Лифт всегда тебя раздражал. Он бесит тебя и сейчас своим скрипом несмазанных дверей и грохотом устаревшего механизма ничуть не меньше, чем новоявленный сосед за стенкой, которого перманентно хочется придушить... А ещё его просто просто хочется... Так, что степень раздражения растет по экспоненте, стоит только вспомнить о его существовании. А забыть не получается ни на миг, ведь этот монстр-скелет вечерами грохочет где-то за бетонной плитой, слушает слишком громко музыку, от которой тебя всю корёжит, смеётся... О, его смех сам по себе словно немного безумен. А может, и не немного... Он пускает дрожь по телу, эхом отдается в гудящей после работы голове, бежит волной мурашек до кончиков пальцев и там замирает статическим напылением на коже, поднимая дыбом волоски. Какого дьявола к нему так тянет? А может, он и сам дьявол? Его взгляд извергает черноту бездны, она же течет по мраморным, твердым скулам, которыми можно вены вскрывать. Он сам как лезвие бритвы, как его любимый нож-бабочка, играя которым он распугивает вокруг себя всех на добрые десятки метров в лучшем случае.

Всех, но только не тебя...

Ты в этом чёртовом лифте, один на один, смотришь, как он играет этим ножом без тени страха. Тебе просто нравится то, как он это делает, нравится до дрожи в коленях и спертого дыхания. Здесь каждый вздох на вес платины, скрипит механизм допотопного лифта, кабина дрожит и надсадно хнычет между этажами, свет мигает, и на этом его силы иссякают. Последний стук колёсиков и тросов, на котором все закончилось, когда тот застревает между этажами, для пущего эффекта кульминации железной жизни приглушая половину лампочек до почти интимного свечения.

— Ну блять! — красноречиво запрокидываешь голову, Киллер поднимает и свою. Интереснее лезвия в руке — мраморно-белая кожа и прошедшая рваным пульсом яремная вена. Ты нервничаешь, он это видит. И знает, что причина не в опоздании в офис. Иногда кажется, что он вообще всё, черт побери, знает, видит и слышит. Причем даже там, где его нет, никогда не было и не будет. Монстр ухмыляется, срывается терпкий, как горький вермут, смешок, от которого мороз по коже. Скелет прячет нож движением, едва уловимым человеческому глазу. Оружие из его рук исчезло, но в глазах оно застывает постоянно готовой сожрать тьмой. Он делает шаг к тебе, медленно и нарочито лениво, а ты нервно сглатываешь и понимаешь, что это твой последний день Помпеи.

— За такие грязные словечки тебя бы наказа-а-ать, — тянет неспешно и останавливается так близко, что запах жженого сахара щекочет ноздри, — я что, так тебе нравлюсь? Цыпленок, который постоянно где-то рядом.

— Мы соседи, идиот. Ясное дело, что я где-то рядом! — ты злишься, раздраженная и звенишь на каждое слово напряжением натянутых струн нервов. Не ожидала сегодня, что придется с ним говорить. Вы общались и раньше, но каждая беседа напоминала танец на краю обрыва, у подножия которого штормом дышит океан. А теперь и нет путей отхода, ты на кнопку вызова диспетчера смотришь как на предателя, но до нее не добраться, не сделав шага навстречу Киллеру.

— А жаль, я бы предпочел хотя бы статус сожителя, — его голос щекочет нервы не хуже лезвия ножа, если бы он приставил его к шее. Но вместо этого скелет подходит вплотную, вынуждает прижиматься спиной к гладкой стене исписанного граффити лифта.

— Предпочитай, пожалуйста, подальше от меня.

— А я хочу поближе-е-е. Неужели не хочешь узнать о моих предпочтениях ещё больше, (Твоё имя)? — прищуривается, наклоняется и дышит в висок так редко, словно ему воздух совершенно до лампочки, каждый вдох как одолжение, — первое — это ты.

От его слов едет крыша, ты катастрофически тонешь в его черных атоллах глаз и дельтах рек дегтярных линий на щеках. Надо бы оттолкнуть, влепить пощечину, ударить.

Нужное зачеркнуть...

Но любопытство бьёт по венам бешеным ритмом, в душе идёт рейв, ты слушаешь дальше, плененная вниманием, о котором мечтать смела только в самых дерзких фантазиях, что одиночными пикетами выступали по ночам под аккомпанемент его безумного смеха за стеной. Льстит? Подбивает клинья? Это одноразовая акция? Пусть так, но хотелось поддаться, чертовски необходимо даже, раз даётся такая возможность. Ты что-то теряешь? Разве что разум, но не велика потеря в реалиях современной жизни.

— В лифте? — твое недоумение кажется скелету забавным, он усмехается и рукой гладит стену возле твоего бока, фалангами едва не царапает облупленный и пошедший трещинками лак, вымещает лёгкое как аперитив нетерпение.

— В лифте, — он подтверждает, пальцами второй руки касается твоей щеки и шеи, греет на пульсе матовость костей, идеально белых, идеально наглых.

— Ты извращенец, — против воли на твоём лице улыбка, — мог бы... просто зайти ко мне ради этого.

— Не мог. Так неинтересно. Люблю, когда нестандартно... занимаюсь приятными делами. Лифт — вполне неплохо для начала. Тесные места сближают души, тела и даже мысли, — он снижает голос до заговорщического, хрипящего шёпота, а его душа разогревает ткань на твоей груди и отбрасывает ализариновые блики на лица, делает их зловещими, словно под вами ад.

Тебе всегда было интересно, что же это с ним такое, что прицел всегда ищет цель и меняет очертания с тобой рядом, больше напоминая сердце. Касаешься совершенно для себя неожиданно и спускаешь курок вашего обоюдного самоубийства, ощущая, как к пальцам липнет шероховатый бок жизни. Киллер мычит тихо, едва не мурлычет и перехватывает твое запястье. Не отстраняет, держит мгновение и смотрит в самую суть твоей озадаченности. Дуэль взглядов, искры летят в пространстве жалких сантиметров между вами, а дышать становится все сложнее.

Он сам опускает твою руку на свою душу, пробивает самого себя судорогой и стоном, от которого ты выдыхаешь, как после удара под дых.

Перед глазами будто белая вуаль тумана твоих снов, в которых ты постоянно ищешь его, идёшь на зов голоса и смеха, думала, что зря, но теперь понимаешь, что отнюдь нет. Он теснит ближе, сжимает твою руку, под которой разгоняется горячий ритм души, по коже бежит первая винная капля магии до самого локтя под рукав, впитывается в ткань жидким воском. Лоб ко лбу, соприкосновение и дыхание, в котором бежит отчетливая дрожь.

— Чувствуешь, детка? Уверен, что мог бы кончить, даже если ты больше не шевельнёшься, — шепчет хищно, и есть стойкое ощущение, что он имел ввиду оргазм от вида твоего мертвого тела, — чертовка, твои пальцы мой личный фетиш.

— Ты ненормальный, — сжимаешь чуть сильнее, погладив бока и вырвав новый стон, за который тебя, в качестве оплаты, вжимают в стену всем весом и силой, удивительно непомерной для скелета.

— М-м-м, звучит как комплимент. Поставим все точки над "и"? Я могу буквально вбить их в нужное русло, — Киллер красноречиво толкается тазом, вынуждает тебя снова сжать его жизнь, пуская соки по коже будоражащими дорожками, — займёмся пунктуацией, малышка. Ты слишком часто ставила многоточия взглядом, я хочу исправить их на запятые.

Киллер выдыхает долго и медленно, вместе с тем его руки влезают под одежду, жгут теплом костей выхоложенные участки кожи, дыбом от мурашек стоят волоски, дрожью сводит мышцы, позвоночник держит спину ещё прямее. И теперь интересно, кто первый? Ты и второй рукой берешь его душу, оглаживаешь большими пальцами, нажимаешь на впадинку и очерчиваешь границы. Границы, которых нет ни между вами, ни в ваших головах. Киллер одобрительно рычит, его руки меняют траекторию и ныряют за линию штанов, сжимая в ответ ягодицы и толкая к себе навстречу. Ты отчётливо ощущаешь, что там у него не только кости, а в прорези рубашки и майки под ней светится рябиновым цветом плазматическое тело. В твоём же жаром расплывается тревога: все происходящее и чуждо, и правильно разом, словно раздвоение личности, личная шизофрения, которая стоит так близко, что во тьме виднеется твое отражение.

Одно на двоих безумие.

Вы знаете друг о друге до смешного мало, но этот набор фактов отметается, как лишний сор, мешающий видеть самое главное. Обнажение чувств, нервов, тел: одежда уже на полу, грязном и пыльном. В помещении, где пахнет пластиком, песком и шахтой лифта — до этого дна куда ближе, чем до того, куда вы оба летите без оглядки.

Тебе не за что держаться, когда он твои ноги перекидывает за свою поясницу, и душу приходится отпустить, цепляясь за плечи. Но она без внимания не остаётся — Киллер вжимает душу в твою грудь, она елозит по коже влажным жаром, пускает гранатовый сок, который бежит грешной патокой до живота и там растирается магией чужого. Не успеваешь понять, как все умудряется так легко перемениться, как ко входу внутрь тебя уже плотно прижата внушительная округлость экто-члена. Елозит немного, собирает бесстыдную смазку и быстро, с характерным хлюпом насаживает на себя. Тебя прошибает импульсом через все тело, бедра сжимаешь на чужом теле с ощутимой силой, а в ухо рычит его пьянящий голос.

— Ну как? Знаешь, ты будто готовилась к этому... С первого дня? Со второго? — он издевается, дразнит, демоны в его взгляде живут одномоментно с бездной мира. Толкается размашисто и медленно с резкостью, и ты теряешь мысли достойного ответа, вместо которого срывается позорный стон наслаждения.

— М-м-м-н-н, иди ты на хуй, — банально, но на большее тебя не хватает, зато Киллер ещё больше улыбается и резче вгоняет член до упора, замирая и заставляя сжиматься, что приносит ему массу удовольствия.

— Зачем? Ты уже на нем, нет смысла что-то менять, — тянет самодовольно и делает пару резких движений, от которых сводит живот горячей стяжкой похоти, — я удивлен, твоя киска подходит идеально-о-о. Надо было и раньше надрезать стропы лифта, эффективнее метода я ещё не придумывал, — монстр грубее берет ритм. Берет тебя, заставляя захлебнуться возмущением узнанной правды. Он подстроил! Он специально!

Он все это время хотел тебя до поехавшей крыши.

Чем больше тяжёлой щекотки копится внизу живота, тем больше тебе насрать на то, как вероломно тебя обвели вокруг пальца, чтобы поймать. Была ли ты против? Определенно нет! Жмешься теснее к горячему телу, чувствуешь, что между грудей копошится душа монстра, обнаженная и бесстыдная, трётся о кожу и всё больше растекается влагой. Киллер кусает шею, мычит коротко и хрипло, фалангами царапает бока до красных следов, как росписью на бумаге — договор на собственность. Твои пальцы между его остистых отростков, кости белее зимы, но горячее смерти в десятки раз. В них жизнь клокочет эндорфином и маной, она багряной кровью течет изнутри, даже пульс бьёт по коже током, входит в резонанс с твоим. Внутри наполнение. Его член гладкий и тяжёлый, крупный, туго натягивает стенки и создаёт этим характерный шлепающий звук, от которого возбуждение лишь хлещет волнами наотмашь. Острота момента в месте соития. В любой момент лифт могут починить, тусклый свет скрывает стыд, но его было бы видно и в кромешной тьме жаром на скулах, дыханием сбитых стонов. Их наверняка слышно, черт побери! Ты пытаешься скрыть это и сама кусаешь его за покатые позвонки. Киллер усмехается, снова вколачивается быстрее, а потом сбавляет темп, наслаждаясь тем, как туго идёт член, когда ты сжимаешься.

— Что за стеснение, детка? Мы трахаемся в лифте, здесь этому нет места, — наглость его второе имя, он подливает в огонь масла, но не прекращает движений, и, кажется, взглядом ловит каждый всполох твоего стыда и удовольствия, — пусть знает весь дом и вся улица. Слышат, как сладко ты кончаешь. Имеют ввиду, насколько я хорош.

От одних его слов новая волна судороги бежит по телу до кончиков пальцев ног, заставляет их поджиматься, а тебя сильнее укусить Киллера, словно вымещая на нем свое негодование и наслаждение разом. В голове одни противоречия, они играют в чехарду, сменяя друг друга с каждым толчком Киллера, который так глубоко доходит до упора, что перед глазами летают жучки золотых искорок. А он и рад, усмехается сам, пока душа дрожит между ваших обнаженных тел, едва держась на грани того, чтобы в поисках твоей не просочиться в тело. Это пугает и волнует разом, одна эта догадка подогревает изнутри магматическое кипение, заменяющее кровоток жадным до кислорода пульсом. В лифте жарко непомерно, кажется, что ещё немного и вы оба начнёте задыхаться, но плевать на это было абсолютно и безоговорочно.

Ты задыхалась им уже давно.

Киллер ускоряет ритм скользких, тугих движений, метроном звучания спонтанного секса участился, Киллер не терпел возражений, вжал собой до предела и совершенно точно собрался как следует кончить в тебя. Ты и возразить не успеваешь, он до боли сжимает бёдра и делает особенно сильное движение навстречу, скрашивая его остаточными фрикциями. Ты чувствуешь, как внутрь ритмичным пульсом вливается сперма, она затекает повсюду, достигая самых дальних точек. Ерзаешь, тихо стонешь, но Киллер движение возобновляет, одарив ехидной улыбкой.

— Нет-нет-нет, мы ещё не закончили, (Твоё имя)... Точнее, ты не закончила... Не волнуйся, я это так не оставлю. В конце концов, должна же ты снова искать со мной встречи, — монстр немного меняет угол, от которого хочется метаться в экстазе, а от наполненности спермой все стало хлюпать сильнее, — вот так, сладкая. Сделай это для папочки.

Сработал уже твой триггер, голова кружится, дыхание сбито на каданс марафона, тело превращается в одну сплошную взведенную пружину, что распрямляется ударом тока на очередном мягком толчке. Ты кончаешь и действительно с вскриком протяжного стона, тянешь его имя, чувствуешь, как мурашки пробегают по телам обоих, и не поймёшь, откуда те взяли начало.

Он хвалит тебя — ты шлёшь его к дьяволу.

Взамен удовольствия, тебя накрывает истома и довольно ощутимый стыд. Сожаление даже, что пошла на поводу эмоций и желания — нет сил смотреть в пустоту голодных глазниц, под которыми сажей растерлась черная ретушь капель. Киллер отпускает тебя, даже до странного осторожно, и каждое его сжатие в прошлом, осталось тянущим чувством на грани боли в настоящем. Лифт как под сговор с высшими силами дрогнул, пуская холодок паники, но преждевременной. Свет возвращает пережнюю яркость, а кабина продолжает движение, ускоряя и тебя в стремлении быстрее одеться. Не смотришь даже, как Киллер небрежно застегивает джинсы и перекидывает за плечо экто-тела рубашку, держа под воротник пальцем. Открываются двери — ты вылетаешь прочь, не сказав ни слова и забыв о том, что собиралась то вообще-то в офис на работу. Не видишь недоумевающего взгляда в спину, не слышишь до странного обиженного вопроса Киллера:

— Не понравилось что ли? Хей, я могу повторить...

Домой забегаешь на чистом энтузиазме и за дверью сползаешь по стене спиной, закрыв руками красное от стыда лицо. Что ты наделала?

Этот вопрос до вечера мучает тебя, ты отключаешь телефон, сослалась на болезнь и плевать, что больничный днём с огнём не сыщешь без уважительной на то причины. Не за что тебя уважать после такого... И зачем все это было нужно ему? Хуже некуда, ты впадаешь едва ли не в апатию сразу после долгого душа, лежишь на диване и смотришь, как медленно темнеет за окнами, окунает в пучину вечера шорох оживленных летом улиц. И часы тикают, насмехаются, стрелками колюче блестят из-под книжной полки, перекрикивают твои тихие всхлипы горькой обиды на себя.

Их прерывает стук в дверь.

Ты спешно вытираешь лицо тыльной стороной ладони, без тени мысли идёшь открывать, полагая, что курьер привез заказ на продукты, но в проёме почти в нос сразу же утыкается букет небывало красных астр. Ты теряешь вдох на половине пути, поднимаешь взгляд — и снова эта готовая сожрать тьма в исполнении Киллера, нацепившего на себя новую рубашку. Улыбается, смотрит несколько удивлённо на твой потрёпанный вид и, кажется, чужим недоумением наслаждается сполна. Входит без спроса и дверь закрывает за собой на все замки.

— Но я... — пытаешься возразить, но к стене прижимают быстрее, целуют напористо и долго, а лепестки астр щекочут кожу.

— Все потом, детка... Я пришел, чтобы быть с тобой.