошими людьми, да проследит Создатель за ними в Тени. Но поступок короля был… Недальновиден, победа далась бы королевству слишком дорогой ценой, поражение было бы и вовсе финальным, без надежды возродиться. Ты поступил, как велело тебе сердце, защищая свою страну и своих людей. Я понимаю это… И прощаю тебе. Остагар, предательство и гибель стольких жизней. Только Творцы и Создатель знают, как было правильно, а мы с тобой не из их числа.
Дыхание спирает у обоих, у обоих – от неожиданности, только Логэйн дивится формулировке и сквозящему сквозь слова разлому, сквозняку из глубин чащобной долийской души, а для Алистера каждое слово – в новинку. Он подскакивает, словно пружинка, стискивает кулаки, бычится:
- Айвэ, да у тебя с головой не в порядке после пыточной, ты… Прощаешь – этого? После всего? Забыл, как мы Кайлана нашли, как его… Гнить оставили, из-за того, что вот этот на власть покусился, да?
Эльф молчит. Стискивает пальцы, вздергивает подбородок, смотрит вдаль и мимо – не на полководца, не на друга, не на решетку, сквозь стену и дальше.
- Командир?! – кричит, стискивая виски, Алистер, безнадежно, словно свидетель чьего-то сумасшествия. Непонятно, жалеет его Махариэль или, наоборот, пытается добить, чтобы не мучился – он разлепляет губы и безразлично добавляет.
- Успокойся, Алистер. Перед Мором все равны, предатели и герои - я не откажусь ни от одного своего слова… Вспомни Затриана и Хозяйку; все еще уверен, что точно можешь судить?
Бастард замахивается. Долиец жмурится – Логэйн не может обвинять его в трусости, он прекрасно видит, как тянутся эльфийские гематомные пальцы к плечу, на котором, должно быть, не остыли успокаивающие касания друга.
Что-то Алистера останавливает – он бессильно роняет руки, садится на пол и закрывается, обхватив голову руками.
Махариэль сглатывает и продолжает.
- Я прощаю также подосланных тобою убийц. Даже благодарю, - должно быть, это какая-то шутка, понятная только отряду, но никто не смеется, даже эльф остается с каменным лицом. – Прощаю все трудности, которые принесло твое отношение к Ордену. Простить за Редклиф, отравленного Эамона и все грехи Хоу не могу, пострадали другие, им и решать. Не прощаю, - вдруг дергается он, - еще и то, что приказал пытать Алистера, а не меня.
- Вот только меня жалеть не надо! - кричит Алистер, но его не слышат.
- На этом все, - выдыхает, словно запечатывает воском, Махариэль и открывает глаза. Логэйн впервые не может прочитать ни тени на его лице, эльфийская, нечеловеческая мудрость – или приобретенный болью опыт? – смотрят на него, не мигая, не осуждая, не принуждая к чему-либо.
Просто смотрят, даже не ждут.
Как дипломат остроухий облажался по всем статьям. Его доводов и, тем более, смехотворной исповеди недостаточно, чтобы окончательно переманить Мак-Тира, но вполне хватает, чтобы навсегда забыть о доверии Алистера. Ни один политик не пошел бы на такой риск, играл бы, придерживаясь одной стороны, это полное безумие – едва ли не речитативом несется в мыслях Логэйна, - надеяться, что мысли нараспашку и пара слов прощения сделают то, чего не смогли добиться ни дракой, ни переговорами.
Он не знает всего. Не знает, что тейрн торговал его сородичами с Тевинтером, что он не просто был в курсе дел Хоу – едва ли не первым предлагал большинство идей, - что при случае, если бы благополучие Ферелдена равнялось жизни Аноры…
Логэйн сам не знает, какой выбор сделал бы – о, он молил Создателя, чтобы тот не допустил подобного горя в его жизни, и пока все годы небо его слышало, - но ему кажется, что вот здесь эльф понял бы его при любом раскладе.
Как он тогда сказал, трое шемленов против всего клана? Убийство – далеко не всегда лучший выход?
- Хорошо, - в воздух, ничего не обещая, говорит Логэйн и уходит. Ждет вопроса или обвинения, окрика или мольбы – чего угодно. Но его провожает все та же тишина, прерываемая лишь бормотанием Алистера – провожает до самых дверей казематов, потом он меняется местами со стражниками, переходит в благоустроенную часть форта – здесь ковры, слуги, тепло каминов, запахи жареного с кухни, здесь сама жизнь.
Его находит Коутрен, лично принесшая из поместья все новости. Анора точно у Эамона, спутников Стража видели группками по трое-четверо на оживленных улицах на подходе к форту – разнюхивают, видно, готовясь к последнему этапу.
Командир смотрит странно, на вопрос, все ли в порядке, спешно мотает головой и просит разрешения удалиться – Логэйн отпускает, садится на первую попавшуюся скамейку и до остервенения трет виски.
Что же он наделал. В кого превратился, если собственные подчиненные – прошедшие с ним не одну стычку, заменяющие родных, - начинают сомневаться. Почти испуганное «Можно идти, сэр?» от Коутрен добивает его окончательно, он вспоминает слишком многое сразу – ее возражения в Остагаре, собственные кошмары, плач Аноры… Еще десятки разговоров, взглядов, намеков, смешивающиеся в монотонный гул «герой» и «предатель» за его спиной.
Сам не знает, чего в нем больше. Видел бы Мэрик… Да, Мэрик. Он ошибался, сохранив жизнь бастарду, не дав окончательно добить орлесианцев, не вычистив за ними аристократию старой закалки – и еще по мелочи, - но все же он до сих пор остается другом, стоит невидной тенью, иногда подталкивая под руку, улыбается этой своей дурацкой улыбкой.
Логэйн думает, что слишком давно не слышал его голоса – голоса собственной совести.
Он находит коменданта в оружейной – кажется, у того все-таки хватает мозгов сопоставить два и два и хоть на шаг приблизиться к своим обязанностям, правда, слишком поздно.
- Кого можете из охраны отправьте на учения, заключенных-шваль переведите на этаж ниже, мабари в казармы. Остальным раздайте указания, в случае нападения не сопротивляться, препятствий не чинить.
Комендант бледнеет и чудом не обделывается, с разворота поднимает на Логэйна напуганный – как у десятка кроликов, - взгляд, икает, собираясь с силами.
- Господин, а с-с-с ч-ч-его так-к-кое реш-ш-шение…
- В Денериме возможны беспорядки. Не беспокойтесь, верные мне отряды сделают все возможное, но в случае прорыва бунтовщиков я бы не хотел, чтобы погибли не готовые к обороне люди. Нет смысла класть ваших подчиненных, защищая преступников.
- А Стражи? – чуть успокаивается комендант, хотя трясется, словно опрокинутый кисель.
- Я узнал от них все, что требуется, даже если выберутся, до Собрания новых дел натворить не успеют, - с каменным лицом лжет Логэйн. Если у этих будут хотя бы сутки и они узнают про эльфинаж…
Он вспоминает отчеты – горы рапортов, описей и таверных слухов, - и прекрасно понимает, что вырвавшиеся на свободу Стражи равнозначны краху всех его дел. Вскроется хотя бы пара пунктов из огромного списка – уже каюк, а если тевинтерцы подведут и выдадут бумаги…
Плевать, - безбашенно говорит в нем Логэйн семнадцати лет от роду, едва отрастивший первые усы юнец, вот-вот готовый вести в бой набранную из кого попало армию. Он смел, молод, горяч, свежая кровь радостно бушует в венах, мир кажется полным побед, успехов и долгих, долгих лет счастья, которые ему наверняка покажутся бесконечными.
Когда-то, когда он еще пытался наверстать упущенное из-за крестьянского детства образование, Логэйн старательно ломал зубы о многопудовые трактаты доморощенных философов. Жизнь научила не верить голословным истинам, но все же некоторые смыслы он запомнил – и бережно хранил внутри, считая, что даже в целом океане можно случайно выловить жемчужин, если удачно запустить руку.
Королей судят по их законам, мудрецов – по их словам, воинов – по их врагам.
Он не знает, чем заслужил такого противника, как долийский дикарь, к тому же Стража, не знает, как отблагодарить Создателя, потому что молиться толком никогда не умел, а жертвы – проку с овец и зерна, если не отрываешь их от самого сердца?
Но он точно знает, что если кому и доверит вершить над ним суд – не окончательный, даже с живым отрядом у Стражей не так много шансов добраться до Собрания и внести туда что-то значительнее мелкого переполоха, - то только Айвэ Махариэлю.
Не за то, что понял – за то, что заставил поверить, что это вообще возможно.