У Тэхена подрагивают пальцы, когда он поджигает еще одну свечу, коих расставлено по периметру спальни достаточно, чтобы аромат заполнил комнату полностью ненавязчивым сладковатым запахом лаванды с ноткой цитруса спелого апельсина. Он должен по идее расслаблять, и если продавец омегу слегка наебал, он разнесет его магазинчик в прах, когда придет туда снова. Но пока ему все нравится, приятно, не сильно приторно, в общем, идеально. Смахнув элегантно пепельную прядь челки кончиками пальцев, Тэхен оглядывает комнату, оценивая часовую работу, не считая предварительной уборки, и не находит, к чему можно было бы придраться. Все выглядит как нельзя лучше, как он и хотел, а значит, вечер обещает быть просто потрясающим. Кажется, от предвкушения он уже начинает источать свой природный запах молочного шоколада, и пытается взять себя в руки, но получается из рук вон плохо. Он просто с улыбкой на губах закусывает нижнюю, прислоняя сложенные вместе ладошки к ним, и замечает единственную недостающую деталь этого вечера. Едва не хлопнув себя по лбу, он идет к туалетному столику и из выдвижного ящика выуживает тонкую шелковую ленту в цвет своего халата в пол, спадающего чуть с угловатого плеча, ощупывает довольно мягкую ткань и вздрагивает, когда слышит, как щелкает замок двери в прихожей.
— Я дома!
Как же Тэхен сейчас рад тому, что их рабочие графики с Чоном разнятся, и у первого сегодня был выходной и целый вагон времени, чтобы все подготовить. Вообще, идея пришла в голову случайно, ну как случайно... Он давно думал сделать что-то эдакое, да только то времени не было, то сил, то желания, а здесь прямо сама судьба благословила его на организацию небольшого сюрприза. И не для абы кого, а для любимого альфы, подарившего за три года отношений много волшебных воспоминаний, за которые хочется щедро его отблагодарить. Поэтому, чтобы ничего себе не сорвать, Тэхен заранее отправил ему сообщение, что дома якобы отключили на время воду, чтобы искупался Чон после тренировки в душевой спортзала. Еще одна идеально подстроившаяся под план Кима деталь — сегодняшняя тренировка альфы.
Тэхен чуть ли не сломя голову спешит к прихожей, зажав за спиной шелк в ладонях. Перед поворотом останавливается, чтобы поправить волосы, и только после этого грациозной ланью выглядывает, прислонившись боком к стенке, скрестив ноги, чтобы выставить бедро вбок, и сложа руки на груди. Чонгук вешает зимнее темное пальто на плечики, чтобы убрать в шкаф. Тэхен сдерживается, чтобы облизнуться нетерпеливо. Из-за того, что в спортзал альфа пошел сразу после работы, на нем сейчас его офисная одежда: белая расстегнутая на несколько пуговиц рубашка с закатанными по локоть рукавами, открывшими вид на дорогие брендовые часы из белого золота, и простые черные брюки, перетянутые на талии ремнем.
— Что значит «воду отключили»? — Тэхен отвлекается на недоуменный голос, подняв обрамленные пушистыми подкрашенными тушью ресницами глаза с серой радужкой линз на парня. — Когда такое вообще в последний раз было?
— Не знаю, — невинно пожимает плечами омега, — мало ли какие у них там проблемы возникли. Разве это важно?
Чонгук, закончив расправляться с верхней одеждой, поворачивается к парню и медленно сканирует его внимательным взглядом, отметив непривычное пофигистичное отношение Кима к комфорту в жизни. Он знает, если бы что-то такое случилось, он бы немедленно звонил во все конторы узнавать за что, почему и какого собственно хрена им отключили воду. А тут — ничего, абсолютное хладнокровие и незаинтересованность. Зато есть кое-что другое. Например, слегка подведенные темными тенями уголки глаз, делающие взгляд завораживающим и даже похожим на лисий, винный тонкий халат, упавший (специально) случайно с плеча, предоставляя взгляду ровную кожу без изъянов, блестящую в искусственном свете, и уложенные по прямому пробору серебристые волосы. Выглядит так, будто собирался куда-то выходить или может... наряжался для кого-то.
— Голоден? — спрашивает Ким, сжимая сильней ткань в пальцах.
— Нет, я после работы заезжал в кафе перекусить, — Чонгук в несколько ленивых шагов преодолевая расстояние между ними, плавно огибает изгибы любимого тела, чтобы за талию притянуть к себе и по привычке глубоко поцеловать после долгой разлуки длиной в день. Тэхен готов уже вот сейчас наплевать на свою затею, чувствуя напористость и властность альфы при этом чертовом поцелуе, что мысленно ставит на колени слабого на такие действия омегу, вынуждая подчиниться. Но сегодня они поиграют немного по другим правилам. Тэхен ловит довольное урчание Чонгука, собственнически сжавшего его талию, и отстранятся первым, чтобы не похерить свой план и дать слабину перед самым его осуществлением, но не удерживается и чуть оттягивает зубами нижнюю губу Чона. — Что за праздник? — Чонгук плотоядно улыбается, сделав голос соблазнительно ниже, когда в голове выстраивает пазл из игривого настроения омеги и его образа.
— Никакого праздника, просто захотелось сделать небольшой сюрприз своему любимому молодому человеку, — проведя пальчиком по открытому участку груди парня, говорит Тэхен.
— Люблю сюрпризы, особенно от тебя, — у Тэхена спина мурашками покрывается от нежных поглаживаний на своей пояснице, чужие пальцы щекочут его сквозь скользящую ткань, но даже через нее он чувствует, какие они холодные после морозной улицы. Он не сдерживается и выдыхает шумно, когда Чонгук опускается к его уху и обжигает контрастно холодными губами прямо за ним, ужалив поцелуем чувствительный участок кожи. — Мой сладкий мальчик, — горячо шепчет, кончиком носа касаясь там, где ранее побывали губы, упивается сладостью молочной кожи.
Тэхен, превозмогая себя, отстраняется от приятных ощущений, чтобы выудить из рукава ленту и неуверенно закусить губу, от мысли, что сейчас или никогда. Ну, или чуть позже, но лучше сейчас.
— Закроешь глаза? — и растягивает мягкую ткань тонкими пальцами, чтобы альфа понял, зачем должен это сделать.
Чонгук без слов закрывает глаза и поджимает губы, слизывая кончиком языка остатки молочного шоколада. Этот сладкий омега... он бы его сожрал целиком, да только нечем наслаждаться будет после, а его он хочет себе до конца своих дней, ласкать, поить заботой и вниманием, и любить, любить, любить. Любить, чтобы до звездочек перед глазами, чтобы до ускоренного пульса и потери того участка памяти, где собственное имя было запечатлено. Тэхен, элегантный по своей натуре спокойный и сдержанный, превращается в настоящего чертенка, когда дело доходит до постели, иногда проявляет инициативу, желая быть сверху и руководить процессом, только вот Чонгук не всегда позволяет. Однако Киму это не мешает плавно подмахивать бедрами, отзываясь на чужие толчки, скользить по накачанному телу ладонями, лаская эрогенные участки проворными пальчиками. Тэхен, всегда сладко стонущий приятным до дрожи голосом, раздвигающий свои длинные ноги, на которые у Чонгука, он клянется, фетиш, пьянит разум альфы, чей природный запах лучшего сорта алкоголя. Но Тэхен — выше алкоголя, сильней наркотика, Тэхен это не в вену и не в организм, это сразу в сердце, в каждую клеточку, намертво вгрызаясь и разрастаясь как доброкачественная опухоль, от которой избавляться не хочется.
I Wanna Be Yours - Arctic Monkeys
Позволив окольцевать в районе глаз голову блестящим на свету шелком, Чонгук чувствует, как чувственно омега прижимается к его губам своими, как будто благодарит, что ему позволили немного собой поманипулировать. Сегодня особенный день, когда даже Чонгук настроением располагает к исполнению задумки Тэхена, позволяя себе быть ведомым.
В спальне кроме свечей освещения как такового нет, оно и не нужно: так, в полумраке, атмосфера кажется еще интимней, чем в слабом свете регулируемой «умной» люстры. Тени немногочисленной мебели едва подрагивают от игры огоньков, возвышающихся на цветных восковых ножках, источающих сладкий запах лаванды и цитруса. Тэхен обходит парня, скользя игриво пальцами от груди к лопаткам по плечу альфы, машинально поворачивающего голову вслед его действиям.
— Ничего не говори, просто делай то, что я скажу, — томно шепчет на ухо омега, а Чонгуку кажется, что воздух сгущаться начинает от приближения чего-то необычного, и немного давит на чужое плечо, не дожидаясь ответа, которого ему не требуется. Он предупредил для справки, что хочет сегодня покомандовать. — Развернись ко мне... Теперь садись, сзади тебя стоит стул.
— Если будет стриптиз в твоем исполнении, мог бы и не надевать мне на лицо повязку, — ухмыляется Чон, садясь и по удобству расставляя ноги. Хотя тут уж как посмотреть, от одного запаха и голоса, да черт возьми, всего омеги, Чонгук неконтролируемо чувствует давление снизу и наперед разводит ноги, чтобы позже было проще. Как день ясно, к чему ведут внезапные игры Тэхена, и он им воспротивиться не собирается. Он даже рад в какой-то степени, что сегодня Ким хочет примерить маску главного в постели, потому что день был изрядно выматывающим, а после еще тренировка, отобравшая последние силы, после которой хотелось просто прийти и завалиться, сжав омегу в объятиях, и крепко заснуть без лишней мысли, потому что завтра у них обоих выходной и можно будет делать, что вздумается. Но раз уж его решили порадовать, он всеми руками и ногами за.
— Нет, не стриптиз, — не удерживается от смешка Тэхен, — но идея неплохая. Надо будет запомнить.
Чонгук не видит, но слышит, как шуршит от скольжения шелковая ткань халата Тэхена, и воображение вкупе с памятью подкидывают образ стройного стана омеги, впалого живота, гладкой груди с темными ареолами сосков, и хотелось бы верить, чтобы из одежды под тонкой тканью не было абсолютно ничего.
Тэхен снял пояс, держащий халат запахнутым, позволяя ткани упасть вдоль тела и после развиваться при ходьбе, пока он обходит стул и мягко подхватывает чужие ладони, заводя их назад.
— Позвольте ваши руки, господин Чон, — и ему позволяют связать их слабым двойным узлом, обездвижить себя, хотя при несложных манипуляциях, выскочить из захвата скользкой ткани будет легко. Чонгук гулко сглатывает от мыслей, предположительно дальнейших действий Тэхена, и откидывается на спинку стула, садясь удобней, потому что неизвестно насколько могут затянуться эти игры.
Тэхен становится перед парнем и поверить не может, что прямо сейчас делает это, что ему позволили сделать это. Чонгук сидит перед ним беззащитный (относительно, пока сам того хочет), не имеющий малейшего понятия о том, что будет происходить и без возможности хоть что-то увидеть (Тэхен проверял, сквозь несколько слоев, даже если мазохистически откроешь глаза, не сможешь разглядеть что-то), и как же ему это нравится, он буквально чувствует власть в своих руках, находится пока что в выигрышном положении, от осознания этого у него теплеет внизу живота. От Чонгука пахнет гелем для душа и сладостью дорогого коньяка, смешанного с горькой ноткой кофе. Даже когда между ними расстояние в метр, а буквально каждый квадрат комнаты заполнен ароматом свечей, Тэхен его чувствует, следит за движением груди под белоснежной рубашкой, натянутой из-за заведенных назад рук, за кадыком, что дергается каждый раз, когда парень сглатывает, и за — господибоже — распахнутыми чуть губами, покрасневшими в тепле дорогих апартаментов, находящихся на двадцатом этаже, тоже следит, но провести по ним хочется сильней, мазнуть губами, покрытыми тонким слоем гигиенической помады с вишневым вкусом, оставить свой след на чужих, запечатлеть там обжигающее тепло от тяжелого дыхания, слизать коньячный сок с языка...
Но не сейчас. Сейчас он сделает другое. Подойдет ровно на шаг, чтобы встать между разведенных ног, ладонь вознесет и коснется костяшками впалой скулы, вызвав небольшое вздрагивание от неожиданности, от незнания прописанных в выкрашенной голове действий. Это порождает легкую улыбку на омежьем лице, пропитанную насквозь удовлетворением своего творения. Он так себе и представлял это, но жизни все казалось куда возбуждающе, чем в мыслях. Ладонь беззвучно спускается, не отрываясь от кожи, вниз, пальцы вытягиваются и цепляют первую пуговицу на груди, выдавливая ее из тугой петли, чтобы открыть глазу больше просторов открытой кожи, по которым можно будет позже погулять языком. Упругие мышцы груди напрягаются под подушечками пальцев, когда второй рукой Тэхен помогает себе распахнуть рубашку и накрыть горячую грудь ладонями, жадно выдохнув от наслаждения. Чонгук чертовски горячий, ему даже не нужно ничего делать для того, чтобы кого-то возбудить, в частности Тэхена. Сам же, он тяжело сглатывает, когда омега неслучайно проводит пальцами по вставшим призывно соскам, и низко мычит, показывая, что ему делают приятно, да только вот ладони за спиной в кулаки сжимаются. Только начало, а его уже начали сводить с ума, зная слабые точки на теле, ему как и омеге хочется продолжения, но для него нужно продержаться, в конце концов нечасто Тэхену предоставляется возможность поглавенствовать в постели, поэтому, единственное что остается, держать себя на тугих цепях и не позволить сорваться. Тем более, ему банально интересно, что будет делать Тэхен, когда ему дали полную свободу действий.
Когда преграда в виде пуговиц устранена, омега едва удерживается от восхищенного вздоха, когда видит идеально очерченные кубики пресса, выделенные рельефом ребра и, черт, татуировку под сердцем, похожую на его по смыслу, и различную буквой. Аккуратная буква «Т» выведена каллиграфическим шрифтом прямо там, на одном из ребер, и двигается в такт дыханию альфы, что стало глубоким, и Тэхен даже видит, как вздымается левая сторона груди от участившегося сердцебиения, и чувствует, что свое ему не уступает, отбивая свой ритм, как сумасшедшее. Он становится для удобства на колени, одобряя давнюю идею о покупке ковра с мягким ворсом, который сейчас как никогда кстати облегчает его положение, предоставляя себя вместо твердого ламината, и разводит два края рубашки в стороны максимально, чуть приспуская с плеч, чтобы не мешалась.
— Что бы вы ни задумали, господин Ким, — заговорил Чонгук, подняв голову к потолку, заставив тяжело сглотнуть омегу от вида его кадыка во всей красе, — знайте, что лимит ваших дальнейших действий будет достигнут совсем скоро.
— Я надеюсь, вы сможете продлить мне его, господин Чон, — продолжает грязную игру Тэхен, поднявшись насколько может, дотянувшись до чужой шеи, опалив ее дыханием, и на мгновение касается своей грудью чужого тела. От представления, что Тэхен стоит сейчас перед ним на коленях, в штанах становится тесней. — Сделайте поблажку всего раз, — Чонгук опускает голову к источнику звука, такого родного и приятного, но Тэхен отстраняется так же внезапно, как и приблизился, оставив на коже после себя холодок, несмотря на то, что в комнате тепло от свечей, и жарко внутри от стремительно нарастающего желания.
Ким с наслаждением следит, как двигаются натренированные мышцы перед ними, когда он проводит руками вдоль по чужим бедрам по обе стороны от себя, нарочно медленно, прекрасно зная, как распаляют такие действия, особенно, когда закрыты глаза.
— У нас не отключали воду, — доходит до Чонгука, когда по телу от чужих прикосновений табун мурашек пробегает, делая кожу пупыристой. Он не дурак, далеко не дурак, но раскусить такой простой план удалось только сейчас.
— Я где-то вычитал, что с закрытыми глазами все чувствуется острее, — голос звучит непозволительно далеко, что даже чуть расстроило, однако, шуршание винной ткани заставляет напрячь слух, а после голос как и полагается, звучит ближе, но уже на грани слышимости. — Давайте же узнаем правдивость данной статьи, — и Чонгук едва не стонет, когда чувствует мягкие губы на своей шее, а руки — снова на груди. Тэхену было бы удобней, если бы он сел к альфе на колени, но и до этого дойдет, а пока, прикусывает тонкую кожу, засасывая ее участок, чтобы наутро он налился багровым цветком и напоминал об этом вечере еще как минимум день.
— М-м-м... — Чонгук голову вбок отклоняет, предоставляя больше просторов острому язычку, скользнувшему в сторону дрогнувшего в очередной раз кадыка. Тэхен жарко выдыхает, уткнувшись носом с ямку между шеей и подбородком, оставляет влажную дорожку от адамова яблока до подбородка и едва не стукается об чужие губы, когда Чон опускает голову в поисках вишневых губ омеги. Но он не дает им встретиться, ускользает от жаждуще распахнутых, налившихся кровью губ, вниз по груди, сопровождая все медленными поглаживаниями по бокам и прессу альфы.
У Тэхена ноги сводит от вздохов Чона, член дергается, тяжелея с каждой секундой все больше. Он колени сдвигает, но лучше от этого не становится, особенно когда Чонгук закусывает губу, чтобы заглушить стон, стоит губам окольцевать ореолу соска, а кончику языка аккуратно обвести по кругу стоящую горошину. Но в отличие от альфы, Тэхен не стесняется промычать довольно, короткими ноготками чуть царапая его бока. Он смачно облизывает сосок и переходит ко второму, проделывая те же приятные манипуляции и с ним, уже отчетливо чувствуя животом, что его ласки возымели успех, а из чужих брюк рвется наружу возбужденный орган. И Тэхен не смеет оставить его без внимания. Пока губы, выбирая места-точки на упругом теле, оставляют краснеющие следы, одна ладонь накрывает сквозь ткань брюк отчетливый бугорок, немного сжимая.
Чонгук вообще не матерящийся человек, но сейчас хочет ругаться самыми грязными словами, потому что руки высвободить хочется безумно, чтобы подмять под себя расшалившегося омегу и наконец, позволить их телам слиться воедино. Но губы открываются для тихого низкого стона, потому что Тэхен решил действовать напористей и поцелуями с тела перешел на член. Ким тянет собачку на ширинке вниз, быстро расправляется с пуговицей и замирает от резкой волны возбуждения, пробравшей тело до мелкого вздрагивания. Пальцы на ногах поджались, а голова норовила вдруг упасть на чужой живот, потому что без стимуляции небольшой член омеги дернулся только от вида перетянутой трикотажной тканью плоти Чона. Между ног становится до неприличия влажно, а запах лаванды скоро перекроется двумя другими, куда более сильными и стойкими. Тэхен радуется, что не удосужился даже белье под халат нацепить, а то сейчас совсем тяжко было бы. Хотя и сейчас его положение не из лучших, вроде собирался альфу изводить, а сам уже на грани того, чтобы психануть и, плюнув на все, оседлать его прямо на стуле здесь и сейчас. Он тихо всхлипывает, когда заводит за спину руку и давит пальцем на сфинктер, обильно истекающий смазкой, но не забывает про Чонгука, головку члена которого через ткань губами накрывает. Обжигает дыханием чувствительную плоть, когда беззвучно стонет с пальцем внутри себя, и не видит, как стискивает челюсти альфа, дыша прерывисто тяжело; а кулаки только крепче сжимаются за спиной. Он уже готов взмолиться, чтобы Тэхен перестал их обоих мучить, чтобы стянул эти повязки и дал возможность прижаться губами к губам, а ладоням Чона лечь на такие мягкие ягодицы омеги. Его ягодицы...
Тэхен, чувствуя, что еще вот-вот и будет на грани, выуживает пальцы и все внимание уделяет члену Чонгука, который высвобождает, оттянув ткань черных боксеров вниз. Чонгук низко стонет, откинув голову, дышит через рот, потому что молочный шоколад забрался в ноздри так четко, что кажется, будет с ним теперь навсегда, даже если он покинет квартиру, и — боже — он знает, из-за чего он так усилился, как и слышал тихое едва слышное хлюпанье смазки от поступательных движений. Черт, ему просто крышу сносит от представления, что омега делал с собой, все еще стоя перед ним, блять, на коленях. Он бы с радостью посмотрел на эту картину, и он скажет об этом омеге позже, когда уже будет в силах хоть чуть-чуть соображать, а пока, отдается ощущениям, чувствуя, как возле головки тяжко вздыхают от неконтролируемого желания.
Но вопреки ожиданиям, альфу целуют, и целуют глубоко, держа за затылок, играют с его языком так ловко и горячо, что мозг плавится, подливает масла в огонь еще и шелковая ткань халата, задевающая от каждого движения омежьего тела стоящий колом член. Тэхен прижимается к разгоряченному телу вплотную, стонет в полость чонова рта с ним в унисон, когда между животами зажимаются два налитых кровью органа. И отстраняется с звучным чмоком, чтобы вернуться на пол, и окинуть бегло Чонгука помутненным взглядом. Тот уже не такой собранный, как минутами ранее, сейчас он, глубоко дыша, облизывается, готов в любой момент сорваться и разложить его даже на полу, на этом чертовом ковре, на котором след от кимовой смазки остался влажным пятном. Его член призывно стоит, покачивается от редких движений бедрами, потому что усидеть на месте невозможно, когда уже яйца звенят от желания хорошенько оттрахать заигравшегося омегу.
Рука скользит кольцом пальцев по собственному члену, вырывая тонкий стон из омежьих губ, размазывая вытекающую из уретры смазку по стволу, ласкает чувствительную розовую головку, заставляя губы закусывать, а Чонгука — только вздыхать на то, что недосягаемо сейчас, да руками за спиной шевелить в попытках ослабить узлы. Тэхен решает, что сдерживаться смысла нет, а вот игру затянуть — очень даже, поэтому, не долго думая, ускоряет фрикции, остервенело быстро скользя по члену, и ему не требуется слишком много для того, чтобы кончить с тихим стоном в кулак, не давая сперме разлететься и запачкать как минимум брюки Чона (на ковер уже плевать).
— Нечестно немного, не находишь? — отзывается Чонгук, склонив немного голову к плечу, и Тэхен уверен, были бы него открыты глаза, то он бы их непременно сощурил, смотря с хитрецой и ноткой недовольства.
— В этой игре я решаю, что честно, а что нет, — говорит ехидно Тэхен ему на ухо, когда, поднявшись, на ватных ногах берет заранее подготовленные салфетки, чтобы вытереть руку и вернуться к парню. Чонгук же усмехается, обнажив зубы в оскале, и толкает язык за щеку, отворачивая голову. Совсем скоро правила будет устанавливать он.
А Тэхен решает сжалиться над альфой, да и самого уж больно сильно манит налитый кровью член. Он располагается меж разведенных бедер, нежно проведя по ним ладонями, и замечает, как голова Чона поворачивается к нему, будто тот имеет возможность наблюдать то, что будет происходить. И это кажется неплохой идеей разыграть это в свою пользу.
— Жаль, что ты не можешь увидеть это, правда? — заискивающе спрашивает, почти притворно вздохнув. Возможно, намеренно оттягивает момент, когда сможет коснуться Чона, а может сильней изводит его.
— Издева-а-аешься, — тянет Чонгук, усмехнувшись, а омега довольно ухмыляется, смотря на лицо с тонкой полоской красного на глазах.
— Возможно, — Тэхен пальцем касается ложбинки между ключиц и ведет вниз медленно. — Кто знает, что я сейчас буду делать... Может я продолжу удовлетворять себя, может оставлю тебя здесь связанного и возбужденного в одиночестве, или наоборот, развяжу и позволю себя отыметь, — поднимается чуть выше, чтобы в губы выдохнуть, — быстро, громко, по-животному, как ты любишь, — Чонгук по губам снова языком проводит, в горле сухо до невозможного, его сдавливает, как и пах, пробирает возбуждением, которое утолить отказываются, доводя до предела бездействием, от которого сводит кулаки за спиной до побеления костяшек. Он понимает, что его сейчас, скорее всего, проверяют на прочность, так вот, она уже трещит по швам, как шелковая ткань, натянутая максимально. — Или быть может, я сделаю та-а-ак, — игриво шепчет, обжигая скулу, а сам кончиками пальцем от основания вверх по члену Чона ведет, едва касаясь, но оттого получая нужную реакцию: резкий вдох, оторвавшийся от спинки стула позвоночник, когда альфа садится едва не по стойке смирно, и застывшие от неожиданности в форме беззвучной «а» губы. Вишневые губы мажут по скуле, шепот пламенем растекается по зарумянившимся от жара щекам. — Или вот так, — ладонью огибая плотно головку со стекающим тонкой струйкой предэякулятом, опускается медленно вниз, распределяя его по всему стволу. — Как думаешь, что я могу сделать? — Чонгук слышит в словах широкую улыбку, тут же ловит ее, когда удается поцеловать с оттяжкой мягкие губы, и звучно отпустить, чувствуя, как натянулась и тут же разорвалась ниточка слюны между ними. — Я могу продолжить издеваться, как ты выразился. Но я же вижу, что тебе это нравится, — и, черт, он прав, как бы Чонгук не сокрушался внутри, ему все равно доставляют удовольствие действия Кима, особенно сейчас, когда он оказывается внизу и размашисто проводит языком от основания до головки по члену, заставляя пальцы на ногах альфы поджаться, а челюсти сжаться. Но даже тени мысли не было в голове Тэхена, чтобы на этом останавливаться.
Он кончиком языка очерчивает выпирающие голубоватые венки, ладонью накрывает чувствительные яички, не оставляя без внимания и их, и поднимает глаза, чтобы увидеть, как буквально размазывает по стулу Чона, когда губы растягиваются, погружая в теплую полость рта головку. Тэхен чувствует солоноватость сока, сочащегося из уретры, обводит ее языком, проезжаясь кончиком и по падине, берет за щеку, зная, как кроет альфу от этого и не прогадывает. Все говорят, что секс расслабляет, как и интимные ласки, но все тело Чонгука напряжено и натянуто, как струна, рельефное тело играет мышцами в бликах подрагивающего пламени свечей, от запаха которых не осталось и следа, только молочный шоколад и коньяк, и ничего больше.
Стоит отметить и то, что даже с повязкой на глазах, Чон думает, что в комнате царит интимный полумрак, потому что что веки не режет красным светом от натянутой ткани под ярким светом. Сорвать бы эту блядскую ткань, связать ей Тэхена и показать, каково быть обездвиженным. Но всему свое время, как говорится. Ему сейчас слишком хорошо от того, что тот творит своим прелестными ротиком. Чон даже несдержанно двигает бедрами навстречу, скользя ближе к глотке, глубже насаживаясь и при этом урча довольно. Но этого все равно так недостаточно. Это не то, что ему нужно. Как бы хорошо Тэхен ни делал минет, это не сравнится с узостью его нутра, что так истекает смазкой, он уверен, он чувствует.
Кажется, он нащупал ту часть узла, с помощью которой можно будет его распутать.
Тэхен насаживается ртом глубже, позволяет головке упереться в стенку глотки, мычит, пуская вибрации по стволу, и цепляется за края чужих брюк, чтобы потянуть с бельем вниз. Чонгук приподнимает бедра, чтобы помочь омеге избавить себя от лишней ткани, и так горит желанием зарыться в выкрашенные серебристые волосы пятерней, чуть сжать у корней, оттянуть и убрать мешающие пряди с лица, чтобы увидеть щеки, что втянуты, чтобы плотно обхватить скользкими стенками рта член.
— Черт... — шипит Чонгук и стонет протяжно, когда Тэхен берет особенно глубоко и замирает.
С чмоком выпустив член изо рта, Ким обхватывает только головку, начиная облизывать и обсасывать ее, как самый вкусный леденец, слушая как тихо стонет-вздыхает сверху альфа, и чувствует, как намокает под ним ковер сильней, а член снова встает постепенно. Ему жарко до невозможного, даже в жерле вулкана градус ниже, чем здесь, между ними.
Тэхен отстраняется, собрав весь сок языком с губ, вытирает с подбородка вытекшую слюну рукой и делает то, что откладывал с самого начала — седлает чужие бедра, откинув полы халата, что уже держался не то что на локтях — на честном слове. Но нет, он не собирается в позе наездника заездить альфу прямо сейчас, он продолжает издеваться, начав движение бедрами, трется своим возбуждением об его, мажет дразняще по губам Чона своими и как самый настоящий дьявол приближается к уху, чтобы на каждом толчке навстречу тонко стонать, выдыхая жарко на мочку. Губами подхватывает ее, проходится чуть ниже кончиком языка, зарывается ладонью в темную копну волос на затылке, настолько забывается в удовольствии, что прикрывает глаза, двигается медленно, чертовски медленно, чтобы Чонгук протестующе рыкнул, требуя нечто иного.
— Как думаешь, — между стонами вдруг говорит Тэхен, — как долго это может длиться? Насколько хватит твоей выдержки? Не думаю, что ты кончишь, если я продолжу в том же духе, — снова ухмыляется, дьявол, будто этого и добивается. — Одной только дрочки и минета не достаточно, чтобы утолить сексуальный голод большого и страшного альфы, — переходит в конце на шепот. — Но совсем скоро все закончится, обещаю.
— Скорее, чем ты думаешь, — отвечает Чонгук и высвобождает руки, распутав ленту. Тэхен от неожиданности вскрикивает, когда его хватают под бедрами и знающе обходят стул, чтобы почти бросить тело омеги на мягкий матрас и нависнуть сверху. Ким в шоке следит за тем, как парень тянет вверх повязку, улыбаясь плотоядно с его любимым прищуром темных, нет, потемневших от возбуждения глаз. — Теперь моя очередь издеваться, сладкий, — и надевает повязку на омегу, что так и замер, возможно, просто боясь сопротивляться. — Позвольте ваши ручки, господин Ким, — выдыхает горячо в ухо, вернув фразу Кима, и связав одним краем ленты ладони Тэхена межу собой, второй край повязывает вокруг прута в изголовье кровати, причем так ловко, будто до этого тренировался. Омега даже понять ничего не успевает, как и воспротивиться.
— Ч-чонгук, — единственное, что ему позволяют сказать, прежде чем палец ложится на пухлые губы, затыкая бессмысленный поток речи в данный момент. Наговорился, Чонгуку хватило, теперь этот прелестный ротик должен издавать только стоны или боготворить и восхвалять его.
— Тш-ш, большой и страшный альфа сейчас будет утолять свой сексуальный голод, — в конце Чонгук усмехается, поражаясь фантазии омеги на такую странную в какой-то степени фразу. — Я знаешь ли, тоже кое-что читал, — говорит парень и Тэхен чувствует, как прогибается сбоку матрас, а после слышит отдаляющиеся шаги, и это его, признаться честно, напрягло. А вдруг он решил его так оставить, как Ким и дразнился?
Но сомнения развеиваются как дым рукой, когда дверь повторно хлопает, а на тумбочку справа что-то ставят. По звуку, похожее на... тарелку? Чонгук принес поесть? Навряд ли. От мыслей отвлекают губы, на линии челюсти оставившие короткий поцелуй, а после выше, на щеке, на кончике носа, пока налитый член все еще влажной головкой касается его бедра. Тэхен не знает, чего ожидать.
— Расслабься, я не садист, чтобы мстить тебе за твою небольшую шалость, я просто хочу кое-что попробовать, а повязка должна по идее только придать остроты ощущениям, — успокаивает Чонгук, отстраняясь и становясь на колени.
— Это не шалость, а сюрприз, — звучит снизу.
— Что ж, сладкий, дай тогда мне пошалить. Хотя, — издевка раздается прямо в губы с ухмылкой, которую Ким не видит, — ты не в том положении, чтобы мне что-то запрещать.
— Чонгук... — говорит, но обрывается, так и не продолжив, только ахает, когда чувствует сначала губы, а потом что-то холодное, очень холодное, скользящее вместе с губами от лучевой кости вниз, попадая в ямку впалого, поджавшегося живота. Лед, Чонгук притащил на тарелке лед.
— Думаю, нам обоим нужно чуть остыть, — говорит, пальцами направляя кубик льда по телу омеги, и с улыбкой смотрит на раскрытые лепестки губ, шумно выдыхающих от контраста.
Взяв кубик в рот, Чон склоняется над обездвиженным телом и накрывает губами твердый сосок, играя льдом вокруг, направляя его языком, а когда издевательски убирает лед и языком буквально теребит стоящую горошину, Тэхен колени пытается свести, пока стонет, но натыкается на препятствие в виде тела альфы между ног.
— Хм-м, что же мне сделать дальше? — наигранно тянет Чон, пародируя Тэхена. — Как думаешь? Может мне все так и оставить? Или продолжить над тобой издеваться, как ты надо мной до этого, м? — любезно интересуется, склонив к плечу голову с ласковой улыбкой, хоть омега этого и не видит. — А может мне сделать та-а-ак? — кусочек подтаявшего льда скользит прямиком вниз, проходя по идеально выбритому лобку, и Чон с наслаждением отмечает, как пылко выдыхает от этого Тэхен. — Или вот так? — омега стонет, чувствуя холод, скользящий по стоящему члену, прижавшемуся к животу. А Чонгуку и этого мало. — А знаешь, как насчет того-о-о, — тянет, а сам палец в теплое отверстие Кима толкает, собрав натекшей смазки, и тягучий стон не прерывает его, — чтобы я сделал вот так? — когда лед касается сжавшегося от вышедшего пальца сфинктера, Тэхен вскрикивает, глубоко задышав, змеей выгибается, пока от мошонки до манящего отверстия скользит по намеченной влажной дорожке кубик льда, собирая смазку. Чонгук убирает кубик от нежной теплой кожи, погружает его в рот, чтобы слизать весь собранный сок, и громко чмокнуть, прежде чем сказать омеге, склонившись: — Такой сладкий мальчик. Хочу еще, — проводя пальцами между тонких ног. Тэхен снова предпринял попытку свести колени от приятного чувства, но врезавшись в Чонгука, услышал его усмешку, потом почувствовал, как он спустился ниже, шурша простыней, а после — горячий язык на члене, и поцелуи, прокладывающие дорожку вниз.
— Г-гуки...
— Я уже не господин Чон и не большой страшный альфа? А что же случилось? — лилейно тянет, издеваясь над парнем, и кажется румянец, что играет на его щеках, сейчас больше от смущения, чем от возбуждения. Чонгук еще ни разу не вылизывал его, причина была неизвестна, но ограничивался он только минетом, не больше, не меньше. Тэхену волнительно, а еще его немного потряхивает от предвкушения, потому что двояко понять намерения парня нельзя, он определенно хочет сделать это.
Язык на пробу касается сжавшихся мышц, тело под руками вздрагивает, шумно выдыхая, но ни увернуться, ни руками остановить не может. Чонгука пьянит эта власть над омежьим телом, он даже удивляется, почему они раньше не практиковали связывание в постели, но после сегодняшнего, он обязательно возьмет себе это на заметку. Смазка обильно выделяется, Тэхен сверху стонет от каждого прикосновения к чувствительной мышце, Чонгук слизывает все, до последней капли, с наслаждением опуская веки.
— Ты так течешь от того, что я собираюсь тебя вылизать, почему ты раньше не говорил, что хочешь этого? — между делом интересуется.
— Потому что... Ах, боже! — не договаривает, потому что чувствует, как язык проникает внутрь, растягивая податливые размякшие от возбуждения стенки, совершает хаотичные движения внутри и вкупе ко всему, член накрывает крупная ладонь, проводя от головки к основанию в такт движениям языка. Тэхен с силой сжимает изголовье кровати, пока его ноги плавно разводят на манер крыльев бабочки, сколько бы он не двигался от удовольствия, руки Чонгука не давали ему «убегать» от него, и шелковая ткань халата под ним — тоже. Он по ней скользил, пока альфа насаживал его на свой язык снова и снова, проникая настолько глубоко, насколько может, вылизывал тонкие стеночки, а сам старался как можно меньше шевелиться, чтобы не кончить от трения собственного члена об матрас.
— Безумно сладкий, — отстраняется нетерпеливо Чон и поднимается выше, опираясь на локти по обе стороны от головы омеги. — Я хочу тебя сожрать, Тэхен, ты не представляешь, насколько сильно, — шумно вдыхает его приторный шоколад, проведя кончиком носа по впалой щеке. Не удерживается от того, чтобы слизать капельку пота, катящуюся по виску Кима. — Такой милый, такой хрупкий, до безумия вкусный... Тебя хочется пробовать снова и снова часами, потому что ты как наркотик, тебя попробуешь один раз, и остановиться не сможешь, — Чонгук дуреет от омеги под ним, беснуется, не понимая почему, а во рту клыки чешутся метку поставить, прямо сейчас, чтобы раз и навсегда присвоить себе, показать, что это его и ничье больше. — Блять, — рычит. — Я так хочу поставить метку, так хочу... но-
— Так давай, — перебивает его Тэхен. — Сделай это.
— Это не обдуманное решение, сейчас нами движет возбуждение, но что будет потом, когда все пройдет? Ты можешь пожалеть об этом.
— Чонгук, я думал об этом, и я хочу себе твою метку.
— Боже, — Чонгуку срывает все тормоза, какие были, он буквально вгрызается в губы, что потеряли вишневый вкус еще в середине их любовных игрищ, тянется, чтобы потянуть за ленту и отцепить руки Тэхен от изголовья кровати, но не размыкая их между собой. Повязка с глаз летит туда же, куда ранее — лед, Ким сразу заводит руки за шею альфы, прижимая к себе максимально близко, чтобы и воздуха между ними не осталось.
Чонгук тратит на растяжку ничтожно мало времени, распаленный Тэхен податливый изнутри настолько, что она будет только лишней тратой времени. Тэхен опускает веки, когда головка плавно входит в него, выгибается в спине, позволяя руке Чона проскользнуть по талии и прижать к себе. Первый толчок был сдержанным, пробным, когда Чонгук входит во всю длину, задерживаясь на несколько секунд внутри.
— Давай, — Тэхен кайфует от чувства наполненности, от ощущения конкретного члена внутри себя, от горячих губ, от касания любимых ладоней, и черт, он себя ненавидит за свою задумку, потому что как можно было полную власть выбрать вместо этого? Он уже не понимает, как был то недолгое время без ощущения крепкой хватки на пояснице, без присутствия кого-то между своих ног, — да блять! — без члена Чонгука в себе. Ни одна игра, ни одна прелюдия не сравнится с сексом с любящим и любимым альфой. Особенно, когда он, не сдерживаясь, насаживает тебя на себя глубоко, размашисто двигая бедрами, буквально выбивает из тебя стоны удовольствия, заставляя цепляться за волосы на затылке и брови заламывать.
Между ними не химия, не игра гормонов, — нечто большее, то, что выше любой реакции атомов, бурлящих в крови. Между ними чувства, которыми они живут, ради которых они живут. Друг для друга и друг с другом. И они уверены, это надолго, если не до конца.
Тэхен пытается заглушить вскрик, когда альфа, обнажив клыки, вонзает их в плечо около шеи, прикусывая кожу. Помечает своего омегу. Чонгук, слизав чужую кровь, принимается утешительно зацеловывать любимое лицо, ловит хрусталики слез со щек, замедляется, чтобы отвлечь поцелуями, втягивая пухлые губы и сталкиваясь с чужим языком.
— Я люблю тебя, — говорит Тэхен, поддавшись моменту, и его целуют глубоко, прежде чем закинуть его ноги на крепкие плечи и шепнуть трепетно:
— Я тебя тоже.
Чонгук срывается на ускоренный темп, самому себе поражаясь, что продержался так долго. Ловит сладкие, как и сам омега, стоны, наслаждаясь видом разбросанных по подушке серебристых волос, полузакрытых глаз, затянутых поволокой возбуждения и безграничной любви. Тэхен прекрасен во всем своем проявлении, прекрасен всегда и везде, и Чонгук готов (хочет) прожить с ним подольше, теперь уж омега не отвертится.
Он протискивает между их телами руку, находит прижавшийся, истекающий смазкой член Кима и быстро проводит по нему в такт своим толчкам, чтобы вместе с ним излиться, Тэхену — им на животы, Чонгуку — глубоко внутрь омеги.
Чуть позже, лежа уставшими после таких инноваций, Тэхен, руки которому все же развязали, поворачивает голову к Чону и натыкается на его довольную донельзя улыбку.
— Что? — ему улыбка тоже непроизвольно на лицо лезет.
— Ничего, — пожимает плечами альфа, а сам аккуратно место вокруг следа своего укуса обводит, думая, что лучше будет купить завтра какую-нибудь мазь для быстрого заживления и обработать. — Просто теперь у тебя есть моя метка, — он приподнимается на локте, чтобы почти невесомо коснуться губами воспаленной кожи возле укуса, и виновато поднимает глаза на Кима. — Прости, что сделал больно, — шепотом.
— Это нормально, Чонгук, — усмехается с переменчивости альфы Тэхен. — К тому же, мне уже не больно... Ну почти. А так, теперь все будут знать, что я принадлежу только одному альфе.
— Большому и страшному, — припоминает Чон и после секундного молчания прыскает. — Как тебе это в голову пришло? Какие романы ты читал на досуге, Тэ?
— Это первое, что пришло мне в голову, извини, — смеется смущенно Тэхен, закрывая ладонями лицо. — Ты не обижаешься?
— Ну... теперь ты можешь меня переименовать так в телефонной книжке. «Большой и страшный собственник».
— «Собственник», потому что метку поставил?
— Угу, — кивает Чон, и его озаряет внезапной идеей. — Поставь мне свою.
— Что? Разве принято, чтобы альфе ставил метку омега? — недоуменно поднимает бровь Тэхен.
— Мне плевать, что принято, а что нет. Я хочу твою метку, Ким Тэхен.
— Сразу после того, как начнешь нормально одеваться в минус десять, — хмыкает Ким, вспоминая, как вернулся домой альфа.
— Завтра же начну нормально одеваться, — дает слово Чонгук, поднимая ладонь как при клятве. — Поставишь метку?
— Если позволишь тебя снова связать, у меня много статей для разнообразия нашей сексуальной жизни.
— Мы опробуем все, что будет в них сказано.
— Даже если мне надо будет отстрапонить тебя?
— В пределах разумного, — исправляется Чонгук и смеется вместе с Тэхеном, сгребая его в охапку, чтобы вместе заснуть. У них будет еще полно дней и ночей, в которые они смогут посвятить время друг другу, и кто знает, может уже завтра омега решит пометить своего собственника.