Они лежат, обдолбанные и румяные, у Суны в комнате: Осаму наваливается сверху, притираясь пахом к паху Ринтаро. Оба потные, возбужденные и немного не в своем уме. Суна закатывает глаза, зарываясь своими длинными пальцами в отросшие на загривке волосы Мии, немного тянет их, получая в ответ глухой стон. Осаму в экстазе выцеловывает – точнее сказать, вылизывает – и без того мокрую шею, понимая, что все его белье такое же мокрое. В голову не лезут адекватные мысли.
На часах где-то около четырёх утра, в соседней комнате уже пару часов как отрубились Атсуму с Гинджимой, а с улицы слышно, как Аран и Омими вышли на очередной перекур.
Комната плывет, руки скользят вниз по влажной обнаженной груди, забираясь в спортивки. Одного прикосновения Осаму к члену Ринтаро хватает, чтобы тот выгнулся дугой, хватая ртом воздух и рвано скуля. Осаму наслаждается таким открытым для него и просто ангельски красивым Суной, чьи ладони до боли впиваются в крепкие плечи. Движения донельзя смелые.
Это все колеса, которые достал для них Аран, – они бы не лежали сейчас на этой постели, ни миллиметра между. Но это происходит, словно во сне, и Ринтаро забывает буквально всё: свои загоны, неудобные обстоятельства и какое-либо стеснение – ему настолько насрать, и он так этому рад. Мие такого Ринтаро куда легче прижимать, куда слаще целовать, куда кайфовее доводить до белого каления. Он для Осаму – открытая книга. Наконец-то, господи, как же он этого хотел.
– Саму, С-саму…
Ринтаро давится всхлипом, ощущая, как младший прокручивает кисть, сжимающую его член, и когда большой палец в довершении проходится по головке, он наконец кончает: судорогой сводит бёдра, на глазах проступает влага и «пиздец, он такой нереальный», думает Осаму. Мия целует его скулы и прижимается к виску, пока Суна в чувствах обнимает парня за шею, хмуря брови и судорожно выдыхая рядом с ухом.
У Осаму улыбка кривая, но самая настоящая, искренняя. Он трется носом о слегка влажные волосы Суны и чуть сильнее заваливается на юношу, все ещё ощущая свой крепкий стояк. Хотя он был на все сто уверен, что кончит вслед за Ринтаро лишь от одного его выражения лица. И они целуются: все так же медленно, но чуть более мокро, хлюпая слюной и кусаясь чуть ли не до крови. Осаму нравится то, как Ринтаро захватывает его нижнюю губу, как оттягивает ее зубами, и как ловко он хозяйничает в его рту языком.
– Перевернись, – шепчет Суна, отстранившими с громким чмоком от чужих мягких губ, – я хочу тебе отсосать.
У Осаму едет крыша, кажется. Он неуклюже меняет их местами, придерживая Суну за бёдра, и тот растекается, оказываясь сверху.
Старший привстает и еле удерживается на коленях, потому что его все ещё не отпустило, и грубыми движениями стягивает треники Осаму до колен, вместе с бельём. Мия шипит и больно прикусывает губу, укладывая ладонь на затылок Суны, когда тот кусает, усыпает горящими отметинами смуглую кожу вокруг бедренных косточек и гладко выбритый пах. Там Осаму особенно чувствителен, и его член нетерпеливо дёргается в ответ на каждое чёртово прикосновение. Ринтаро подбирается к головке, обхватывая ее губами, и с пьяной неловкостью движений опускается вниз по длине, пока она не упирается ему в горло. В минете у него опыта нет совершенно, но Осаму вообще все равно, ведь это Суна. А еще Осаму почти на пределе, и его потихоньку начинает колотить, а пальцы ног сжимаются от накатывающего волной удовольствия.
– Блять… – вырывается вместе со стоном.
Неудивительно, но Суна использует свой язык по назначению не только в поцелуях – он выводит замысловатые узоры, очерчивая уздечку, и лижет по всей длине, капая слюной. Осаму по-тупому смотрит на то, как уверенно тот это делает, невзирая на неопытность, и сильнее тянет его за длинные сухие пряди наверх, чтобы потом толкнуться чуть глубже ему в приоткрытый на выдохе рот. Влажно, жарко так, что кружится голова – хотя, возможно, это таблетки.
Ринтаро умело сжимает член у основания, ускоряя движения, и Осаму низко рычит, запрокинув голову. У него дергаются бёдра в предоргазменной агонии, и с гортанным стоном Мия изливается, наполняя чужой горячий рот не менее горячим семенем. Суна сжимает до белых костяшек крепкие бедра юноши и едва не захлёбывается, принимая каждую каплю, и это кажется чем-то до ужаса страстным и романтичным одновременно. Он выдыхает через нос и глотает, сквозь слёзы глядя Осаму прямо, блять, в глаза, и у того сжимается что-то в груди.
Он точно ебанулся.
Задушенный чувствами, он обхватывает лицо Суны обеими ладонями, притягивая как можно ближе к себе, и прижимается своим лбом к его, покрытому испариной. Ринтаро все-таки подводят дрожащие ноги, и он валится на Осаму, глупо смеясь.
– Пиздец, какие мы идиоты…
Они оба с полной уверенностью могут сказать, что это не просто штыреный перепихон, ведь то, как Суна целует Осаму – сладко, мягко, чуть менее напористо – отпечатывается под сердцем тёплым жаром. Снова кружится голова – трип почти подходит к концу. У Ринтаро в очередной раз слёзы на глазах.
Они, отчаянные и глупые, молодые и сломленные, ловят вертолеты в объятиях друг друга, пока по телу разливается послеоргазменное тепло и немного трясутся ноги. И для Осаму нет ничего лучше. Хоть бы завтрашним утром все было так же блаженно и спокойно – хоть бы Рин не утонул в отрицании собственных чувств и поцеловал его губы вновь.
И Суна в самом деле остается с ним, просыпается чуть ли не в ту же секунду, что и Мия. Уткнувшись носом в подушку, он поднимает свои опухшие глаза и смотрит на Осаму так, как ни на что в своей жизни не смотрел. Осаму не может прочесть его сейчас, но точно знает – в его молчании спрятано все то, что Рин не смог сказать ему до этой самой ночи. Как они друг от друга бегали каждый раз, когда все было хорошо, и как возвращались назад, когда все было плохо.
- Извини меня, - на грани слышимости шепчет Суна.
Осаму чувствует биение своего сердца у горла. Его рука, дрожащая и холодная, тянется к лицу напротив, чтобы поправить спутанные пряди у висков.
- За что?
Такой ненавистный им обоим солнечный свет одним своим лучом гладит их ступни, когда младший замечает сожалеющий блеск в глазах Ринтаро. Слезы катятся к подушке, растворяясь в ткани, а морщинка меж его бровей разбивает Осаму сердце.
- За то, что выебывался все это время, - на выдохе ломается голос, - обижал тебя. За то, что убегал и игрался с твоими чувствами.
Он прячет лицо в подушке стыдливо, содрогаясь в рыданиях; в нем так много сожаления за упущенное время. Время, которое они могли бы быть вместе, без ругани и гоустинга, без драк и пассивной агрессии. У них было бы все, но у Суны была беспрестанная борьба с внутренней гомофобией, а у Осаму – искалеченное сердце.
И это сердце он вручает Ринтаро, которого ловит в свои объятия, которого целует мягко, чьи слезы утирает и чьи вздохи ловит своими потрескавшимися губами. Послевкусие трипа и ночных страстей дергает его разум за ниточки, и Осаму все понимает. Он все принимает.
- Все хорошо, все в порядке, - говорит он любовнику самым мягким голосом, который только смог отыскать в себе. – Тебе было сложно, и я тебя не виню.
Ринтаро не может поверить, что слышит эти слова, чей звук пробивает в нем очередную преграду. Ему всегда будет жаль, будет стыдно, будет больно, но Осаму, что ждал его все это время с распростертыми объятиями, лечит все раны.
- Все настолько плохо, что нам пришлось трахнуться, чтобы мои мозги встали на место… - хрипло шепчет Суна, медленно усаживаясь Осаму на бедра. – Но я еще никогда не был так благодарен таблеткам.
Осаму смеется тихо и счастливо, ловя улыбку юноши и тепло его лисьих глаз с размазанной под ними подводкой.
- Я еще никогда не был так благодарен тебе, - тот берет одну из ладоней Мии в свои и подносит ее к губам, обжигая сухим поцелуем.
И не успевает Осаму и рот открыть, как из двери высовывается желтая макушка, которую ну вот никто из парней не желал сейчас видеть. Помятый Атсуму хитро ухмыляется, опираясь плечом о косяк, и многозначительно смотрит на вторую руку брата, что покоится на бедре Ринтаро.
- Вы, парни, так громко начали встречаться, что я сквозь стену все слышал. Поздравляю!
- Иди к черту, Тсуму, завидуй где-нибудь подальше отсюда… - стонет раздражительно Осаму, скользя рукой выше к пояснице.
- Завидовать вам? Нет, спасибо, мне хорошо живется со здоровой менталкой. И вообще, хватит тереться, мы еду заказали.
И это последние слова, покинувшие его рот, прежде чем Суна отправил подушку ему лицо.
ミ
Сотовый разрывается от уведомлений, и его жужжание приятно оседает в груди Ринтаро: уже три сотни лайков на фотографии, что стала для него отпущением всех грехов. И на ней он целует того, за кого будет бесконечно болеть его сердце, - Осаму Мия, его первая любовь.