драконье сокровище.

тарталья любит лежать в объятиях чжун ли, тот всегда окружал его любовью и обнимал как самый настоящий дракон. вот и сейчас он нежился в теплых, нежных объятиях и прижимался к столь желанному телу, тарталья знал, он нужен и важен человеку, который его обнимал.

чжун ли чувствовал себя умиротворенно. он держал свое самое важное в мире сокровище рядом. вдыхал запах его пересушенных из-за жаркого климата ли юэ волос и нежно-нежно перебирал их. от тартальи исходил запах моря и сражений. это навевало воспоминания былых дней. заставляло сердце стучать все быстрее и быстрее, а мысли возвращались туда. в далекие-далекие времена, когда архонты воевали между собой и кругом царил мрак. тогда моракс потерял многих важных себе людей. моракс помнит, то ужасное время как будто это происходило вчера, но сейчас все по-другому. сейчас он чжун ли, а не грозный моракс. а самое главное, что его самое любимое счастье рядом, и он обожает его больше всех на свете. тарталья его личный яркий лучик света, который озарил его мрачную и скучную жизнь.

чуть опустившись чжун ли, аккуратно поцеловал тарталью в лоб и усмехнулся, когда тот смешно зажмурился, чем-то напоминая ласкового, пушистого кота. тарталья невероятно милый в своих искренних эмоциях. чжун ли с каждым днём все больше и больше влюбляется в этого рыжего, веснушчатого паренька из снежной.

— сяншэн, ты не моя мама, чтобы так меня целовать, — смеясь говорит он.

но мужчина, как на зло, целует опять в это же место и в носик, который покрыт россыпью маленьких и милых веснушек. поднимая голову, чтобы посмотреть в лицо любимого, тарталья замечает улыбку и не может не улыбнуться в ответ.

— ну, сяншэн, — обиженно тянет юноша, но уже через секунду на его лице появляется какая-то хитрая ухмылка, не предвещающая нечего хорошего. вот гад, опять что-то задумал.

не успевает чжун ли спросить, что юноша придумал как его уже мягко целуют. мужчина удивлённо открывает глаза и недоумевая смотрит, но уже скоро перенимает инициативу в свои руки и начинает целовать тарталью более жадно, страстно и горячо именно так, как парень любит. юноша понимает, что не успевает за языком чжун ли. хоть и старается из всех сил.

мужчина был искусным любовником. знал, как сделать так, чтобы он сразу потерял голову и не смог думать ни о чем кроме самого чжун ли, и ему это нравилось. нравилось до безумия. сам чжун ли нравился ему до безумия и сорванного голоса.

недоумевая тарталья, чувствует, как одна рука чжун ли аккуратно давит на шею, а вторая начинает мягко гладить его за ушком, после сразу же оттягивать мочку. в это же время, язык все сильнее давит на его собственный, а зубы иногда кусают его уже припухшие от поцелуя губы.

на глазах выступают слезы от нехватки спасательного кислорода, а по подбородку начинает течь его с чжун ли слюна. тарталья понимает, что воздуха не хватает, но прекращать эту пытку не хотелось ещё больше. он так жадно хотел всего чжун ли, что был готов умереть.

— тише, золотце, дыши глубже. — через шум в ушах слышит тарталья и правда пытается дышать глубоко, но не получается. все, на что он способен это маленькие, неглубокие вдохи и сразу же за ними выдохи. только спустя пару минут он понимает, что чжун ли отстранился от него и убрал руки. мочка уха невыносимо пульсировала болью, а на шее все ещё чувствовалась рука. эти фантомные прикосновения все ещё грели его, но быстро пропадали, как бы насмехаясь над его, нуждающимся в тепле и прикосновениях, телом. это было до ужаса обидно и несправедливо.

эти мысли не нравятся тарталье, поэтому он снова тянется к чжун ли, но вдруг его оставляет тихий, но требовательный тон мужчины, который так и приказывает:

— малыш, разве папочка разрешал тебе делать все, что ты захочешь? правильно, нет. — в ответ слышится хныканье, которое, кажется, в скором времени будет готово перерасти в скулеж. чжун ли назвал себя папочкой! боже, тарталье кажется, что он сойдет с ума от этих игр и удовольствия. — будь хорошим мальчиком и выполняй просьбы папочки, хорошо?

— х-хорошо, чжун ли. — чуть дрожащим от смущения голосом говорит тарталья.

— неправильный ответ, как я говорил тебе обращаться ко мне? — осуждающе сказал мужчина.

— п-папочка. папочка, прости меня, пожалуйста, впредь я постараюсь быть хорошим мальчиком.

— мой хороший мальчик такой умничка — произносит чжун ли и сразу целует его в знак поощрения также в мыслях отмечая розоватые скулы парня, кажется, кто-то смущается. мило.

тарталья стонет в поцелуй и утопает в нем как в холодном океане. его тянет на самое дно. все сильнее и сильнее. мужчина играет грязно, но целуется так же прекрасно… каждый раз у юноши перехватывает дыхания, возбуждения не знает края и желания продолжаться целовать этого неимоверного мужчину становится все сильнее. чжун ли слишком идеальный во всем. буквально во всем, что можно. чем бы он не занялся все получалось как нужно, все истории он знал от начала до конца во всех подробностях, прекрасно умел льстить собеседнику и уводить от темы, которая ему не нравилась. тарталья был уверен, что чжун ли самый лучший и идеальный во всем этом гребанном мире.

мужчина отстраняется, и ниточка их с юношей слюны похабно и долго тянется за ним. тарталья внимательно наблюдает за этим и, кажется, возбуждается ещё сильнее. он до безумия сильно хочет податься вперёд и прижаться своими обкусанными губами к его, но мысль, что чжун ли запретил самовольничать перекрывала все желания и парень невольно тихо-тихо скулит от этих мыслей. терпение – не его сильная сторона, но он ведь хочет быть хорошим мальчиком для папочки, да? ради этого стоит терпеть и ждать.

— посмотри на себя, милый мой аякс. я только начал, а ты уже течешь и ведёшь себя как самая распутная шлюха. даже на бисерном пароме девушки в борделе более скованно себя ведут. тебе не стыдно, малыш? — начиная медленными и смазанными движениями размазывать предэкулят по члену тартальи, негромко говорит чжун ли. он знает, что парень точно его услышит.

тарталье стыдно до безумия. и это стыд заставляет его возбуждаться ещё сильнее. кулак сжимает мягкие простыни, а сам он ёрзает и не может найти себе места из-за сильного желания прикоснуться к мужчине и получить больше удовольствия, когда чжун ли подаётся вперёд и начинает оставляет обжигающие засосы на его шее. знал ведь, гад, что она слишком чувствительная и нежная, поэтому каждые его прикосновения отдаются горячими волнами возбуждения в районе паха. засосы переходят в поцелуи, а те уже в укусы и так по кругу. тарталье казалось, что ещё немного и он точно умрет от наслаждения или же стыда, а может от всего вместе. он потерялся в своих чувствах и вряд ли в ближайшее время сможет рационально мыслить.

— а-ах, блять, папочка, п-пожалуйста. — скуля умоляет он.

— что именно ты хочешь, дорогой? — чуть отстраняясь, насмехаясь спрашивает мужчина. ему нравится такой беззащитный тарталья, который так и просит ублажать и любить его до конца своих дней. — давай, скажи мне, золотце. не молчи.

— о-отстань от моей шеи, сука, прошу тебя. она стала слишком чувствительной из-за тебя. — скуля тянет юноша.

— из-за меня? — улыбаясь спрашивает он, — или же от того, что ты, маленькая шлюха, так бесстыдно просишь большего? посмотрите же сначала на себя, аякс. весь в засосах, укусах, поту, с такими милыми опухшими губками, слезками на глазах и членом, который так течет и просит большего. разве я виноват в этом?

— я… твою мать, я-я. т-ты не п-понял…— невнятно мямлит юноша.

— говори внятно чтобы я слышал тебя. — тихо, но все равно строго говорит чжун ли.

в ответ тарталья молчит ведь если он откроет рот, то с него точно выйдет куча стонов вместе с мольбой. чжун ли понимает его без слов. мимолетно в его янтарных глазах появляются нотки умиления и мягкости, но он быстро возвращает свой образ, который так нравится тарталье.

в этот раз мужчина его слушается. только на этот раз он слушается. опускается ещё ниже. аккуратно обводит соски. целует, а позже уже прикусывает клыками. оставив пару следов от укусов и засосов чжун ли отстраняется и тянется к тумбочке за смазкой. если тарталья надеется, что все произойдет быстро, то чжун ли спешит его расстроить. сегодня он будет долго наслаждаться им. драконы вечно могут довольствоваться своим сокровищем. чжун ли тот еще дракон, а тарталья его самое главное сокровище. так что легко ему не будет уж точно.

— я даже не поигрался с тобой как нужно, а ты уже почти кончил. какой развратный мальчишка. интересно, тебе понравилось если бы папочка трахнул тебя перед публикой, м? — он конечно же не собирался этого делать, его рыжее сокровище только его и никто не посмеет увидеть тарталью таким, но, то как парень реагировал на его слова. это точно того стоило.

парень в это время мило мотал головой в знак протеста и пыталась закрыть пылающее от стыда лицо ладонями, на секунду чжун ли отвлекся и просто наслаждался видом растрёпанного рыжего воина из снежной, который сейчас лежит среди мягких простыней с слезами на глазах, засосами и следами от укусов по всему телу, и текущим членом. было сложно оторваться от этого чудесного зрелища, но он смог перебороть себя.

— убери руки, золотце. ты ведь не хочешь, чтобы я их связал? или же все-таки хочешь, но боишься об этом сказать, м? — в ответ что-то невнятно промычали. — говори внятно, сучка, когда к тебе обращаются.

— да, пожалуйста, я-я не против если папочка меня свяжет… — тихо прошептал тарталья и сразу же прикрыл пылающее от смущения лицо руками.

искренняя улыбка озарила лицо чжун ли. он был рад. неимоверно рад. прекрасно. этот ответ был чудесным, то, что ему нужен был.

— ляг, пожалуйста, животом на простыни, малыш. — сказал мужчина и встал с кровати.

взяв со стула рядом ремень чжун ли приблизился к рукам тартальи и аккуратно, чтобы не навредить, связал их.

— вот так лучше, теперь ты, похотливая сука, не сможешь спрятать свое милое личико от папочки.

вернувшись назад, чжун ли сжимает его ягодицы до синих и пульсирующих синяков, а после разводит их в стороны и пару минут рассматривает думая, где метки будут смотреться лучше, но в последний момент он решил, что вместо меток можно оставить кое-что получше.

— считай до десяти. если собьёшься добавлю еще пять и так каждый раз, когда это будет происходить. — в ответ ему кивнули. — я не слышу, чтобы ты сказал «хорошо, папочка»

— хорошо, папочка. — говорит тарталья не до конца понимая, что задумал чжун ли.

первый, пробный, не особо сильный шлепок обжигает ягодицы юноши, и тарталья с удивлением поворачивает голову в сторону чжун ли. почти сразу же понимая почему ему сказали считать. хоть удар был легкий для пробы, но кожа все равно нестерпимо жгла и болела. иногда, парню казалось, что чжун ли вообще его не жалеет, что возможно было отчасти правдой.

— считай. — приказывает строгий голос.

— о-оодин. — заикаясь тянет тарталья.

мужчина внимательно рассматривает место, на которое пришелся удар, что ж это было… возбуждающе, то, как юноша дрожал от боли и смотрел на него через плечо слезящимися глазами… это было не забываемо. второй удар не заставил себя ждать.

— д-два. — пытаясь заглушить стоны скулит парень.

чжун ли решает приблизить конец его мучений и делает серию из сильных шлепком покрывая ими почти все дрожащие ягодицы.

—сколько? — сурово спрашивает он в это же время нежно водя пальцем по разгорячённой от сильный шлепком и красной-красной коже.

— с-семь. — задыхаясь хрипит юноша. ягодицы неимоверно жгло, руки занемели, а мозг превратился в кашу от смеси удовольствия и боли, которые так ему нравились.

— значит еще пару. сможешь вытерпеть, аякс? — нежно спрашивает чжун ли. все-таки переходить грань он не хочет. на самом деле он безумно боится, что во время таких игр сделает по-настоящему больно своему чуду. тарталья мог сколько угодно получать удовольствия от боли, чжун ли готов ему это дать, но перейти черту было чертовски страшно.

—за кого ты меня держишь? конечно же я смогу, папочка — смаргивая слезы с ресниц хихикает тот, и мужчина понимает, что с тартальей все хорошо, но нужно все-таки чуть сбавить обороты.

восьмой и девятый удары были легче за предыдущие, но ощущались все еще больнее из-за поврежденной кожи. над последним же десятым чжун ли постарался на славу удар был звонкий сильный обжигающий и, что самое главное, от силы удара даже его рука заболела. это было чудесно. особенная реакция парня. сначала он громко вскрикнул от боли и, кажется, еще сильнее заплакал, а после ужасно сильно дрожа долго кончал с тихим «д-десять, п-папочка», которые сорвались с его пухлых губ и упал на простынь пытаясь прийти в себя.

нежно-нежно поглаживая разгоряченную кожу чжун ли, шептал ему на ухо какой же он молодец и как хорошо справился со своей задачей. кажется, тарталья еще сильнее отключался от кучи похвалы, которую тот так хрипло со смешком шептал якобы издеваясь над ним и его членом, который только сильнее твердел от этого всего ни смотря на то, что юноша только что кончил.

― золотце, ты в силе продолжить? ―ласково спросил мужчина.

― д-да, папочка. ― нежно улыбнулся тот с влажными от слез глазами и чжун ли не смог себя удержать от желания прильнуть к столь желанным устам.

целуя своего мальчика, он понимал, насколько сильно любил его всего. весь тарталья даже с изъянами был любимым. весь. все веснушки, все шрамы, все родинки все-все, что было в нем. он любил его за израненную, но ни капли, не изуродованную душу. любил его ужасное прошлое. любил всего аякса до слез на глазах и тепле в сердце.

прекратив нежный и полный любви поцелуи, он отстранился с робкой улыбкой и начал искать руками бутылочку смазки. найдя и все-таки открыв крышку, он вылил смазку на свои пальцы и начал аккуратно разогревать ее ведь как бы не нравились грубые слова и диалоги во время секса тарталье, намерено делать боль, которая перейдет черту дозволенного чжун ли не собирается.

сначала юноша наблюдал за тем, как смазка текла с этих прекраснейших пальцев и капала прям ему на бедра, а после тарталья скулил и дёргал связанными руками. желание прикоснуться к чжун ли росло с каждой секундой все сильнее и сильнее, но он не мог этого сделать. из-за своего же болтливого рта, который попросил его связать он не сможет коснуться чжун ли. тарталья может только наблюдать за тем, как мужчина собирается растягивать его этими прекрасными, длинными, узловатыми пальцами, которые так и снятся в влажных снах юноши.

— чж-чжун ли, пожалуйста, начни что-либо делать. я уже не могу, п-прошу тебя, войди в меня пальцами. — поворачивая голову в другую сторону от стыда говорит тарталья. его член пульсирует и болит от снова появившегося возбуждения, а мужчина ничего не делает. это было преступление. тарталья не мог это вынести.

первые два пальца нежно проник в него. чжун ли чувствовал давления и понимал, что нужно заставить юношу расслабиться. словами этого не добиться. он знает. поэтому выход был только один.

мужчина неожиданно поддается вперёд и аккуратно прикусывает губу тартальи после начиная целовать его нежно-нежно. поцелуи совсем не подходил под то, как он двигался внутри парня.

юноша тихо шипит от неприятных ощущений, но это почти не слышно в поцелуи. он переключается на эти ощущения от ласкового поцелуя, а не на то, как пальцы аккуратно, но без остановки растягивают его, и расслабляется.

тарталья податливый, мягкий, очаровательный и такой горячий. чжун ли не может насытиться им. он хочет поглотить его. полностью без остатка.

добавляя третий палец чжун ли, также выливает ещё немного смазки. в первую очередь ему важно чтобы тарталье было приятно.

— ты так прекрасно принимаешь мои пальцы, милый, так и не скажешь, что ты не престижная блядь, которую можно снять на ночь. ― с лукавой улыбкой говорит мужчина.

скулы и шея парня становятся ещё краснее. добавляя ещё один палец чжун ли второй рукой тянется к шее и нежно сдавливает ее. тарталье кажется, что он умирает. слишком много чжун ли ему даёт. одновременно много и мало.

— чжун-чжун… ли-и, пожалуйста, войди. — хрипло просит он. с каждой секундой все больше кажется, что голос тартальи сорвется на скулеж или стон, или же, что более вероятно, он просто начнет хрипеть из-за руки, которая не дает ему вдохнуть полной грудью.

мужчина ослабляет хватку на шее и в скором времени убирает ее. пальцы покидают тарталью под скулящие звуки последнего. юноша был слишком жадный просил все и сразу.

чжун ли аккуратно наносит смазку на свой член и целует тарталью чтобы отвлечь от неприятных ощущений, сколько бы мужчина не подготавливал его все равно начало было трудное. язык чжун ли вылизывает весь рот тартальи и последний, кажется, не до конца понимает, что мужчина входит.

через поцелуй чжун ли слышит стоны и отстраняется. юноша мило хватает недостающий воздух приоткрытым ртом и пытается сфокусировать взгляд. мужчине нравится наблюдать за этим.

он начинает двигаться медленно. сначала почти полностью выходит из него, а потом аккуратно толкается вперёд, ударяясь при этом легонько своими бедрами об его. мужчина знает, что быстрые толчки сейчас ни к чему. он хочет, чтобы тарталья прочувствовал каждое его движение

неторопливые поцелуи и укусы стали покрывать шею и плечи. чжун ли нравилось чувствовать, как тарталья сжимается от них, но ещё больше он любит оставлять метки на своем партнёре. заявлять свои права на него. знать, что все знают, что тарталья его. это заводило его еще сильнее, и чжун ли не может сдерживать себя больше.

— а-ах, чжун ли-иии. — протяжно стонет тарталья, когда его от невероятно сильного толчка чуть проносит по простыни. руками он сильнее хватается за влажные простыни и выгибается до хруста в спине.

его руки начинают болезненно затекать от одного положения, но сказать сейчас об этом он не мог. его мозг был занят только получаемым удовольствием. все мысли были только про то, как приятно.

при каждом особо глубоком толчке тарталья выдавал чересчур громкие стоны и вскрики, которые безумно нравились чжун ли. каждый раз он пытался проехаться членом по простате юношу и вызвать ещё громче стон. ему было интересно насколько громким может быть его милый мальчик, и чжун ли готов сделать, что угодно чтобы это узнать. он знает, что усилия стоят этого.

поэтому он начинает покусывать и сосать один сосок, а после кусает второй и сразу начинает вылизывать его. чуть отдаляясь, он замечает, как те покраснели и набухли, что ж это мило.

обратив взгляд на личико тартальи, мужчина понял, что тот находится на грани, но так легко пускать это на самоход он не хотел. все-таки юноша должен помучаться еще чуть-чуть.

— ты же потерпишь ради папочки? не кончишь раньше него, да? пожалуйста, будь хорошей и покладистой сукой.

расфокусированным взглядом тарталья хватается за силуэт чжун ли и кивает головой в знак согласия. на что-то кроме стонов и скулящих звуков он не был способен. мужчина это понимает поэтому не требует большего все-таки его мальчик так старается стонать своим милым голосом для него. лишь для него одного.

опуская руку ниже чжун ли, хватает тарталью за бок и начинает двигаться грубее. юноше нравится такой чжун ли. ему нравится, когда его используют и унижают. ему это нравится до покрасневших щек, сорванного голоса, щиплющихся глаз от кучи слез, которые не переставали катиться по его милом красном личике. и все это от чистого удовольствия. прекрасно.

― ч-чжун ли. ― вскрикивает юноша на особо сильном толчке.

― тш-ш, золотце, что такое?

в ответ слышатся лишь приглушенные в подушку всхлипы и стоны. если бы что-то было не так тарталья бы точно сказал так что причин волноваться не было.

толчки стали все быстрее и жестче. чжун ли был почти на пределе. его милый, любимый мальчик так легко доводил мужчину до кульминации что тот не мог просто сдерживать себя. тарталья был слишком прекрасный. так неимоверно хорошо его принимал, скулил, сжимался, стонал, просил, что чжун ли срывало голову почти сразу. он был готов на все лишь бы юноша всегда был рядом. был рядом, когда он читает книгу, когда готовит, когда гуляет, когда спит. всегда. если бы боги селестии, когда-то решили забрать его любимого, то он бы стоял горой за него или же, о боже, был готов пойти против них.

самого же тарталью безумно смущали такие слова, как он, обычный воин из снежной, смог забрать сердце одного из семёрки архонтов. он не мог в это поверить. если бы в детстве кто-то сказал ему об этом, но он рассмеялся и сказал, что никогда такое не произойдет, потому что он не достоин, но чжун ли считает по-другому. он считает, что тарталья достоин всего что имеет и даже больше. намного.

прижимаясь грудью к спине юноши чжун ли ускорял свои движения и оставлял метки на и так искусанной шее. боже, как же он любил кожу тартальи, но еще больше он любил оставлять на ней метки, которые так и показывали кому парень принадлежит.

― золотце, я уже на приделе. ― предупреждает его мужчина.

― м-можешь, пожалуйста, придушить?.. ― смущаясь лепечет тарталья и еще сильнее зарывается лицом в подушку.

― конечно, милый, твое желания для меня закон. ― улыбаясь исполняет просьбу чжун ли. ему нравилось, когда юноша прямо говорил о своих желаниях.

воздуха все сильнее не хватало, движения не прекращались, а возбуждения все росло. тарталья не знал куда себя деть. слишком много чтобы ясно мыслить и слишком мало чтобы кончить еще раз.

в один момент рука сильнее сжимает его горло, а зубы кусают его до синяков. движения замедляются и тарталье кажется, что он точно потеряет сознание.

оглушительный оргазм накрывает его с головой и юноша понимает что движения не прекращаются ведь чжун ли доводит себя до черты а рука давит все сильнее. ему казалось что это конец. тело дергалось каждые пару секунд от сверхстимуляции.

чжун ли замедляется и кончает. обнимая юношу и в после оргазменом состоянии шепча ему похвалу и признания в любви. в какой-то момент уставший мозг тартальи ловит себя на мысли, что мужчина говорит не на языке ли юэ, а, кажется, на давно забытом никому кроме одного чжун ли понятном.

отстранившись, он нежно шепчет:

― тише, милый, давай развяжем тебе руки затекли, наверное, да?

тарталья устало кивает. сил чтобы говорить, а уж тем более двигаться не было. после того как мужчина развязал его руки он через усталость потянулся к нему и обнял.

― я люблю тебя, аякс. ― поглаживая его по волосам мягко говорит чжун ли.

― и я тебя люблю. ― засыпая лепечет тарталья.