Дима смотрит, а внутри всё ломается. Он проклинает тот день, тот час, когда согласился на предложение Кикира вписаться в тогда ещё начинающую группу «Шляпники». Проклинает себя, Анисимова, да всех, кого можно. Но в особенности Юру.
Всё начиналось безобидно. Музыченко, будучи пьяным и весёлым, решил поцеловать в поезде если не всех, то половину вагона точно. Тогда внутри Димы впервые что-то щёлкнуло. Сердце пропустило пару ударов, когда он почувствовал губы Юрца. Но то было коротким помутнением, как считал барабанщик. Не может же он влюбиться в женатого мужика, верно? У Димы у самого Катя — его любимая и единственная. Не мог он. Просто не мог. Но жизнь, видимо, считала иначе.
— Димочка, а ты хоть раз целовался? — чересчур весёлый Юра, который выпил «только пару рюмочек», загораживает дорогу и улыбается.
Вечеринин уже привык видеть скрипача, как и остальных участников группы, именно таким. Конечно, пытался вразумить и его, и ребят, мол, будет плохо завтра, не нужно пить. Но очевидно, что никто его слушать не хотел. Все ссылались на то, что выпьют чуть-чуть, так, для настроения, и всё. Вот только это «чуть-чуть» перерастало в целую бутылку, а далее в весёлого Юрочку Музыченко с растрёпанными волосами и красными горящими щеками, который лез чуть ли не ко всем, чудом прячась от всевидящей Серговны. Скрипач и так по натуре своей был достаточно любвеобилен, а немного алкоголя делали его уж слишком смелым и активным. Это была чёртова гремучая смесь для самого Юры в том числе.
Дима скромно кивает и пытается пройти дальше, но Юра не даёт. Юра вжимает его в стену, хотя через пару секунд чуть ли не падает, когда вагон тряхнуло особенно сильно. Благо, что никто не видит этого. Но это, кажется, сейчас Диму мало волнует. Он ощущает губы скрипача, которые оказались очень рядом с его губами, лёгкое покачивание поезда и хватающегося за его плечи Музыченко. А внутри этого самого Димы явно происходит какой-то сбой. Особенно, когда Юра приближается непозволительно близко (хотя куда уже ближе?) и целует. Долго. Явно не по-дружески. Сердце бьётся быстро-быстро, при чём у обоих. А после Юра как ни в чём не бывало отстраняется, усмехается и уходит куда-то. Вечеринин же всё ещё стоит и пытается осознать произошедшее, но это заканчивается через пару секунд, когда Дима понимает, что ему хочется есть. Вся еда была в купе, где сейчас весело сидели если не все, то бóльшая часть их дружного коллектива. Уже через пять минут барабанщик довольно сидел и кушал потихоньку печенье рядом с каким-то пареньком, с которым, видимо, ребята уже успели и подружиться, и всё про всех рассказать, и про жизнь поболтать.
Обычно в турах происходит много всякой ерунды, которую потом ребята вспоминают с улыбкой и диким хохотом Юры, который слышит, наверное, весь ближайший район. Если повезёт, то это останется у Мустаева на телефоне в виде размазанных фотографий и трясущихся видео. И вот даже сейчас, как только запахло чем-то жареным, а в случае Шляпников — гейским, Даня достал телефон, тут же включая запись. И пока пьяный директор пытался попасть по кнопке и сообразить вообще, где камера, Вадик успел присосаться к соску Личадеева. Мустаев тут же выкрикнул: «целуйтесь в губы!». Это подхватил Кикир. Рулёву же, кажется, на это было плевать. Он лишь отстранился, напоследок укусив Пашу. Даня, естественно, тут же решил констатировать факт, что Вадик ссыкло.
— Мы с тобой постоянно целуемся, — улыбается Паша, смотря прямо на Мустаева.
Даня же, поняв, что будет дальше, отдал телефон ничего не понимающему Вадику, и тут же потянулся к Личадееву, которые сделал ровно то же самое. Анечки уже спали и не видели, что творят сейчас «мальчики», как их иногда называла Серговна; мальчики сейчас поцеловались, даже не подозревая, что это потом станет материалом для влога Музыченко, который, кстати, сейчас непонятно куда испарился.
Парень, смотрящий на всё это, сейчас вопросительно повернулся к сидящему рядом Диме с немым вопросом. Вечеринин лишь махнул рукой и засмеялся. В их слишком дружном коллективе подобное уже, видимо, стало нормой. Поцелуй с Юрой успел забыться, оно и не удивительно — в таком коллективе, где события происходят чуть ли не каждую секунду, хрен запомнишь всё. Именно поэтому всё хранилось в телефоне такого хорошего директора. Часть всего этого, естественно, попадает в сеть, вторая просматривается группой, но остаётся в телефоне, а вот третья и самая маленькая часть остаётся только Мустаеву. Она хранится в скрытом альбоме под паролем, и Даня её никому никогда не показывает. Сегодня вечером в этом альбоме появились два смазанных фото с целующимися Димой и Юрой, но об этом, опять же, никто не узнает.
Где-то через час многие ушли спать. Единственные Юра, Паша, Вадик да Даня сидели и разговаривали с каким-то дедушкой, который сейчас слушал тихое пение «двух голубков», пока Рулёв с Мустаевым шептались о том, что это уже «ту мач» и неплохо бы прекращать подобные пьянки. Дима же лежал в соседнем купе. Уснуть ему мешали, правда, не аккордеонист с солистом, исполняющими их песни «на бис», а мысли. В голове снова и снова всплывал момент их с Юрой поцелуя. Закрывает глаза — сразу возникает образ пьяного Музыченко, который затягивает его в…
«Ну его нахуй», — думает Дима и отворачивается к стенке, залезая в телефон, — «перечитаю лучше в сотый раз рецепт приготовления котлет. И плевать, что я его уже наизусть знаю».
Не то, чтобы Вечеринин обожал готовить, просто уж слишком давно он не ел котлет. Целых два месяца. Кому как, а вот по меркам Димы это было слишком много. Благо, тур скоро заканчивался, и оставалась пара последних городов. Это было видно по ребятам, которые выглядели уставшими и нервными. Все прекрасно понимали друг друга, поэтому старались не провоцировать конфликты. Следующие несколько дней тура прошли относительно спокойно. Было пару стычек между Кикиром и Юрой, которые быстро решались, когда на шум приходила Серговна и мирила мальчиков, прямо как мама в детстве. Дима удивлялся, откуда в Ане столько сил и энергии, а главное — терпения.
Лечь на родную кровать было лучшим подарком на окончание тура. Дима как пришёл, как завалился, так и проспал чуть ли не двое суток. Катя будить не стала, всё понимала. Даже улыбнулась, когда Вечеринин громко и очень довольно выдохнул, сказав что-то невнятное про родную постель. Впереди ждала неделя, когда все могут отдохнуть после такого долгого тура, а там дальше Новый год, когда уже всем будет не до группы.
Впервые после празднования Нового года ребята встретились на их импровизированной студии, которая ей вовсе и не являлась. Это была студия татуировки «Бэкстейдж», которой владели Юра с Аней. Просто кабинет Музыченко был крайне просторный, и обычно они репетировали там. Пока что им этого хватало, а мастера особо не жаловались, как и гости.
— Доброе утро, — кивнула Высочина, когда Дима вошёл.
Вечеринин что-то тихо ответил и прошёл в кабинет. Время было раннее, так что на студии пока были только Юра и Мустаев, которые сейчас сидели за столом. Даня как обычно рылся в компьютере, ворча на его плохую работоспособность, а Музыченко просто залипал в одну точку, допивая кофе. Картина маслом. Дима был сам удивлён, что проснулся и пришёл так рано. Хоть он и приходил всегда пораньше, но не настолько.
— О, Дим, доброе утро! — Юра моментально оживился.
Он повернул голову в сторону Вечеринина, и Дима кивнул.
— Кофе будешь?
— Не отказался бы.
Дима улыбнулся. Утро уже начинается хорошо. Юра встал со своего места, оставляя чашку с напитком на дне, и пошёл к кофеварке.
— Как доехал? — на секунду повернулся Музыченко, а после опустился и залез в шкафчик, начиная там что-то усердно искать.
— Думал, пробки будут. Но, как оказалось, их нет.
— Индюк тоже думал, — вклинился в разговор Даня, не отрывая взгляда от экрана. — Да в суп попал.
Юра с Димой синхронно повернулись к Мустаеву. Директор невозмутимо поднял взгляд и посмотрел сначала на одного, затем на другого.
— Что? Народная мудрость, — с интонацией учителя проговорил Даня, даже показав указательный палец.
— Свою народную мудрость себе знаешь, куда засунь? — недовольно выдохнул Юра.
— Нет. Куда?
И не успели они выяснить, куда и что хочет засунуть Музыченко Дане, как в дверях появились Вадик с Альтаиром. Юра помахал им рукой, а после вернулся к приготовлению кофе для Димы.
Вскоре кружка стояла на столе, довольный барабанщик сидел на стуле, попивая кофе, а бо́льшая часть группы уже собралась, но пока что каждый занимался своими делами. Единственными, кто сейчас говорил о музыке, были Юра и Паша. Личадеев как обычно сидел со своим аккордеоном в обнимку, а рядом стоял Музыченко со своей скрипкой. Иногда слышались звуки инструментов, которые прерывались или восторженным: «О!», — от Музыченко, или недовольным: «Да ты ничего не понимаешь! Просто посмотри вот сюда. Нет… Нет, Юр. Да просто, блять, посмотри!» — от Паши. Дима иногда поворачивался, вслушивался, но встревать не собирался.
— Так! — Юра похлопал пару раз, привлекая к себе внимание. — За работу. Время уже двенадцать, а сидеть тут до часу ночи мало кому хочется, верно?
Музыченко преувеличивал, и все это прекрасно понимали, но то, что надо было работать — это верно. Так что через пару минут все гости студии «Backstage Tattoo» могли слышать музыку из «кабинета директора Музыченко Юрия Юрьевича».
***
— Бля-я! Я облажался! — со смехом констатирует Юра. — Ладно, продолжите пока без меня.
Музыченко хотел записать красивое начало влога, вот только, как это уже принято у ребят, «хотел, как лучше, а получилось — как всегда». Юра, пока сзади Вадик с Пашей о чём-то спорили, подползает к камере, начиная что-то говорить, а после вообще выходит из кабинета. Дима посмотрел вслед скрипачу.
— Эй, Дим! — Вадик помахал рукой перед лицом барабанщика и на пару секунд повернулся в ту сторону, куда он смотрел. — Ты тут? Что ты там увидел? Юру?
— Что, ни разу что ли Музыченко не видел за три года? — смеётся Кикир.
Вечеринин моргнул, оглядевшись, и тоже вместе со всеми посмеялся. Музыка снова возобновилась, а на припеве в дверях показался Юра, допевая его конец.
***
Дима пересматривает влог Музыченко, а внутри всё замирает каждый раз, когда Юра в камеру смотрит. Вроде видео про него, да и уже который раз он нажимает на эту яркую превью со своим же лицом. Нарцисс? Нет. Просто влюблённый по уши дурак. За пару месяцев умудрился вляпаться в одного привлекательного скрипача с густыми усами и красивыми тёмными глазами, который женат и у которого подрастает дочка, да и сам Вечеринин не лучше: у него девушка, с которой у них скоро первая годовщина.
Дурак. Правда дурак.
— Дим, ты котлетки идёшь кушать? — зовёт Катя с кухни.
Вечеринин всё же отрывается от экрана и встаёт с дивана-кровати, но тут же садится. В глазах темнеет, а тело моментально охватывает слабость. Мужчина даже пугается, что всё, смерть за ним пришла, а котлет он так и не поел перед ней. Нельзя так. Вообще нельзя. К счастью, это непонятное помутнение проходит спустя секунд пять. Дима только успокаивается, как в горле начинает першить. «Ладно, жизнь, я тебя понял», — подумал он. — «В одной майке бегать до ближайшего магазина за кефиром в дождь не буду». Через пару секунд Вечеринин закашлял. Сильно так, будто подавился чем-то.
— Дорогой, ты в порядке? — снова крикнула с кухни Катя.
— В полном! Уже иду! — ответил Дима и снова встал с дивана, уже не падая.
И ведь мужчина даже не заметил упавших на пол бутончиков сирени. Таких маленьких, пока незаметных, которые в будущем сыграют слишком большую роль. Однако сейчас Вечеринина больше волнуют вкусные котлетки, которые приготовила ему Катя, но никак не его внезапный непонятный приступ. Тем более это можно было объяснить тем, что на улице вчера вечером был дождь, а Дима, идиот, побежал в ближайшую «Пятёрочку» в одной майке. После этого он, конечно же, получил подзатыльник от своей возлюбленной, но зато купил, что хотел.
Тем временем было начало лета, и Шляпники начали активно готовиться к туру. Он обещал быть большим, насыщенным, так что нужно было серьёзно подойти к его организации. Всё чаще и чаще Дима до глубокой ночи пропадал на студии. Вместе с этим кашель начал набирать обороты. Только спустя пару дней после первого случая Вечеринин заметил, что давится он ни с того ни с сего, оказывается, сиренью.
Дима снова чувствует подступающий приступ кашля. Сумка у него лежит в другом конце комнаты. Он поднимается, пока парни играют и жестом показывает, что ему плохо. Все устало вздыхают, ведь не первый раз за день их барабанщик посередине игры уходит по причине «что-то плохо стало». Дима прямо чувствует этот осуждающий взгляд в спину. Чей конкретно — непонятно, но Вечеринин зуб даёт, что чувствует. Он уже подошёл к сумке, как почувствовал, что дело, наверное, совсем плохо, поэтому побежал в сторону уборной. За ним ушёл спустя минуту Вадик, которого уж слишком настораживало, что Дима, который всегда приходит на репетиции готовым, который почти не делает ошибок, сегодня настолько лажает. Ведь ребята не в первый раз останавливали игру сегодня. Далеко не в первый.
Дима зашёл в туалет и закрыл плотно дверь, заходясь в сильном приступе кашля. Настолько сильным, что мужчине приходится привалиться к стенке, чтобы не упасть. «Да что ж это за напасть такая?», — думает Вечеринин, проклиная ненавистное непонятное состояние. Спустя пару секунд он чувствует, как что-то касается ладони. Сначала даже не понимает, а потом смотрит на пол, где валяются маленькие бутончики сирени. В этот же момент заходит Вадим, который застаёт удивлённо смотрящего на цветы.
— Нет, Дим, я всё понимаю, но ты зачем сирень с собой в туалет взял?
Вечеринин в ответ на это таким взглядом на Вадика посмотрел, что последний сразу понял, что его недо-шутка тут была лишней.
— Хорошо. Другой вопрос. Давно ли эта фигня у тебя?
— Только сегодня заметил.
— А кашель когда начался?
— Пару дней назад.
— То есть ты кашлял чёртовой сиренью уже несколько дней, но заметил это только сейчас? — Вадик усмехнулся. — Что-то мне подсказывает, что учёным тебе не стать.
Дима вздохнул и тоже усмехнулся. Ладно, он согласен. Ситуация глупая.
— Но… — Рулёв внезапно посерьёзнел. — У тебя же Катя, а это — болезнь влюблённых.
Тут Вечеринин уже поджал губы и махнул рукой. Он пробубнил что-то из разряда: «я попозже приду, а ты иди». Вадим пару секунд ещё стоял, думая, стоит ли продолжать разговор и выпытывать у Димы, кто же является его любовью, если не Катя, но решил не лезть. Нужно будет — сам расскажет. Так что мужчина вышел из туалета, оставляя друга одного. Через минут пять барабанщик занял своё законное место, и репетиция продолжилась.
Вечером Дима по пути домой решил заехать в магазин. Там он купил необходимые продукты, которые просила его взять Катя, а заодно и зашёл в аптеку, купив там какие-то таблетки с приличным на фоне остальных названием «Флорин», чтобы приступы мучили реже. Спалиться нельзя было ни перед группой, ни перед Катей. И даже не было понятно, что сложнее.
Вечеринин аккуратно заходит в квартиру. Его тут же встречает Катя, забирая пакеты с продуктами. Дима спокойно выдыхает, но тут же настораживается. Он не помнит, куда кинул пачку таблеток. В карманах не было. «Вот дерьмо», — с этими мыслями мужчина бежит на кухню и с милой улыбочкой отправляет девушку в комнату, говоря, что сам всё разберёт. Катя смотрит удивлённо, с чего это вдруг её возлюбленный таким заботливым стал, а Дима говорит:
— А давай фильм сегодня посмотрим? Вот… Иди выбери какой-нибудь. Без разницы какой. Я пока пакеты разберу.
Катя слегка шокировано посмотрела на него, но всё же кивнула и ушла к телевизору. Вечеринин облегчённо выдохнул и начал делать то, что сказал. Пачка таблеток, как оказалось, лежала под укропом, прямо рядом с пакетом печенья. Её Дима быстро спрятал куда-то наверх до поры до времени. Туда редко кто-либо заглядывал вообще, так что можно было не беспокоиться, что найдут этот «Флорин». Признаться честно, мужчина взял эту пачку, потому что продавали без рецепта. Всё идеально сходилось. Эффективность — это уже другой вопрос. Проверит на практике.
Вечер прошёл спокойно. Дима незаметно выпил таблетку, она вроде сработала. По крайней мере, весь вечер он сидел и смотрел фильм в обнимку с Катей, кашель его не мучил. Лишь на следующее утро вскочил ни свет ни заря и еле добежал до туалета, где так кашлял, что ему казалось, что это слышит весь дом. Однако, когда Вечеринин вышел, девушка спокойно спала. Он спокойно выдохнул и лёг спать обратно. Позже, проснувшись вместе с Катей, приготовил завтрак на двоих, как любящий муж, а после побежал на студию.
И так каждый день.
Всё лето волшебным образом Диме удавалось скрывать свою болезнь. Ни у ребят, ни у Кати даже не возникало подозрений. Вечеринину можно было выдать уже медальку, как самому лучшему актёру и лжецу во всём мире. Единственный, кто знал о том, что барабанщик так стремился скрыть, был Вадим. Этот человек вечно был рядом и помогал, когда это было нужно. Дима был бесконечно ему благодарен. Рулёв, хоть он и очень осуждающе смотрел на своего друга, уговаривая того пойти в больницу, всегда мог выручить. В июле произошло важное событие — The Hatters выпустили альбом «No Comments». Естественно, это событие они отмечали ярко и шумно, вот только без барабанщика, который спихнул всё на то, что не пьёт, да и вообще голова болит. Удивительно, но ему поверили все, кроме Вадика, который понимал, что причина далеко не в том, что там наговорил Вечеринин. Со своей девушкой (а девушкой ли уже?) тот так и не решился поговорить. Прекрасно осознавал, что рано или поздно он оступится, и всё тайное станет явным, но Дима, словно маленький мальчик, разбивший мамину вазу, не решался подойти и сказать ей правду.
— Дим! — слышится голос с кухни. — Ты ни о чём не хочешь поговорить?
Катя входит к только-только проснувшемуся Вечеринину, который даже глаза не продрал. Сначала ничего не понимает, да и не успевает. Сразу чувствует подступающий кашель. Он моментально вскакивает и бросается к туалету, и уже хочет закрыть дверь, как девушка останавливает его. Времени всё равно думать нет. Дима чуть ли на пол не падает и кашляет. Громко. Сильно. Пока на него смотрит Катя. Её взгляд надо видеть: он удивлённый, злой, но в нём читается такое сочувствие, а мужчине в этот момент становится так стыдно. Он поднимает глаза, видит Катю, хочет что-то сказать, но снова кашляет. На пол падает ненавистная сирень, запах которой его преследует уже слишком долго. Болезнь будто бы издевается: развивается так медленно, но так больно и так тяжело. Она высасывает из него все жизненные силы.
А на дворе уже осень, сил и энергии у Вечеринина не так уж и много. Сезон гриппа и ОРВИ, как никак, а на маленьком Димочке это всегда отражалось сильно. Каждую осень он стабильно оставался дома хотя бы недельки на две, чтобы подлечиться. С возрастом, к сожалению, ситуация особо не улучшилась.
— Кать, я… — начал Дима, когда кашель, наконец, ушёл, но тут же замолчал. На своих руках, как и на полу, он увидел капли крови. Маленькие такие, алые.
Слова ушли разом. В голове возникла мысль: «мне же ещё тур надо откатать с ребятами. Так нельзя. Так не пойдёт». От этого Дима даже усмехнулся. Изо рта вылетел бутончик сирени.
— Что смешного, Дим? Что?! — Упаковка «Флорина» из рук Кати упала на пол.
— Я всё объясню, — Вечеринин выдыхает, встаёт на ноги и смотрит в серо-зелёные глаза. Видит, что на их уголках застыли слёзы. Но Катя сильная, она ещё держится.
Дима рассказал всё, как есть. Смысла таить уже не было. Рассказал, что влюбился в Юру. Рассказал, что скрывал от неё это на протяжении трёх месяцев. Девушка всё это слушала со спокойным лицом. Лишь под конец по щеке потекла слеза, которую она тут же смахнула. Дима сам, если честно, хотел плакать. Но не мог. Просто по-человечески не мог. Кате и так тяжело, а тут ещё он со своими слезами.
— Ладно… — Выдохнула девушка, на пару секунд опустив взгляд. — Вообще, я хотела сообщить, что к родителям уезжаю в родной город на пару недель. Завтра.
Дима кивнул. Воцарилось неловкое молчание. Надо было что-то сказать, вот только никто слов не находил. Каждый думал о своём. Тишину прервал Вечеринин, сказав, что ему нужно ехать на студию. Ведь тур приближался, да и планировался выпуск нового мини-альбома. Репетиции стали проходить всё чаще и чаще. Шляпники уже примерно знали, что это будут за песни. Более того, были почти готовые варианты. Оставалось сделать пару доработок, ведь, по словам Юры, звучало всё слегка сыровато. Паша тоже так считал. Остальных вроде всё и устраивало, но в каком-то плане были согласны с этими двумя. Самая пляска творилась с барабанными партиями, но и это сейчас улеглось. Всем этим группа усиленно занималась. Первый город будет уже тридцатого сентября, а съёмки клипа к уже готовой песне планировались на вторую неделю месяца. Ещё и фотосессия… В общем, осень обещала быть слишком насыщенной. Особенно для Вечеринина, который пытался утешить себя тем, что он выдержит, что он переживёт. Что всё будет у него хо-ро-шо. Вот только мысленно понимал, что долго так не протянет.
Время стремительно летит. Пока ты в работе, даже не замечаешь, что вот, уже конец сентября, и ты уже сидишь дома на полу, снова и снова проверяя, всё ли ты необходимое взял. Для Димы месяц пронёсся чересчур быстро. К врачу он так и не пошёл, несмотря на все уговоры Вадика с Катей. Она, к слову, вернулась от родителей и сейчас бегала по квартире, помогала горе-барабанщику собрать всё необходимое, параллельно ругаясь, что сирень повсюду, и почему Вечеринин не мог сам её убрать. Радовало, что девушка даже как-то остыла. Съезжать она пока не собиралась. Дима не интересовался, почему, да и не до этого было. Катя прилетела обратно буквально позавчера ночью, а эти два дня были заняты сборами.
— Куда ты дел носки? — Спрашивает девушка, резко открывая комод. — Откуда тут, блин, барабанные палочки?
Вечеринин пробубнил что-то себе под нос и поспешил забрать их у Кати. Ему они точно были нужны. Никто не отменял форс-мажорные обстоятельства во время концерта. У Димы ещё была любимая традиция — кидать в конце концерта палочку в зал, но что-то он задумался. Сегодня, уже через пару часов, нужно будет выезжать на вокзал, и стоит наверняка выехать пораньше, потому что внутренняя чуйка подсказывает Вечеринину, что наверняка ему позвонит или Юра, или Кикир, или Паша, и попросят купить что-то, потому что один из участников забыл это.
Чемоданы собраны, Дима одет, даже в щёчку был поцелован, и теперь едет на вокзал. Впереди долгий тур длинною в три месяца, наполненный всем, чем только можно. Сил и энергии у Вечеринина, который пьёт таблетки без рецепта, но которые вроде как действуют, было не то, чтобы много. Главное — не забывать их пить и желательно при ребятах не палиться. О его болезни знал только Вадик, остальные же ничего не подозревали. Это неимоверно радовало Диму. В туре скрывать всё будет сложнее, ведь будут такие факторы, как поездки на поездах, а ещё наверняка хоть раз, но Юра выпьет. Задницей Вечеринин чуял, что гладко этот тур не пройдёт. Надеялся, конечно, что всё обойдётся без происшествий, но, зная Шляпников… очень наврядли.
Дима успешно доехал до вокзала, где встретил почти всех ребят, которые уже тихонько потягивали пиво и мило беседовали на самые разные темы. Перед тем, как отправиться на посадку, Аня лишний раз всё и всех пересчитала, успев упрекнуть Мустаева, что этим занимается она, хотя должен он. Кикир успел вставить самую что ни на есть идиотскую шутку, за что уже отхватил и он. Серговна явно была не в самом лучшем расположении духа, что можно было сразу понять по её взгляду и тому, как Юра грустно несёт все чемоданы на себе. «Классика», — улыбнулся Вечеринин.
Первые несколько дней тура прошли прекрасно. В отелях Диму заселяли с Вадиком, который прекрасно терпел постоянный запах сирени и цветочки повсюду. Попытки уговорить Вечеринина записаться на приём к врачу он, судя по всему, оставил. Лишь смотрел сочувствующе, как барабанщик перед репетицией закидывается таблетками, да ещё и с собой берёт несколько. Сегодня по плану была Йошкар-Ола. В клуб все приехали рано, как полагается, и погрузились в работу. Дима пытался не обращать внимания на Юру, зная, что сколько бы таблеток он не выпил, против болезни не попрёшь. А ему, вообще-то, нужно было силы оставить на концерт, так что от греха подальше он отстрелялся, переоделся и вышел на улицу через чёрный вход. Погода, благо, позволяла ближайший час погулять и насладиться одиночеством. Возле клуба, правда, было не так уж и красиво, но лучше, чем находиться внутри. Плюс ко всему, там было душно, так что улица была прекрасным вариантом. Вот только прогулка закончилась уже через десять минут, когда набежали тучи и, кажется, собирался дождь. Дима вздохнул устало и поспешил зайти обратно. В гримёрке уже царила полная вакханалия, а виновником всего веселья был, естественно, Музыченко Юрий Юрьевич, который, кажется, успел немного подвыпить. Куда только Аня смотрела? Непонятно.
Ближе к восьми часам клуб уже почти полностью наполнился слушателями. Шляпники всегда оставляли минут двадцать для опоздавших, чтобы все успели дойти, но всегда уже в восемь начинали слышать, как фанаты зазывают их, выкрикивая разные «кричалки» и хлопая. Музыченко с Пашей уже взяли скрипку с аккордеоном, Вадик с Альтой стояли со своими духовыми. Все переглядывались. В этот момент Мустаев, который ушёл как раз проверить, как обстановка в клубе, что-то шепнул на ухо Юре. Тот кивнул и взял в руки смычок. Прозвучали первые ноты, а далее всё как по накатанной: выбегает Дима, Кикир, духовики, Анечки и последними, как вишенки на торте, выходят скрипач с аккордеонистом. Зал, естественно, взорвался, приветствуя каждого из участников. На сцене были на малярный скотч закреплены трек-листы, в том числе и на прозрачной ограде от «буйного барабанщика». Концерт начался весело, периодически Юра останавливался и разговаривал с людьми, Паша вкидывал шутки, а остальные смеялись и подыгрывали. Всё шло прекрасно, даже уже сыграли «Медлячок». Музыченко Аню чуть ли не на пол положил, Паша же шумел своим аккордеоном, пока целовал свою Анечку. После всего этого Музыченко поднялся, пару секунд постоял, посмотрел в сторону Личадеева, будто бы думая, а после утянул его в поцелуй. Криков, визгов и писков стало больше. Пашу Юрочка тоже на пол уложил, потом пошла Смирнова. На этом моменте Вадик с Альтаиром предпочли убежать куда-то вниз, в гримёрку. Рулёв ещё остановился на секунду и глянул на Диму. Вечеринин незаметно махнул рукой, мол, до него дойти не должно. Как оказалось, он ошибся. Бежать было поздно, так что всё, что оставалось барабанщику — снять наушники и ответить на поцелуй Юры. Из-за этих пары секунд в груди запершило, а в памяти моментально всплыл тот самый поцелуй в поезде. Дима даже не сообразил, как он оказался на полу, а Юра развернулся. Он начал кашлять. На сцену упало пару бутончиков сирени. И как же горе-больной был рад, что таблетки оказывают своё воздействие. Краем глаза было видно, что Анечки тоже решили поцеловаться, раз пошла такая пляска. Вадик, когда выходил обратно, помог подняться Вечеринину и напоследок хлопнул по плечу, мол, держись. Дальнейший концерт Димочка отыграл на божьем слове и, как только они зашли в гримёрку, убежал в туалет.
Голова кружилась, в груди что-то отвратительно болело, а завершала всё это веселье слабость во всём теле. Приступ кашля был настолько сильный и настолько противный, что хотелось на этом же полу в туалете и застрелиться. Дима стоял на чёртовых четвереньках и кашлял так, что все предыдущие приступы казались сказкой. Было отвратительно и страшно, что кто-то зайдёт и застанет его таким. А в голове всё всплывали и всплывали руки Юры, лежащие на его щеках. Всплывали глаза, которыми он смотрел на него. Тёмными, блестящими и весёлыми. Отвратительно-отвратительно-отвратительно! Вечеринин ударил кулаком по стене и сел в уголок, смотря на пол. На поблёскивающей на свету когда-то белой плитке, которая пожелтела от времени, виднелись капли крови вместе с сиренью. Диму начало трясти. Боль в груди притупилась, да и стало легче, вот только по щекам потекли слёзы. Только начало, блять, тура. Ему уже стало хуже. А впереди три месяца. Три самых долгих месяца в жизни Вечеринина.
Всё время в туре Дима пытался находиться максимально далеко от Музыченко. Что угодно, но не касания, не близкий контакт. На удивление удавалось. С переменным успехом, но удавалось. Вот только была другая проблема — Юра постоянно норовил поцеловать Личадеева. Касался, крутился возле него, а у Димы это вызывало ревность. Внутри вспыхивал ураган эмоций, а потом выходил через кашель. И, возможно, фиолетовый и красный — прекрасное сочетание цветов, вот только не тогда, когда ты понимаешь, что от этого прекрасного сочетания ты можешь умереть. Вечеринин не раз слышал истории, как от ханахаки погибали, и сейчас он сам мог умереть. Мысли о собственной смерти вызывали панику. За все три месяца у Димы впервые случилась истерика. Первая со времён, когда группа, в которой он играл до Хеттерс, распалась. Было отвратительно вспоминать эти ощущения. А ещё более отвратительным было то, что возле него был Вадик, который всегда помогал и придумывал оправдания, чтобы брать у Личадеева успокоительные. Рулёв вечно был рядом и успокаивал Диму, во время концертов обеспокоенно смотрел, как бы барабанщику плохо не стало. Диме было стыдно. Слишком стыдно. Сейчас всем тяжело, а он тут с ханахаки своим вывалился. Нельзя было болеть. Нельзя было давать слабину. Вот только не получалось часто сдерживаться. Особенно стыдно было перед Вадиком. Дима часто просил оставить его, но Рулёв настырный и понимал, что если не он, то Вечеринин загнётся раньше времени. Так что он, как хороший друг, помогал Диме во многом. Все эти три месяца, фактически, барабанщик держался только из-за его поддержки.
В конце тура, когда предстоял концерт в Питере, все были рады. Единственный Дима ходил слишком уставшим, даже похудевшим. Вадик и тут был рядом, успокаивал перед концертом Вечеринина, сидя на улице около входа, поглаживая по волосам и шепча успокаивающе.
— А вдруг я прямо во время концерта… того? — говорит Дима и всхлипывает. — Вдруг я не доживу до нового года? До завтра? До этого концерта?
Рулёв поджал губы. Ему самому не хотелось об этом думать. Смотря на Вечеринина, который сейчас выглядел словно маленький мальчик, создавалось ощущение, что барабанщик правда не выдержит стадионный концерт, но говорил Вадик обратное, успокаивая и себя, и Диму. Самому не верилось в своё: «Всё будет хорошо, Димочка, не переживай ты так». Но главное сейчас было — успокоить Вечеринина, а во что он там верит и не верит — другой вопрос.
Последние концерты пролетели быстро. Ничего особо интересного даже не происходило. Интереснее, что было после, а после было то, что Дима вернулся домой и дня два точно кашлял почти не переставая. Организм откровенно решил его послать прямо к врачу, а Катя только помогла. Вечеринина увезли на скорой, когда ночью он чуть не задохнулся из-за чёртовой сирени. Уже в больнице было решено, что лечь необходимо, иначе ханахаки может дать осложнения, и всё, конец Димке Вечеринке. И, когда ему чуть полегчало, он позвонил Кате, тысячу раз извинившись и попросив привезти необходимые вещи.
Вечеринин зашёл в палату. На часах было пять утра. В руках у него была сумка, рядом крутилась Катя с постельным бельём, которое ей выдала сестра хозяйка. Девушка то и дело спрашивала, не будет ли Диме здесь одиноко, на что получала уверенное «нет». Расположились они в тринадцатой палате, застелили постель, куда Вечеринин моментально лёг и выдохнул. Катя ещё раз проверила, есть ли всё необходимое, и только когда убедилась в этом, кивнула мужчине и удалилась из палаты. Глаза у оставшегося на своей кроватке сами собой смыкались, и Дима не предпринял ни единой попытки, чтобы противостоять этому.
Он провёл в больнице две недели. За всё это время его лечащий врач пытался доказать, что жизненно необходима операция, но Вечеринин сказал, что он не согласен, и что это полностью обдуманное решение. На это Семён Олегович лишь развёл руками, вздохнул и посмотрел на своего пациента, как на идиота. Собственно, Дима идиотом и был. Ничего с этим поделать уже было нельзя. Зато в больнице он сдружился со своей соседкой — бабушкой Зиной, которая рассказала ему про то, как приготовить вкусные котлетки, а Дима объяснил, что за «Вацап» и как и где искать концерты Лепса. В общем, сдружились они. Мысли о собственной смерти отошли на второй план, и жизнь, кажется, начала налаживаться. Ребятам из группы Вечеринин уже в который раз наврал, что простудился и ближайшее время проведёт дома. Единственный Вадик знал, где сейчас барабанщик и в каком состоянии. Жизнь начала даже казаться более весёлой. На выписку приехали Рулёв и Катя, которые, пока ждали их «общего» больного, успели разговориться и обсудить чуть ли не все косяки Димы и то, какой он дурачок.
После больницы и празднования Нового года жизнь вернулась в привычное русло. Приступы даже стали не такими сильными. Наверное, всё потому, что таблетки нормальные выписали. Как оказалось, ребята в те две недели, что Дима отсутствовал, успели всерьёз заняться поиском дома. У Шляпников ещё давно возникла идея изолироваться от всего мира на природе, снять там жильё и записать альбом. Сейчас все силы ребята кидали на поиски дома, Пашу с Альтаиром уже запрягли вопросом поиска фортепиано. Юра пытался отрыть какие-то черновики, чтобы перекинуть на флешку. Недописанных песен, начала которых сочинялись в туре в поездах, на саунд-чеках, которые просто случайно приходили ребятам в голову, было много.
Дима сидел на пуфике, собирая кубик Рубика, когда услышал радостный возглас Мустаева. «Нашел, блять! Я нашёл этот ебучий дом!», — услышали все в кабинете, а после увидели Даню, который обнял Юру, сидящего рядом и разбирающего черновики. Лицо Музыченко нужно было видеть: смесь испуга, радости и непонимания происходящего. Кикиру, судя по всему, больше всего понравилась морда Юры. Тем не менее, новость, что дом найден, была радостной для всех. Как там дела с фортепиано продвигались — непонятно. Ни Паши, ни Альтаира сегодня в Бэкстейдже не было.
— Двадцатого января выезжаем, — улыбнулся Мустаев и довольно откинулся на спинку кресла, отодвигаясь от стола. — Ну, что я говорил про то, что я смогу найти лучший дом?
Юра фыркнул и закатил глаза.
— Я тоже, знаешь ли, не хуи пинал, — он вынул флешку из разъёма и покрутил ей перед лицом директора. — Аудио собраны. Осталось фо-но, но это уже не наша проблема, верно?
Даня усмехнулся и кивнул. Определённо, 2019 год для Шляпников начинается продуктивно. Дима точно помнил, что у них черновиков набралось чуть ли не на десять альбомов вперёд. Часть из них точно будет сразу откинута в первый же день, часть будет воплощена в песни, перетерпев сотню изменений, а часть наверняка будет почти доведена до ума, но в последний момент Юра с Пашей скажут: «Не, хуйня».
Время до момента отъезда в дом пролетело незаметно. Для Вечеринина в последнее время вообще всё летело слишком быстро, даже соображать не успевал, что происходит, а уже — оп, и пронеслась целая неделя. Диме это категорически не нравилось. Может, всё дело было в том, что с детства Димочка привык следовать чёткому режиму и ложился спать, как только стемнеет, а зимой дни короче. Может, просто с момента, как он заболел ханахаки, в его голове что-то сдвинулось, заставив воспринимать время таким образом. Он не знал. Ничего не знал. Впервые за несколько месяцев ему стало легче, и порывы выкашлять очередную порцию цветочков с кровью стали посещать реже, вот только где-то внутри Дима знал, что проблема ушла временно. Рано или поздно всё, что подлечили в больнице, вернётся в тройном объёме, поэтому наслаждался тем, как он спокойно живёт. Только, главное, не забывать пить таблетки, тогда это «легче» будет длиться максимально долго.
Утро перед отъездом Дима провёл сидя на кровати и смотря в стену. Мыслей было много, как и дел сегодня. Решение отправиться жить в другой дом на месяц требует серьёзной подготовки. Вечеринин как всегда пристроился в комнату к Ваде. Упрашивать Даню долго не пришлось, хотя Дима получил от директора очень ироничный взгляд сначала на самого себя, а затем на Рулёва. Это барабанщик успешно проигнорировал, а Вадик, кажется, даже не заметил. Была другая проблема — запастись таблетками. На одни расчёты, сколько ему надо будет, Дима потратил часа три, а потом ещё на поиск этих самых лекарств пришлось потратить полдня езды из одной точки города в другую. У Кати же был наплыв клиентов на работе, так что та приходила домой настолько уставшей, что тревожить её и просить о помощи совсем не хотелось, но Вечеринин мальчик взрослый, сам справился со всем, так что сегодня утром и в правду можно было чуть-чуть полежать в кроватке, наслаждаясь тишиной и одиночеством.
Собравшись, всё же, с мыслями, Дима поднялся с кровати. Он проделал все необходимые утренние процедуры, на скорую руку сделал себе завтрак, чтобы выпить таблетки, а после снова проверил все вещи. Договорились ребята встретиться во дворе тату-студии, откуда они поедут все вместе. Ну, кроме Анечек. Причину их отказа знали только Юра с Пашей, остальные нос в не своё дело не совали.
Дима глянул на часы и очень громко выругался. Он уже опаздывал. Отвратительно. Вечеринин быстро накинул на себя верхнюю одежду, взял чемодан и выбежал, на лету запрыгивая в свою машину. Приехал он последним, но никто особо не злился. Мустаев специально назначил время встречи возле студии чуть раньше, зная, что у Шляпников никогда всё гладко не идёт. Единственный Личадеев тяжело вздохнул, откинул сигарету и бросил: «Поехали». Инструменты все поместили в машину к Вадику, с которым ехали собаки. Рулёв очень любил этих своих чёрных бегающих и лающих комочков, и все это знали, так что возражать не стали.
Добрались до дома только ближе к вечеру. Пока все переносили инструменты в дом, Даня стоял и разговаривал с хозяевами. Люди оказались крайне приятные. То тут, то там звучали вопросы про то, куда и что заносить. Музыченко довольно улыбался и руководил процессом, помогая раскладывать и убирать вещи. Все устали от долгой дороги, но понимали, что инструменты на морозе оставлять нельзя — испортятся. Все старались помогать друг другу по возможности. Вечеринин взялся за барабанную установку, как только ту занесли, и поставил коробку возле шкафа, так как его попросил об этом Юра. Спустя два часа, когда на часах уже было десять вечера, а все вещи были перенесены в дом, ребята начали расходиться по комнатам. Все устали, но испытывали воодушевление, зная, что с завтрашнего дня начнётся что-то долгое, большое и очень значимое.
Первое же их утро началось с громкого Пашиного «блять» на весь дом. Естественно, многие поднялись, чтобы узнать, в чём же причина такой эмоциональности, так ещё и с утра. Уже на первом этаже в гостиной стояла группа чуть ли не всем составом. Единственный, кого не было видно — это Альтаир, но он спал так, что хрен разбудишь. Никто и не удивился. Важнее сейчас был Личадеев, стоящий радом со своим аккордеоном и нюхающий его. Юра, хоть был и сонным, но издал смешок и сказал:
— Паш, у нас собаки в доме есть. Аккордеон твой, не волнуйся, никто его не пометил до тебя.
Шутку оценили, о чём свидетельствовал тихий смех парней. Однако Личадееву было ой как не весело, судя по его выражению лица.
— Проблема, блять, в том, что пометили! — Паша снова посмотрел на аккордеон.
Кикир засмеялся уже громче, а Юра недоумённо глянул на инструмент, а после снова на Личадеева. Мустаев стоял и пытался понять, о чём вообще идёт речь. Дима с Вадиком улыбались и делали вид, что всё понимают. Ну, по крайней мере, Вечеринин надеялся, что он не один, кто ничего не понял.
— Слушай, — начал Юра, подходя ближе. — Я всё понимаю, но… — Музыченко присел и принюхался, тут же скривив лицо. — Базару ноль. Пометили.
Кикир посмотрел на недовольные лица Юры с Пашей, после на Даню, который переводит сонный тупой взгляд с парней на аккордеон, а потом на Вадю, с которым они и столкнулись взглядами. Оба засмеялись, ведь прекрасно поняли, что произошло. Паша посмотрел на них двоих испепеляющим взглядом. Юра — непонимающим.
— Чего вы веселитесь? Расскажите, мы тоже посмеёмся, — голосом учителя проговорил Мустаев.
От голоса Дани Саша засмеялся только больше, схватившись за живот. Дима просто сдерживал смех, потому что уж слишком забавно Анисимов смеялся. Вадик же, успокоившись, оглядел комнату, где на диване валялись два чёрных спящих комочка шерсти и показал на них.
— Слушай, Паш, я всё понимаю, но ни я, ни Юра, ни Саша, ни вообще кто-либо, — Вадик усмехнулся, — не хотели твой аккордеон обоссать. А собаки, ну… они собаки.
— Следи, значит, за своими собаками, — Сказал Паша недовольно, но определённо уже начав успокаиваться.
— А теперь к важным вопросам, — хлопнул себя по коленкам Юра, поднимаясь. — Кто завтрак будет готовить?
Все моментально притихли. Даже Кикир, до этого чуть ли не рыдающий от смеха, замолчал и посмотрел на Юру. Все переглядывались в нерешительности. Никто не хотел готовить завтрак, но в тоже время все понимали, что этим должен заняться хоть кто-то. Ребята, как по команде, покосились на Мустаева. Даня окинул всех взглядом «вы что, охуели, суки?», но, поняв, что он не отвертится, вздохнул и молча пошёл в сторону кухни. Музыченко довольно улыбнулся и пошёл в ванную, пока никто не успел занять эту комнату вперёд него. Однако это была не единственная ванная в доме, так что другим не нужно было особо волноваться из-за того, что придётся долго ждать очереди в утренний туалет.
Не считая утреннего инцидента, день начинался хорошо. К Мустаеву на кухне присоединился Юра, после того, как умылся. Даня как раз готовил омлет, помощь ему не требовалась, так что «повар» отправил Музыченко за стол. Чуть позже, когда запах вкусного завтрака слышался уже на весь дом, на кухню подтянулись и другие. Даже Вадя, весь сонный и помятый, всё же пришёл завтракать. «Сон сном, но еда важнее», — улыбнулся он, садясь за стол. Собаки тоже прибежали вслед за хозяином, очевидно намекая, что они тоже хотят кушать. Рулёв хотел было встать, но Кикир его опередил, моментально подлетев к «сэбэкам», как он их называл, и насыпал корма. Саша так довольно выглядел с этими двумя чёрными счастливо дышащими комочками, что невольно хотелось сфотографировать, выложить в инстаграмм и подписать: «Сашуля впервые увидел собачек <3». Эту мысль озвучил Юра, отчего многие похихикали, а Анисимов недовольно поджал губы, послав Музыченко. В шутку, конечно же. Чувствовалась в комнате некоторая неловкость. Было слишком непривычно начинать утро вместе, но, понятное дело, скоро к этому все привыкнут.
Дима нарочно съел всё побыстрее, чтобы успеть сбегать в комнату и выпить таблетки. Сейчас принимать лекарства вовремя было просто необходимо. Лечение, как успел заметить Вечеринин, пошло на пользу. В груди не чувствовалось напряжения при виде Юры, да и сирень с кровушкой изо рта не вылетала. Спасибо и на том. Дима поднялся в комнату, запил необходимые таблетки водой, а после вернулся вниз. Нужно было собрать стойку для барабанов. С кухни доносились разговоры про фортепиано, которое, по словам Альтаира и Паши, сегодня-завтра точно привезут. Вечеринин тяжело вздохнул. Ему всё равно до этого дела нет и не должно быть. Он играть умеет только на барабанах нормально, да на гитаре чуть-чуть. Ну, по крайней мере, песни Цоя точно может сыграть. Тем временем он начал распаковывать коробку. За ночь она успела остыть, как и барабаны в ней. Через пять-десять минут уже можно было услышать тихое ворчание Димы на эту самую установку. Ещё в комплект «старого-деда-Димки-Вечеринки» входили ахи, охи, вздохи и пыхтение.
— Что, Дим, помочь? — Вечеринин не заметил даже, как за спиной возник Музыченко и присел рядом на корточки, так что поначалу барабанщик даже растерялся, но после отрицательно мотнул головой.
Юра хмыкнул и отошёл. За компьютером сидел Максим — звукорежиссёр Шляпников, — доставая и выискивая всякие черновики. Музыченко как раз подошёл к нему и посмотрел на экран ноутбука, попросив включить одну из записей. В комнате стало слышно тихую игру. Кажется, они это записали на саунд-чеке в Екатеринбурге, хотя Дима не был в этом уверен. Юра задумчиво посмотрел в сторону Паши. Даня сидел на диване, вопросительно смотря на Музыченко. Скрипач дёрнул бровями. Судя по всему, черновик звучал удачно и, возможно, в будущем станет полноценной песней.
— Не, Юр, херня, — махнул рукой Паша.
— Какая херня? Просто послушай. Пам-пам-пам… — Юра начал напевать.
— Окей, — пожал плечами Личадеев, — но готов поспорить, что в итоге ты откинешь эту демку.
— Посмотрим.
Почти весь день ребята занимались тем, что приводили свои инструменты в порядок и отслушивали черновики, часть отметая сразу, а часть оставляя в отдельной папке. Альтаир общался с продавцом фортепиано, у которого возникли накладки, и инструмент должен был приехать уже не сегодня-завтра, а через дня четыре. Кожахметов упорно объяснял, что фортепиано необходимо именно в ближайшее время и очень срочно. Кикир пропадал с собаками Вадика, который был только за. Дима, после того, как разобрался с барабанной установкой, присоединился к Вадику. Иногда ребята отвлекались на Юру с Пашей, которые спорили из-за черновиков, и вносили свою лепту, мол, эту лучше оставить, а вот ту нет. День проходил самым обычным образом.
Последующие дни ничем не выделялись. Им привезли фортепиано, через день после этого приехал мастер и чудом смог «оживить» инструмент. Паша с Альтой почти не вставали с табурета и не переставали что-то наигрывать, вспоминая разные песни. Юра с Вадиком тоже иногда садились за новый инструмент. Дима же, как единственный, кто на этом нём мог сыграть только «Кузнечика», и то с переменным успехом, сидел где-то в сторонке, наслаждаясь игрой других. Пару раз Рулёв предпринимал попытки научить барабанщика игре на фортепиано, но Дима наотрез отказывался и чуть ли не обнимался с барабанами. В общем, с новым инструментом процесс пошёл полным ходом, а время за придумыванием чего-либо пролетало как-то незаметно. Дни сливались в один большой снежный ком под названием «рутина». Ребята спорили, ругались, чуть ли не дрались, но уже спустя пятнадцать минут сидели в обнимку и вместе напевали мотив, пытаясь накинуть на него текст. Всё шло слишком хорошо, чему Дима был безмерно рад. Он и его прекрасный больной организм совершенно спокойно воспринимали контакт с Юрой, которого было более чем достаточно. Музыченко же тактильный до жути. Сейчас это проявлялось в самой яркой форме. Юра всех обнимал, иногда даже оставлял лёгкий поцелуй на щеке или на лбу.
Анечек, в итоге, привезли в Дом. Уж без кого-без кого, а без них было сложно. Их появление отметили хорошим ужином, которые Серговна со Смирновой взяли на себя. Дима их тихо подговорил приготовить котлетки с пюре на ужин. Сначала они наотрез отказывались, но, увидев жалобные глазки Вечеринина, всё же согласились. Весь вечер барабанщик ходил с таким довольным лицом, что все догадались, что самую большую любовь Дима питает к котлетам.
Не успели ребята оглянуться, как январь подходил к концу. Близился день рождения Мустаева. Юра тщательно спланировал, что и как будет. По его плану, он отправит Даню с Кикиром и Антоном на склон покататься на сноубордах. В это время все остальные начнут активно готовиться и украшать дом, готовить свои подарки и еду. Всё шло, как по маслу. Саша как раз написал, что склон — «какая-то херня». Это было на руку. Тем более, что главный сюрприз для Дани — Бабурин Саша, который накануне говорил, что он из Орла никак не сможет прилететь на день рождения. Мустаев был расстроен, когда это узнал, однако, Сашенька был удивительным человеком, который сможет приехать откуда угодно, если его очень хорошо попросить. Музыченко, собственно, это и сделал.
Дом был украшен, еда готовилась, а в беседке уже стояли коробки. Лиза, которая приехала вместе с Аней, бегала и помогала всем, чем могла. Вадик с Альтаиром стояли и жарили мясо на мангале, Анечки же делали праздничный пирог на кухне. Собаки Рулёва бегали по двору, радуясь снегу, будто бы в первый раз его видели. В общем, работа шла полным ходом. Дима с Юрой и Бабуриным отправились думать, как лучше Сашу Мустаеву преподнести. Вариант с тем, чтобы Саша просто вышел, был скучным и неинтересным.
— О! — Воскликнул Дима и побежал к ёлочке, ветки которой опускались до самой земли, и она выглядела, как какой-то шатёр. — Просто взгляните, какая прелесть!
Вечеринин воодушевлённо подбежал к дереву и зашёл под ветки. Так быстро он не бегал, кажется, уже очень давно. В груди будто бы что-то шевельнулось от этого, — судя по всему, ханахаки и на дыхалку влияет, но сейчас это было абсолютно неважно. Юра с Сашей тоже подбежали к дереву.
— Всегда мечтал о домике на дереве, — улыбнулся Бабурин.
— Это охуенно, Дим!
Юра обнял Вечеринина, потрепав по кудряшкам. Дима же, идиотушка, шапку, как обычно, не надел. Саша подтвердил слова Юры.
Музыченко взглянул на время. Скоро, по его расчётам, должны были приехать их сноубордисты. Юра с Димой оставили Бабурина под ёлкой, как подарок, а сами пошли на передний двор встречать Даню. Мустаев приехал без настроения и ругал плохой склон. Сначала даже закрывать глаза не хотел по просьбе Димы, но Кикир его убедил, что это нужно. Даня тяжело вздохнул, сделал то, что его просили, и Вечеринин с Юрой повели его к «ёлочке с сюрпризом».
— Раз. Два. Три! Открывай глаза! — радостно изрёк Дима, проводя Даню внутрь «шалаша».
— Бабурёнок! — восторженно крикнул Мустаев, тут же подбегая к «подарочку» и обнимая его. Оба упали в снег, но ужасно счастливые. Это надо было видеть.
— С днём рождения! — улыбнулся Саша.
— Но… как? Ты же говорил, что не сможешь.
Бабурька лишь загадочно улыбнулся и поднялся со снега. Он протянул руку Дане, и все пошли к беседке, где их ждали остальные участники, ну, и собаки, как же без них. Было видно, как Мустаев заметно повеселел. Все подарили и сказали то, что хотели. Царила эта семейная атмосфера, которую сложно передать словами. За почти месяц, проведённый под одной крышей, ребята успели стать друг другу родными.
Ближе к вечеру все перебрались в дом. Там они решили поиграть в разные настольные игры: начиная с обычных карт и заканчивая Монополией. Выбор был не то, чтобы велик, но он был. Параллельно ребята шутили на разные темы и обсуждали, что они уже успели сделать. День рождения Дани стал каким-то экватором, когда все ощутили, сколько времени успело пройти, и сколько они успели за это время сделать. Дальше предстоял февраль, когда уже было бы неплохо приступить к записи остальных песен. У них оставалось чуть больше двух недель, а дальше нужно будет собирать вещи и уезжать из дома.
От дня рождения Дани ребята отходили не так долго. Уже через два дня было принято решение начать писать. Вернее, продолжить. Небольшая часть уже была готова. Дни проходили в спорах, обсуждениях и творческом процессе. Дима начинал всё чаще и чаще уставать, из-за чего иногда стал пропускать ужин. Нет, утомлены уже были все. Хотелось поскорее вернуться обратно в город, чтобы спокойно лечь в родную кровать. Вечеринин это начал ощущать раньше и сильнее всех. В груди снова начали появляться неприятные ощущения, несмотря на то, что Дима все таблетки пил, режим соблюдал. Он ощущал, что ещё чуть-чуть, и организм пошлёт к чёрту всё лечение. Так и случилось.
Это был вечер. Кикир пытался записать басовую партию. Саша ведь подвыпил ещё, так что сейчас он был какой-то бомбочкой, которая вот-вот взорвётся. Дима лежал в спальне и пытался уснуть.
— Да ёбаный ты блять! — послышалось из комнаты. — Я, сука, могу сыграть эту ебучую партию!
Следом послышался хохот ребят, что лишь больше разозлило Кикира. Судя по его пламенным речам, его конкретно прорвало.
— Если вы, блять, не можете, сука, замолчать, то выйдите нахуй! — Саша взглянул на Мустаева, чей смех было особенно хорошо слышно. — Ты можешь, нахуй, помолчать, блять? По-человечески прошу тебя, Даня, блять! Ты, нахуй тоже, Юра, заебали, блять, ржать! Можете просто нахуй заткнуться? Мне нужна ебучая, сука, тишина, чтобы я мог собраться с мыслями нахуй!
Юра. Имя эхом отозвалось в голове Димы. Почему-то в голове резко всплыло воспоминание о том, как Музыченко поцеловал его в поезде. Тоже ведь был тогда немного пьяненьким. Поцелуй на концерте в Йошкар-Оле. «Блять, нет!», — Вечеринин попытался увести мысли в другое русло, вот только мозг подкидывал и подкидывал картинки. Как Юра обнял Диму, когда тот предложил прекраснейшую барабанную партию, именно такую, которую хотел Музыченко. Момент возле ёлки…
В горле почувствовалось знакомое першение. Дима понял, что нужно бежать в туалет. Он моментально сорвался и вбежал в ванную, успев закрыть за собой дверь. Снова приступ. Снова сирень. Снова раздирающее чувство в груди, в горле. Снова боль, про которую Вечеринин уже успел забыть. Отвратительно. Ужасно. На руках снова видны капли крови. Снова. Снова ему нужно будет всё это терпеть. Дима кашлял, не переставая. Ему казалось, что он выкашляет лёгкие, как минимум. Может, задохнётся просто от этого кашля. Сейчас это казалось лучшим вариантом.
— Да за что же мне это всё, блять? — прошептал Дима, сползая по двери вниз.
Вечеринин не хотел. Ему хотелось жить спокойно, без боли в груди каждый раз, когда он слышит про Юру, видит его, ощущает его прикосновения. Ему не хотелось уже влюбляться в Музыченко. Хотелось вырвать сердце, чтобы ничего не чувствовать. Жаль, только, что это невозможно. Дима полностью осознавал, что если он признается, то случится что-то плохое. Юра — человек женатый, с ребёнком. Куда ему Вечеринин? Зачем? Верно, Музыченко не нужен идиот-барабанщик рядом. А Дима — идиот, который умудрился влюбиться, как школьник, и теперь из-за этого страдает.
Всю оставшуюся неделю Дима избегал близкого контакта с Юрой. Любого. Старался даже не смотреть в сторону скрипача. Единственный, кто заметил подобные странности в Вечеринине, был Вадик. Одним вечером он подошёл аккуратно к барабанщику, поговорил с ним. Услышав, что снова началось, Рулёв моментально поник. Внешне этого не было видно, но по глазам читалось, что Вадима сильно волнует состояние друга. Вадик вечно оглядывался в сторону Димы, убеждаясь, что с ним всё в порядке. Рулёву было тяжело. Слишком. К Вечеринину он успел привязаться, и его, правда, пугало, что барабанщик настолько наплевательски относиться к своему здоровью, но Диму не переубедить, так что Вадя поджимал губы, молчал и продолжал делать вид, что ничего не происходит.
Подходило время, когда нужно было уезжать. Весь материал был записан, осталось внести некоторые корректировки, и можно считать альбом законченным. Все были рады. Юра ходил особенно воодушевлённым и прослушивал треки, которые они записали. Максим до последнего не давал послушать последнее, что они записали — концовку альбома, но Музыченко был настойчивей, так что, когда пришёл день отъезда, он всё же уговорил звукаря дать послушать. На глазах Юры тогда аж слёзы выступили. Настолько до глубины души его тронуло это. Дима стоял в стороне, ещё раз пересчитывая все сумки. Паша бегал по комнатам и проверял, не забыли ли ребята чего. Остальные сидели на диване и что-то обсуждали. Когда ведь дом был проверен на наличие забытых вещей, и ребята точно убедились, что никто не оставил носок за кроватью, они выехали в город. Царило просто такое спокойствие и радость, что ты чувствовал себя ребёнком, у которого нет никаких забот и дел. Даже Вечеринин ненадолго забыл о том, что в любой момент он может начать кашлять сиренью. Юра-то был не в его поле зрения. Плюс, Дима отпросился домой сразу после поездки. Никто против не был. Работу с инструментами Юра, Паша и Мустаев взяли на себя, чему Дима был крайне рад. Они дописали альбом, Вечеринин скоро окажется дома. Всё было более чем прекрасно.
В следующие несколько месяцев шла усиленная работа над альбомом, однако, к сроку, на который Шляпники рассчитывали, его закончить не получилось. Начали появляться шутки про «завтра». Юра с Пашей часто задерживались в Бэкстейдже допоздна, чтобы проводить необходимые работы и вносить корректировки к альбому. А ещё они записывали кучу инстаграмм-сторисов. Дима смотрел. Дима кашлял сиренью с кровью. Было неимоверно плохо, ужасно, отвратительно. Катя предлагала снова отправиться в больницу, но Вечеринин наотрез отказывался. Будет давиться цветочками и страдать от боли в груди, но в больницу ни за что не поедет. Ирко безуспешно пыталась уговорить своего (уже) друга и убедить, что важно сходить ко врачу.
— Дим, ради твоего же здоровья.
— Что? Мне нужно будет делать операцию? Ты знаешь, что после этой операции происходит? Знаешь?
Дима сидел на полу в ванной, а в дверях стояла Катя, которая до этого слышала, как Вечеринин надрывался, выкашливая, наверное, последние жизненные силы.
— Я просто перестану чувствовать что-либо! — продолжил Дима. — Ты бы этого хотела? А?
— А лучше умереть, да?
Вечеринин серьёзно взглянул на Катю. Девушка и сама осознала, что сказала лишнего. Дима себе места не находил и избегал мыслей о смерти, а тут так, напрямую, от близкого человека.
— Извини, мне не стоило… — Катя виновато посмотрела на Вечеринина.
Дима кивнул, под нос пробубнил, что всё в порядке, а сам встал и пошёл на кровать. Лёг он к стенке, развернувшись к остальной комнате спиной. Обычно мужчина всегда спал на другой стороне, оставляя безопасное место для Кати. Даже после их своеобразного расставания не перестал так делать. Сегодня такое было впервые.
Катя тяжело вздохнула и посмотрела на Диму. Было тяжело смотреть, как Вечеринин разрушает себя. Она боялась, что его сердце не выдержит. Боялась, что он не доживёт до следующего тура. Однако на следующий день Дима встал и, как ни в чём не бывало, поехал на студию. И на следующий, и в остальные дни. Он старательно делал вид, что ничего не происходит. Ребята до сих пор не знали и даже не догадывались о болезни барабанщика. Не знали, что Вечеринин может буквально завтра откинуться. Раз-два, и всё, нет Димки. Вадик с Катей этого боялись, больной же просто старательно игнорировал эту мысль.
И, наконец, июль. Шляпники выпустили альбом. На празднование Дима не пришёл, отговорившись снова чем-то несущественным. Юра пытался уговорить его, конечно, но Вечеринин был непреклонен. Он знал, что там будет пьяный Музыченко. Знал, что он полезет целоваться к кому-нибудь. Так и случилось. На следующее утро Дима узнал, что Юрка к Личадееву и Мустаеву усиленно лез, требуя внимания и заботы. В общем, молодец Дима, что не пошёл. Ибо, вероятнее всего, вместо Дани мог быть барабанщик. Поцелуй в поезде мог повториться, что Вечеринину ой как не нужно было. Его организму, который увядал на глазах, тем более.
Диму всё же уговорили позвонить врачу. Доктор настаивал, что необходима госпитализация, а особенно при условии, что осенью намечался тур, но Вечеринин даже тут сказал уверенное «нет» и попросил просто выписать ему таблетки. Медик, конечно, не был такому рад, но ничего не поделаешь. Он попросил сдать определённые анализы и пообещал выписать новые лекарства для Димы.
Близился тур. Ребята всё чаще и чаще проводили время на студии. Дима в основном не отвлекался на разговоры, а концентрировался на работе. Так выходило снизить вероятность того, что приступ случится при ребятах. Эта схема прекрасно работала. Основной проблемой сейчас было распределить всех, кроме Димы, так, чтобы не терялось звучание песен. Это было крайне сложно. К Вечеринину не было толком претензий. Оно и понятно, ведь барабанщик часто пропадал на своей репетиционной точке, где отрабатывал все партии, чтобы на студии выдавать нормальный результат и не доставлять ребятам проблем. Было физически сложно всё это вывозить при его состоянии, но Дима был удивительно живучим. Это придавало надежду, что тур он выдержит. Новые таблетки давали свой результат, так что создавалось такое ощущение, что жизнь налаживается, но впереди было самое сложное испытание за последние месяцы — тур. Конец октября был не за горами, и Дима это, как никто другой, прекрасно осознавал.
Ребята были командой. Просто командой, в которой все работали слаженно и прекрасно знали, что могут положиться друг на друга. Новый тур не пугал никого, кроме, конечно же, Димы, но у него были причины на это. Было волнительно, ведь каждый новый выход на сцену ощущался по-особому. Новый альбом, новые ощущения, новые эмоции. Именно так начался тур. Все были воодушевлены и искренне радовались, что они смогли. Всё это было, как итог. Крики и овации зрителей были наградой за проделанную работу. Ребята с точностью могли сказать, что:
— Оно того стоило!
Юра стоит перед зрителями, доигрывая партию на синтезаторе с Пашей. Дима же склонился над туалетом. Его рвало. Рвало кровью и сиренью. Он понимал, что это всё, конечная. Вокруг валялись цветки. Костюм он уже успел запачкать, но сейчас на это было плевать. Из горла выходила сирень с кровью, а в голове не было никаких мыслей, кроме как о Юре. В начале тура не было ничего, Музыченко даже с Пашей толком не взаимодействовал, почему именно сейчас нужно было, прямо, блять, на сцене, на глазах у всех это сделать? Все видели и думали, что Юра Личадеева любит. Искренне визжали, когда эти двое взаимодействовали, но не видели очевидного. Вадик даже успел не раз за тур заметить, что Дима всё время смотрел на скрипача. Взгляда почти не отводил, а после закашливался. Рулёв, стоя за дверью и держа запасную одежду барабанщика, слышал всё это. Внутри у него у самого что-то сжималось. Было невозможно даже слышать это. Смотреть он тем более не хотел, но приходилось. Он же друг, всегда поможет. У самого сил не было уже, но был рядом, постоянно помогал. Не мог по-другому.
— Ты как? — спросил Вадик, когда Дима вышел из кабинки.
Хотя Вадик мог и не задавать вопрос. Сам видел. Вечеринин уже сам на себя не был похож. Не было понятно, а выживет ли он вообще? До конца тура оставалось чуть-чуть, но сил уже не было. Ни у Димы с его цветочками, которые он уже искренне ненавидел, ни у Вадика, который смотрел на мёртвенно-бледного барабанщика и удивлялся, как у него есть ещё силы жить, играть и улыбаться.
Дима и сам был этому удивлён.
Вечеринин перед стадионными концертами был тише воды и ниже травы. Это были заключительные концерты, которые должны были поставить точку в этом туре. А, возможно, и в жизни Димы. Барабанщик об этом не думал. Он просто играл, пил таблетки и жил на автомате. Боль в груди стала его спутником. Вадя волновался, оглядывался в его сторону, а Вечеринину уже было плевать. Ему главное было дожить до конца года.
Стадионные концерты прошли незаметно. Дима перед собой ничего не видел. Просто играл на барабанах и отыгрывал роль счастливого человека, а внутри уже всё было поломано. Абсолютно всё. В начале года он искренне ждал всего этого, но теперь… Теперь его жизнь свелась к тому, что он пытался отдалиться от Юры, чем делал хуже только себе. Организм желал того, чтобы Димочка признался во всём. Димочка желал своему организму пойти в задницу с такими требованиями. Не было сил. Не хотелось ничего: ни говорить, ни есть.
Наступил Новый год. Дима его впервые отметил спящим в кровати. Кате он всё же нашёл силы и купил подарок. Красивый браслетик. Он знал, что девушка любит их. Ирко была рада подарку, но смотрела на него с печалью в глазах. Слышала сиплое дыхание и боялась, что оно остановится. Уже навсегда.
После Нового года у группы самой частой темой для разговоров стала студия. Уже очень ясно ощущалась потребность в ней. Вечно находиться в Бэкстейдже ребята не могли. Аудитория росла, а, значит, надо было двигаться вперёд. Мустаев всерьёз занялся этим вопросом, начиная рассматривать разные варианты. Ребята же занимались музыкой, как и должны были. Дима в очередной раз сменил таблетки, которые, он надеялся, сделают легче. На какое-то время и в правду сделали. Он старался как можно больше времени проводить на улице и как можно меньше общаться и контактировать с Юрой. Понимал, что долго так не протянет, а ещё он начал иногда натыкаться на комментарии от подписчиков, где они обсуждали, у кого же ханахаки. Везде мелькало «Паша». Диму это смешило. Ханахаки. У Личадеева. Смешно, однако, но в тоже время такое настораживало. Откуда такие слухи? Почему? Дойдёт ли это до Юры? Было много вопросов, которые волновали Вечеринина, однако ответа пока он получить не мог. Зато были новости, которые его волновали гораздо больше. Коронавирус распространялся уже по всему миру. Новости были не только про Китай, но и про другие страны. И чем дальше — тем страшнее.
Год шёл. Ребята работали, писали и искали студию. Мустаев к весне подобрал несколько вариантов. Несколько недель они обсуждали, что же из этого выбрать. В итоге остановились на большой красивой студии, которой требовался ремонт, но это было не так важно. Важнее было то, что она находилась недалеко от Бэкстейджа, да и цена на неё была приличной. Шляпники и так потеряли часть денег из-за того, что концерты в Европе пришлось отменить, так что ещё больше терять не хотелось. Они решили, что лучше всего проголосовать. Многие были за студию возле Бэкстейджа, так что уже на следующий день Даня созвонился с продавцом, ещё через несколько сходил с Музыченко и Пашей посмотреть на выбранное помещение, и покупка состоялась.
Дима старался принимать в этом всём посильное участие, но выбирал то, что можно делать без Музыченко. Вроде, ему даже полегчало летом. Болезнь не так ярко проявлялась. Всё сводилось к простому кашлю. Иногда крови было чуть больше, чем обычно, но это было лучше, чем сгибаться пополам возле унитаза. Намного лучше. Но одно событие его всё же сломало. Это было даже не связано с Юрой.
— Дим, я из группы ухожу, — начал разговор Вадик. — Я тебе это говорю первым. Завтра все ребята узнают.
Вечеринин сел. Прямо на пол. Это был шок. Вадик, который всегда играл и выкладывался на полную на концертах, который срывался даже посреди ночи, который прошёл настолько долгий путь со Шляпниками — уходит. Дима не верил. Он отказывался в это верить.
— Ухожу не один. Альтаир тоже, — послышалось спустя минуту молчания с другого конца трубки. — Это полностью осознанное решение. Извини, Дим.
Вечеринин всё ещё смотрел в стенку. Вадик тоже молчал. Понимал, что для Димы в последнее время и так всё слишком сложно, а тут ещё он. Рулёв чувствовал некоторую вину, но понимал, что так надо. Необходимо. Так должно быть. Главное, чтобы это сейчас понял Дима.
— Точно? — со слабой надеждой в голосе произнёс Вечеринин.
— Точно.
Дима бросил трубку. Он не верил в это. Внутри отказывался верить. Да, Вадик не умер, был всё ещё жив, но Вечеринин внутренне боялся, что он не вывезет без друга дальше. Загнётся, да умрёт. Прямо так, перед ребятами. Отвратительно. Не хотелось уже думать вообще ни о чём.
На следующий день Вадик и Альтаир, как и обещали, сообщили всей группе о своём уходе. Дима молчал. Он смотрел на Рулёва и понимал, что больше никогда его не встретит именно тут, с ребятами. Никогда не увидит его взволнованный взгляд и не услышит успокаивающих слов. Дима не увидит Альтаира, который всегда отжимался в гримёрке перед концертом с Юрой. Который был вечно с Вадиком. Эти двое были важной составляющей группы, но, вот, всё. Их нет. Альтаир уезжает послезавтра в Казахстан, а Вадик — в Ярославль. Рулёв обнял каждого участника, остановившись возле Димы на пару секунд подольше. Он шепнул на ушко: «Всё будет хорошо». После послышался звук щелчка двери. Всё. Теперь Вечеринин остался один на один со своей проблемой.
Через день Паша коротко сообщил, что Анечка тоже приняла решение уйти из группы. Это добило. Причём всех. Юра предпринимал попытки как-то ободрить ребят, но безуспешно. Минус три участника группы — большой удар.
Ремонтом студии группа занималась с самого начала марта. Дима держался изо всех сил и делал работы раза в два больше, чем мог позволить ему его больной организм, хотя все работали в полную силу. Уже хотелось поскорее закончить и увидеть конечный результат. Было видно, что это будет что-то явно прекрасное. Ребята будто бы нарочно не говорили на тему ухода участников. Все были в работе. К концу марта уже начала вырисовываться нормальная студия. Тогда же было решено впервые провести эфир с «Нашим радио». Показать студию, так сказать, похвастаться.
Изначально телефон был у Юры. Он говорил с Боном, который задавал разные вопросы. Всё было как обычно. Дима сидел на диванчике и залипал в телефон, пока не услышал ругань и маты. Голос был Паши, который ругался с Музыченко.
— Да заебало меня, блять, всё! Эти ёбаные «ой, Паш-Милаш, у тебя, что, ханахаки?» уже вот тут нахуй сидят!
Паша пошёл к выходу. За ним погнался Юра, пытаясь в шуточной форме успокоить. Тут на Диму накатила паника. Всё-таки Личадеев, видимо, получал в директ слишком много сообщений по поводу этого. Внутри Вечеринина всё сжалось, а он почувствовал, как очередной приступ вот-вот случится. Он виноват. Сейчас все всё узнают. Вечеринин за пару секунд добежал до туалета и еле успел закрыть дверь, как его вывернуло кровью с сиренью. Кикир попытался максимально всё сгладить и завершил эфир раньше, чем планировалось. Юра же, которому так и не удалось успокоить Личадеева, вернулся обратно в здание. Тоже уже недовольный. Кикир понял, что Музыченко надо дать хотя бы пару минут на обдумывание, поэтому, услышав, что в туалете что-то происходит, направился туда.
Дима сгибался пополам. В груди неимоверно жгло. В голове крутились мысли, что это он во всём виноват. Да даже эти мысли быстро улетали с новой судорогой, которая сводила всё тело, а после вырывалась в туалет с кровью и сиренью. Кикир стоял возле кабинки и слушал. Было страшно за Вечеринина, но он не решался входить. Просто дал ему время, чтобы всё, что было, что накопилось, вышло. Саша просто испытывал слишком сильное чувство тревоги и ждал, когда Дима выйдет. Он перебирал все возможные варианты в голове и понимал, что не сможет узнать, в чём же на самом деле причина такого состояния барабанщика.
— Кик? — спросил удивлённо, но в тоже время обессилено Дима, выйдя из кабинки.
Саша молча протянул полотенце и спросил, нужна ли новая футболка. Получив отрицательный ответ, он вышел из уборной, давая Диме время на то, чтобы плюс-минус привести себя в порядок. Спустя минуту вышел и виновник ситуации. Юра моментально обернулся на Вечеринина. Глаза скрипача излучали волнение, но в то же время ощущалась ярость.
— Дим, почему ты раньше ничего не сказал? — было первым, что услышал барабанщик от Музыченко.
— Не хотел.
Дима не мог смотреть в глаза Юре. Впервые он так на него смотрел. Из-за этого хотелось опять уйти в туалет и дать новой порции крови с сиренью выйти из себя. Музыченко хотел было что-то ещё сказать, но Дима его опередил:
— Я могу уйти домой, верно?
Юра пару секунд сверлил взглядом Диму, а после медленно кивнул. Вечеринин слегка улыбнулся, подошёл к своему рюкзаку, взял его в руки и ушёл, даже не оборачиваясь. Он не мог смотреть на Музыченко, а тем более, зная, что скрипачу известно о его болезни. Это было выше сил Димы. Он быстро добрался домой и завалился спать. Катя его не трогала. Вечеринин попытался сбежать от мыслей о Юре, но те его настигли даже тут, когда он спал. Посреди ночи он проснулся от сна, где снова видел тот самый первый поцелуй в поезде. Вспоминал пьяного Юру, его руки и губы. Новый приступ подступил слишком быстро. Так, что Дима его даже заметить не успел. Он упал на пол, не дойдя до ванной. Катя, которая крепко спала, проснулась не сразу. Лишь, когда до её носа начал отчётливо доноситься запах сирени вперемешку с отвратительным металлическим — крови, она встала. Девушка увидела лежащего Вечеринина, увидела, что тот слишком бледный, и тут же вызвала скорую. К горлу подкатывала истерика. Она подлетела к Диме и стала пытаться хоть как-то ему помочь.
— Дима, Димочка, — срывающимся шёпотом говорила она, поглаживая его по кудряшкам, — пожалуйста, ты только держись, слышишь? Димочка, умоляю.
По её щекам стекали слёзы, сама она была вся перепачкана кровью, но ей было плевать. Она молилась, чтобы скорая приехала перед тем, как сердце мужчины сделает свой последний удар. Катя всё ещё внутри себя злилась, что Дима так легко разлюбил её, но ей было плохо, ей было ужасно тяжело от осознания факта, что она его потеряет. Да, иногда она говорила ему ужасные вещи на эмоциях, могла неаккуратно выразиться, но она любила этого дебила больше жизни. Она не хотела его потерять.
Скорая прибыла так быстро, как только смогла. Мужчину забрали в реанимацию, и всю ночь шла борьба за его жизнь. Всю чёртову ночь Катя сидела, как на иголках. Она вспомнила про Вадика и сразу же ему позвонила, сбивчиво рассказывая всю ситуацию. Ирко вообще не была уверена, что её собеседник что-либо понимает, но судя по неслабому звуку удара с другого конца провода — Рулёв прекрасно понял её. Он быстро сказал, что уже собирает вещи и покупает билет на ближайший самолёт до Питера. Катя плакала, буквально рыдала. Вадик, как бы он сам сейчас ни паниковал, пытался успокоить девушку и убедить, что всё будет хорошо. Дима сильный. Он выкарабкается. Он не умрёт так просто. Так просто быть не может. Одной рукой Рулёв скидывал вещи в рюкзак, второй придерживал телефон и успокаивал и себя, и девушку.
Катя не смыкала глаз до самого утра. Вадик, как только прилетел в Питер, взял такси до квартиры Димы и приехал к девушке. Та открыла дверь быстро. Рулёв обнял её. Крепко так. Самому это сейчас было необходимо. Он успел за полтора часа полёта обвинить себя во всех грехах. Не надо было ему из группы уходить, тогда всё сложилось бы по-другому.
— Почему именно Дима? — всхлипнула Катя, пока они ехали в больницу. — Он последний человек, который подобного заслуживает. Есть убийцы, наглецы, обманщики, так почему именно он?
Вадик обнимал её и гладил по волосам, что-то нашёптывая. Он пытался успокоить её, хотя сам в свои же слова не верил. Ни единой частичкой себя. Он боялся, что они приедут в больницу, а им выдадут справку о смерти. Больше всего он боялся этого.
Как только машина припарковалась, Катя заплатила и пулей влетела в отделение. Вадик за ней еле поспевал. Сейчас самым важным было узнать, что с Димой.
— Время смерти шесть утра. Врачи до последнего боролись, но, увы. Сердце не выдержало, — спокойным, слишком будничным голосом проговорил врач. — Я очень сожалею.
Мир рухнул. Вадик сделал пару шагов назад, приваливаясь к стенке. Димка Вечеринка. Вечеринин Дмитрий Игоревич, который всегда улыбался, умер. Всё. Его больше нет. Больше никто не услышит его смех. Не посмотрит в большие голубые слишком красивые глаза. Никто не увидит мелких кудряшек, которые Дима всегда старался убрать, потому что считал, что они ему не идут. Никто не увидит веснушек на его плечиках. Никто. Никогда.
Вадик не верил. Не верил, даже, когда получил медицинскую карточку в руки. Не верил, когда приехали родители Вечеринина. Не верил. Это не Дима умер. Этот барабанщик не мог так просто скончаться, уйти. Не мог. Даже когда узнал дату похорон, Рулёв не верил. До последнего не мог осознать.
***
Юра проснулся от уведомления о сообщении. На часах было раннее утро. Он сначала хотел убрать телефон, но увидел, что сообщение от Димы. Пальцы моментально нажали на сообщение. Там было видео. На нём — Вечеринин.
«Привет. Если ты это смотришь, значит, меня уже нет. Надеюсь, Катя всё же нашла силы и отправила тебе это. Я не знаю, с чего начать… Хах… Помнишь тот поцелуй в поезде? Ну, в две тысячи семнадцатом. Наверняка нет. Ты тогда был пьян, да и… какая вообще разница, что тогда было, верно? Но с того момента всё началось. Абсолютно. Я влюбился, — Вечеринин кашлянул. На колени упала сирень, на которую он внимания не обратил. — Как школьник, представляешь? По уши. Ты можешь сказать, мол, у меня есть Катя, но, знаешь, я сам прекрасно это осознаю. Ты, может, и не замечал. Я тебя понимаю. Я бы тоже себя не замечал… Я дурак, Юр. Долбоёб. Я не знаю, зачем я это записываю. Наверное, потому что ты должен знать правду. Все эти три года я ходил, играл и любил. Страдал от боли под рёбрами, но никто об этом не подозревал. Только Вадик знал правду. Мудак он или нет — судить тебе, но молчал он по моей просьбе. Ты должен был всё узнать от меня лично, смотря в глаза, но, как видишь, я не нашёл в себе сил. Прости меня и… спасибо. Ты дал мне надежду в том далёком 2016, когда Кикир написал мне с предложением вписаться в группу. Ты был лучшим, что было у меня, а теперь… прощай.»