Больно больше не будет

Ночь. Время, когда все тревоги и печали должны уступать место сладким грезам. Но почему-то ночью всегда больнее всего. Стоит померкнуть свету за окном, шуму на улице стихнуть - голову забивают мысли о собственной никчемности, слабости. Не сумел, не защитил, не спас. Чувство вины плещется через край, проливаясь слезами по щекам. Нужно было быть сильнее.

Итэр засыпать не хочет, хоть и устал неимоверно - кошмары все равно выматывают сильнее ежедневных поручений. Каждый сон сопровождают, словно цепные псы, срывающиеся на первого встречного. Луна почти полная мягко в окно заглядывает, будто утешить хочет парнишку. А он так хотел бы сестре эту луну показать.

Глаза слипаются, но не от того, что спать хочет - слишком много слез пролил. Дышать нечем почти, но Итэр привык - каждый новый день, ровно что удушье, высасывает остатки жизни из ослабевшей души, умело, методично. Сердце уже не болит даже - оно ничего не чувствует совсем.

Итэр нагружает себя делами так, чтобы вымотаться окончательно, чтобы свалиться в конце дня от усталости и так заснуть - без сновидений. Но помогает все реже. Он устал, устал, у с т а л, кричать хочется об этом - да сил нет. А даже если найдется - услышит хоть кто? Может, та девушка улыбчивая, что так настойчиво просила его принести трав целебных с вершин горных пиков? Или, возможно, мальчишка, что хотел безделушку передать через весь Ли Юэ? Нет, конечно нет. Вот и остается лишь приглушенно в мокрую подушку кричать, груз не уходящий сбросить пытаясь. Никому дела нет и не будет.

Сон застал все же врасплох, утягивая сознание истощенное в спасительную пустоту хоть на время - не может живой человек сутки напролет метаться. Потому Итэр и не почувствует, как мокрые все еще щеки ветром прохладным пощекотало - и пусть, что окна закрыты наглухо. Лунный свет на лицо легко падал, серебром поливая подрагивающие, слегка намокшие светлые ресницы. Красиво. Красиво, но смотреть больно.

Рука чужая мягко, нежно, словно поранить опасаясь, на щеку легла, заботливо дорожки мокрые стирая. Как же хотелось и боль из души светлой так же стереть, развеять, как тучи в небе. Чтобы солнце выглянуло вновь в глазах прозрачных и светом своим согрело. Хотелось все сделать, чтобы солнцу этому не надо было больше плакать. И пусть, что сам себе помочь не смог - сейчас не важно вовсе.

Сяо знал, чувствовал, что гложет чужое сердце. Знал, что улыбка его - маска, весьма умело спаянная годами притворства, знал, как противны ему на самом деле люди лицемерные, бесконечно работой заваливающие - и не важно, что в том спасение найти пытается. Знал, но приблизиться боялся - слишком опасный, слишком кровью запятнанный. Мог лишь вот так, под осуждающими взглядами звезд, тихо в комнату темную пробираться и нежно руку бледную в своей держать, каждый вздох надрывный ловя.

Запах цветочный, что обычно свежестью исходил от пшеничных волос, перебился теперь запахом соли и горьких снов. Сяо хотел бы уложить мальчишку в поле цветочное, засыпать нежными лепестками, чтобы никогда больше не исчезал сладкий аромат. Но мог лишь осторожно, боясь разбудить, перебирать светлые, по подушке раскиданные пряди, желание подавляя в косу привычную их заплести.

Стоило первым лучам рассветным коснуться горизонта, ветер с собой уносил молчаливого стража и его прикосновения робкие. Итэр никогда и не узнает, гадая лишь, почему на щеке осталось невесомое касание тепла.

Так и текло время бесконечное. И каждую секунду чужое присутствие незримое оберегало, ветром в листве шелестя, ласково волосы трепая - Итэр не замечал вовсе. Так и не заметил бы, если бы кошмар очередной не вырвал из пустоты, за которую так отчаянно цеплялся. Проснуться от крика собственного - ничего нового. А вот лицо рядом чужое, опешившее, с плещущимся в глазах янтарных беспокойством - нечто неожиданное и непривычное совсем.

Осознание не пришло еще, а вторженец уже отскочил в спешке подальше, желая раствориться поскорее в воздухе - ему тут находиться нельзя. Но что-то в светлых глазах вымученных, кошмаром все еще затуманенных, заставило задержаться еще на секунду. Две. Три. И этого хватило вполне, чтобы за руку схватили, поймали, словно ребенка за шалостью. Сяо вырываться не хотел, не хотел больнее сделать. Потому лишь замер, взгляд в пол опустив - смелости не хватало поднять.

- Прошу... Останься.

Голос Итэра усталый, чуть охрипший, всего два слова сказал - а в сердце они воткнулись больнее острого клинка. Сяо запоминать не хотел такой его голос, но на беду запомнил - столько в нем боли, отчаяния. Печаль эту вырвать с корнем хотелось, а вместо нее посадить цветы, чтобы цвели в чужой душе, светлой радостью наполняя. Но не мог, не осмелился бы даже подойти просто при свете дня. Потому молчал. Молчал, мысленно себе отвешивая затрещины.

Не получив ответа, Итэр руку безвольно отпустил, спиной к Сяо развернулся и, ком в горле глотая, с силой воздух втянул - его катострофически не хватало. Хотел дать понять, что можно уходить, можно его оставить, ничего не случится - не впервой уже. Раздражать не хотел.

А Сяо же будто обухом по голове жест этот ударил. Спрашивал себя, что же творит, да только ответа не было. Лишь мысль крепко засела - уходить нельзя. Только не сейчас, только не в этот момент. И плюнул. Послал к чертям запреты все, что сам себе поставил - потом звездам объяснится. Дотронулся легко до плеча дрожащего, развернул к себе обратно, взглядом напряженным, виноватым немного, впиваясь. Каждая черточка лица чужого в память врезалась - чтобы навсегда.

Осторожно, медленно, словно спугнуть боясь, Итэра к груди теплой притянули - слышно, как часто-часто у Сяо сердце колотится. Руки, такие же теплые, на спину мягко легли, поглаживая слегка. Спокойно. Так тепло и спокойно, как было раньше только с сестрой.

Неловко ладони дрожащие подняв, Итэр крепко за спину чужую ухватился, вцепился даже, как в единственное свое спасение. Словно только эти руки сильные, эта грудь тяжело вздымающаяся и дыхание горячее где-то в макушке защитить могли от всего-всего. Слезы сами из глаз полились, одежду чужую пятная мокрыми следами - а Сяо, кажется, и не возражал, только прижал к себе крепче, от всего мира укрывая в объятиях этих. Проницательно.

- Теперь больно не будет. Обещаю.