Они были красными от крови — его руки, которые почему-то дрожали и тряслись. Чхве Хан не помнил, когда нечто подобное в последний раз происходило с ним. Бесконечные сражения с монстрами в Лесу Тьмы закалили его тело и дух, и его руки, держащие — неважно — толстый древесный сук или же меч, никогда не дрожали. Колебание, неловкое движение, не вовремя сбитый удар — всë это легко могло привести к появлению на его теле нового шрама, готового обернуться заражением и лихорадкой, оставив его беспомощным и слабым на долгие часы во тьме, поэтому Чхве Хан выбросил, уничтожил бесконечными часами тренировок всё, что могло замедлить его. Каждый его удар разил цель без промаха и колебаний.
Но сейчас его руки, привычно покрытые кровью, непривычно дрожали.
Чхве Хан непонимающе уставился на них и даже осторожно сложил их вместе, стараясь унять дрожь, но добился лишь того, что она перешла на плечи, и теперь его трясло целиком безо всякой на то причины.
Чхве Хан нахмурился и огляделся вокруг. Это место походило на холл поместья Хенитьюз, ставшего его третьим домом, но как будто обветшавшего за давностью лет и потускневшего от старости. Дорогие благородно-зелëные обои с рельефным узором посерели; то тут, то там можно было заметить трещины и отслоившиеся, а где-то и вовсе полностью отошедшие от стены куски. За ними проглядывало полусгнившее дерево — ещë более серое и всё покрытое проеденными насекомыми ходами.
Над головой Чхве Хана тускло горел один единственный проржавевший канделябр в форме головы черепахи. В некоторых местах с него осыпалась позолота, обнажая неприглядное бронзовое нутро, отливающие болотно-зеленоватым. Свет от него был прерывистым и дëрганным; стоило Чхве Хану поднять на светильник глаза, как горевший из последних сил фитиль тихо зашипел и потух, опадая в лужу оплавленного воска, и стало совсем темно. Чхве Хан не боялся темноты — после сотен ночей, проведëнных в беспробудной тьме Леса, его глаза приспособились и видели в ней вполне неплохо.
Кровь на его руках во сгустившемся мраке казалась чëрной, как мëртвая мана. Опустив взгляд на потрепанный, покрытый пылью и порванный в нескольких местах ковëр, Чхве Хан нахмурился, заметив тонкую дорожку из чернильно-чëрных капель, уводящую куда-то в темноту. Он не знал, в какой части поместья находился — судя по тому, что ни на одной стене не было окон, это был один из внутренних коридоров — но всë вокруг казалось до неправильного-странным, заставляя его напрягать все чувства до предела.
Было ненормально, ужасающе тихо.
Звук его шагов, казалось, разлетелся по всему помещению, когда Чхве Хан медленно двинулся по дорожке из кровавых капель в левую сторону коридора. По пути ему не попалось ни одной двери — лишь старые, истлевшие, где-то покосившиеся, а где-то вовсе небрежно вырезанные из тяжелых деревянных рам картины, сюжетов на которых просто невозможно было разобрать. Под его медленными шагами поскрипывали подгнившие половые доски. Скрип-скрип-скрип, мерно, под каждый шаг.
Дорожка из капель, прерывистая и неравномерная, вела его всë дальше по тëмному коридору, которому, казалось, не было видно конца, но в один момент она стала шире, а впереди образовался угол поворота, из-за которого лился слабый приглушëнный свет. Чхве Хан зашагал быстрее, сосредоточившись на этом свете и не обращая внимание на тени, сгущающиеся за его спиной. Он привык к этим теням — они вечно преследовали его, тянули к нему свои нечеловечески-длинные руки с крючковатыми пальцами-когтями, желая затянуть его в глубины беспросветного отчаяния, которым были порождены. Чхве Хан не оглядывался назад. Это было чем-то, чему он научился от человека, ставшего для него самой сутью счастья — не позволять этим теням даже приблизиться к себе и всегда, не оборачиваясь, идти вперëд.
С каждым шагом свет становился всë ярче. Всë легче становилось разглядеть узоры на старых обоях или жуткие, смазанные лица на выцветших пыльных картинах. Чхве Хан пристально следил за тëмной полосой, в которую слилась дорожка из кровавых капель, и шëл по ней, пока впереди не показалась дверь.
Это заставило его на миг замереть оттого, что его сердцебиение резко участилось, а руки непроизвольно сжались в кулаки. Он знал эту дверь, сейчас обветшавшую и всю покрытую трещинами и сколами, слишком хорошо.
И эта дверь была вся перепачкана кровью.
Усилием воли Чхве Хан заставил себя длинно выдохнуть и приблизиться к ней. Из-за полуприкрытых створок лил свет. Чхве Хан на мгновение замер с рукой, поднесëнной к разболтавшейся ручке, а потом быстро вытер кровь, покрывающую его костяшки и ладонь, полой своего старого плаща, и медленно открыл дверь.
И тут же застыл, чувствуя, как всë у него внутри заледенело, как будто вмиг покрывшись острыми шипами ядовитого льда.
За дверью была комната, которую он знал лучше, чем любую другую из комнат этого особняка.
Большие окна, прикрытые старыми, изъеденными молью шторами, выцветшие обои на стенах, покосившийся, бывший некогда богато украшенным стол у стены. Отсутствующая сейчас дверь в боковой стене, в проëме за которой виднелась старая ржавая ванна, завалившаяся на бок. Пара тумбочек с поломанными магическими светильниками и какими-то старыми бумагами на них. Большая кровать, пышно украшенная вензелями, с которых давно уже слезла вся позолота, и подушки, лежащие у изголовья, которые обветшали настолько, что в них просвечивал пух. Балдахин бесформенной кучей лежал на полу, очевидно оторвавшись от прогнившего карниза. Чхве Хан отметил всë это краем глаза, не в силах оторвать взгляда от центра этой ужасающей комнаты.
Всë вокруг было покрыто кровью. Стены, ковер на прогнившем полу, свисающее с постели одеяло, ножки старого резного кресла у письменного стола. Как будто брызги летели повсюду, всë сильнее и сильнее окрашивая комнату в отвратительно-алый цвет.
Цвет, так похожий на волосы человека, лежащего на спине в самом центре комнаты, от чьего тела расползалась огромная алая лужа, заполняя всë вокруг железистым запахом крови.
— Кэйл-ним! — срывающимся голосом прокричал Чхве Хан, кинувшись вперëд и падая на колени, чтобы замереть от ужаса, вмиг сковавшего его. Он захлебнулся. Он попытался сделать новый вздох, но не сумел, словно бы вовсе разучился дышать.
Красное. Оно было красным, как сок диких ягод, последние искры костра или свет заходящего солнца, но в этом красном цвете не было ничего прекрасного.
Это был самый отвратительный красный цвет, который Чхве Хан видел когда-либо в жизни.
Голова человека была неестественно вывернута в сторону, и Чхве Хан вновь дрожащими руками потянулся, чтобы осторожно повернуть еë, и замер, пораженный внезапным осознанием.
Красная кровь, в которой были перепачканы его руки.
Красная кровь, окрасившая самое дорогое для него лицо в этот отвратительный цвет.
Красные волосы, сейчас кажущиеся бурыми и слипшиеся в непонятный неряшливый ком.
И красное, красное, красное лицо с искорëженными, поломанными, искалеченными родными чертами, с которого безжизненно и пусто смотрели родные мëртвые глаза.
— Кэйл-ним… — тихо прошептал Чхве Хан, скованный каким-то кромешным ужасом, поднимающимся из самых далëких глубин его сердца. Перед глазами у него задвоилось, и он отшатнулся прочь, не в силах даже прикоснуться к лежащему рядом телу.
Красное, красное, красное, всë вокруг было красным.
— Кэйл-ним! — закричал он в бессилии, чувствуя, как что-то хватает его за руки, ноги и волосы, обнимает своими тонкими пальцами-когтями и тащит, тащит, тащит вниз, в самую глубокую бездну беспробудного отчаяния.
— Кэйл-ним, я… — прошептал он в ужасе, даже не пытаясь освободиться, не в силах оторвать взгляд от искалеченного изломанного тела.
Он словно наяву видел, что произошло. Видел, как его кулаки снова и снова с явно различимым хрустом опускались на тонкое хрупкое тело, слышал, как ломаются под ними кости. Чувствовал, как костяшки немного саднят, и как зловонный железистый запах заполняет всë вокруг. Уши его заполнили чужие надорванные, испуганные крики, оборвавшиеся хрипами, когда его пальцы безжалостно сжали чужое горло и сдавили так, что драгоценное, всë покрытое синяками и ссадинами лицо посинело, а тело под ним забилось в конвульсиях, впиваясь пальцами в его беспощадные руки и срывая собственные ногти, не в состоянии сдвинуть их с места, пока не раздался омерзительный хруст — и тело, дернувшись напоследок, с тихим хрипом затихло, а руки обмякли и бессильно упали на грязный от крови пол.
Чхве Хан пережил Ад в Лесу Смерти, но до сегодняшнего момента он в действительности не знал, что такое Ад.
У Ада был тот же цвет, что и у волос человека, который когда-то стал для Чхве Хана самой сутью счастья.
Кроваво-красный с мерзким железистым запахом, оседающим на зубах.
—…ве Хан!
Чхве Хан резко распахнул глаза и сел на постели.
Он не мог дышать. Вокруг было темно, сердце билось в груди набатом, заглушая остальные звуки. Кто-то кричал, кажется, пытаясь дозваться его, но он не мог ничего понять. Губы его распахивались снова и снова, но он не мог вдохнуть даже немного воздуха, как будто что-то тяжелое давило на его грудь и не позволяло сделать этого. В панике, охватившей его, Чхве Хан заозирался по сторонам, но так и не смог ничего рассмотреть. Омерзительно-красный сменился беспроглядно-чëрным, как Чëрное Отчаяние на дне башни-колодца, и его сковало по рукам и ногам, не позволяя видеть, слышать и даже дышать.
А потом он почувствовал… Что-то. Мягкое, спокойное прикосновение от плеча к шее. Он напряжëнно замер, как зверь, попавший в ловушку, устроенную хищником, но прикосновение не причиняло боли. Осторожно, но уверенно оно подтолкнуло его вперëд, и Чхве Хан вдруг почувствовал, как со всех сторон его окружило спокойное живое тепло.
— Дыши, — тихо сказал кто-то ему в самое ухо, и Чхве Хан неосознанно послушно сделал вздох, чтобы тут же закашляться, когда его тело, наконец, получило необходимую дозу кислорода. Вместо ненавистного запаха крови его ноздри заполнил мягкий аромат чужого тела — мускус и сладкая нотка мëда и лимона. И он задышал — медленно, словно учился делать это заново, периодически срываясь на надрывный кашель и медленно приходя в себя.
Чхве Хан чувствовал, как его осторожно гладят по спине. Медленно, движение за движением, вздох за вздохом чувство реальности возвращалось к нему, и, не сдержавшись, он обнял того, кто держал его сейчас в своих руках, и крепко сжал своими дрожащими руками.
Сразу после этого в тишине спальни раздался тихий вздох, и чужая теплая ладонь легла ему на голову, тут же начиная поглаживать его по волосам. Чхве Хан закрыл глаза, пряча лицо в изгибе чужой тонкой шеи. Наверное, он выглядел сейчас отвратительно-слабым, но ему было плевать — пока он мог чувствовать, как ровно бьëтся под кожей тонкая жилка и слышать чужое тихое спокойное дыхание.
— Кэйл-ним, — попытался позвать он, но вышло так хрипло, словно он кричал до этого всю ночь и напрочь сорвал горло. Чхве Хан медленно отстранился и открыл глаза, но замер, осознавая, что вокруг по-прежнему было темно. Он не мог увидеть ни очертаний комнаты, ни лица человека рядом, и от этого успокоившийся было ужас тотчас же вновь поднялся к горлу.
В этот момент его руку сжали чужие тонкие пальцы.
— Что такое? — прозвучал спокойный голос, и Чхве Хан рвано выдохнул, прежде чем ответить.
— Темно, — он не сумел выдавить из себя что-либо ещë и покачал головой, обеими руками обхватывая чужие пальцы.
Снова раздался тихий вздох.
Пару мгновений ничего не происходило — они так и сидели в этой тихой напряженной темноте, а потом Чхве Хан услышал, как в стороне щелкнули пальцами. И вдруг что-то маленькое, золотисто-розовое, возникло прямо перед его лицом. Крошечный тусклый шар из чистого огня, он медленно становился всë ярче и ярче, и Чхве Хан смотрел, не отрывая глаз, как он постепенно увеличивается в размерах. Раздалось ещë несколько щелчков, и вокруг них появились новые шарики света — они казались тëплыми и надëжными, словно собирались разрушить весь мрак вокруг и осветить его священным светом.
Чхве Хан никогда не думал, что Огонь Разрушения, эта сила, способная выжигать Чëрное Отчаяние дотла, может быть…такой.
Нежно освещающей непроглядную тьму его души.
Может быть, это и правда была заслуга крошечных золотисто-розовых шариков света, а, может быть, сердце Чхве Хана постепенно успокаивалось, но ему наконец-то удалось сфокусироваться и посмотреть вокруг. Было светло. Полог их постели был привычно задëрнут, потому что Кэйл-ним не любил просыпаться от первых рассветных лучей — он предпочитал покидать постель лишь ближе ко второй половине дня и ложиться далеко за полночь, существуя в каком-то странном временном промежутке между полуночью и полуднем. Обычно Чхве Хан был тем, кто просыпался рано и, поцеловав его, сонного, куда придëтся, уходил на завтрак и утреннюю тренировку, а его место на постели занимали дети, оставаясь там до того момента, пока сам Кэйл-ним не решит прервать свой затянувшийся сон.
Но сейчас было ещë слишком рано даже для Чхве Хана — четыре, может быть половина пятого утра. Чхве Хан почувствовал слабый отголосок вины за то, что разбудил Кэйл-нима ни свет ни заря и, вздохнув, наконец-то решился поднять на него глаза.
Кэйл-ним смотрел на него — внимательным спокойным взглядом, и в глазах его, и без того коричнево-красных, отражались парящие в воздухе огоньки, окрашивая радужки в золотой. Кожа его, мягкая и нежная, была бледной, потому что Кэйл-ним не особо любил выходить на солнце, но никак не трупно-белой, отливающей зеленцой, а отросшие до плеч ярко-алые волосы, мягко вьющиеся на концах, имели вовсе не тот отвратительный цвет, что тёмная, насыщенно-красная кровь, в темноте становящаяся чернильно-чёрной. Чхве Хан тихо и немного истерично рассмеялся, опуская голову.
— Чхве Хан? — позвал его Кэйл-ним, но он просто покачал головой. Руки у него уже почти не дрожали — на смену нервной дрожи пришел не менее нервный смех, и Чхве Хан вздохнул почти со всхлипом, пытаясь унять его.
— Кэйл-ним, простите, я… Это просто был дурной сон, — тихо проговорил он, когда всë таки смог взять себя в руки. Кэйл-ним на это тихо фыркнул.
— Прекрати пороть чушь.
Чхве Хан тихо улыбнулся одними губами. Почему-то от такой простой и грубой фразы ему резко стало легче.
У него очень, очень давно уже не было кошмаров.
Кэйл-ним в который уже раз вздохнул и потянул Чхве Хана обратно на постель.
— Ещë слишком рано. Тебе надо постараться снова уснуть, — произнëс он, в конце неожиданно смягчив тон. В этом был весь Кэйл-ним — спокойный и кажущийся хладнокровным в любой ситуации, но надежный и заботливый, когда кто-то нуждался в нëм. Чхве Хан часто видел, как он заботится о Раоне, обнимая его и гладя по голове, или о котятах, поднимая им одеяло, чтобы они заползали внутрь, или перекладывая их поближе к собственному боку. О Чхве Хане он заботился куда реже — Чхве Хан, всë же, был взрослым и вполне в состоянии позаботиться о себе сам — и оттого чувствовать его, мягко перебирающего его растрепавшиеся волосы, успокаивая, было отчаянно хорошо.
Чхве Хан прижался к нему поближе и обнял, положив голову ему на грудь. Там, под серебряной татуировкой щита, мерно и ровно билось живое сердце.
— Оставить свет? — спросил Кэйл-ним тихо, и Чхве Хан просто молча кивнул, не желая отвечать вслух. Было хорошо просто лежать вот так, в уютной мирной тишине, не прикрывая веки до конца, чтобы ласковый золотисто-розовый свет не позволял тьме тянуть к нему свои длинные пальцы-когти.
— Кэйл-ним, — тихо позвал Чхве Хан, не желая нарушать тепло, царившее между ними. Обнаженная мягкая кожа Кэйл-нима сейчас казалась совсем иной, чем даже накануне ночью, когда Чхве Хан миллиметр за миллиметром выцеловывал на ней одному ему известные узоры.
— Мм? — отозвался тот немного сонно, не переставая гладить Чхве Хана по волосам и вызвав этим у него тëплую влюблëнную улыбку, которая совершенно не соответствовала тому, что он сейчас собирался сказать.
— Кэйл-ним, если, — он запнулся. Было нелегко собраться с духом, чтобы произнести это вслух, — если я когда-нибудь даже попытаюсь причинить вам вред… Пожалуйста, уничтожьте меня до того, как я успею это сделать.
Чхве Хан знал, что Кэйл-ним мог. Кэйл-ним был Щитом Королевства Роан и Героем Западного Континента, пусть он и ненавидел, когда его так называли. Он не был слабым. Чхве Хан знал, что, если бы Кэйл-ним захотел, с помощью своих древних сил он мог бы уничтожить его.
Сейчас это знание вселяло в него странное спокойствие.
Рука Кэйл-нима на его голове замерла.
Чхве Хан ждал от него ответа. Он знал, что Кэйл-ним слишком ценит тех, кого любит, и в ста случаях из ста предпочтëт свою смерть их, если не сможет найти иного выхода, но он хотел, хотя бы сейчас, услышать его обещание.
Кэйл-ним всегда выполнял свои обещания.
Вместо этого Кэйл-ним только вздохнул.
— Чхве Хан, ты полный идиот.
Голос Кэйл-нима прозвучал почти что зло. Чхве Хан поднял голову, чтобы встретиться с ним взглядом, хотя и без того мог сказать, что тот был ужасно раздражëн. Чхве Хан не мог не улыбнуться.
Кэйл-ним ненавидел даже думать о том, что кому-то из них однажды придëтся умереть, и попросту отказывался жертвовать хоть кем-то. Это была одна из черт, которую Чхве Хан до безумия любил в нëм.
Хотя, по правде, не существовало ни одной, которую Чхве Хан не смог бы полюбить, ведь каждая из этих черт была чем-то, что делало Кэйл-нима самим собой.
А Чхве Хан любил Кэйл-нима больше всего на свете.
Тот посмотрел на него рассерженно, но, увидев улыбку Чхве Хана, вздохнул и отвернулся. Уголки его губ раздражëнно дëрнулись, а потом он, вновь посмотрев на Чхве Хана, заговорил.
В его глазах отражался огонь, и они выглядели так до безумия красиво, что Чхве Хан не мог оторвать взгляда.
— Ты никогда не причинишь мне вред. Я тебе не позволю, — произнëс Кэйл-ним, нет, сейчас — Верховный Главнокомандующий объединëнных Армий, Кэйл Хенитьюз — уверенно и весомо, без бахвальства или попыток солгать. Он никогда не бросал слова на ветер и всегда говорил лишь то, в чём был уверен. — Если ты когда-либо нападëшь на меня, это будет значить, что либо ты, либо я был захвачен и перевербован врагом. А такого, — он хмыкнул, но глаза его оставались серьëзными, — я никогда не допущу.
Чхве Хан смотрел на него несколько мгновений, прежде чем вдруг с облегчением расхохотаться.
— Я знал, что вы скажете это, Кэйл-ним, — произнëс он мягко, снова укладывая голову на чужое нежное плечо.
— Ну и зачем тогда ты требуешь от меня подобные бредовые обещания? — раздражëнно проворчали сверху, и рука на волосах Чхве Хана снова начала перебирать его волосы.
Всë смолкло на некоторое время. Маленькие шарики света чуть подрагивали в воздухе, и на тяжëлую ткань полога ложились колеблющиеся тени. Они были не такими, как тьма, преследующая Чхве Хана по пятам — мягкие и зыбкие, они скорее походили на стражников, защищающих их сон, чем на тварей, выжидающих удобного времени для атаки.
Правильно, подумалось Чхве Хану в полудрëме под успокаивающие движения ласковой руки, ведь эти тени тоже были сотворены Кэйл-нимом.
Человеком, благодаря которому в его «Я» к отчаянию прибавлялось счастье.
— Я люблю тебя, Кэйл-ним, — тихо прошептал он в нежную, пахнущую мускусом, лимоном и мëдом шею, и услышал тихий и мягкий смешок сверху, а потом тëплые губы коснулись его макушки, и Чхве Хан провалился в сон, не дождавшись ответа. Кэйл-ним был не очень хорош, в том, чтобы выражать свои чувства словами, но по его прикосновениям, по нежному свету его древней силы, по забившемуся чуть чаще сердцу этот ответ было легко прочитать безо всяких слов.
Этой ночью Чхве Хану больше не снились плохие сны.