Наступающая ночь лениво разгоняла красноватые лучи заката, погружая улицы в сравнительную тишину и восхитительно густую темноту, так свойственную горячему прибрежному воздуху. Посреди просторной комнаты, мебелированной лишь огромной кроватью и шкафом с зеркальными дверцами, тихо журчал фонтанчик, установленный в изголовье небольшого бассейна. На его волнах мирно покачивались белые кувшинки, отражая на нежных лепестках всполохи расставленных в нескольких местах свечей с едва уловимым, тонким ароматом. Если не вслушиваться в звуки за окном, можно кожей ощутить, как тихо и, вместе с тем, не беззвучно вокруг. Плеск воды помогает отмерять время, текущее вместе с ней в своём никому не понятном темпе. Время нельзя понять, но его очень приятно ощущать, о нём необходимо знать, чтобы чувствовать себя спокойно.
Иллуми, одетый в одни тёмно-фиолетовые шаровары с унизанным иголками поясом, сидел в позе лотоса посреди груды разноцветных, расшитых позолотой подушек, слушая себя и воду. Медитация в разы усиливала его способности манипулятора и просто дарила такую необходимую тишину. Не вынужденное, а чистое и искреннее спокойствие, хрупкое, как белые лепестки кувшинок. Под стеклянной маской убийцы, с детства прибитой гвоздями к лицу, всегда трепетал сложный нрав, непостоянный, похожий на дрожащее пламя свечи. Во время медитации сознание начинало спокойно, завораживающе тлеть, и такое состояние души давно стало любимым во время ожидания. Аура тонким слоем стекала по стенам здания гостиницы вниз, до самой земли, и затягивала раскрытые нараспашку окна в ожидании соприкосновения с другой аурой. Её вкус уже почти забыт за долгие месяцы, проведённые в сладком одиночестве и омерзительном окружении слишком слабых и убогих людей. Ждать ещё часа три… Или нет?
Всё же нет. Не открывая абсолютно пустых сейчас глаз, Иллуми вслушивался в лёгкую, приятную дрожь своей нэн от проникновения в неё другой ауры, сильной и знакомой. Нет, не забытой – забыть её не вышло бы даже при всём желании. Он был первым, кого Хисока не смог убить ещё на взлёте своего выдающегося потенциала фокусника. Хисока – единственный, кто смог противостоять прирождённому и с детства тренированному убийце. В то время они стали сначала шоком, а потом и крайне любопытным открытием друг для друга. Это было так нелепо… Патологическая неспособность умереть от руки этого человека. Они были идеально равны тогда и не могли взять и разойтись, так и не разобравшись, как же такое возможно. Каждый считал себя неизменно лучшим, и первенство было необходимо установить. Пытаясь убить друг друга, Иллуми и Хисока становились всё сильнее, но несколько десятков поединков спустя победил здравый смысл и почти очевидная истина: ни один из них не станет единственным и лучшим. Момент осознания был переломным для них обоих. Они смогли, наконец, почувствовать то особое чувство, когда встречаешь человека своего уровня. Человека, который действительно может тебя понять, даже если это тебе не нужно.
Тихий, почти беззвучный прыжок, и фокусник уже сидел на корточках на подоконнике открытого настежь окна. Даже в полумраке спальни было видно, как блестят его жёлтые глаза, как широка улыбка на губах. Он замер, изучая взглядом сидящего боком к нему друга, у которого ни один мускул не дрогнул от внезапного появления гостя. Друга ли?.. Хисока прищурился, улыбаясь уже с долей яда. Они никогда не были друзьями в общепринятом смысле этого слова. Иллуми слишком боялся предательства.
– Ты рано, – наконец, проговорил убийца, медленно открывая бездонные глаза.
Он по-прежнему оставался совершенно неподвижным. Его аура и эта атмосфера, что он сам создал для себя – всё было безупречно. От этой мысли у фокусника по коже снова побежали мурашки, неизменные спутники каждой их встречи. Восхитительно.
– Неужто ты не рад мне? – Хисока спрыгнул на пол и выпрямился, упирая в бок одну руку. – А я так соскучился.
В его голосе сквозили ядовитые нотки, но он вряд ли стал бы говорить то, что не имеет вообще никакого отношения к правде. Иллуми прекрасно понимал, что стоит за этим язвительным «соскучился», он сам ощущал это «наконец-то», которое никакими человеческими словами не описать. Да и незачем.
– Я лишь констатирую факт. Всё прошло гладко? – спросил он всё таким же ровным голосом.
– Конечно, – гость прошёл в комнату и остановился у бассейна, с прищуром скользя взглядом по кувшинкам и мягко колышущейся поверхности воды. – С каких пор тебе нужна особая атмосфера, чтобы чувствовать себя в своей тарелке?
– Я устал, – так же равнодушно проговорил убийца, наконец, медленно открывая глаза, но продолжая смотреть прямо перед собой. – Вокруг всё такое мерзкое. Порой хочется пустоты и спокойствия вместо ненависти к тем, кто меня окружает. Слабые… Слишком слабые.
Хисока тонко улыбнулся и на пару мгновений прикрыл глаза, словно пробуя эти слова на вкус. Он тоже испытывает нечто подобное, поэтому и рвался на эту встречу так сильно. Вдруг боль, почти неощутимая, но определённо реальная, пронзила бедро. Её было бы легко проигнорировать, если бы не такая волнительная причина её появления, вызвавшая у трансформатора чистейший восторг. Иллуми воспользовался мимолётным замешательством, чтобы в очередной раз продемонстрировать своё искусство. Великолепно. Мышцы ног перестали подчиняться импульсам мозга, и мужчина с довольной улыбкой рухнул в бассейн, устроив кувшинкам невиданную ранее встряску. Одну из них небольшая волна вынесла на бортик. Фокусник тихо рассмеялся и вытащил из своего бедра иглу, с восторгом её разглядывая.
– Обожаю, когда ты так делаешь, – абсолютно искренне проговорил он, переводя взгляд туда, где только что сидел убийца.
Всего за мгновение он оказался позади и опустился на колени, кончиками пальцев сжимая остриё иглы и пытаясь вернуть её себе. Не тут-то было.
– И всё же, зачем было швырять меня в бассейн? – спросил Хисока, откидывая голову на бортик и рассматривая склонившегося над ним Иллуми.
Бледное лицо неизменно спокойно, взгляд пуст, а пара прядей спадает с плеч и касается предплечий фокусника, щекоча нечувствительную к боли кожу. Говорят, у людей с невыносимыми характерами всегда жёсткие волосы. Врут.
После недолгой борьбы за иглу трансформатор таки разжал пальцы и позволил давнему другу забрать своё восхитительное оружие. Он так изящен… В выборе оружия, в своём необычном образе, в жестах, которые всегда сдержанны и неторопливы. Их натуры разнятся до какого-то внутреннего снисходительного смеха. Дескать, вон как оно бывает. Спокойный, плавно двигающийся и постоянно колеблющийся в душе Иллуми и несдержанный в своих движениях и эмоциях, но абсолютно умиротворённый внутренне Хисока – их присутствие в одном помещении создавало ощущение гармонии и законченности происходящего. Временное затишье постоянно бушующей в их жизнях бури. Такое уже случалось почти год назад. И за полтора года до этого. И… довольно. Эти мгновения так ценны для обоих именно из-за своей редкости. Некоторые люди слишком сильны духом, чтобы скучать по кому-то. Они ценят только тех, кто меняет их восприятие действительности до неузнаваемости, порой даже толкая на совершенно безрассудные поступки.
– Я рассудил, что, намокнув, ты разденешься, чтобы дать одежде высохнуть до завтрашнего экзамена, – пожал плечами медленно вставший с колен убийца, отвечая, наконец, на поставленный вопрос.
– Ты говорил, что прошлый раз был ошибкой, – беззаботно напомнил Хисока, не спеша вылезая из воды.
Оценив плачевность состояния своей одежды, фокусник начал неторопливо раздеваться, усмехаясь стекающим с ткани ручейкам воды. Он знал, что Иллуми частенько даёт ему пару молчаливых мгновений, чтобы просчитать все возможные варианты и насладиться тем, что один из них окажется правильным. Или же восхититься тем, что ни один не попал в число догадок. Обе стороны этого мыслительного процесса радовали пытливый ум и нравились обоим. Немая игра, о которой они никогда не договаривались.
– Я соврал, – безразлично пожал плечами манипулятор, усаживаясь на кровать и безучастно наблюдая за процессом раздевания.
Хисока усмехнулся и принялся развешивать одежду на подоконнике, всё ещё ощущая на себе взгляд. Пустой и холодный, он словно затягивает в себя. Главное – помнить о том, что это лишь иллюзия, и не терять рассудок.
– Вот я смотрю на тебя и не понимаю… – убийца чуть склонил голову набок. – Я не хочу твоё тело. Мне, в общем-то, и неважно, как ты выглядишь, пока ты сильнее меня. Наверное, с точки зрения нормального человека это неправильно, – он в искренней задумчивости на пару мгновений поднёс указательный палец к губам. – Но на близость толкает дурацкая человеческая потребность в прикосновениях и невозможность стерпеть их от кого-то, кто слабее меня. Странно это.
К этому моменту трансформатор уже расправился с вещами и стоял, прислонившись плечом к стене и тихо посмеиваясь от сказанных слов. Всё-таки Иллуми просто прекрасен. В такие моменты он становится тем самым параноидальным психопатом, которым, по сути, и является, и это не делает его хуже. Наоборот, щекочет нервы и завораживает. Прекрасные качества для человека, которого нельзя убить.
Хисока снова негромко посмеялся и медленно подошёл к манипулятору, ничуть не стесняясь своей наготы. Прошлый раз не был ошибкой, оба понимали это с самого начала. Они не умеют ошибаться, по крайней мере в том, что касается собственных судеб. Это было осознанное решение, как и сейчас.
– И многих ты убил за попытку дотронуться до тебя? – с ехидством в голосе спросил фокусник, подойдя почти вплотную к Иллуми.
Он зажал между двумя пальцами прядь удивительно мягких волос и начал медленно опускать кисть, заворожённо, слегка приоткрыв губы наблюдая за этим движением. Однако это не помешало поймать пальцами другой руки направленную в живот иглу. Губы снова изогнулись в улыбку. Неисправим.
– Может, пора тебе стать следующим? – проговорил убийца, поднимая бездонный взгляд к жёлтым глазам.
– Предпочту оставаться единственным, – Хисока мило улыбнулся и разжал пальцы, позволяя иголке упасть.
– И так всегда, – со вздохом протянул манипулятор, откидываясь на кровать. – Нет бы взять и сдохнуть, избавив от необходимости весь экзамен прикрывать твою задницу.
– Тогда тебе просто будет невыносимо скучно.
Фокусник прищурил золотистые глаза и навис сверху, одной рукой опираясь в кровать, а другой прижимая к себе Иллуми, чтобы переместить чуть выше по кровати. Тот не возражал. Да и иголка, похоже, тоже была чисто символической. Они дождались друг друга. Снова…
– Твоя правда, – проговорил, наконец, убийца, пытаясь хотя бы приобнять партнёра, что давалось не так-то легко – это одна из вещей, которым он не был обучен.
В этот момент что-то поменялось. Прикосновения и объятия стали совсем другими – Хисока перестал сражаться и состязаться. В такие мгновения его было не узнать. Его ладонь мягко касалась торса, грубоватость движений пропала. Лишь ногти иногда слегка царапали кожу, чтобы вызвать ответную реакцию, которой пока не последовало. Нужно время… Ему всегда нужно время, чтобы открыться. Есть у Иллуми одна особенность: не закрывать глаза во время поцелуя. Он продолжает сверлить взглядом каждую чёртову секунду, пока настроение не изменится. Поэтому фокусник склонился к его лицу, не прикрывая сверкающие золотистым блеском глаза, и потёрся приоткрытыми губами о его губы. Первые шаги всегда осторожны. Но, ощутив касание языка, сдержаться трансформатор уже не мог. Поцелуй, сначала поверхностный, но переходящий в более страстный. План прост: дождаться, когда две холодные бездны перестанут топить в себе взгляд жёлтых глаз, когда мышцы начнут напрягаться не в предвкушении касаний, а от них. Хисока заскользил пальцами под пояс шаровар, и иголки тут же дали о себе знать, оставляя на коже невидимые, но ощутимые царапины. Они ещё хранили на себе следы нэн манипулятора, и по руке прошлась едва заметная судорога. Фокусник улыбнулся в поцелуй и прищурился. Нэн подчиняется сущности владельца, и сущность эта не жаждет открываться. Занятно.
– Какие-то сложности? – без интонации спросил Иллуми, не разрывая касания губ.
Хисока негромко посмеялся и, окутав руку своей аурой, всё же ослабил ткань пояса. Он бережно хранил свою сдержанность, не желая превращать происходящее в очередное состязание. Не стоило большого труда понять, что убийца просто избегает того, что непривычно, при этом вожделея каждого касания рук к своему телу. Люди, которых мало обнимали в детстве, всегда становятся падки даже на такие простые прикосновения. Когда ладонь трансформатора безропотно заскользила по бедру, Иллуми всё же прикрыл глаза, отпуская от себя реальность и опасения, но не насторожённость. Он никогда не мог полностью довериться. Никогда… Его пальцы впивались в сильную спину, ладони ощущали, как мышцы перекатываются от едва различимых движений. Инстинкт хищника – ощущать каждую перемену в живом теле всем своим существом, чтобы знать, когда атаковать. Но сколько можно жить в непрерывной битве? Фиолетовая ткань, единственная преграда между ними, начала скользить вниз, всё сильнее обнажая тело убийцы. Поцелуи стали честнее, но отчаяннее. Ещё одна привычная стадия. Сложно отпускать реальность от своего осознания, зная, что в любой момент она может убить тебя. И всё же… Можно сколько угодно быть наёмным убийцей, маньяком и психопатом. На каждого найдётся человек, чьи руки сделают слабым, но не ранят за это. Пальцы Иллуми переместились с лопаток ниже. Мягкое касание вдоль позвоночника, бессмысленные линии на пояснице. Изящные движения рук и трепещущие от любого касания порывистые эмоции, которые по привычке заперты в клетку из масок и цепей – в этом весь он, один из лучших убийц этого мира.
Приспустив шаровары ровно настолько, чтобы потом снять их с желанного тела одним движением, Хисока вернул ладонь на торс своего противоречивого партнёра. Пройдясь ладонью по напряжённо вздымающейся груди, он перевернул ладонь в области ключиц и провёл по ним и шее костяшками пальцев. Шумный вздох, полученный прямо в губы в ответ на это касание – уже что-то. Фокусник не смог сдержать улыбку. Он слишком любит говорить и улыбаться. Его ухмыляющиеся губы разорвали поцелуй и начали слегка прикасаться к шее убийцы. Хаотично и почти невесомо, растворяя его бдительность в этих лёгких и непривычных ощущениях, смешанных с мягкими, слегка царапающими касаниями рук, задевающими сосок, область ключиц, опускающихся на рёбра. Всё как в тумане… Как чёртов дурман, подмешанный в вечерний чай. Иллуми почти доверился этим рукам снова. Это же всего лишь на какие-то полчаса. Может, час. Ничто по сравнению с вечностью, что они знают друг друга. Просто взаимное удовольствие ради удовольствия, никаких обязательств. Заменить глупую человеческую любовь грехопадением.
«Я знаю, ты любишь рисковать».
Единственная фраза, которую можно было прочитать сейчас на обычно бесстрастном лице убийцы. Это вовсе не означает, что он дал слабину. Скорее уж, просто принял решение. Ощутив эту перемену, Хисока окончательно стащил с друга шаровары, и тот сразу же опрокинул его на кровать, нависая сверху. Несколько чёрных шелковистых прядей соскользнуло с плеч манипулятора, лёгкой щекоткой опускаясь на грудь. По телу фокусника прошлась ощутимая дрожь возбуждения. Боевого или всё же нет? Сейчас он не мог до конца различить это, он просто знал, что не сможет убить своего партнёра, и это не оставляло выбора. Бездонный взгляд чёрных глаз снова остудил разгоревшуюся было бурю. Кончики ногтей и пальцев мягко прошлись по сильной спине, изредка вжимаясь в кожу сильнее и немного царапая её, а золотистые глаза никак не могли отпустить этот взгляд. Так близко… Топит в себе. Завораживает. Иллуми едва заметно улыбнулся и впервые сам начал поверхностный поцелуй. Хисока улыбнулся в ответ и слегка отстранился, тихо проговорив:
– Перестань.
Он скользнул пальцами по щеке начавшего ещё заметнее улыбаться манипулятора и запустил их в волосы, несильно, почти нежно сжимая их. Прищуренные жёлтые глаза вожделели хоть какой-то реакции, но получили лишь наигранное недоумение.
– Мне перестать тебя целовать?
– Перестань меня гипнотизировать. Я чувствую вторую иглу в бедре.
– Понял-таки, – убийца слегка привстал и провёл пальцами по ноге Хисоки в нужном направлении, заставляя тонкую иглу выйти из тела.
Боль от её проникновения в тело была замаскирована второй иглой, заметной, бросающейся в глаза сразу. Она создала иллюзию своей единственности. Нет, он не удивился тому, что трансформатор легко вычислил его трюк. Он бы насторожился, если бы этого не случилось. Осознать, что всё по-прежнему, было важнее всего.
– Так лучше?
– Ещё раз выкинешь что-то подобное… – фокусник мягко намотал длинные волосы на свою ладонь и привстал, чтобы шепнуть прямо в губы, не разрывая визуальный контакт, – обнимать себя будешь сам.
– Я учту.
Иллуми впился в только что шептавшие губы страстным поцелуем, расслабившись, наконец, окончательно. Ладони Хисоки казались обжигающе горячими, и их касания к спине, бёдрам, ягодицам… согревали? Нет. Распаляли. Он чуть приподнялся, переходя поцелуями на шею манипулятора, и прижал к себе крепче, оставляя после каждого поцелуя мягкие, быстро проходящие красноватые метки. Убийца во второй раз поразился, каким заботливым его друг становится в постели. Однако думать об этом сейчас было совершенно невозможно. Предвкушение боли, смешанной с его объятиями, заставляло задыхаться нетерпением. Его палец скользнул в ложбинку между ягодиц и подушечкой очертил тугое колечко мышц, расслабляя его и вызывая всплеск каких-то очень смешанных эмоций.
Положив ладони на мощные плечи, Иллуми заставил фокусника полностью откинуться на кровать и, словив глазами очередную искру в жёлтых глазах, принялся целовать его ключицы, оставляя засосы, которые наверняка продержатся хоть пару дней. Ему к лицу касания чужой страсти. Хисока едва ощутимо царапает кончиками ногтей плечи и лопатки убийцы, довольно улыбаясь и всё так же размеренно дыша. По мере того, как поцелуи спускаются всё ниже, а непослушные пряди начинают так приятно щекотать грудь, он лишь шире улыбается, прикрывая глаза. Пресс напрягается под чуткими прикосновениями губ. На этот раз манипулятор действует увереннее. Знает, чего хочет.
«Прекрасно», – эта мысль застревает в сознании трансформатора и останавливает ход всех остальных, когда Иллуми, нарисовав кончиком языка несколько путаных узоров чуть ниже пупка, обхватил рукой его член у основания и коснулся его губами. Кончик языка осторожно слизнул с головки выступившую смазку. Небольшая заминка: пара мгновений, чтобы разобраться в эмоциях и желаниях. Золдик всегда очень чтил традиции и любил противоречащие им новые ощущения. Хисока бы ничуть не удивился, если бы убийца решил, что это ему не нравится, и прервался, хоть низ живота и скрутило судорогой от одной мысли о том, что он может и продолжить. И он продолжил. Он начал медленно вбирать в себя член, скользя плотным кольцом губ по возбуждённой плоти. Не для друга. Не ради его удовольствия. Он просто хотел испытывать чуть меньше боли от проникновения в своё тело и интуитивно понимал, что сейчас это – единственный способ.
Длинные ногти фокусника впивались в кожу чуть сильнее и снова отпускали. Он понимал, что принуждать друга ускорить или углубить движения себе дороже. По телу снова прошла дрожь возбуждения, смешанного с азартом. С губ сорвался едва слышный стон, больше похожий на шумный выдох. Так жарко и медленно… Но он терпелив. И довольство ситуацией растягивает губы в ещё более широкую улыбку.
Иллуми отстранился довольно быстро, решив, что и этого достаточно. Он поднялся чуть выше по кровати, чтобы перекинуть ногу через Хисоку уже на уровне его паха.
– Делай так всегда, – проговорил тот, приоткрывая глаза, а улыбка слегка дрогнула в уголках губ.
Убийца склонился к его лицу, усмиряя искрящийся страстью золотистый взгляд своим, уже не таким холодным, но ещё более глубоким, и проговорил в паре сантиметров от губ:
– Ты говорил, что не признаёшь традиции в постели.
– Я солгал, – парировал это заявление фокусник, сменяя блаженную улыбку ехидной.
Иллуми не ответил. Он снова выпрямился и слегка приподнялся, приставляя член к проходу и начиная медленно опускаться на него, не отрывая взгляда от Хисоки, который стал дышать медленнее и сбивчивее, но все равно продолжал прожигать взглядом. Тянущая боль… Такое странное и давно забытое чувство для профессионального убийцы. Боль, которой всегда было чересчур много, и объятия, которых всегда было слишком мало – две составляющие, помогающие отдохнуть от реальности.
«Обними и сделай мне больно», – пожалуй, так звучала бы просьба Иллуми при встрече, если бы ему нужно было произносить её вслух.
Его нельзя убить… Нельзя подавить. Идеальный любовник. Единственный, кого вообще можно назвать другом. Никакого доверия. И ни к чему оно.
Манипулятор тихо простонал и шумно выдохнул, запрокидывая голову и прикрывая глаза. Ладони фокусника мягко скользили по напряжённым бёдрам, по ягодицам; ногти слегка задевали кожу. Он не давил – касания рук почти невесомые. Никакого принуждения и железная выдержка. Приняв в себя почти всю длину, убийца замер и снова посмотрел на Хисоку. У того дыхание стало чаще. Иллуми улыбнулся и, уперевшись обеими руками по бокам от его головы, снова склонился к нему. Потёрся губами о губы и ощутил, как сильные руки сомкнулись за спиной, поглаживая её. Слишком густой воздух для такой жаркой ночи. Глубокий и страстный поцелуй совпал с первыми движениями бёдрами. Осторожные, болезненные, они лишь распаляют обоих. Мало. Постепенно этого становится мало. Чуть сильнее. Психопатам плохо с людьми, но хорошо с психопатами. Эта простая истина растворяется в едва слышных стонах Иллуми и громком, резком дыхании Хисоки. Фокусник слегка сгибает ноги в коленях и начинает немного выгибаться навстречу движениям желанного тела, чтобы давить на заветную точку сильнее. Сильнее… Жёлтые глаза пожирают взглядом каждую эмоцию. Руки не размыкают объятий. Ещё чуть быстрее. Боль постепенно проходит, стоны становятся громче, дыхание трансформатора тоже иногда прерывается ими, и мыслей почти не остаётся. Они не нужны. Нужен воздух, которого слишком мало, который обжигает лёгкие, не давая облегчения.
Дрожь…. И руки Иллуми уже не такие холодные. Приятное напряжение в мышцах. Хисока уже еле сдерживается, чтобы не опрокинуть друга на кровать и не сорваться. Но он сдержится. Ещё немного...
Вода тихо плещется, а тени от свечей дрожат на стенах. Дёрганые и колючие, как личность убийцы. Два стона по очереди разорвали тишину спальни, сменяясь шумным дыханием. Фокусник не разомкнул объятий, наоборот, лишь крепче прижал к себе навалившееся сверху тело друга. Сколько литров воды утечёт до момента, когда манипулятору станет достаточно близости, чтобы снова быть сильным и непоколебимым? У них есть несколько часов до рассвета.
* * *
Первые лучи солнца неторопливо пробирались в открытые окна спальни, когда Хисока открыл глаза. Иллуми рядом не было. Приподнявшись на локтях, фокусник обнаружил друга возле зеркала. Уже полностью одет в зелёный костюм, и внешне его не узнать. Он мог бы запустить проверочную карту, но глупо обманывать самого себя: ауру нельзя спутать с чужой.
– Интересненькое у тебя амплуа в честь экзамена, – с ядовитыми нотками в голосе и ехидной улыбкой проговорил трансформатор.
– Киллу будет на экзамене. Не знаю уж, чего он там ищет, но ему не следует меня узнавать, – проговорил убийца, втыкая в лицо очередную иглу, из-за которой оно снова сменило свою форму.
– Твой брат? – Хисока облизнулся и встал с кровати, направляясь к одежде. Душ они приняли ещё вчера, чтобы утром не терять времени. – Любопытно на него взглянуть.
– Убьёшь – побью, – проговорил убийца, наблюдая за одевающимся другом через отражение в зеркале.
Тот сжал своё левое плечо, чтобы унять дрожь, прошедшую по телу от одной попытки представить это.
– Не соблазняй меня, – протянул трансформатор, натягивая кофту и проверяя наличие всего необходимого в карманах.
Он запрыгнул на подоконник и, сидя на корточках, через плечо бросил:
– Я пойду первым. Встретимся на экзамене.
– Да.
Хисока хищно улыбнулся и спрыгнул вниз, а Иллуми ещё какое-то время корпел над своей внешностью. Никаких изменений в отношениях или ощущениях, всё осталось по-прежнему. Восхитительно.