Когда Син Цю, откинувшись на спинку своего огромного компьютерного кресла, завел руки за голову и так тихо, с усмешкой спросил: «Юнь-Юнь, а что тебе нравится во мне больше всего?» — Чун Юнь подавился воздухом и задумчиво поднял взгляд, оторвав его от книги.
Откровенно говоря, Чун Юнь понятия не имел, какой ответ можно дать на такой, казалось бы, элементарный вопрос. Он лишь вновь уткнулся в книгу, однако строчки расплывались, и сосредоточиться на чтении не казалось возможным — под этим пристальным, смеющимся взглядом Син Цю, Чун Юнь чувствовал, как мелко подрагивает от какого-то внезапно нахлынувшего на него восторга.
Что ему нравится в Син Цю больше всего?
Он будет лгать себе, если начнет выбирать. Чун Юнь мог лишь отметить некоторые детали: например, что Син Цю задумчиво прикусывает губу, когда решает примеры по математике; например, что Син Цю немного иначе держит ручку — возможно, именно это влияет на его почерк; например, что в KFC он по умолчанию, не спрашивая Чун Юня, берет сразу два соуса — красный и белый, зная, что их вкусовые предпочтения несколько различаются.
Син Цю всегда улыбается — и всегда по-разному: у него есть «улыбка-насмешка», «улыбка-осуждение», «улыбка-радостная», «улыбка-я-убью-тебя-к-чертовой-матери-но-сделаю-это-с-любовью», и еще улыбка, которую видел только Чун Юнь — самая искренняя и самая теплая, от которой сердце начинает быстрее стучать и бабочки в животе носятся.
У Син Цю мягкие волосы, тонкая, бледная кожа, кое-где просвечиваются венки, а его пальцы длинные, с аккуратно постриженными ногтями и эстетично выпирающими косточками — Чун Юнь готов эти пальцы целовать-целовать-целовать, когда Син Цю, совсем без намеков, очерчивает подбородок и мягко поглаживает чужую щеку.
Чун Юнь не знал, как все это собрать во что-то единое, чтобы ответить коротко, но так, чтобы Син Цю сразу все понял.
Но Син Цю понял его и без этого.
Он плюхнулся на кровать, к Чун Юню, и положил свою ладонь — эти блядски красивые пальцы — прямо на страницы книги, перекрывая их, заставляя Чун Юня посмотреть на него.
— Ты весь, — внезапно выпалил Чун Юнь, наблюдая, как губы Син Цю расплываются в легкой, такой родной улыбке, — ты весь мне нравишься, — Син Цю навис над ним, и его отросшие пряди щекотали лицо — Чун Юнь от этого забавно поморщился и слегка подул на них. Книга, отложенная в сторону, с грохотом упала на пол от неосторожного движения Син Цю.
— Ты такой милый, когда смущаешься, — протянул он, склонившись еще сильнее: теперь их лица находились на непозволительно близком расстоянии, и Чун Юнь уже подался вперед, чтобы украсть поцелуй, как Син Цю, не стесняясь дразня, рухнул ему на грудь, зарываясь носом в светлые, пахнувшие ментолом волосы.
И глухо рассмеялся, зная, каким недовольным остался Чун Юнь.
— А это то, что тебе нравится во мне больше всего?
Син Цю что-то невнятно промычал, удобнее устраиваясь на чужой груди.
То, что ему нравится больше всего в Чун Юне…
Его всегда холодные руки, от которых первое время Син Цю невольно вздрагивал, а сейчас — даже привык, и только в них, в этих вечно ледяных руках, он находил утешение и свое единственное спасение; его спокойный взгляд, его едва заметная полуулыбка, его внешняя безэмоциональность, за которой, Син Цю знал, скрыта целая буря чувств.
Чун Юнь всегда закрывал окно, когда Син Цю возвращался домой, зная, что тот особенно мерзлявый, и всегда игнорируя свое собственное желание оставаться в прохладной комнате; Чун Юнь не терпел жару — и порой из-за этого у них происходили не очень масштабные скандалы, в которых решалось, включать батарею или нет. Син Цю, конечно, хотел комфорта для Чун Юня, а Чун Юнь — комфорта для Син Цю, а потому их споры выглядели несколько комично и одновременно с этим — до приторного мило.
У Чун Юня губы погрызанные, тонкие и бледные-бледные — и, будь они еще на несколько тонов светлее, то сливались бы с цветом тела, что, конечно, было не совсем здорово; Син Цю любил, когда тот целовал его: и страстно, пока подминал Син Цю под себя, сжимая его подбородок, и нежно, в самый краешек губ самого Син Цю, мягко-мягко, легко-легко, и от таких поцелуев он бы растаял, если бы не холодная ладонь Чун Юня на его щеке.
Чун Юнь любил Син Цю до непривычно подкашивавшихся коленок и смотрел так бесконечно влюбленно, что Син Цю порой не верил в реальность происходящего.
— Это одно из, — он чуть приподнял голову, чтобы заглянуть Чун Юню в глаза. — Ты прекрасен во всем, — Чун Юнь чуть нахмурил брови, и Син Цю несдержанно рассмеялся, переворачиваясь на спину. — Но смущаешься ты действительно мило.