Если соединить между собой три точки пространства, получится плоскость. Треугольник. Нечто, устойчивое настолько, насколько устойчива Земля, стоящая на трех китах. У христианского Бога, к слову, тоже три ипостаси. И в Каббале мира тоже три. И не то, чтобы Чимин был философом или математиком, просто ему нравится это число. Хорошее такое число, красивое. Из трех букв, хах.
Их тоже трое: он, Тэхен и Чонгук. Эти двое для него лучшие друзья на века, родственные души и просто самые близкие люди — словно персональные ангелы-хранители, они рядом всегда и всюду. Высокие, красивые, бесконечно разные. Солнечный Тэхен, за смешливой натурой скрывающий стальную сердцевину, и внешне холодный Чонгук, прячущий под железным панцирем мягкую натуру — будто персонажи, сошедшие со страниц манхвы — смотреть, восхищаться, руками не трогать.
Чимин не понимает, за что они ему такие охуенные.
И как он оказался между ними.
Если соединить три точки между собой, получится треугольник — устойчивая фигура, думает Чимин. Но если стереть одну из сторон, то треугольник превратится в острый угол. И устойчивость летит в пизду.
Между Чонгуком и Тэхеном грань стерлась начисто. Не ластиком даже — острым лезвием, кто-то взял и рассек соединяющую их нить. И Чимину бесконечно горько сознавать, что этот кто-то — он сам.
Это начинается примерно через полгода после того, как Чимин и Тэхен поступают в университет. Чонгуку остается еще два года срока в старшей школе, и разница в расписании и смена обстановки отдаляют их друг от друга. Они все так же собираются втроем, но что-то неумолимо меняется. Взгляд Чонгука меняется, становится более колючим, а сам он — резким и закрытым, как нахохлившийся воробей. Сперва Чимин списывает это на дружескую ревность: они всегда были втроем, и Чонгуку без них с Тэхеном наверняка одиноко. Возможно, он чувствует себя брошенным, раз мы не можем быть с ним так же часто, как друг с другом, думает Чимин и начинает уделять младшему больше внимания и всячески показывать, как тот важен для него. И тогда начинает беситься Тэхен. Не на Чимина — на Чонгука. Они сцепляются из-за любой безобидной мелочи вроде последней подушечки жвачки, вспыхивают ярко, словно спички в темноте — ругаются, сыплют колкими фразами, даже дерутся. Уговоры не действуют, увещевания пролетают мимо ушей; Чимин до боли закусывает костяшки и наблюдает, как крепкая многолетняя дружба летит в тартарары из-за того, что Тэхен снова сел рядом с Чимином первым.
А потом до Чимина доходит, и лучше бы никогда не.
Они просто-напросто ревнуют его друг к другу. Как парня ревнуют. И это самый пиздецовый пиздец, что только мог с ним произойти, но вместе с тем становится отчего-то очень лестно. Чимин никогда не мнил себя кем-то особенным — по сравнению с Чонгуком и Тэхеном, сияющими так ярко, что можно ослепнуть, просто находясь рядом с ними в одном помещении, он самый обычный парень. Невысокий, типичной внешности, хоть и с хорошей фигурой и неплохими танцевальными задатками, но ничего экстраординарного. Они могли выбрать любую или любого, а выбрали его. Оба. И что ему делать, Чимин не представляет.
Кризис проходит к моменту, как Чонгук поступает в тот же универ. Градус напряжения спадает, громкие склоки и драки сменяются колкими фразами и обжигающими взглядами. Между ними тремя негласная договоренность, шаткое перемирие, и надежда на лучшее — официально они все еще лучшие друзья, кореша, парни не разлей вода. По факту то, что происходит между ними, можно назвать чем угодно, но только не дружбой.
В университете их называют «золотым трио», те, кто знает их лучше — «Чимин и его телохранители». Действительно чем-то похоже, думает тот, кривя лицо в подобии улыбки: защищают его от любых бед, оберегают — каждый в своей манере. Тэхен до ужаса нежный, прикасается, как к хрупкой фарфоровой статуэтке, с ним легко и хочется смеяться до слез, Чонгук более сдержанный, но оттого любой знак внимания замечается и ощущается острее, и с ним очень комфортно молчать. Они оба купают Чимина в своей любви и заботе, и хотя прилюдно ссор они больше не устраивают, тот чувствует витающее между ними напряжение и разрывается на части, понимая, что однажды должен будет сделать выбор. Перемирие не вечно. Их острый угол однажды должен превратиться в твердо нарисованную прямую с точкой в отдалении. Иного варианта для них Чимин не видит и от того бесится сам на себя и на этих двоих ебланов. Любимых ебланов.
Больше всего на свете Чимин ненавидит выбирать.
***
— Слушай, — говорит однажды Чонгук, когда они с Чимином внезапно оказываются вдвоем в пустом коридоре университета. Тэхена задержали на паре, а Чимин обещал помочь преподавателю с подготовкой распечаток к завтрашнему тесту и немного спешит, но отловивший его возле аудитории Чонгук хмурит брови и выглядит серьезным.
— Да, Чонгуки?
— Как насчет того, чтобы сходить в кино завтра после пар?
Чимин сглатывает. Из аудитории выходит задержавшая Тэхена преподавательница — Чимин провожает ее взглядом до поворота, лишь бы не смотреть на Чонгука.
— Завтра у ТэТэ дополнительное занятие — мы заканчиваем в разное время, — тянет он.
— Только ты и я, Чимин-хен, — говорит Чонгук и припечатывает: — Вдвоем.
Вот оно, думает Чимин. Чонгуку надоело ждать, пока он сам сделает выбор, и он решил сделать первый шаг, их решительный макнэ. А тот добавляет, забивая еще один гвоздь в крышку чиминова гроба:
— Я хотел серьезно поговорить с тобой, хен. Есть кое-что, в чем я должен тебе признаться.
— Без Тэхена? — Чимин давит из себя смешок — выходит довольно нервно.
— Без Тэхена.
— П-почему?
Чонгук едва заметно дергает уголком губ, будто в раздражении.
— Он в курсе того, что я хочу тебе сказать, уж поверь. Так что скажешь, хен?
Чимин вздыхает. Он знал, что это должно случиться. Что одна из сторон их угла однажды сотрется — если не им самим, то кем-то из парней. Видимо, они достигли своего Рубикона, и дальше закрывать глаза не выйдет.
А нужно ли?
Возможно, действительно пришла пора, наконец, сделать выбор?
Чимин неуверенно кивает:
— Кино — это круто.
Чонгук расплывается в широкой улыбке и едва ли не светиться начинает, словно только что сбросил с плеч огромный груз.
— Отлично, тогда я гляну расписание сеансов и напишу тебе, идет?
— Ага. Ну, я пойду, я обещал преподу помочь… — Чимин скомкано прощается, машет рукой на прощание и, сжав ремень своей сумки, стремительно скрывается за тем же поворотом, что ранее преподаватель. Прижимается спиной к стене и изо всех сил пытается успокоить сорвавшееся в немыслимый бег сердце.
Завтра.
Завтра Чонгук признается ему, и Чимин должен будет выбрать. Обязан. Как бы больно ни было одному из них после.
Перед глазами всплывает вдруг лицо Тэхена. Чимин словно наяву видит его лучистые глаза, заразительную улыбку, родинку на кончике носа и удивительно красивое лицо. Сердце начинает стучать еще сильнее и, кажется, вот-вот выпрыгнет из груди.
Возможно, пора признаться хотя бы самому себе, что выбор Чимин уже давно сделал.
***
Чимин скрывается за поворотом. Чонгук все еще улыбается ему вслед и вдруг чувствует, как вокруг талии обвиваются горячие руки. Улыбка тут же бледнеет, уступая место закушенной губе, а ладонь сбрасывает чужое запястье.
— Как вовремя. Подслушивал?
— Может быть, — мурлычут ему на ухо. — Нас же всегда трое, помнишь?
Шеи касаются теплые губы — Чонгук быстро оглядывается по сторонам, но, к счастью, пара уже началась, и коридор абсолютно пуст.
— По чьей вине, интересно? — он раздраженно вздыхает, пытаясь отстраниться. — Меня это заебало, Тэ. Конкретно заебало. Когда ты собираешься признаться ему?
— Признаться в чем?
— Не делай вид, что не понимаешь.
— Ты сам говорил, что он не должен узнать.
Чонгук резко разворачивается, встречаясь с прямым взглядом темных тэхеновых глаз.
— Это было три года назад, и я был мелким пиздюком.
— Ты и сейчас мелкий пиздюк, — смешок.
Чонгук недовольно цокает языком и снова хмурит брови.
— Тэ, я серьезно. Когда?
Тот отводит взгляд.
— Скоро.
— Когда мы состаримся и подохнем, блядь? — с накопившейся горечью выплевывает Чонгук. — Ты что, не видишь, куда все это катится? Куда мы все катимся? Ты, я, Чимин — это все один гребаный фарс, которому ты потакаешь.
— Я всего лишь пытаюсь сохранить нашу дружбу.
— Нет никакой дружбы, Тэ. Давно уже нет. И с твоей легкой руки Чимин думает…
— Пусть думает, — Тэхен не дает ему договорить, обхватывает ладонями голову, прислоняется лбом ко лбу и заглядывает в глаза. — Я хорошо знаю Чимина, Гуки, гораздо лучше, чем ты, — шепчет он, — поэтому пусть лучше думает, что мы оба в него влюблены, чем станет завидовать и пытаться отобрать у меня самое дорогое в моей жизни.
Чонгук кусает губы. Дыхание перехватывает от редкого и оттого такого ценного признания.
— Ты все еще ревнуешь меня к нему? Это ведь было сто лет назад — я тогда еще во втором классе старшей учился, — он тоже понижает голос, боясь разрушить момент.
— А ты? Или скажешь, что тебе важно это признание только из-за обостренного чувства справедливости?
Чонгук поджимает губы и получает в них целомудренный поцелуй.
— Дело не в ревности. Я хочу, чтобы мы прекратили ебать друг другу мозги. Я понимаю твои страхи и то, что ты не хочешь ранить его чувства, но Чимин должен узнать о нас. Я заебался уже ломать эту комедию, мы, блядь, со школы встречаемся! И если ты не сделаешь этого, я скажу ему сам.
— Чонгук…
— Я люблю тебя. Настолько сильно, что скоро свихнусь к чертям, — шипит Чонгук в удивленно приоткрытые тэхеновы губы. — У нас и так немного моментов близости, и Чимин постоянно где-то рядом, а я даже за руку тебя взять при нем не могу! Я устал, Тэ, я так устал…
В волосы вплетаются длинные пальцы. Поглаживают, массируют кожу головы, перебирают мягкие пряди.
— Я люблю тебя, — совсем тихо выдыхает Тэхен. — Мы все расскажем, обещаю. Веришь?
Чонгук кивает.
— Поцелуй меня.
Тэхен целует — нежно, но напористо и глубоко. Чонгук поддается ему, он всегда поддается Тэхену, словно мягкая глина — рукам мастера, но не в этот раз. Не когда дело касается Чимина. Тот может убеждать себя, что все еще выбирает между ними — Чонгук очень, очень старается, чтобы он сомневался подольше, но правда в том, что свой выбор Чимин сделал давным-давно. Чонгук заметил это еще тогда, на втором году старшей школы, когда Тэхен с Чимином поступили в универ и стали проводить вместе почти все свободное время. Возможно, Чимин и сам еще не осознал своих чувств до конца, но Чонгук не собирается ждать. Он расскажет все завтра и со всей присущей ему тщательностью донесет до Чимина, что в сторону Тэхена не стоит даже смотреть. Потому что Тэхен, мать его, занят — давно и прочно, им, Чон Чонгуком. И отпускать его Чонгук не намерен еще лет этак триста. Тэхен потом, конечно, будет злиться за самоволие, но это ничего — он знает, как его задобрить.
Их острому углу давно пора стать прямым отрезком.
***
Чимин прижимается к прохладной стене и практически не дышит. В голове звенящая пустота, а сердце проваливается в стремительно растущую черную дыру в груди. Он бы засмеялся, но ребра сдавило так, что не вздохнуть.
В пустом коридоре двое его лучших друзей целуются так жадно, словно их могут друг у друга отобрать — Чимин слышит их тяжелые вздохи, тихие стоны и «Тэхен, не здесь же» — изломанным севшим голосом, в котором прежде он никогда не признал бы чонгуков.
Он усилием воли заставляет себя отлепиться от стены и медленно бредет прочь.
Ему нужно многое обдумать и осознать, но одно Чимин сейчас знает точно: математик из него откровенно так себе. Число «три» — это «два плюс один», а выбор Чимина не в том, какую из сторон угла замкнуть в отрезок, а в том, предпочтет ли он оставить вне точку «JM» или же возьмет в руки карандаш и линейку и попробует заново дорисовать утраченный ими устойчивый треугольник.
Простая, в общем-то, геометрия.
Но Чимин все так же ненавидит выбирать.