Дверь в никуда.

Щелчок.

Первый, а за ним следом идёт второй.

Хлопок входной двери.

Вместе с неприятной прохладой улицы, сквозь щель, просочился страх. Он окутал и обнял. Залез под одежду, щекоча.

Звуки возни в коридоре.

Время приговора решено. А Лиза уже и не сопротивляется. Она привыкла. Отчаяние уже иссякло, а надежда сдохла ранее. Нежности здесь не было места, уже и не хотелось.

— Дорогая, я дома — восклицает знакомый голос. И непонятно, чего сильнее хочется: услышать, как он молит о пощаде, после повторения всех действий, которые она делала, или заворожённо слушать, как он вторит всякие милости, хваля за каждую мелочь, это уже похоже на нежность.

Андрющенко бы определиться уже, но все никак не получается.

Звуки шагов, которые приближаются.

Очередной щелчок выключателя и глаза пронзает белая боль. Попытки прикрыть лицо не увенчались успехом, ведь кисти были прикованы к батарее, поэтому остается только жмуриться.

Мишель на попытки брюнетки лишь усмехается. Она находит это забавным. Девушка садится на корточки, напротив своей девушки и гладит ту по щеке.

А Лизе закричать хочется или же расплакаться. Она не понимает, но подобие нежности убивает. И сказать хоть что-то да хочется, но кляп мешает.

— Надеюсь ты голодна, ибо сейчас мы будем вместе готовить — восклицает Гаджиева, с интонацией ребенка, и если бы брюнетка не знала, чем это может кончиться, обрадовалась бы.

Настало время ежедневного и самого приятного ритуала — освобождения. Ключ появляется в руках Мишель, словно по волшебству и размыкает, столь надоедливые оковы. Запястья зудят, но их трогать нельзя. Лиза знает, что будет за это. Проверяла.

Настаёт очередь рта. Блондинка от чего-то усмехается, наверное от жалкого вида под собой — думает Лиза. Но все-таки кляп снят и возможность говорить вернулась, главное не сказать чего-то лишнего, опять.

Андрющенко уверена, что сейчас все выскажет. Она делает глубокий вдох, морально готовясь к триаде, но девушка напротив притягивает и целует. И так каждый раз. Мишель так умело чередует пряник и кнут, что понятия не имеешь смеяться или плакать надо.

Так просто, нежно и ласково, совсем по-детски, будто впервые. А Лиза опять ведётся. Знает же, что не правда это все. Что у нормальных людей всё по-другому. Знает, но ничего не делает.

Отстраняясь Мишель смеётся. Заливисто так, заразно, вселяя в атмосферу веселья и немного уюта. Брюнетка тоже улыбается и смеётся, уж слишком хочется. Но вольностей Гаджиева не прощает.

Она резко дергает за цепочку, которая идет от кожаного чекера на шее, напоминает ошейник и поводок, хотя почему напоминает. Тянет на себя, заставляя пригнуться.

— Тебе кто-то разрешал смеяться? — тон пестрит сталью, а глаза уже не выражают прежней любви, нечего нового.

Очередной рывок, от которого хочется задохнуться в кашле.

— Э-э… никто — хрипит сквозь силу Лиза — Прости.

Презрительно фыркнув и отпустив поводок, Мишель встаёт и уходит в другую комнату. Оставшаяся в комнате девушка кое-как встаёт, разминая мышцы, затекшие от долгого пребывания в одном положении, а после все же идет на кухню, непослушание это больно.

На кухне хозяйка квартиры уже чистила картошку что-то напевая себе под нос. Стол весь заставлен специями, да пустыми тарами, для различных продуктов.

— Я хочу запечь курицу с картошкой и овощами — улыбается Мишель не отрываясь от своего занятия — Если хочешь помочь — помой и нарежь картошку, пожалуйста.

Такая любезность, Андрющенко не по себе, но к просьбе она приступает незамедлительно. Огорчать младшую желания не было.

Все шло спокойно, пока Лиза не уронила тарелку с порезанной картошкой на пол. Множество осколков разлетелось по всей кухне, а после повисла тошнотворная тишина.

— Я н-не хотела. Она была скользкая от воды. Я-я случайно, правда. Извини, пожалуйста — достаточно быстро начала оправдываться старшая девушка, понимая неизбежность своего положения.

Андрющенко опустилась на корточки и начала попытки собрать все осколки. Гаджиева присоединилась к ней и помогала складывать возле ног все части, некогда целой тарелки.

— Все хорошо, чего ты оправдываешься, будто я монстр какой-то. С кем не бывает — улыбается Мишель, смотря пронзительно прямо в глаза напротив. Она точно что-то задумала.

И опять непонятно чего хочется: бежать подальше или обнимать по крепче. Мысленную триаду закончить не удастся. У девушки напротив свои планы.

Младшая резким движением толкает Лизу на пол, что та чудом не ударяется головой, когда теряет равновесие. Пара секунд и она лежит на старом паркете, а блондинка сидит на торсе сверху. В руках у нее достаточно острый осколок многострадальной тарелки.

— С кем не бывают девушки с косыми руками, да, милая? — улыбка перерастает в ухмылку, которая не предвещает нечего хорошего.

Андрющенко бы припомнить свое знание боевых искусств надо. Чтоб защититься и избавиться от этого всего. Но она не может. Или не хочет.

Сопротивление всегда злило Гаджиеву. А злить ее — плохо. Лиза это тоже проверяла.

В такие моменты вспоминается начало их отношений, весит немой вопрос: как дошло до этого всего?

Наверное сейчас брюнетка может ответить. После долгого анализа своей жизни она начинает понимать, что странные заскоки у Мишель были всегда, но это же была забота, разве нет? Нет.

И это все чертовски сложно. Сложно принять, что любимый человек делает больно тебе намерено, а не случайно. Видимо из-за этих сложностей сдалась и Лиза. Просто перестала пытаться.

Осколок скользит по ключицам, еле прикасаясь к коже, вообще не давя. Подбираясь к шее, блондинка надавливает сильнее, остаётся белый и неприятный след. Брюнетке не страшно, нет. Она еле дышит, ждет, пока все кончится.

А у Мишель в глазах чертики пляшут от такой завораживающей картины.

Блондинка ведет все выше, очерчивая подбородок. Но в области щеки давление, оказываемое на предмет возрастает еще сильнее. Появляется кровь.

Гаджиева тут же останавливается и отбрасывает осколок в сторону, припадает к щеке и слизывает кровь. А потом целует, нежно так. Спускается к шее и продолжает.

Андрющенко тает. Кажется вся ее жестокость стоит этих моментов. Пряник слишком сладок, поэтому кнут не так уж и плох. Мишель не долго мучает шею и возвращается к лицу, припадает к губам и целует.

Поцелуй не похож на последний, в нем больше страсти, которая выливается в дикое желание.

— Пошли в комнату — словно довольный кот, мурчит младшая.

А старшей ничего не остаётся, кроме повиновения. Она обреченно падает на кровать, чувствуя всем телом девушку сверху. Лиза так больше не может, она не справляется с всеми эмоциями и просто отпускает. Хотя бы на сегодняшнюю ночь, которая обещает быть жаркой, если судить по настроению Гаджиевой…

***

Свет падает ровно на лицо спящей девушки, принуждая ту к пробуждению. В попытках найти укрытие Лиза закрылась в одеяло, но как только до нее дошло это ощущение свободы, сон убежал, не попрощавшись. 

Вскочив и посмотрев по сторонам не обнаружив никого, Андрющенко встала. Одежды на ней не было, а тело все приятно ныло и было покрыто укусами и метками. Она же ее собственность.

Не удосужившись одеться, девушка прям так пробежалась по квартире, в поиске хозяйки. Но на месте той не оказалось. 

— Это мой шанс… — бормочет под нос девушка и мчится назад в комнату. 

Она быстро натягивает первую попавшуюся одежду, находит ключи от своей квартиры, спрятанные в тумбочке у кровати. Бежит, спотыкаясь и путаясь в своих ногах к входной двери, но резко замирает. 

А стоит ли уходить? Ну конечно же стоит, зачем терпеть такое отношение к себе. А если ее все же любит, и это просто Лиза ценить любовь не умеет? Нет, она права. Надо просто идти, пока возможность есть. Всегда же есть возможность вернуться?

Улица встречала приятной суетой толпы. Давно брюнетка не выбиралась из квартиры. Но теперь все должно измениться. Она быстрыми шагами шла к себе в квартиру, которая находилась достаточно близко, чтобы идти пешком. 

Поворот ключей и знакомое помещение встречает прохладой. Нежилые комнаты всегда прохладнее жилых. Так приятно ощущать себя на свободе, но и страх сковывает. Страх отсутствие цели. Не понимание того, кто ты и что ты должен делать. 

Кажется какое-то мимолетное чувство, которое не прошло ни через день, ни через два. 

Жизнь стала походить на существования. Спать нормально не удавалось, а таблетки не помогали. Редкие часы сна рушили кошмары, в которых приходила Гаджиева. Но на удивления она не трогала сбежавшую. Мишель просто смотрела. Разочарование окутывало и пропитывало ее образ. Лучше бы била.

Руки всегда предательски тряслись, а дыхание не приходило в норму. Было всегда страшно. Страшно и противно от себя же. Противно из-за того, что ушла от любимого человека, который просто хотел, как лучше. А страшно потому, что неизвестность пугала. 

Живя с младшей девушкой Андрющенко всегда имела распорядок дня, какие никакие задачи на день. А тут полная свобода и ты не знаешь куда податься и это пугает. Хочется кричать и звать на помощь, задавать глупые вопросы и бояться всего общества, как ребенок. Но слушать некому, никто не придёт. Даже она.

В такие моменты вспоминались слова Гаджиевой, которая твердила, что только она желает брюнетке добра, а все остальные напротив. И вот сейчас в такой холодной квартире с таким же отчаянием, захотелось поверить.

А дальше только сложнее. Всепоглощающее чувство одиночества, которое мешает дышать нормально. Постоянные истерики и срывы, зовы о помощи. Но Лиза знает, что Мишель не придёт. Сама же сбежала.

Особенно жалкими казались попытки звонить. Даже если бы младшая взяла трубку, что ей могла сказать Андрющенко? Задыхаясь, просить прийти и забрать или же просто тихо рыдать в трубку? Стоит говорить, что ни один расклад ее особо не устраивал? 

Время было так же непреклонно, как и гнетущее чувство одиночества и никому не нужности. Выйдя на очередную прогулку до ларька за сигаретами, которые так полюбились Лизе после ее побега, она и не заметила, как ноги привели к столь знакомому подъезду, который сниться не переставал, как и хозяйка квартиры на пятом этаже. 

Замерев возле ручки, взвешивая все за и против, старшая поняла, что хуже уже точно не будет. Жить одной слишком сложно, кто бы что не говорил. А Мишель любит ее, она позаботится и никогда не бросит, но самое главное не соврет. Ведь права была, что без нее хуже в разы. 

Резко дернув дверь на себя и уверенно направившись к лестнице, Андрющенко поняла, что уж лучше она не будет одинокой. Свобода того не стоит и она не готова к ней, по крайней мере сейчас.

Зависнув снова, но уже напротив другой двери, ведущей в саму квартиру. Мысли снова начали заполнять голову. Но думать не хотелось, поэтому не придумав ничего лучше, чем просто дернуть ручку на себя, девушка обнаружила, что та не заперта. 

Тихо войдя и торопливо разувшись, Лиза пошла на кухню, где ее ждала Гаджиева. Ведь она словно знала, что та придет, вернется. 

— Я ждала тебя, милая, и никогда не запирала дверь. Знала, что вернешься. Такая, как ты не сможет без такой, как я — смех заполняет комнату, руша защиту тишины. 

И Андрющенко понять себя надо бы. Ведь не знает, что испытывает: радость или облегчение, связанные с возвращением или же горе и отчаяние, что ничего не изменится. 

Хотя она уже и не против.

Она всегда будет уходить, но возвращаться.