Гибриды давно стали частью общества. Их не так много, как людей, но они есть, ни в чëм не уступают людям и хотят жить полноценно. Современный мир им это позволяет. Гибриды учатся в обычных школах и университетах, ходят на работу, создают семьи — существуют рядом. Среди населения Сеула численностью в девять миллионов, если верить статистике, гибриды составляют миллион. Никого уже не удивляет кот на рабочем месте, ребёнок в сопровождении кролика или пëс на свадебной фотографии.
Коты, кролики и собаки принимаются обществом легко и живут, ни в чëм не нуждаясь. Или нуждаясь, но в том, чего и людям не хватает, не только гибридам.
А есть Чонгук.
Чонгук, которого ненавидит вселенная. Или Бог. Или жизнь. Кто-то, кто распоряжается судьбами. Иначе он не может объяснить, почему одни гибриды живут, не скрываясь, а он вынужден прятать своего зверя под слоем одежды и холодной маской полного отсутствия чувств.
Гибриды под влиянием сильных и ярких эмоций перестают контролировать сущности и легко обращаются. Обычно окружающие понимают и стремятся им помочь, как минимум, просто попасть домой. Когда случайно оборачивается Чонгук, его обходят.
Впрочем, было такое лишь в первый раз, когда Чонгук ещё не знал, что может так делать. Теперь он умеет контролировать всплески эмоций. Теперь никто не знает, что он не человек, а гибрид, не считая семьи, врачей и декана университета. Семья любит и принимает, декану нет дела до его животной сущности, а врачи молча выполняют работу и не дают оценку.
Пока жизнь Чонгука не переворачивает Сонхун.
Они встречаются около двух недель, и всё идёт замечательно, идеально и так, как можно было только мечтать. Чонгук медленно влюбляется, наслаждается эйфорией от начала новых отношений, скрывает наличие хвоста и ценит каждый момент рядом. А потом Сонхун узнаёт слухи.
Потом Сонхун приглашает в кафе и прямо спрашивает, правдиво ли всё, что о Чонгуке говорят. Выбора не остаётся. Чонгук, признавая, глупо надеется, что хотя бы раз жизнь не повернётся к нему задом. Зря, однако, надеется.
— Пойми, я не особо горю желанием встречаться с... — Сонхун замолкает, даже не произнося вслух.
Чонгук кивает и поднимается из-за стола.
Не горит желанием. Никто никогда не горит желанием. Когда все нормальные гибриды рассказывают человеку, кем являются, им отвечают «я люблю тебя любым», или «да я же мечтал об этом!», или «ну да, трудно не заметить у тебя дома когтеточку, кошачью шерсть и корм для гибридов в уязвимые моменты». Когда рассказывает Чонгук — «прости, я не горю желанием встречаться».
И две недели — очень малый срок, чтобы расставание причиняло сильную боль. Больно не от того, что Сонхун хочет расстаться. Больно от того, что Сонхун, как и все вокруг, ненавидит его. От того, что Чонгуку не повезло родиться с ушками, хвостом и шерстью, но гораздо меньше обычной кошки. От того, что мир делает вид, что принимает гибридов, а принимает, на самом деле, только тех, кто выглядит мило, мурчит, ластится к рукам и в моменты уязвимости превращается в прекрасных созданий.
Чонгук в прекрасное создание не превращается.
И он понимает, как сильно попал, уже едва отходит от стола на несколько шагов со слезами на глазах и болью в сердце, но сделать ничего не может. Ему слишком плохо, и дело не только и не столько в Сонхуне, сколько во всём происходящим в его жизни, и Чонгук просто не может. Маска, тщательно сдерживающая эмоции, трескается.
Чонгук быстро прячется в кабинке туалета и пытается набрать старшего брата, но руки трясутся, телефон выскальзывает из рук с громким плеском, а мир вокруг резко увеличивается. Что значит одно: Чонгук сейчас — тот, кого ненавидит большинство посетителей. Без телефона. На другом конце города. Брошенный, потерянный и маленький.
Серый, хвостатый и противный.
Никто ему не поможет.
Чонгук в груде ставшей огромной одежды сворачивается клубком, прижимает к морде хвост и тихо пищит, не представляя, что вообще будет делать. Ему больно и страшно. Животная сущность эти чувства усиливает в разы и давит ещё и инстинктами.
— Вы там долго ещё? — В дверь стучат.
Чонгук вздрагивает и дëргается в сторону, врезавшись в ножку унитаза.
Физическая боль ослепляет и заглушает разум, поэтому действует Чонгук инстинктивно: быстро проползает под щелью кабинки, вновь дëргается от испуганного крика, уворачивается от брошенной перчатки и ныряет в какую-то пыльную и холодную дыру в стене.
Дыра ведёт в коридор.
Быстро пробежать, пока пусто, не так сложно. А вот запасную дверь на улицу маленькому тельцу не открыть, и Чонгук поджимает хвост, когда слышит шаги. Девушка за спиной взвизгивает. Он истерично оглядывается, ища, куда можно забиться и переждать, однако ничего такого нет.
Дверь вдруг открывается.
Чонгук быстро выбегает, сопровождаемый «давай-давай, вали отсюда». Бежит достаточно долго. Не обращает внимания ни на людей, ни на жуткий зимний холод, ни на мысль, что в том туалете оставил и телефон, и одежду, и ключи с деньгами. Бежит и бежит, лапы начинают гореть, хвост он уже даже не чувствует. Бежит — и вновь забывает, кем является, когда выбегает на многолюдную улицу. Люди, к счастью, не замечают. Им нет дела. А вот огромный доберман, идущий рядом с хозяином, резко оказывается рядом и пытается подцепить зубами.
— Брось, Дони, — в отвращении приказывает хозяин.
Загорается зелёный, и Чонгук бежит за толпой через дорогу. Прочь от доберманов. Прямо под машины.
Паника разрастается и разрастается.
Когда её всë-таки удаётся подавить, Чонгук находит себя в подворотне: забившимся в коробку, дрожащим от холода и не имеющим ни малейшего понятия, что делать дальше.
У него нет шансов выжить.
Нет, он может попробовать добраться до Уëна, но, скорее всего, просто замёрзнет раньше. Или окажется съеденным. Или его переедет машина. Или добрый человек забьёт ботинком. Миллион способов умереть, а найти Уëна живым, не говоря про целым и невредимым, едва ли возможно. Зато коробка от ветра защищает.
Жаль, от всего остального не может.
Чем дольше Чонгук тянет, тем ближе смерть, и Чонгук выглядывает из коробки, осматривается, нет ли вокруг опасностей, и выпрыгивает, устремляясь к главной улице. Его младший брат давно здесь живëт, и он, можно сказать, район знает неплохо. Главное, суметь сориентироваться раньше, чем его настигнет чья-то ненависть.
К сожалению, понять, как сейчас громадные здания выглядят для человека, не удаётся. Чонгук совсем отчаивается.
И тогда рядом останавливается автобус, а название остановки Чонгук находит знакомым. Он всегда проезжает её, когда едет к Уëну. Жмурится, молится, чтобы дверь не придавила, и быстро забирается да прячется под сиденьем. Спасибо, никто не замечает.
Новая подстава: он не учитывает, что автобус трясёт, и если человек может удержаться, то лëгкому и хрупкому тельцу эта задача явно не по силам. Чонгук бьётся головой о сиденье, налетает на острую палку, едва успев увернуться, чтобы не пронзить бок, чуть не выкатывается под ноги. Четыре остановки до Уëна кажутся поездкой в соседнюю страну, не меньше. Причём через лес, горы и обрывы.
На хаотичной попытке вывалиться из автобуса его замечает какой-то дедушка и спускается следом. Чонгук в истерике дëргается, валится под колëса и жмурится, прощаясь с жизнью. Двери наверху как раз закрываются.
Его к тротуару прижимают тростью.
Колëсо проезжает в паре сантиметров от морды.
Дедушка уходит, а Чонгук, кажется, теряет весь настрой. У него болит всё тело, его чуть не переехал автобус, Уëн, как он, чëрт возьми, вспоминает, у родителей до завтрашнего утра, желудок от голода прилип к спине, его бросил парень, потому что он ебучая крыса, и складывается ощущение, что замëрзший хвост вот-вот отвалится. У него нет сил ни бежать, ни идти, ни ползти. Ещё и сумерки сгущаются.
Он, оказывается, уже больше пяти часов шатается по улицам в таком виде.
А ночью диких зверей больше — Чонгук ночь переживёт, только если забьётся в недоступное и тëплое место с едой. Или хотя бы в коробку. Одна, вон, стоит под подъездом и пахнет чем-то вкусным. Он не сдерживается и подбирается ближе, принюхивается, чувствуя, как внутри ноет желудок, и пихает длинный любопытный нос в щель. Пусто. Если и была еда, её достали.
Звенит дверь подъезда, заставляя от неожиданности дëрнуться и попытаться залезть в коробку. Коробка, как будто мало Чонгуку гадостей от судьбы, едет по сугробу, переворачивается и выталкивает Чонгука из себя прямо под ноги выходящего.
А Чонгук даже не убегает.
Плевать.
— Эй, малышка? — раздаëтся сверху, и человек, видимо, присаживается.
Инстинкты вынуждают пошевелиться в стремлении спрятаться там, где безопасно. Но не безопасно нигде. И тепла тоже нет. И помощи ждать неоткуда, так пусть убьёт уже и не тормозит.
— Ты чего не убегаешь?
Убийство как-то слишком затягивается. Чонгук любопытно приоткрывает глаз и принюхивается. Пахнет мясом. И хлебом. И сигаретами. Немного дезодорантом, мятным гелем для душа и сосной, или ëлкой, или елью. Чем-то хвойным и приятным.
Мужчина склоняется ещё ближе, Чонгук и не думает уносить лапы. Нет, инстинкты, конечно, вопят, но пошли они к чëрту. Это второй человек, который к нему добр, и первый, кто не продолжает дорогу, а интересуется, чего крыс такой вялый. Действительно. Минус двадцать на улице, почему он не прыгает от счастья?
— Тебя выкинули, что ли? — продолжает задавать вопросы, как будто поддерживает диалог и понимает крысиный язык. Чонгук отворачивается. — Хорошо, иди сюда, — звучит слишком резко.
Он и понять не успевает, а его хватают руками в перчатках, поднимают и заворачивают в шарф, снятый с плеч. От удивления он даже вырываться прекращает. Неожиданно ветра становится в разы меньше, а тельце окружает тепло. Чонгук крупно дрожит. Хвост и лапы уже совсем не чувствуются. И живым себя не ощущает.
— Потерпи, малышка, сейчас домой вернёмся, — задумчиво бормочет мужчина.
Чонгук закрывает глаза.
Домой.
Он вернётся домой живым.
— Лежи и никуда не уходи, — предупреждает, уложив шарф на кухонный стол.
Лапы после его слов начинают гореть, и Чонгук не сдерживает жалобного писка, пытаясь одну из них вылизать. Мужчина тут же оказывается рядом вместе с бутылкой в руках и прижимает её сквозь шарф к Чонгуку. Горячая. Очень горячая. Теперь горят не только лапы, но и всё тело, однако Чонгук, пусть и пищит от боли, не спешит уворачиваться от тепла.
— Ты же декоративная, да?
Чонгук кивает.
Ради него он будет хоть декоративной, хоть искусственной, главное, не мёртвой.
— Не подумай, я не крысовед, не различаю, но по фоткам в интернете, — рассказывая, показывает на телефоне, — ты больше декоративная, чем дикая. И цвет приятный. Не дикий.
Не дикий, и хорошо.
Чонгук, краем уха слушая, что там ещё мужчина бормочет, прижимает к бутылке лапу. И решает бросить неблагодарное дело, выпутывается из шарфа и полностью укладывается на бутылке. Сверху раздаётся смех. Мужчина мягко придерживает рукой в перчатке и осторожно гладит меж ушей. Приятно. Не давит.
— Надо накормить тебя чем-то... — выхватывает слух.
Чонгук напрягает шею и приподнимает голову. «Накормить» звучит как благословение.
— Так, я точно помню, что крысам можно огурцы, поэтому... Пару минут. Не падай только.
Всего две минуты, и его накормят.
Чонгук влюблëнно прислоняется щекой к горячему пластику. Огурец намного лучше, чем ничего, пусть он и предпочёл бы хорошо прожаренный кусок говядины. Хотя крысам, наверное, нельзя. Они же грызуны. Что им вообще можно?
Чонгук так редко выпускает звериную сущность, что даже не знает, чем кормить себя. Хорошо, что у этого мужчины есть и знания, и интернет. И хорошо, что этот мужчина вообще есть.
— Не торопись, хорошо? — мило напоминает мужчина.
Чонгук на тарелку с мелко нарезанными огурцами накидывается, словно не ел неделю.
— Оставлю до утра, а завтра поедем к ратологу.
До утра в тепле.
Чонгук удовлетворëнно жмурится, уже мечтая о мягкой подушке, тëплом одеяле и крепком, хорошем сне, чтобы утром проснуться расслабленным, спокойным и человеком. Минус гибридов в том, что они из животного не могут обратиться, пока не чувствуют себя в безопасности.
Его вновь поднимают со стола, но теперь он не дëргается, согретый и сытый.
А когда видит, куда его несут, пытается вырваться, потому что на контейнер он точно не согласен. Мужчина держит крепко. Потом отпускает в контейнер и не реагирует на тоскливый взгляд, и контейнер совершенно не похож на подушку и одеяло. Чонгук разочарованно сворачивается. Мужчина ему больше не нравится.
— Не обижайся, маленькая, — ласково шепчет он и вновь чешет за ушками.
Чонгук отводит голову, не позволяя.
Вот как ему не дают подушку и одеяло, так и он не даст себя.
— Какая вредная мне досталась красавица.
Сознание хватается за фразу. Мужчина считает его красивым? Его, обычную серую крысу с вытянутой мордой, жëсткой шерстью и лысым хвостом? Это ж какие у него проблемы со зрением?
— Что, не веришь, что красавица? — проницательный такой. — А зря. Не знаю, какие там у крыс стандарты красоты, но для меня ты выглядишь прелестно. Покажу тебя ратологу и оставлю себе.
В контейнере? Нет, спасибо, Чонгук предпочтëт в своей квартире.
И вовсе он не тает от слов мужчины.
И вовсе не влюбляется, когда мужчина извиняется, что должен отвлечься, уходит из дома на долгое время и возвращается вместе с кучей бумажных салфеток, тряпками и плетёной корзиночкой. Бумажные салфетки разрывает и укладывает на дно, тряпки отдаёт Чонгуку, чтобы сложил, как нужно, а у корзиночки криво вырезает вход, переворачивает и говорит, что это будет его временным домиком. Чонгуку кажется это всё глупым.
Крысиная сущность оценивает, затаскивает внутрь тряпки, располагает в форме гнезда и отказывается выходить.
Мужчина, помимо этого, ставит большую тарелку, нарезает морковь, гладит Чонгука по любопытно высунувшемуся носу и желает доброй ночи. Чонгук устраивается в гнезде. Ладно. Так и быть, контейнер не настолько плох, на первый раз можно и простить.
А утром сонного Чонгука устраивают в коробке с просьбой не выгрызать выход раньше времени. Он и не пытается. Он спал слишком плохо, чтобы делать хоть что-нибудь, поэтому прижимает к мордочке хвост, обнимает лапами и проваливается в сон, чувствуя, как ноют щëки. Не стоило ему ночью идти на поводу у глупого инстинкта и пробовать на вкус корзиночку. Попробовал. Потом три часа уговаривал себя оторваться и лечь спать.
Он не виноват, что корзиночки делают такими вкусными!
Ратолог, осматривающий Чонгука, его декоративность и мужской пол подтверждает ещё в первые секунды. Чонгук расслабленно вытягивается. Тэхëн, как представляется мужчина у стойки регистрации, мягко гладит, чтобы он не вырывался, как будто Чонгук собирается.
Чонгук, наоборот, чувствует себя самым счастливым крысом в мире в руках лучшего мужчины со вкуснейшим именем. Он точно согласен на контейнер. С таким Тэхëном рядом он и на банку согласен.
Правда, врач портит абсолютно всё.
— Он же гибрид, — удивлённо говорит.
Чонгук напряжённо замирает. Тэхëн замирает тоже.
— То есть... Как?.. — медленно и с заминкой спрашивает Тэхëн и хмурится, внимательно глядя на сжавшегося Чонгука.
Только всё начало налаживаться, нет, надо было кому-то со стороны вмешаться.
— Ты гибрид? — ещё тише.
Чонгук, зажмурившись, кивает.
— А почему не обращаешься?
— Когда гибриды чувствуют сильные негативные эмоции, их звериная сущность запирает их изнутри, — понимая, что Чонгук точно не в силах объяснить, берёт на себя ответственность врач. Чонгук только опять кивает. Картина с кивающей крысой заставляет глупо хихикнуть, а потом хихикнуть вновь, услышав крысиный смех. — Он не сможет обратиться, пока не вернётся к расслабленному и умиротворëнному состоянию.
— Я не знал про гибридов крыс.
— Они нечасто встречаются. Вам, можно сказать, повезло.
Тэхëн вновь опускает взгляд и, улыбнувшись, осторожно ведёт пальцем по спине. Чонгук перекатывается ближе, чтобы не стеснялся. Он не против прикосновений. Его тактильность, оказывается, в облике зверька становится только сильнее.
Или же он человеком тактилен, потому что его сущность крысы любит людей.
— И что мне с ним делать?
— Простите, я не работаю с гибридами. Но обычно есть два варианта: забрать и позаботиться, как нужно его сущности, либо обратиться в центр помощи гибридам. Зависит от вашего желания. Насколько я могу судить, вы ему вполне нравитесь, — неуверенно говорит — Чонгук с его словами соглашается.
Тэхëн ему нравится.
Перспектива попасть в центр помощи гибридам, определённо, нет. Но не навязывать же своё присутствие, верно? Он даже его имени не знает и человеком не видел.
— А если я решу оставить, есть советы, как помочь?
Чонгук неверяще приподнимается. Тэхëн хочет его оставить? Позаботиться? Зная, кто он? И он не вызывает у него отвращение? Он вообще реальный? На ощупь, вроде как, реальный. Может быть, он просто ангел смерти, а Чонгук так и лежит под тем автобусом.
— Нужно создать условия, чтобы крыса чувствовала себя хорошо. Помимо этого, конечно, общение, ласка и терпение. Он может вернуться как завтра, так и через месяц.
— А клетку ему нужно покупать?
Никаких клеток. Никаких контейнеров.
— Думаю, стоит спросить у него.
Чонгук так агрессивно качает головой, что случайно улетает в сторону. И врач, и Тэхëн смеются.
И пока они обсуждают, как о нём заботиться, Чонгук умело лезет под руку и напрашивается на упомянутую ласку. Правильно врач говорит, ему нужна забота. А когда Тэхëн, фыркнув, прощается с врачом и берёт на руки с усталым «поехали до зоомагазина», Чонгук начинает и попискивать от счастья. Ему что-нибудь купят. И отвезут домой. И будут кормить, гладить и обнимать.
Его. Серого, хвостатого и красивого.
В зоомагазине Тэхëн сразу говорит, что имеет дело с гибридом, поэтому милая сотрудница быстро советует, что стоит купить. Вещей немного. Чонгук, нашедший уют в капюшоне куртки, не возмущается, не комментирует и не вмешивается. Разве что на кассе выпрашивает лакомство и довольно прячется обратно.
В машине, к сожалению, приходится перебраться в коробку. Зато Тэхëн отдаëт ему найденную в салоне варежку, в которой можно спрятаться, и всю дорогу Чонгук отсыпается за бессонную ночь.
— Так, напиши мне своё имя хотя бы, — предлагает Тэхëн дома и подносит к Чонгуку ноутбук.
С крохотными лапками и маленькими тельцем ходить по клавиатуре и осторожно нажимать на клавиши — не самая удобная затея. Приходится трижды стирать и начинать заново, чтобы увидеть на экране правильное имя и гордо усесться на клавишу удаления, вдруг забыв её главную функцию.
Тэхëн на его жалобный писк реагирует смехом.
— Чонгук, значит? — уточняет, а Чонгук с трудом сдерживается, чтобы не зацеловать.
Не сдерживается, на самом деле.
Тэхëн просто его радостные покусывания пальцев за поцелуи не считает.
— А лет тебе сколько?
Да, «22» набрать намного легче, чем имя.
— Мне двадцать четыре. Я, кстати, Ким Тэхëн. Забыл представиться. Последний вопрос. Знаешь номер кого-нибудь из родных, чтобы я мог предупредить их? Они, наверное, волнуются.
Из-за вопроса Чонгук вдруг понимает, что совершенно про них забыл. И про родных, и про друзей, и про весь остальной мир, точно в мире существуют только он и Тэхëн. Хорошо, что номер Уëна он знает лучше, чем собственный (которого теперь у него и нет), а цифры располагаются сверху и не раскиданы по всей клавиатуре.
Тэхëн, когда он набирает и видит, что Уëн в сети, предлагает написать и позвонить.
Следующие десять минут Чонгук слушает его возмущения и прячется в полюбившейся варежке от смущения. Уëн спрашивает, нужно ли Чонгука забирать, и Чонгук затихает, ожидая ответа.
— Да я не против компании, — пожав плечами, легко бросает Тэхëн.
Чонгук от облегчения валится на клавиатуру, вновь что-то ломая на ноутбуке. Его со смехом отсаживают в сторону.
— Я тогда предупрежу Джунхо, чтобы тебя в группе не теряли. Наплету что-нибудь.
Чонгук надеется, реабилитация займёт месяц.
С Тэхëном ему нравится. Его впервые чужой человек видит не мерзким, а милым и красивым, легко принимает крысой, общается, не обращая внимания на размер и хвост, и заботится. Чонгук в его заботе тает. Они весь день проводят рядом: обнимаются на кровати, смотрят фильм, а на кухне Чонгук взбирается на плечо и, зацепившись коготками, наблюдает. Так хорошо.
Впервые Чонгук, будучи крысой, не чувствует себя недостаточно хорошим, интересным, достойным любви. Впервые он по-настоящему наслаждается. Впервые не хочет сбежать в тëмную одинокую нору — наоборот, предпочитает быть в центре внимания и получать всё, что только можно.
Ближе к вечеру Тэхëну в голову приходит идея. Он предлагает разрисовать холст, а на чувствующуюся в воздухе язвительность одного крыса просит довериться. Чонгук пытается. Сидит у холста, играет с хвостом и ждëт. Чего-нибудь.
Тэхëн находит в шкафу свою гипоаллергенную гуашь. Чонгук наклоняет голову. А дальше что?
Когда его хвост вдруг погружают в краску, взвизгивает и подпрыгивает. Тэхëн едва успевает поймать и усадить на подставку.
— Рисуй.
Будь Чонгук человеком, обязательно бы поднял бровь. А так — скептически ведёт хвостом, оставляя след. Настроение быстро сменяется игривым, когда он видит, что именно получается. Ничего, честно говоря, особенного и выдающегося. Просто Тэхëн хлопает в ладоши и смеётся, как ребёнок, поэтому Чонгук даёт аккуратно оттереть хвост и обмакнуть в другой краске.
Через полчаса попыток что-нибудь нарисовать получается неплохая бабочка.
Через час Тэхëн кисточкой обводит Чонгука в стремлении нарисовать крысу. Чонгук, удерживаемый только несколькими пальцами, напрягает все мышцы маленького тела, чтобы не пошевелиться и ничего не сбить.
А потом Чонгук валяется с хвостом, погруженным в стакан с водой, пока Тэхëн рисует его портрет. У него выходит намного лучше. Чонгук и не жалуется. Тем более, когда после этого Тэхëн фотографирует и отправляет Уëну, что обещает череду подтруниваний чуть позже, но за это Чонгук получает новую порцию объятий.
Тэхëн даже разрешает лечь на подушку рядом, только при условии, что Чонгук будет спать, а не разгрызать кровать. Чонгук кивает и со всем соглашается.
Кровать он действительно не разгрызает, зато добирается до той самой корзиночки, стягивает на подушку и устраивается внутри. Есть ещё пара мест, где он должен догрызть, чтобы было красиво.
— Спи давай, — быстро обрывает его планы Тэхëн и забирает корзиночку.
Чонгук в отместку думает всë-таки добраться до кровати. Тэхëн, слишком умный и догадливый, притягивает ближе к себе и обнимает, и желание проявить немного вредности перекрывается другим. Чонгук не собирается добровольно лишать себя объятий. Чонгук сворачивается, чуть покусывает пальцы и засыпает, убаюканный равномерным дыханием и теплом огромного тела.
Правда, когда тело двигается, Чонгук выбирает целостность костей, поэтому перебирается на свою половину под одеяло. Тоже неплохо. Зато живым будет. И одеяло можно немного грызть. Не увлекаться, чтобы не навредить себе, так, совсем немного и осторожно, чтобы удовлетворить крысу и заново уснуть.
Всё напряжение, с которым он жил с момента, как впервые обратился, медленно растворяется.
Чонгук под откровением ночи, прежде чем уснуть, думает, что хотел бы, чтобы его жизнь была именно такой. С человеком рядом, полностью принимающим его от ушек до кончика длинного хвоста. С ощущением комфорта и безопасности. В настоящем счастье и расслаблении, а не в том, какое он заставил себя испытывать, чтобы стать одним из людей.
И Чонгук едва ли удивляется, когда просыпается утром, а мир и кровать кажутся меньше. Грустит — да. Не хочет, мечтает вновь стать крысом и побыть с Тэхëном чуть дольше, оттягивает момент полноценного пробуждения.
Из кровати, увы, рано или поздно возникает необходимость подняться.
На стуле рядом лежит стопка одежды, Тэхëна в комнате нет, а Чонгук, потянувшись, хрипло стонет от того, насколько приятным ощущается тело. Этим, наверное, и призывает в комнату.
— О, ты проснулся? — звучит от двери.
Чонгук с тихим писком натягивает одеяло повыше.
В голове вспыхивают моменты, когда он вëл себя по-крысиному, и писк превращается в смущённый стон. Тэхëн, спасибо ему за это, желает доброго дня и прикрывает дверь. Чонгук быстро натягивает одежду, мечтая провалиться сквозь землю, и ещё несколько минут потерянно стоит в центре комнаты, не зная, стоит ли выходить.
— На обед сырники и чай, — первое, что слышит Чонгук на кухне.
— Давно я?.. — вместо благодарности спрашивает и прячет лицо в ладонях, не имея сил закончить.
Боже, это всё слишком смущает.
— Пару часов назад.
По крайней мере, они не спали вместе людьми.
— Это всë так неловко, — хнычет, качая головой.
Тэхëн хмыкает.
— Как по мне, довольно миленько, — с лëгкостью говорит.
Чонгук в щель между пальцами смотрит на него и, вздохнув, заставляет себя опустить руки. Уши всё ещё горят. Щëки — тоже. Желание провалиться никуда не девается. Зато так он имеет возможность наблюдать нежность и широкую улыбку Тэхëна. С чем он согласен с крысом, так в том, что Тэхëн им безумно нравится.
И это совсем не похоже на ту симпатию, которую Чонгук чувствовал к Сонхуну.
— Что подтолкнуло тебя? — спрашивает Тэхëн за обедом, выслушав укороченную историю о жизни Чонгука.
— Бросил парень, потому что узнал, что я крыс, — вздохнув, признаëтся Чонгук, понимая, как же это глупо — из-за расставания с тем, в кого даже нормально влюблён не был, подвергать свою жизнь опасности. Тэхëн наклоняет голову. — Да, парень, можешь выгнать.
— Зачем? — игриво спрашивает он и, перегнувшись, щëлкает по носу, как делал с крысом. Чонгук вновь тает от смущения. — Я сам с парнем полгода назад расстался. Очень болезненно вышло, с радостью бы походил денëк крысой, но, увы, в прелестное создание из нас двоих обращаюсь не я.
Чонгук отрывает взгляд от тарелки с сырниками и поднимает голову. Встречает, на удивление, искренность. Тэхëн считает его прелестным созданием. Действительно считает, ему сейчас нет смысла лукавить. Прелестным и красивым, несмотря на маленький размер, лысый хвост и привычку грызть кровать.
Он прикрывает глаза, набираясь смелости.
Если...
Если есть шанс, что Тэхëн согласится встретиться с ним при нормальных обстоятельствах, может быть, у них получится и построить что-нибудь ещё? Что-нибудь, чтобы все те купленные лакомства не пропали зря, у Чонгука появился тот, кто сам стремится заботиться о маленькой одинокой крысе, а Тэхëн имел возможность одну определённую крысу, которую считает прелестным созданием, гладить и обнимать?
— Хочешь сходить куда-нибудь? — на одном дыхании выпаливает Чонгук и кусает язык, когда осознаёт, насколько непостоянным выглядит.
Два дня назад расстался с парнем, а сейчас предлагает незнакомцу свидание.
— Хочу.
И Чонгук распахивает глаза, не веря, что это происходит с ним. Тэхëн согласен. Согласен сходить с ним куда-нибудь, пусть и знает, что этот вопрос подразумевает что-то романтическое с надеждой на взаимную влюблённость и отношения. Вот этот Тэхëн.
Сердце наполняется такой радостью и счастьем.
Чонгук только удивлённо пищит, когда чувствует, что опять обращается. Тэхëн, перегнувшись, смотрит на него, упавшего с высоты на стул. Интересно.
Теперь, когда Чонгук принял решение не подавлять эмоции, нужно научиться контролировать тело, чтобы не обращаться каждый раз. Иначе жизнь его станет намного веселее и опаснее.
А пока веселится Тэхëн, потому что Чонгук обиженно бурчит на крысином и вылизывает бок, на который угораздило приземлиться. Какой позор — обращаться после того, как человек согласился на первое свидание. Если всё зайдёт дальше, он во время поцелуев так же себя вести будет? И какие тогда поцелуи?
— Иди сюда, мелочь хвостатая, — мягко зовёт Тэхëн, помогая выпутаться из одежды.
Чонгук за это кусает его палец.
Не за помощь — за мелочь хвостатую.
К сожалению, от положительных эмоций надолго не обращаются. Они не запирают человека. К счастью, в первый раз Тэхëн этого не знает, поэтому Чонгук нагло и осознанно наслаждается вниманием. Пока он не читает в интернете правду. Тогда бедного крысëнка выгоняют в ванну, а потом ещё и домой, пообещав перед этим обязательно встретиться.
Жаль, в третий раз Чонгук не становится крысой.