Theft and Boar

Двое хороших друзей заседают в единственной таверне на посёлок, когда солнце заходит за холм. Скрип деревянных планок приглушается возмущёнными и радостными возгласами.

Посетители всплёскивают руками, повышают голоса при обсуждении всех событий страны и их небольшого провинциального поселения на юге. Лавки потихоньку закрываются, а в заведении на углу с каждым получасом становится шумнее.

Чонгук любит это место — из-за восхитительной выпивки и лёгких денег.

— Это очень, очень плохая идея, — друг безуспешно пытается его отговорить.

Чонгук рукой отмахивается, как от назойливой мухи.

Хосок посвящён в род деятельности юнца и не лезет с нравоучениями или упрёками, взывая прислушаться к здравому уму и совести, что напрочь покинули Чонгука.

Друг понимает это лучше самого Чонгука с момента, когда застукал его на рынке за совершением мелкой кражи. Сам Хосок зарабатывает на хлеб честным путём и собственными силами.

Торговец поставляет продовольственные товары в дворянский особняк Паков и знает наверняка — там целый наряд охраны, и Чонгука, этого упрямца, не терпящего поражений и всегда идущего к намеченной цели, сразу же засекут. На плечи падёт большая ответственность, которую он не сможет так просто избежать.

— Чонгук, ты меня не слушаешь.

— Ну поймают и поймают, — беспечно отзывается.

Хосок поджимает губы, потому что у мещан куда больше власти, чем могут себе представить простые рабочие. А принципы, присущие таким знатным семьям, им, простым работягам, и подавно не понять. — А если нет, то я смогу обеспечить себе и семье безбедную жизнь.

— А если да, то и казнить могут, и родителям ни гроша не дадут заработать, — стоит на своем, невзирая на ощущение, что бросает слова на ветер.

Хосок ставит пустой бокал на стойку и просит бармена повторить. В первую очередь не хочется терять хороших друзей — простых ремесленников — господина и госпожи Чон с их сыном.

Он мог даже дать Чонгуку приемлемую сумму денег, лишь бы тот оставил заведомо проигрышную идею.

— Куда ты смотришь?

Хосок прослеживает направление взгляда собеседника и страдальчески тихо вздыхает.

Чонгук же с упорством барана и принципом «вижу цель, не вижу препятствий» встаёт с высокого стула и движется к угловому столу. За ним весело балаболят несколько подвыпивших мужчин средних лет, упитанных и прилично одетых.

Юноша якобы случайно сталкивается с хостес, которая в шуме паба не сразу понимает, что произошло. Тяжелый поднос с её рук падает, бокалы с громким звоном разбиваются, а пенящееся пиво проливается на умышленную цель.

— Смотри куда идёшь!

— Совсем дальше носа не видишь, сосунок!

Негодование распространяется по кругу мужчин, и пострадавший пытается хоть как-то спасти испорченный костюм. Чонгук кланяется в извинении, лепечет так быстро, что едва сам поспевает за тем, что говорит.

— Прошу меня извинить, это вышло случайно… — ладонью хлопает по карманам пальто, едва сдерживая довольство, когда нащупывает монеты.

Официантка вертится вокруг гостей, протирает стол от пива, пока карманник проделывает то, что у него получается лучше всего.

— Могу я как-то загладить вину, сэр? — плаксивым тоном с заломанными кверху бровями. Он сам почти готов поверить в своё искреннее раскаянье.

В ладони оказываются тяжёлые серебряные монеты и дорогостоящие часы.

— Проваливай! — негодующе отзывается.

Чонгук пятится в сторону выхода, не прекращая кланяться. Хосока у бара уже нет, но, если бы был, тот обязательно неодобряюще помотал бы головой.

Он принимает то, чем занимается его друг, но никак не одобряет.

— Нечего тут малолеткам шляться, проваливай, пока полицию не вызвал, — пыхтит, тут же переводя указательный палец на бедную девушку. — Ты! Неси три пива за счёт заведения!

Чонгук прячет добычу в карман хлопковых брюк и в одночасье переступает порог, как поросячий визг жертвы раздаётся по всему пабу.

Похоже, пора делать ноги.

***

Родители не осведомлены о том, чем занимается их младший сын. Свято верят, что днём Чонгук помогает Хосоку в магазине. И, конечно, тот не прикрывает его просто так.

Их дружба крепка, но явно не крепче вредности Хосока. Приходится действительно подрабатывать у Чона в лавке.

— Глядишь, и ума наберешься за человеческим трудом! — пренебрежительно ворчит в такие моменты друг.

Чонгук стряхивает пыль с ботинок, прежде чем войти в дом. Матушка постоянно ругается, когда обнаруживает на полу ошмётки грязи.

Мама стоит в смешном фартуке за столешницей. Отец сидит за кухонным столом, расположенным возле окна, читает новости и первым замечает прибытие сына. Чонгук отвечает на дежурные вопросы и, положив «честным» трудом заработанные монеты в сундучок, садится около отца.

— В последнее время так много воров развелось, где только берутся, — пыхтит отец так, что его усы забавно топорщатся. — Будь осторожен на улицах, у нас городок небольшой, но мало ли.

Они живут далеко на юге страны, в маленьком поселении, где все друг друга знают. Молодь спешит покинуть провинциальный город, в котором новых лиц днём с огнём не сыскать, а ремёсла, которыми можно заняться, однообразны и скучны.

У сверстников Чонгука одно на уме: перебраться поближе к столице, в которой сейчас процветает преступность.

Чонгук заедает маминой ещё горячей кашей совесть, вопящую голосом Хосока. Родители и старший брат хотели бы, чтобы Чонгук вырос таким же работящим, как и они, а не тешил ложью.

— Чего только Пак Чимин стоит, нормальный парень был, сидел в своём особняке, никого не трогал, а тут какая-то муха укусила. Как только родители такое допустили, — мама недовольно восклицает и пренебрежительно фыркает.

— Надоело, вот и подался во все тяжкие парень. Молодежь сейчас такая. А Пак, говорят, в столице промышляет.

— Надоело в богатстве и достатке жить? — пыхает матушка.

Догадок об отпетом мошеннике ходит немало. По самой реалистичной версии Пак Чимин — выходец из дворянской семьи, сбежавший из-под гнёта рамок высшего общества, стал зарабатывать на жизнь кражами несколько лет назад.

Сколько было людей, столько и слухов. Кто-то говорил, что глава семейства — изгнанный принц из соседнего государства. Другие, шёпотом, чтобы лишние уши не услышали, заявляли, что госпожа Пак из рода колдунов и шаманов, чем якобы объяснялись её серебряные длинные косы без единого седого волоска.

Самой обсуждаемой сплетней, которую Чонгук с нескрываемым интересом подслушивал у бабулек на рынке, была та, в которой Чимин регулярно грабил родительский дом, окружённый двухметровым забором и густым лесом.

Чонгук скромно допускает мысль, что хотел быть на известного мошенника похожим.

***

Следующим вечером, при полной луне, Чонгук перебрасывает ногу через оконную раму и воровато оглядывается. Есть совсем немного времени, чтобы собраться с духом.

Конечно, он готовился к этой ночи. Выслеживал, когда дом покидали хозяева, а два охранника, остающиеся на ночной смене, зевали чаще, чем моргали. Было сложнее, чем может показаться.

В лесу водится разная живность, из-за чего Чонгук вынужден оставаться незамеченным как для людей, так и для животных. Даже такой риск не может помешать юноше достигнуть целей. Раз он здесь, значит непременно преодолеет это препятствие и выйдет победителем.

Хочется Хосоку доказать, что тот не прав.

Чон прячет отмычку, однажды украденный нож и веревку в мешок и опирается на руки, чтобы безболезненно спуститься и не разбудить спящего под окном кота.

Быстро продвигается по пустынной улице, выложенной грунтовой дорогой, с выстроенными в кривые ряды домами. Карабкается вверх по выученному маршруту, граничащему с тёмным, густым лесом.

Высокие окна под потолок, колонны, перила из белого камня, массивные шторы, выглядывающие из-за рамы. У Чонгука было достаточно времени, чтобы разглядеть всё доступное в подробностях и понять, что хозяева этой территории неприлично богаты. Роскошные, ухоженные клумбы вдоль подъездной дорожки и небольшой неработающий фонтан.

Чонгук примечает сооружёные самыми умелыми кузнецами ворота и забирается на дерево, отмахиваясь от мух и комаров, дабы убедиться — свет уже давно потушили.

Барон, его супруга и все их помощники легли спать. Все, кроме двух охранников, один из которых сидит на табурете у ворот, как на троне, пока второй быстро обходит территорию, прежде чем уходит домой, лязгнув воротами.

Юноша с неспокойным сердцем дожидается, когда сторож исчезнет из поля зрения. Сменяющий не должен появиться в ближайшие двадцать минут. Ничего необычного не происходит, и только это успокаивает Чонгука.

Какие бы трудности или внутренние переживания его ни настигли, нельзя тянуть ни минуты. Каждая секунда на счету. В конце концов, раз Пак Чимин так легко может пробраться на любую территорию, то и он сможет. Чем он хуже?

Всё шло по продуманному до мелочей плану, однако помощник был бы очень кстати. Хотя бы для того, чтобы подсадить и помочь перелезть через забор.

Внутренности стягивает от волнения. Что-то настолько серьёзное он проделывает впервые. Мандраж и азарт полностью окутывают его сознание.

В саду высажены густые ели, и они помогают добраться до дома незамеченным. Губу закусывает, недолго ковыряясь с замком. Взломщик натягивает капюшон глубже на голову, бормочет под нос: — Давай ещё чуть-чуть, открывайся же.

Замок тихо щёлкает, и Чонгук оставляет ботинки за дверьми, бесшумно ступая по ковру. В спальне наверняка есть драгоценности и украшения, но как бы Чонгуку ни хотелось, туда сейчас нельзя.

В доме есть слуги, и их стоит опасаться не меньше, чем господ. Серебряные приборы лязгают, как только он забирает их и прячет. Парень поднимает сальную свечу выше, взглядом бегает по убранству дома.

Подсвечник, хоть и выглядит безбожно дорогим, юноша решает не брать. Он тяжелый и массивный, а Чонгуку нужно нарыть что-то небольшое, но дорогостоящее.

Продвигается дальше. Самое глупое, что он может сделать — стоять на месте и слушать оглушающий стук сердца. Чонгук прислушивается к шуму за каждой резной дверью и решается открыть одну из них, прежде чем удрать отсюда, молясь, чтобы она не скрипнула.

Массивный стол, в котором может храниться много ценного и даже, прости господи, документы на владения господина Пака, побуждают быстрее обшарить содержимое. Он цепляется за нечто на полу и почти падает, лишь чудом не пропахивая паркет носом. Не издаёт ни звука, закрывая потной ладонью рот и боясь шевельнуться.

Совсем скоро придёт другой стражник, и выбраться станет крайне непросто. Скрежет выдвижных ящиков режет слух, но всё меркнет на фоне радости от находки в виде заветных мешочков с позвякивающими монетами. Он жадно сгребает всё, метая взгляд с окон на содержимое.

Испуганным взглядом прослеживает за тем, как мужчина с горящим фонарём подходит вплотную к дому, внимательно оглядываясь. Гук гасит свечу и кое-как выбирается из чужого дома, поймав пару острых углов.

Обуться не успевает, как слышит со стороны звонкое:

— Эй! А ну стой!

Чонгук хватает обувь, кидая к украденному, и бежит сломя голову к забору.

Капюшон приходится держать свободной рукой. — будет плохо, если удастся убежать, а охранник запомнит лицо, но сейчас это его мало заботит.

Лишь бы убежать.

Чувствует затылком, как его нагоняют, и настоящий страх захватывает весь разум. Перебрасывает мешок через ограждение и карабкается сам. С двух сторон его могут догнать, и Чонгук пускается в лес, надеясь потеряться среди деревьев.

Дыхание сбито, пот струится по телу под выгоревшей сорочкой. Трава, палки, шишки и иголки с елок колют стопы, и он останавливается лишь на миг, чтобы натянуть ботинки, тревожно оглядываясь на наличие своих преследователей.

Криков позади уже почти не слышно, лишь его сбитое дыхание закладывает уши. Волосы из хвостика выбились и лезут в глаза из-за ветра, что подгоняет его в спину. Приходится приложить усилия, чтобы не скатиться кубарем вниз по склону, прямо к раскинувшемуся у подножья холма озеру. Предрассветный полумрак лишь затрудняет ситуацию и никак не способствует его спасению.

Он останавливается, опирается о дерево, переводит дыхание, и истеричная улыбка от пережитого стресса и всё ещё бушующего адреналина не сходит с губ. Парень вытирает испарину со лба.

— Надо было с Хосоком поспорить, — нервно посмеивается. И всё-таки это того стоило.

Дыхание выравнивается, и сердце возвращает свой нормальный пульс. Однако… звуки погони и шум листвы никуда не девается.

Долго думать не приходится, и он почти скатывается с горы. Бег не человеческий, а разъярённое хрюканье — тем более. Кажется, он нарушил спокойный сон местной фауны. Поворачивает голову всего на миг лишь для того, чтобы увидеть, как дикая свинья в бешенстве догоняет его с крайне агрессивными и недоброжелательными звуками.

Раздаётся оглушительный выстрел, и вой животного распугивает спящих птиц, а так же пугает беглеца, больно столкнувшегося с толстым стволом дуба. Охранники вооружены, и кто знает, что догнавшие могут с ним сделать за причинённые хлопоты.

Сил бежать уже не осталось, но адреналин заставляет двигаться дальше.

Норовит ступить шаг, как чьи-то руки преграждают путь. Волосы на затылке встают дыбом из-за чужого сбитого дыхания, внутренности сводит от испуга, и Чонгуку ничего не остаётся, кроме как смотреть на ладони перед своим лицом.

Кожа холодным потом покрывается и вмиг становится гусиной. Окольцованные пальцы прижимают его собственные к жёсткой коре дуба. Во второй руке незнакомца зажато огнестрельное оружие, коим был подбит зверь. Догнавший явно больше не хочет играть в кошки-мышки.

— Догнал, — преследователь утробно смеётся. Мешок с драгоценностями валяется под ногами. Он может всё вернуть.

— Вы из охраны, да? — лепечет тоненьким голосочком Чонгук так, что сам себя не узнаёт. — Простите, я осознал свою ошибку. Я всё верну.

Вырывает руки из-под оков чужих ладоней и поворачивается лицом к мужчине. Преследователь внимательно на него смотрит, и Чонгук заостряет внимание на переливающихся серебром волосах, прежде чем понять…

— Вы не из охраны, — утвердительно. Неужто маньяк? Будет, в общем-то, и не удивительно, ибо удача явно повернулась к нему пятой точкой.

— С чего ты решил? — мужчина заинтересовано наклоняет голову и вынуждает Чонгука спиной вжаться в кору дуба. — Я видел, как ты пробрался в дом, обчистил кухню и кабинет господина Пака.

— Как минимум с того, что охранники не носят золотые цацки, — быстро лепечет и гулко сглатывает.

Фиолетовая рубашка с подвязанными рукавами и кожаная распахнутая накидка явно не то, что носят простые работяги во владениях Паков. Грозовые глаза, отливающие серебром при свете восходящего солнца, не выражают ничего, помимо интереса, когда мужчина понимает, что Чонгук не вырывается.

— А ещё я не припомню, чтобы у охранников Ваших родителей были такие же седые волосы, как у Госпожи Пак, — Чимин юрко уголок губ приподнимает в усмешке.

— Мыслишь на ходу, неплохо, нужно было лишь смотреть под ноги, — как бы между прочим замечает дворянин. Вернее — вор, который, кажется, совершенно не собирается оставить уже менее испуганному Чонгуку его личное пространство.

— Мне теперь что, извиняться за то, что вы на полу разлеглись? — хмурит брови и отводит взгляд. Лучшая защита — нападение, правильно? Даже если совсем немного стыдно.

— Было больно, — смешливо хмыкает Чимин. — И я бы не отказался от извинений и благодарности за то, что спас твоё очаровательство от злого кабана, — Пак голову поворачивает и пальцем с массивным перстнем тычет в свою же щёку.

Чонгуку хотелось вмазать смачного леща, однако всё, что он делает, это позволяет себе губами к чужим приблизиться и ладонь вплести в чужие растрёпанные волосы.

Чимин ближе прижимает, до мелкой дрожи в конечностях.

Целует, почти неощутимо, но до тремора органов. Чонгук млеет, всего на мгновенье забывает, где они находятся. Его пальцы ерошат короткие волосы на затылке, и он проворно подцепляет застежку украшения на паковой шее.

Рук не убирает. Не хватало ещё вызвать подозрения. И от тягучего поцелуя убегать не спешит, хотя стоило бы.

Абсолютно не волнует, что в дремучем лесу они не одни, и где-то поблизости бегает возможный сородич подстреленного кабана или кто похуже.

Листья шумят в опасной близости, и Чимин признаётся себе, что с трудом от губ мальчишки отрывается да пускается с ним в бега.

— Подожди, мешок!

— Забудь ты про этот мешок, я тебе тысячу таких вилок украду! — Пак впереди дёргает Чона за руку так, что тот чуть ли не врезается в мужчину. Ещё не хватало, чтобы они оба покатились вдоль склона.

Кто же знал, что Пак Чимин, отпетый разбойник и вор, ко всему прочему и отчаянный романтик, им остающийся даже в побеге от дикого зверя.

Втроём они приближаются к подножью, прямо к озеру, а Чимин вдруг останавливается, пока мальчишке ничего не остается, кроме как испуганно сжаться. Ни выстрела, ни угрожающих звуков, которые уже доводилось слышать. Ничего. Чонгук открывает сначала один глаз, потом второй и пялится на задыхающегося в смешках Чимина.

— Это была белка, — Пак поворачивает его голову в нужном направлении и ведет пальцем вслед перепрыгивающей с ветки на ветку рыжей грозе леса.

Чонгук прочищает горло, ладонями упирается в грудь Чимина и отходит на шаг.

Слишком смущающими вдруг стали жалкие сантиметры между ними.

А ещё стоило побыстрее убежать, пока мужчина не заметил пропажу со своей шеи. Мальчик напуган и даже не осознает, каких усилий Чимину стоит не обнять его, успокоить, отвести домой и напоить чаем, лишь бы юноша почувствовал себя в безопасности. Угловатые пальцы подрагивают от адреналина, постепенно сходящего на нет. Смотрит очаровательными глазами-бусинками и точно так же не может оторвать от него взгляд.

Чонгук топчется на месте, прежде чем с испуганно расширенными глазами и невольно вырвавшимся из горла вскриком указывает за спину Чимина.

— Там что-то есть!

Чонгук ждать паковой реакции не собирается и сразу же возобновляет бег. Чуть ли не падает из-за скользкой подошвы.

Скрывается в лесу, чтобы через минуту выскочить на дорогу, ведущую в поселение. Погони за ним нет, и Чонгук выдыхает со спокойным сердцем. Домой он возвращается, когда солнце в зените. С опухшими губами и золотой цепочкой в кармане хлопковых брюк. Это за оставленный в лесу мешок с драгоценностями.

Знал бы он, что Чимин осведомлён о пропаже с того момента, как руки Чонгука достигли его шеи. Пак возвращается в дом с плотно засевшей новоявленной целью и улыбкой на зацелованных совершенно невообразимым мальчишкой губах.

— Хочешь побегать — побегаем.

***

Чонгук тоскливо разглядывает и вертит между пальцев золотую украденную подвеску. Рука подпирает голову, пока Хосок пытается его растормошить.

Цель пробраться в дом местных дворян и остаться незамеченным…получается, почти достигнута. Кто-то всё-таки его заметил. Некто, спасший ищущего приключений на пятую точку Чонгука от больных бешенством зверей.

Вот и сейчас юноша ищет и ждёт встречи с потенциальной опасностью. В конце концов, кто знает, чем малознакомый, хоть и восхваляемый им вор, может ответить за проделанное.

Однако за подвеской, кажется, никто даже не планирует возвращаться. Монотонные дни ожидания неизвестного превратились в недели, а недели в месяц. Юношеское сердце всё не сдается. Ждёт.

Чонгук абсолютно не понимает, грустить ему или радоваться. Потому что влюбился и боится утратить фантомное ощущение чужих дворянских губ на своих.

Хосок тем временем не дремлет, прекрасно видит, что творится с другом. На лице всё написано. Чонгук так и зависает, опершись о швабру, посреди лавки. Хосок гоняет его по мелким заданиям, лишь бы растормошить: мусор вынести, полы отдраить, обслужить клиентов.

Домой Чонгук приходит вымотанный. Всё реже и реже удаётся убежать от Хосока в направлении рынка, чтобы обчистить карманы пальто какой-нибудь госпожи, которая далеко не сразу поймёт, что её обокрали.

Чонгук присматривается к возможной жертве так, как делает это каждый раз, когда бывает в этом пабе. Перебирает в руках цепочку — продавать её не захотел и теперь карман греет.

Сегодня удивительно много людей, решивших отвлечься от бытовых дел за кружкой пива. Настолько много, что в помещении даже душно.

— Ну, если не считать, что меня чуть не догнал кабан, то всё прошло отлично, — умалчивает про своего преследователя-спасителя, про выстрел, отдавшийся оглушительным звоном в ушах Чонгука. Не говорит о обворожительно-прекрасных глазах и совершенно смущающем поцелуе, при воспоминании о котором возникает уйма вопросов.

— Кабан?! — выпучивает глаза Хосок.

Недоволен. Оно и понятно. Глаза сверкают предупреждающе, губы поджаты, а пиво стоит на стойке забытым — жди нотаций об опрометчивости и глупости.

Его вновь не слушают. Чонгук, застывший поражённо, всё глазеет обожаемо на серебровласого мужчину в углу заведения, мило беседующего с хостесом. Тот своим выразительным взглядом свинцовых глаз юношу облюбовывает. Наверное, у Чонгука уже галлюцинации.

Чон поворачивается к Хосоку с наивным вопрошающим взглядом — «показалось или нет»?

Друг безмолвно ему отвечает: «За какие злодеяния ты мне на голову свалился»?

Когда он вновь обращает олений взгляд в угол помещения, сталкивается лишь с пустотой. Осознание, что всё-таки показалось, оставляет после себя неприятный осадок в душе. Давит неприятно где-то глубоко.

Шум нарастает постепенно, и посреди таверны разрастается самый настоящий мордобой, в котором по несчастливой случайности оказывается и несчастный торгаш.

Чонгук разнимать не решается — мало ли, ещё по морде схлопочет. Пусть этим занимается охранник и Хосок, отчаянно пытающийся успокоить неугомонных.

Чонгук спешит убежать от разрастающейся драки и по привычке руки в карманы суёт. Все внутренности замирают, а конечности холодеют.

Цепочки нет. Потерял.

Растерянно оборачивается. Найти её будет нереально, а когда балаган стихнет, от драгоценности, валяющейся где-то на полу, и духу не останется.

Чей-то свист со стороны приводит его в чувства. Чонгук выдыхает сорванным страдальческим стоном, а Чимин добродушно улыбается и шагает Чону навстречу. Юноша самостоятельно Пака к себе притягивает, не может насытиться ощущением чужих рук на своей талии и отпускать не желает.

— Что-то потерял?

— Да, — вновь страх сковывает его. Потому что вещь не его, хоть весь месяц рук Чонгука не покидала. Чимин голову наклоняет, глядит своим внимательным взглядом на поджимающего губы юноши.

Неудобно и обидно до жути.

— Случаем, не это? — Чонгук голову подымает так, что чуть не ударяется макушкой о подбородок Чимина.

Между пальцев болтается поблескивающая подвеска. Чонгук от стыда сгореть готов, но радость сдерживать не намерен.

— Ты нашёл её, — Чимин косит взглядом вбок, но красивая улыбка с губ так и не сходит. — Подожди, ты…ты украл её у меня!

Чимин усмешку тянет, а Чонгук в подтверждении своих слов не нуждается, потому что хоть и раззява, но ценную вещь бы так глупо не потерял.

Как Чимин приводит его к себе в небольшой дом на окраине городка, Чонгук совершенно не помнит. Кажется, он угостил его пирогом тётушки на рынке, а дальше в памяти всплывали лишь губы и пламенные прикосновения подушечек пальцев сквозь одежду и под ней.

Поцелуи опаляют, руки спешат избавиться от одежды, тела соприкасаются тесно и интимно, и кто он такой, чтобы этого стыдиться. Чимин нежен, ласков, рукам больше дозволенного не даёт, а Чонгук только и может, что всецело сердце отдать в чужие руки на сохранение. Льнёт к атлетическому телу и отвлечься не даёт.

— Маленький хитрый мальчик.

Чонгук решает промолчать.

В ту ночь он чувствовал себя самым любимым и окрылённым от простых поцелуев, лёжа почти голышом в кольце крепких рук.

Чимин будит его в шесть утра и это первый раз, когда Чонгук проклинает всё, на чём свет стоит. Дворянин нехотя его отпускает в отчий дом, помогает тайно взобраться в окно, когда брат Чонгука замечает обоих, весьма негодующим тоном интересуясь: — Что это такое?

— Это я, — ехидным тоном отзывается Чимин, опирающийся о деревянный подоконник.

Джихён подходит к окну и с шумом его закрывает. Чимин успевает отстранить руки прежде, чем их прищемило бы, но больно прикладывается спиной при падении. Когда Джихён, фырча, уходит на работу, Чонгук из окна выглядывает лишь для того, чтобы увидеть, как знаменитый вор лежит под окном, жуя колосок.

— Иди домой, Чиммео!

***

У него появляется распорядок. Каждодневная рутина. Он встаёт рано утром, помогает брату и Хосоку открыть их лавки, за что получает даже небольшую плату. Обслужить клиента, впарить ему продуктов побольше и, возможно, пока раззява расплачивается с Хосоком, обчистить карманы. На протяжении дня перед глазами обязательно мелькнёт седоволосая макушка, отчего Чонгуку становится в разы приятнее работать.

Ему стыдно признать, что сквозь широкие окна он невольно ищет владельца серебряной шевелюры в прохожих. Помогает закрыться Хосоку и считает выручку. Ужинает с родителями и укладывается, ожидая, когда Чимин кинет в окно маленький камушек.

— Слушай, ходят слухи, что твоя мама волшебница, — Чимин заинтересованно слушает, уложив острый подбородок на ключицы юноши.

— А ты что, подслушивал? — Пак лыбится как чеширский кот, когда Чонгук легонько ударяет его в плечо и бормочет:

— Да ну тебя.

Такими вечерами они разговаривали обо всём на свете. Чимин был начитанным, его голос убаюкивал. Чонгук заворачивался в одеяло и слушал его рассказы. Чимин мог начать пытку щекоткой, и Чону приходилось задыхаться от смеха, чтобы ни родители, ни брат не услышали.

Их друг к другу тянет — иначе как объяснить, что Чимин больше всего на свете любит дремать, уложившись на Чонгука, о чём прямо ему заявляет. Пак сопит, и руки, сцепленные в замок, разъединяются лишь для того, чтобы туловище Чона полностью обвить.

Когда брат поднимается по лестнице, Чонгуку приходится Пака с себя сбрасывать, отпуская в своё временное жилище, оставив на пухлых губах поцелуй.

Давно перевалило за полночь, но ни стука, ни самого Чимина ни слухом, ни духом. Чонгук ловит себя на том, что тоскует, и засыпает с этим отвратительным чувством. Сквозь дрёму слышит тихие звуки, будто мышь грызет что-то, и вновь готовится погрузиться в сладкий сон, стоит скрежету стихнуть. Ровно до тех пор, пока кровать не прогибается под чьим-то весом.

Подрывается сидя и сталкивается нос к носу с вором. Чимин прикладывает указательный палец к целованным им губам, зазывая сохранять тишину.

— Как ты…

Во второй руке блестит отмычка. Чонгук иногда забывает, что не единственный вор на планете. Чимин в ладонях отмычку прячет и вновь их раскрывает, наслаждаясь удивлённым видом Чонгука, ведь предмет исчез.

— Ловкость рук и никакого мошенничества.

— Как ты это сделал? — Чонгук на него сияющим взглядом смотрит и подбирается ближе.

— Если фокусник расскажет свой секрет, это перестанет быть магией, — будто говорит самую простую истину.

— В магию верят только дети.

— И фокусники, — улыбается и смотрит серебряными глазами. — Если фокусник сам не будет верить в то, что делает, то убедить в этом не получится никого.

У Пака было нечто волшебное, чего не понять, просто обратив взгляд. Конечно, он был привлекательным настолько, что, хочешь не хочешь, задумаешься, реален ли он вообще.

И, кажется, притяжение к нему — что-то за гранью понимаемого.

Магия крылась в руках, увешанных кольцами и браслетами. Руках, что пропускают сквозь пальцы серебряные волосы, трогают румяные щёки и не позволяют разъединить замок с ладонью Чонгука. В ясных глазах, каких не видел ещё ни у кого в своей жизни. Гадать можно долго, но Пак все его раздумья прерывает, шутит о том, что прочитает Чонгуку сказку на ночь, как маленькому ребёнку, и сам прекрасно знает, что приносит юноше спокойствие, вместе с собой.

***

Чимин увозит его в столицу.

Вот так просто: приходит в лавку Хосока и, ни слова не сказав, усаживает в повозку, за поводьями которой старик травит странные шутки. У Чонгука много вопросов. У Хосока ещё больше.

— Ты сам мне говорил: «вот бы увидеть большой город», — передразнивает чонгуков высокий голос Чимин. Хосок машет на них рукой и скрывается в лавке.

А Чонгук проклинает день, когда рассказал Чимину о своей детской цели, которая, как он думал, так и останется мечтой. Ехали долго по меркам Чонгука, прежде не уезжавшего дальше родного города. Повозка подпрыгивала на каждой кочке или выбоине, отчего теперь болит всё без исключения.

Они говорят обо всём: о побеге Чимина, о том, как его воспитывали, и о причине, по которой в итоге перебрался в крупный город.

— По той же, по которой ты сейчас едешь со мной. Максимум, кого можно ограбить в городе, это родители, — для Чимина это стало не больше, чем забавой. — Позлить родителей всегда весело, — прыскает со смеху Пак, чем веселит и Чонгука, который воображает себе злостное лицо баронессы, обнаружившей, что её любимое колье пропало.

— Почему ты не спрятался? Ты же знал, что в лесу опасно, — знал, да, однако, если признаться честно, на тот момент ему было всё равно куда бежать.

Чонгук надувается и делает вид, что не услышал вопроса. Чимин по-доброму смеётся.

Адреналин и все ему сопутствующие эмоции черпать неоткуда, и жизнь становится тухлой и однообразной. Возможно, когда он станет старше, ему захочется стабильности, спокойной размеренной жизни, но точно не такой, какой жило большинство.

Чимин показывает ему любимые места, те, в которых собирается тьма народу разных национальностей и профессий. Кто-то, как и они, — воры, другие стоят на защите правопорядка, а вон тот усатый дед — бывший военный. И все они собираются здесь.

Родители Чонгука свято верят, что любовь (читать — девушка) их сына из дворянской семьи, и потому решила дать своему возлюбленному больше перспектив, забрав с собой.

Только Джихён, скрипя зубами, терпит, что возлюбленный младшего брата, старший на шесть лет, вор и владелец самого мерзкого нрава. Если у рода Пак и есть хорошие черты характера, то их сын перенял все самые худшие. И Джихён прямо об этом сказал младшему брату. Тот лишь надулся и проигнорировал отправленные им письма и телеграммы.

«Учись принимать меня в комплекте с Чимином», — однажды отправил он брату, коряво начеркав на бумаге чернилами.

Пака Джихёну пришлось терпеть. Благо, он нечасто радовал своим присутствием. Но младший брат погряз в нём, как в зыбучих песках, и постоянно трещал, пока родители не слышали.

Чонгук влюбился впервые в жизни, и, наверное, в первый раз на глазах Хосока думал не о том, как что-нибудь украсть, а о более духовных вещах. Помешать такой влюблённости хотел, планировал, но не смог, потому что… потому что выбора не было.

Подобного мнения придерживался и Джихён. Он не мог просто так взять и увезти его на другой конец страны. Тем более, что, как бы они ни старались увидеть хоть каплю лицемерия или корыстности со стороны Чимина, — не вышло.

Чимин с Чонгуком промокают под дождем одним днём и долго отмокают в бане, в квартире на севере города. Чонгук — совершенно смущённый совместным принятием ванны, Чимин — абсолютно невозмутимый.

Выходят на рынок, и Чонгук, приглядев жертву, стаскивает часы и хвастается Чимину, которого опередил своей добычей.

Здесь есть где разогнаться: город настолько большой, что Чонгук даже спустя время боится отходить от любимого далеко. Люди здесь богаче, обладают целой уймой дворцов и особняков, подобных дому родителей Чимина.

Он даже заприметил один небольшой, но богато обустроенный особняк недалеко от их жилья.

Чимин приносит ему два кусочка его любимого пирога, а Чонгук знакомится с друзьями Пака. Один из них такой же ворчащий ремесленник, как Хосок, а второй — мошенник, с которым они сразу находят общий язык.

***

Чимин продолжает промышлять в одиночку, оставляет Чонгука одного на целый день, а то и на несколько суток. Не берёт с собой, как бы тот ни просил. Щедрые поцелуи не работают, и Чонгук готовит его любимые блюда, ведя себя, как парень мечты, но всё бесполезно.

Сейчас Чимин в нескольких десятках километров от дома.

А Чонгука арестовывают, ослушавшегося Пака, и он с досадой вспоминает: Чимин предупреждал об опасности и велел даже не думать о том, чтобы обокрасть особняк неподалеку. Мол, там живёт какой-то констебль.полицейский

Вышло это снова по глупости: свет уже был погашен, охранников он успешно миновал, но хозяин ещё не спал и прямо в пижаме на него набросился. Выбросил, как псину, за шкирку перед своей обителью, прежде чем охранники связали сопротивляющегося грязной верёвкой и посадили перед лестницей, ведущей к дому.

— У тебя большие проблемы, щенок, — выплевывает мужчина. Чонгук руками шевелит, но ослабить узел нисколько не удаётся, а верёвка лишь сильнее вгрызается в тонкую кожу.

Всё шло донельзя хорошо, но сейчас все украденное разбросано по земле, а мужчина верещит.

Глубокой ночью он сидит за решеткой, пока констебли громко решают, что с ним делать. Его посадят в колонию? Казнят? А если нет, как он будет Чимину в глаза смотреть? А родителям, если весточка дойдёт до них?

Он теряет счёт времени, пока сидит на холодной скамье, на нервах покусывая кожицу вокруг пальцев.

— Такой молодой, а уже преступник, — пренебрежительно кидает мужчина в форме, приблизившийся к металлической решётке.

Чонгук руки в кулаки сжимает и не сдерживается: плюет в лицо отброса, яростно глядящего на него.

— Скотина! — восклицает мужчина, брезгливо вытираясь. — Ты не скоро выберешься отсюда, тебя будут судить, и я постараюсь сделать так, чтобы ты остался без головы!

Матерясь, человек уходит из небольшого помещения, осыпая проклятиями Чонгука, провожающего фигуру взглядом до тех пор, пока та не исчезает за углом.

Глаз сомкнуть не может. Холодно и, чего уж таить, страшно. Другие люди решают, что с ним делать, и всё из-за его глупости. Из-за ребячества он оказался в такой ситуации.

На улице предположительно полдень, когда сквозь раскрытые двери задержанный видит Чимина, поджавшего губы и глядящего нечитабельным взглядом. Мужчина, пообещавший ему много крайне неприятных вещей, фырчит минут пятнадцать, пока Пак пытается с ним договориться. Впервые он слышит, как Пак злится. Громко и импульсивно, так, что волей-неволей задумаешься, кто из них констебль.

Стыдно.

Чимин бросает перед хмурым мужчиной увесистый мешочек с деньгами и самостоятельно берёт ключи от камеры. Пак на него не смотрит, а Чонгук неспеша выходит, виновато глядя на своего человека.

Менее уверенные проклятья в их сторону летят от констебля вплоть до самого выхода из здания. Пак лишь сжимает крепче его руку в своей, выражая молчаливую поддержку. Когда двери жилища за ними закрываются, Чонгук осторожно, нерешительно спрашивает: — Ты злишься?

У них уютная небольшая квартира: светлые стены, умеренное количество мебели. Единственная роскошь в доме — картина, которая Паку понравилась, и он не стал её продавать.

Чимин сделал своё жилище максимально непохожим на отчее.

Когда они только приехали, дом выглядел совершенно другим. Так, будто он крайне редко бывал здесь, но при этом всё в нем рассказывало о хозяине. Всё было разложено по местам, постель аккуратно заправлена, а на мебели ни слоя пыли, потому что Чимин перфекционист. А потом он впустил в свой дом Чонгука, а немного погодя — и в своё сердце. Отпускать уже не захотел, и вряд ли отпустит. Чимин не позволяет острое слово себе сказать, упрекнуть, например, в беспорядке или, не дай бог, отчитать. Чонгук, следуя зову совести, складывает раскиданные вещи по своим местам и даже вытирает пыль.

— Нет, — односложно и почему-то не звучит так, будто на самом деле недоволен. — Пойдём, я заварю тебе чай, ты замёрз.

Чонгук в свитере Пака сидит на коленях Чимина, утеплившись шерстяными носками. Чимин, донельзя внимательный, закутывает его в одеяло, потому что Чонгук мерзляк, готовит его любимый зелёный чай с молоком и не перчит блюда, потому что Чонгук перец терпеть не может. Гладит стопы, сам пьёт свой крепкий, чёрный чай. Пак рассказывает, как с ним не раз происходило подобное, прежде чем он научился обводить полицейских вокруг пальца.

— Родители рвали и метали, а я унёс ноги из участка, — тогда у него не было таких хороших приятелей, как Юнги и Сокджин, и первыми, кого оповестили, были баронская пара Пак, впервые за много месяцев встретившаяся со своим сыном. И где? В изоляторе.

— Я хочу сказать, чтобы ты не убивался из-за неудач и учился принимать свои ошибки. Они нужны, чтобы ты стал умнее и сильнее, а не для того, чтобы ты сидел в углу и плакал.

— Но у меня в любом случае есть ты, — Чонгук ближе придвигается, выманивает поцелуй в лоб. Чимин юношескому лицу и просящим, щенячьим глазкам отказать не может. Не может сказать, что не всегда будет рядом, что, возможно — лишь возможно — когда-то его угребут в тюрьму.

Но быть пойманным, садиться в темницу Пак не собирается, ведь дома его ждёт один юноша, ходящий в растянутой рубахе. Мелкий воришка, который в тандеме Юнги и Чимина становится импульсивным катализатором ума и расчётливости.

— Ты можешь на меня положиться, но быть слишком беспечным вредно, — Чонгук для вида дуется, но всё понимает. Осыпает поцелуями лицо и ворошит «седые» волосы. Наверное, Пак действительно волшебник.

***

— Я всё ещё придерживаюсь своего мнения. Всё это дурная затея, — бормочет Хосок и от досады хлопает по коленям.

Чонгук метёт пол лавки, когда на некоторое время возвращается в родной город. Сам Хосок благополучно восседает на софе в углу помещения, приговаривая «вот веник, вот пол. Мети».

— У тебя ещё и сообщник появился! — восклицает громко Хосок. Чонгук глаза закатывает, потому что идея отличная ввиду того, что с каждым днём он становится лучше.

А ещё юноша искренне считает, что это была замечательная идея — хотя бы потому, что возлюбленный всё-таки украл для него несколько наборов серебряных вилок.