Иногда они остаются вдвоем.

Вечерами, когда холодно достаточно, чтобы остро ощущать потребность в чьем-то тепле. Все, с чем они сталкиваются каждый день: разрушенные жизни, сломанные судьбы — остается за дверьми. Это островок покоя, безопасности — и Нортон знает, насколько Наибу этого не хватает, даже если тот предпочитает дымить как паровоз и каждый раз зарабатывать себе мигрень вместо того, чтобы поговорить. Нортон знает, потому что он такой же. После стольких лет они срослись, не признавая этого.

— Есть планы на завтра? — негромко спрашивает Нортон.

— Не знаю. — Голос Наиба звучит приглушенно, будто он вот-вот уснет. — Вайт попросил купить благовония.

— Можем заехать в то место, до которого не доехали в прошлый раз.

Наиб ничего не говорит, только со вздохом устраивается удобнее. Он легко засыпает, только когда рядом Нортон.

Нортон почти никогда не может остаться.

— Эй, — проверяет он шепотом, — спишь?

В ответ ему только размеренное дыхание. Чужие волосы щекочут шею и пахнут табаком. Нортон пытается осторожно выпутаться, но только тревожит его чуткий сон и сдается.

Наиб в последнее время вообще не высыпается — на расследование уходят все силы и время, они почти не видятся днем, пока он где-то в разъездах, а вечером с ним не поговорить, пока он роется в бумагах. Такие моменты, как сейчас — роскошь, а завтра выходной, и им стоило бы выспаться.

Но Нортон чувствует нарастающее першение в горле, и как учащается сердцебиение, и как труднее становится дышать.

Нет, нет, нет, нет, только не это. Когда угодно, только не сейчас и не здесь. Блять.

В панике он зажимает рот ладонью, вылезает из постели настолько аккуратно, насколько может, чувствуя приближающийся приступ, и бежит из комнаты, ругаясь про себя, зацепившись ногой за ножку кровати, чудом не опрокинув стул, плечом вписавшись в дверной косяк — просто нужно убраться отсюда, подальше от Наиба, а потом уже…

Нортон падает на пол в ванной, когда от нехватки кислорода начинает кружиться голова. Его выворачивает кашлем, дышать становится невозможно тяжело и из горла вырывается только свист — он умеет с этим справляться, но каждый раз это невыносимо, горло раздирает, будто наждачкой, а легкие горят, пытаясь вдохнуть побольше. Проходит какое-то время, прежде чем это прекращается, и Нортон садится спиной к двери, пытаясь дышать глубоко и ровно, абсолютно вымотанный.

Когда он встает, нетвердо держась на ногах, и включает кран, чтобы умыться, он из-за шума воды не слышит, как шаги удаляются от ванной комнаты. Наиб возвращается к себе и ложится так, будто никуда не ходил, а все это время спал, но сон больше не шел — теперь его не отпускало беспокойство и смутное чувство вины. Его комната вся пропахла дымом, а он даже не подозревал, насколько для Нортона это плохо.

На следующий день, когда они едут по делам, Наиб оставляет свою прокуренную комнату проветриваться, отказывается от покупки благовоний, а потом, приехав домой, берет трубку и идет с ней на балкон. Нортон наблюдает за ним, удивленно вскинув брови.

— Тебе что, воздуха не хватает? — Ужасная, отвратительная шутка. Наиб не выдерживает и морщится. Он всегда такой — отшучивается, чтоб не болело.

— А что-то не так?

— Ты же всегда в комнате курил.

— Теперь здесь живет Вайт. Он еще несовершеннолетний.

— А-а, — тянет Нортон, не сильно убежденный, но больше ничего не спрашивает, и, видимо, не понимает, к чему все это.

Наиб надеется, что теперь, в следующий раз, когда он попросит Нортона остаться, ему ничего не помешает.

***

Обычно бывает так — дверь открывается, а из-за нее волной теплый свет, запах кофе и тихое мурчание радио, за которое Наиба не назвал старомодным только ленивый. Здесь никогда не бывает тихо — либо Вайт с Эммой что-то обсуждают, заваривая чай или что-то вытворяя с картами и рунами, либо Нортон включает свой плейлист на весь дом и напевает грубым, как наждачка, голосом, не попадая ни в одну ноту. Самое худшее начинается, когда к нему присоединяются Эмма с Вайтом, но это бывает лишь иногда, и можно потерпеть, когда они втроем поют квиновскую рапсодию по голосам. Когда Наиб приходит, кто-то из них обязательно все бросает и бежит к нему. Чаще всего это Эмма. Нортон реже, Вайт стесняется.

В этот раз, когда Наиб открывает дверь — все тихо.

Он настороженно осматривается, ожидая увидеть хоть кого-нибудь, но, даже если свет горит, очевидно, в агентстве ни души. Ни музыки, ни карт на столе, ни включенного на кухне чайника.

Наиб разочарованно вздыхает, проходя внутрь — вешает мокрый плащ на место, отмечает про себя, что нужно отнести обувь в ремонт. Наверное, они ушли куда-то днем и еще не вернулись. Может, Эмма взяла куда-то Вайта, а Нортон просто на работе. Хотя уже довольно поздно…

Он не волнуется, нет. Это было бы глупостью — все они взрослые люди. Просто тишина давит.

Когда он приходит домой, как сейчас — полностью разбитый, уставший, разочарованный — одной знакомой атмосферы достаточно, чтобы его успокоить. Нортон бы спросил, что случилось, Эмма по одному взгляду бы поняла, что что-то не так, Вайт бы волновался до смешного сильно, и Наиб бы сразу почувствовал, что хотя бы здесь все стабильно и хорошо, все как всегда, все на месте. Даже если он ничего не расскажет, его поймут.

Когда вокруг никого — это совсем другое дело. И совсем другие способы справляться. Наиб берет из шкафчика стакан и идет к себе — у него вроде еще остался подаренный Лукой виски.

Когда он поднимается по лестнице, он замечает, что дверь в его комнату приоткрыта. А потом оказывается, что за его столом сидит Нортон, вокруг него завалы бумаг, а еще — несколько чашек кофе, стоящих опасно близко к краю. Он сидит в наушниках и совсем не замечает, как Наиб подходит ближе и кладет ему руку на плечо.

— Эй-

— Блять! — Нортон дергается, наушники комично выпадают из ушей, он резко оборачивается и смотрит рассержено. — Боже, ты мог хотя бы дверью хлопнуть или типа того?

Он пару секунд приходит в себя, а потом его взгляд резко смягчается:

— Ты чего такой?

Наиб хмыкает, удерживаясь от вопроса «какой?». И без того понятно, что никакой — помятый, мокрый из-за дождя, просто смертельно уставший. Он садится рядом и ставит стакан на стол. Потом залезает в карман, выуживает ключ от нижнего ящика и достает оттуда полупустую бутылку дорогущего виски — спасибо, Лука.

— Тяжелый день, — неохотно выдавливает он вместо объяснения. — Выпьем?

Нортон пару секунд смотрит на бутылку и на Наиба, колеблясь, а потом качает головой.

— Давай сделаем по-другому, — он кладет бутылку обратно в ящик. — Иди в душ сначала.

— Что значит «по-другому»? — Наиб раздраженно вздыхает: у него сейчас нет сил на идеи получше, и терпения тоже нет.

— Переоденься. Потом поговорим, — Нортон отворачивается к бумагам, отодвигая стакан подальше, чтобы не мешался. Наиб проклинает весь мир и Нортона, и его тупое упрямство, и то, что он правда идет в душ и даже не имеет сил ругаться. Отвратительно.

Потом, когда он выходит, Нортон молча берет его за локоть и тянет на кровать. Наиб взбешенно вырывает руку, готовый либо уйти, либо наорать на него.

— Блять, Нортон, я не в настроении-

— Я не для этого, — он вздыхает. В нем слишком много терпения сегодня. Или это всегда так для Наиба? — Просто… ложись.

— Что ты задумал?

Они устраиваются на постели, Нортон глушит лампу. Только сейчас Наиб понимает, что у него жутко болела голова от яркого света и только в полумраке стало полегче. Сдавшись, он кладет голову на чужое плечо и прикрывает глаза.

Нортон кладет телефон на тумбочку — из динамика совсем тихо играет какая-то песня, но Наиб не помнит ее названия. Это не раздражает, наоборот — почему-то комфортно. Из такого положения чувствуется чужое дыхание и ровное сердцебиение, и это успокаивает. Узел внутри понемногу развязывается.

— Где дети? — Наиб чувствует, как чужие руки обвиваются вокруг него.

— На балконе в комнате Эммы. Лука подогнал им телескоп.

— Когда успел только…

— Сегодня утром. Они целый день ждали вечера, чтоб посмотреть на звезды.

Наиб представил, как Вайт обрадовался, получив в подарок такую вещь, с его-то фиксацией на звездах и всем, что с ними связано. Жаль, он не видел. Мысль хорошая — скользнула обезболивающим, будто льдинка по синяку.

— А ты почему не пошел?

— А что я там не видел? — Нортон фыркнул. — Зато почти работу закончил.

Наиб однажды поговорит с ним насчет работы и ее нечеловеческом количестве, и о его потребности раз в месяц урабатываться в лепешку, чтобы быть довольным, но ему уже даже думать трудно — он так устал, у Нортона под боком так тепло и голова болит кошмарно…

На утро он просыпается один, на тумбочке пакетик с обезболивающим и стакан воды, на столе аккуратными стопками оставленные документы. Наиб присматривается и понимает, что это не дела Нортона. Это его собственные, до которых не доходили руки уже пару недель. Все упорядоченные и оформленные. За дверью слышатся разговоры, совиные песни и музыка.

Он проводит рукой по лицу и вздыхает. Чтобы отплатить за всё, потребуется нечто большее, чем поход в ресторан.

Когда он спускается вниз, Эмма с Вайтом уже куда-то собираются и стоят у порога. Нортон сидит на диване с чашкой в одной руке и телефоном в другой — наушник только в одном ухе.

— Шарф надень, там минус два, — он кивает в сторону двери, не отрываясь от экрана.

— Хорошо!

Вайт тут же стаскивает шарф с тумбочки и садит Брук к себе на плечо, готовый выходить.

— Пока, пап!

И выскакивает наружу. Эмма выходит следом и закрывает дверь. На пару секунд воцаряется мертвая тишина. Наиб выпадает из ступора и идет к Нортону — замечает, что он не шевелится и даже не дышит, будто вмерз в диван, пялясь в одну точку.

— Нортон? — Наиб обеспокоенно тянет руку, чтобы дотронуться до его плеча, но тот бросает телефон с кружкой на стол и в каком-то диком ужасе прикрывает рот ладонью.

— Пиздец, — шепотом произносит он.

— Дыши только. — Наибу даже немного смешно, как одно слово полностью его обескуражило. — Такое бывает.

— Почему? — Нортон выглядит до того беспомощным и растерянным, что его становится жалко.

— Ты старше и вы много времени проводите вместе, а еще у него нет семьи. Скорее всего, он сам не заметил. Эмма тоже так делает.

— Эмма делает это совершенно осознанно! — он прячет лицо в ладони и воет. — Какой ужас. Он правда это сделал.

— Поздравляю, — Наиб хлопает его по плечу, садится рядом и допивает кофе. — Ты теперь отец.

Нортон возмущенно отталкивает его руку, но это вызывает только веселую усмешку — он правда абсолютно не знает, как вести себя с подростками, и это просто уморительно, особенно его растерянное лицо. Хочется заставить его улыбнуться — ты заслуживаешь того, чтобы на тебя оглядывались, ты заслуживаешь того, чтобы тебя видели, как кого-то надежного и достойного доверия — но Нортон сейчас в это не поверит. Может, когда-нибудь потом.

Наиб беззлобно над ним смеется, борется с теплым чувством внутри себя — и проигрывает с треском.

***

Вайт едва водит кончиками пальцев по хрустальному шару.

— Нортон Кэмпбелл, — говорит он с чрезвычайно серьезным лицом. — Я вижу, звезды сегодня к вам благосклонны. Вам всего лишь нужно купить новые карты таро.

— А мне зачем карты таро? — Нортон усмехается, сдерживая смех. Вайт тут же осекается.

— То есть- Вайту. Вайту нужны карты таро. Купи, и будет тебе удача. Вам.

Эмма хихикает и слегка хлопает его по плечу.

— Из тебя никудышный аферист.

Вайт расстроенно убирает руки от шара. Брук трется о его щеку.

— Может, нагадаешь мне чего дельного? — предлагает Нортон. — Карты я тебе и так куплю, мог бы просто попросить.

Он тут же просиял и снова вперился в хрустальный шар, обвитый серебряной змеей, внутри которого переливались серебристые блики. Шар стоил недешево, но Вайт так возле него крутился, что не забрать его домой было бы преступлением.

— Ага… — он вновь дотронулся до стекла, с интересом высматривая что-то в нем, и тут улыбнулся.

— Ну? Что там? — Нортон подпер щеку кулаком. Он оставлял за собой право не верить в предсказание, если оно ему не понравилось, но было интересно послушать, что Вайт на этот раз увидел.

— Вижу, как вы с мистером Субедаром держитесь за руки!

Эмма давится чаем, Нортон воздухом, а Вайт выглядит слишком довольным по какой-то причине. Когда истерика стихает, эти двое аферистов сидят в ожидании хоть какой-то реакции или комментария, будто смотрят телешоу, но для такого нужна пара секунд обработки, и вообще Нортон бы этот момент вырезал.

— Малой, я всё понимаю, вам хочется, чтобы мы были вместе, но серьезно? Нам что, по тринадцать? — он смотрит на него в надежде, что Вайт смутится и скажет, что пошутил, но тот наоборот выглядит слишком уверенным в том, что увидел — впервые за всё время.

— Вы и так вместе, просто не признаетесь, — добавляет масла в огонь Эмма.

— Ради всего святого, мы не вместе, — Нортон вздыхает и проводит рукой по лицу, совершенно не готовый к этому разговору.

Вайт начинает загибать пальцы.

— В ваш расклад каждый раз попадают «влюбленные».

— Он забирает тебя с работы.

— И позволяет пользоваться своей кредиткой.

— И я видела, как ты выходишь из его комнаты ночью.

— У меня вообще не может быть личной жизни? — Нортон раздраженно бьет стол. Вайт от внезапности пискнул, кружка жалобно звякнула, а Эмма стала еще более ехидной и довольной.

— Так она у тебя все-таки есть.

Нортон сдается и съезжает по дивану. Это просто унизительно. Дети не понимают, насколько тяжело было построить все, что у них сейчас есть — доверие, дружбу, бессловесное понимание — и насколько все это хрупко, насколько не выдерживает изменений. Он не может просто взять и все разрушить, потому что этот клочок безопасности — все, что у них есть, он бесценен, и Нортон не может это потерять из-за своих тупых чувств, не может пойти на риск. Просто не готов.

Одна мысль о том, что Наиб этого даже не захочет, заставляет его помрачнеть. Вайт сразу чувствует перемену и пугается.

— Я- Прости, я не хотел давить. Это правда не мое дело, и не мне об этом-

— Не надо, я не сержусь, — Нортон махнул рукой, но жест получился настолько неэнергичным, что парень еще больше запереживал. — Просто не надо об этом.

— Что должно произойти, чтобы вы наконец сошлись? — вздыхает Эмма, кладя голову ему на плечо.

— Не знаю, — устало отзывается Нортон. — Извержение вулкана. Дождь из мужиков. Свистение рака на горе.

— На вас настолько больно смотреть, что я скоро пойду искать рака.

Вайт тоже пристраивается к нему под бок. Брук слезает с его руки и садится к Нортону на колено, по-совиному мурча.

— Ага, если свистнет — позови.