Франциско открыл глаза и, тихонько выдохнув, поднялся на худых, загорелых руках, шурша сеном. Подхватив аккуратно цепи, мужчина подошел к окну и приложил руку к решёткам. Холод медленно распространился по его кривым, мозолистым пальцам. Но не от прутьев, а от северо-западного ветра, что обдувал костяшки. Мужчина впился ногтями в кожу, чувствуя, как под напором ветра она становится сухой и начинает шелушиться. Франциско потёр тыльную сторону ладони и вновь перевел свои голубые глаза на мир.
Ночь была тиха и прекрасна в своей невинности. Мужчина сильнее прильнул к небольшому оконцу, впиваясь пальцами в железо и упиваясь синим, ночным небом, подставляя лицо воздуху, глубоко дыша полной грудью. На лице плясала умиротворённая улыбка. Франциско зарылся пятернёй в свои льняные волосы и обнаружил на пальцах веточки соломы, такие же льняные. Перебирая пальцами сухую траву, мужчина стряхнул ее, оставив одну, чтобы запихнуть в рот, а после наслаждается медленно растекающимся вкусом слегка затхлого сена, чувствуя прелую траву на зубах. Франциско прислушался, поднося уже изрядно замерзшие конечности ко рту, дабы немного их отогреть.
Сквозь плотную тишину всё же прорывались звуки: вот где-то шуганулась спящая птичка с ветки, испугавшись резкого дуновения, вот проворчали кони в стойлах.
Мужчина облизал губы, приложив голову к прутьям, а руки же сунул под полы разорванной робы, почувствовав, как по телу пробегают приятные мурашки от пышущих холодом ладоней, вызывая тем самым лёгкую судорогу. В глазах Франциско отражались бесконечные огоньки, мерцали, переливались, сливаясь между собой в голубом океане. Один Бог знает, сколько времени так провёл мужчина, но он стоял там до тех самых пор, пока в воздухе не начал витать аромат приближающегося рассвета, что уже забрезжил на горизонте своими первыми кровавыми лучами, распространяя холодный туман по округе. Солнце пробуждалось, тормоша все живое и приводя мир в движение. Лишь когда светило показалось наполовину, Франциско нехотя оторвался от окна.
Мужчина осторожно обошел своих товарищей, лавируя между ними в изящном танце под музыку звенящих в ритм цепей. Он упал на свое место и, закрыв глаза, тут же провалился в глубокий сон. Солнцу не понадобилось и часу, чтобы окончательно показать свои бока из-за горизонта и начать движение к зениту. Именно тогда послышался громкий голос надзирателя.
— Встаём, пора за работу, — хриплый и тихий, он прокатился по ангару, и около сотни рабов тут же подняли головы, начиная выползать из помещения под громкие поторапливания.
— Циско, Циско, проснись, — мужчина почувствовал, как его трясут за плечо и открыл глаза, замутнённо смотря на товарища, — Если не встанем сейчас — точно влетит от смотрителя, давай скорее, пока он не заметил, — сбивчиво прошептал друг.
Франциско же хмельно заурчал и потёр глаза, словно пытаясь стереть солнечных зайчиков, что скакали по худым скулам и довольно потянулся.
— Опять ты всю ночь занимался своей чушью, — злобно залепетал товарищ, потянув друга за рукав в попытках поднять, — Вставай! — На все эти потуги Франциско лишь самозабвенно кашлянул, выбрасывая вперед ноги, как самая изящная балерина в мире (по крайней мере, так казалось Франциско — ни одной настоящей балерины он никогда не видел). Чем друг не преминул воспользоваться, подтянул его и затащил в самый конец уже уходящей цепочки рабов.
— Успели, — облегченно вздохнул тот. Франциско же потерянно посмотрел в спины идущих рабов и сильнее сжал руку товарища.
— Прости, Богдан, — мечтательно улыбнулся мужчина, перешагнув порог амбара и, вдыхая поднимающийся зной, подставил лицо суховею.
— Прости, — раздраженно передразнил тот товарища, — Отучился бы ты от этой глупой привычки… — Богдан продолжал что-то бурчать, а синее небо, между тем, медленно окрашивалось в грязно-жёлтый.
На границе смешения цветов танцевали узоры из немногочисленных, перистых облаков, складывающихся в причудливые фигуры.
— Хей, Циско, ты меня вообще слушаешь? — возмутился Богдан.
Собеседник лишь что-то нечленораздельно хмыкнул, и друг, в конце концов, решил оставить его наедине со своими мыслями — они пришли на поля. А раз так — надо работать. И Богдан, проворно достав свой инструмент, воткнул мотыгу в сухую землю. Франциско же, казалось, вообще никуда не спешил. Надсмотрщики ходили совсем рядом, наказывая нерадивых и нерасторопных, а мужчина еще даже не взялся за свой инструмент. Наконец, лопата привычно легла в руку и вонзилась в сухую землю, поднимая пыль. Мужчина стукнул по ней ногой, чтобы она, наконец, вошла глубже и поддела нужный кусочек земли рядом с лимонным деревом. Франциско закашлялся, чувствуя на зубах песок и землю. На вкус они были родными.
Каждый раз, когда в землю вонзалась лопата, лишь несколько сантиметров первого слоя земли улетали в небытие. Мужчина же, не переставая, тормошил поле, ощущая, как по мускулам растекается желанная усталость. Солнце уже полностью поднялось над горизонтом, и он впитывал каждый луч всем своим нутром, пропуская их через грудь, сливая все это в пение. Резкий свист хлыста идеально вписался в эти звуки, оставляя после себя еще звонкое, долгое послевкусие в воздухе. Франциско потер спину, проходясь рукой по небольшой царапине, посмотрел на пятно крови и, дёрнув плечом, улыбнулся.
— Ну и чего лыбишься, еще раз получить охота неужто? — вновь проворчал Богдан, злобно и остервенело вонзая инструмент в землю. Франциско тихо засмеялся.
— Это не важно, сегодня чудесный день и глупо его портить переживаниями об ещё одном шраме, — листья лимонного дерева нежно прошлись по щеке мужчины, и он трепетно закрыл глаза, вдыхая утончённый аромат распускающихся бутонов, осторожно взяв один из них в грязную руку и любуясь.
— У тебя все дни чудесные, как на подбор, — Богдан дёрнул Франциско за рукав, отстраняя его руки от дерева, — И хватит уже портить господскую собственность, — собеседник фыркнул, тряхнув волосами.
— Они прекрасны когда опадают, а после вновь распускаются, — любовно прошептал мужчина, старательно игнорируя потуги товарища хоть как-то его облагоразумить. Франциско вдруг обратил на что-то внимание и замер останавливаясь. Кажется, даже дышать перестал.
— Хей, Богдан, посмотри на самый нижний цветок, — товарищ нахмурился, отвлёкся от своего дерева на несколько секунд и перевел взгляд туда, куда указывал друг, — Он распустился уже, — на выдохе произнес Франциско, заворожено глядя на белесый цветок, чьи лепестки ласково развевались.
— То-то я думаю, о чем мне ветер с утра шепчет, — с умиротворённым выражением раб коснулся пальцами цветов, любовно оглаживая их. В глазах плеснулось счастье.
— Что ты имеешь в виду? — хмуро шмыгнул Богдан, продолжая копаться в земле, потеряв интерес к итак не особо интересному ему цветку.
— Я знаю, как сладострастен запах лимонных цветов, — Франциско, улыбаясь, продолжил работу, одновременно смакуя листочек, что успел сорвать с дерева, — Первый распустившийся цветок всегда нашёптывает мне о моем рождении, — Богдан лишь дернул плечом.
— Уж не знаю, откуда ты так в этом уверен, — товарищ с силой впился в сухую землю, — Но ежели и так, то не вижу смысла радоваться. Франциско облизал губы, собирая остатки цветка, сглотнув несладкую слюну.
— Ну как же, мать сегодня принесла меня в этот мир, — мужчина восхищённо обвел взглядом поля, огороженные забором, по которому ходила стража.
— Мне б твой оптимизм, — фыркнул Богдан, — Ты хоть помнишь, сколько тебе там? — спросил друг, кажется, совсем не заинтересованно, но его остановившаяся рука говорила ровно об обратном.
— Я помню каждую прожитую зиму, их было ровно девятнадцать, — мужчина блаженно закрыл глаза, покачиваясь из стороны в сторону, став вдруг из мужчины совсем ещё мальчиком. Друг на его ответ лишь же промычал что-то невнятное, продолжив вскапывать землю.
— Так Циско сегодня отмечает день рождение? — робкий голос, что прозвучал откуда-то справа, отвлекая мужчин. Ребенок (тут уж точно — ребенок, на вид мальчишке было не больше пятнадцати лет) неуверенно сжимал инструмент, неловко поглядывая на мужчин.
— А ты еще кто? Я тебя раньше здесь не видел, — немного враждебно оскалился Богдан, показательно отворачиваясь, словно не замечая мальчонку. Тот же замялся, сжав подол платья.
— Меня сюда недавно совсем привели, раньше я был со степными кочевниками, — мальчик посмурнел, — А потом я отстал от них и теперь… — он замолчал, шмыгнув носом.
— А знаешь, моя мать была из степных кочевников, — всколыхнулся Франциско, продолжая с энтузиазмом раскапывать землю.
— Э? — парниша в удивлении поднял голову, — Правда что ли? — в серых глазах загорелась неподдельная страсть. Мужчина задорно кивнул.
— Слышал, однажды ее подстрелили и товарищи заметили пропажу слишком поздно. Мать была беременна мною на последних месяцах, когда ее привезли сюда. Она работала, не покладая рук, и родила меня чуть раньше, а вскоре после чего — скончалась, — Франциско, не отвлекаясь, пересказал свою историю собеседнику. Тот лишь грустно промычал и вернулся к работе.
Кожу обжигал жар солнца и тепло медленно растекалось по горлу мужчины, превращая то в вышеупомянутую степь. Лучи ласкали руки, перекатываясь по ним. В скором времени, рабы покроются бронзовым загаром, и Франциско находил в этом свою прелесть. Быть помеченным солнцем так, чтобы эта метка не сходила, даже когда оно скроется за холодом, и когда от лучей останется лишь жалкое подобие… Франциско нравилось наблюдать, как появляется, а вслед за этим медленно тает загар, растворяясь и возвращая коже привычный оттенок. Солнце взошло на зенит, медленно распространяя свой свет по желтому небу.
— Обед, — вскричал надсмотрщик и уставшие рабы, тяжело переставляя ноги и звеня кандалами, поплелись на заслуженные полчаса отдыха — до тех пор, пока солнце не уйдет с зенита, и пока они, не бравшие в рот ни росинки с самого утра, наконец, не поедят.
Богдан с удовольствием бросил инструмент и потянулся. За ним вслед потянулся и Франциско, полностью отдаваясь на милость ветра, что толкал его в спину.
— Пойдем уже, — заворчал Богдан, — А то не успеем поесть.
Товарищ с силой потащил друга, чтобы присоединиться к остальным. Их тут же догнал тот паренек, что заговорил с ними на поле. Франциско не заметил подлетевшего ребенка, а Богдан предпочел проигнорировать, отвернувшись. Мальчонка бодро вышагивал, изредка поглядывая на свои руки.
— Я спрошу сегодня мазь у надзирателя, — устало вздохнул Богдан, кинув беглый взгляд на ободранные руки и обгорелые плечи. Парень в удивлении посмотрел на мужчину. Но тот лишь пожал плечами:
— Если тебя не намазать — появятся ожоги и мозоли.
— Я Альфи, — паренек радостно подпрыгнул и протянул руку. Богдан лишь брезгливо пожал ее, коснувшись и тут же отпустив. Альфи же повернулся к Франциско и протянул ему ладонь. Но тот, казалось, совсем ничего не замечал. Мужчина запрокинул голову, и голубые глаза внимательно следили за точкой, быстро перемещающейся по небу.
— В день, когда я впервые поднял свою голову к небу, я увидел орла, — тихо прошептал он, заворожено наблюдая за бурой субстанцией.
Птица взмывала то вверх, то вниз, иногда теряя свои коричневые перья и усыпая сухую землю пухом, что она приготовила для гнезда. Грациозные движения, достигая своего пика, тут же угасали и вспыхивали раз за разом в каждом изгибе сильного крыла так, что ни один взгляд был не способен уловить столь статный полет. Хищник искал свою добычу, чтобы впиться в нее когтями, разорвать в клочья маленькое тельце, выпотрошив каждый кусочек на свет, и после полакомится тем, кто слабее.
— Просто игнорируй его, — Богдан хмуро тащил за собой старого друга и новоприобретенного, — Циско всегда был немного того, — мужчина покрутил пальцем у виска, кивая на товарища, который, разве что, слюной от восхищения не капал, глядя на точку в небе. Альфи лишь немного стушевался, приподняв кончик рта.
— Поторопитесь, поля сами себя не вспахают, — раздался возглас надзирателя, — На всё про все у вас есть двадцать минут, живо идите ешьте, — компания не заметила, как цепочка рабов подошла к столовой. Если это, конечно, можно было назвать столовой, хоть в каком-то из ее смыслов.
Очередной барак, в котором лишь стояли столы. Рабы живо зашумели, распределяясь по полу и рассаживаясь на сено, сразу же принялись за рис с какими-то травами. Альфи и Богдан тоже поспешили занять места. Лишь Франциско задержался, проведя рукой по затхлому обветшалому дереву, чувствуя, как оно урчит под прикосновениями. Даже увядшее растение, сгубленное в здание, весной рвалось всем существом наружу, и бугорки пробивающихся ростков царапали пальцы.
Но спустя лишь несколько секунд мужчину резко потянули, опуская с небес на землю в прямом смысле слова. Франциско уставился в тарелку и, словно в замедленном действии, взял ложку.
Альфи осторожно кинул взгляд сначала на мужчину справа, после на мужчину слева и осторожно поинтересовался, дергая Богдана за рукав.
— Скажи, а Циско всегда такой? — мужчина цокнул и дернул плечом, сбрасывая чужую руку.
— Когда я ем, я глух и нем, — холодно произнес он, не обращая внимание на немного взъерошенного пацанёнка. Но буквально через пару секунд он все же ответил:
— Да. Когда прошлый хозяин перепродал меня этому, я буквально сразу же наткнулся на Циско, — мужчина вздохнул, погружаясь в воспоминания, — Все говорили, что он странный немного, но мы с ним все равно сошлись, уж не знаю как, — Богдан дернул плечом.
Альфи удовлетворенно промычал, продолжая стучать ложкой в такт Франциско, чья ложка также мерно стукалась о дно посуды, пока он медленно, со вкусом смаковал нехитрый обед, причмокивая, чувствуя, как соленая каша медленно стекает по глотке вниз и наполняет желудок приятой теплотой. Во рту образовалось много слюны, которая, к удивлению к его невнимательности и рассеянности, не падала изо рта. Язык мягко обволакивали какие-то травы, возможно, это был просто лук, но с соленым, холодным рисом, этот вкус раскрывался бутоном совсем по новому, взрываясь яркими красками и заставляя Франциско мычать от удовольствия над каждой ложкой. Каждая крупица, он знал, была заботливо собрана с полей, привезена сюда и обработана со всем надлежащим умением. Эти размышления Франциско были прерваны Богданом, что, казалось, в их компании из двух человек, сложилось как традиция. Друг навалился на него сверху, и Франциско с трудом удержал чеплашку.
— Валя, — буквально в ухо товарищу закричал Богдан, махая рукой в сторону входа и зовя надзирателя, что только-только зашел. Тот хмуро повернулся и подошел на зов.
— Чего тебе, Богдан, — он кивнул в сторону раба, — Видишь, я занят, — но Богдан, словно и не услышав, подскочил, брякнул цепями и подлетел к надзирателю, что-то быстро зашептав на ухо.
Тот почесал правую ладонь, после голову и, в конце концов, сунул рабу какой-то бутылек и, поворчав на прощание, удалился к остальным надзирателям. Богдан победно помахал жидкостью в руке и довольно сел на свое место.
— Что это? — хором спросили его товарищи, на что тут же получили подзатыльники.
— Слушать меня надо, а не развешивать уши. Не зря же их у вас двое штук, — мужчина недовольно покачал головой. Франциско же виновато и немного нервозно засмеялся, а Альфи потупил взгляд.
— Мазь заживляющая это, — покачал головой Богдан, на что паренёк удивленно и благодарно вскинулся, а Франциско тихо засмеялся в рукав, — Вернемся — сразу намажу, — не обращая внимание на подколки товарищей пробурчал он, пряча бутыль в карман.
После обеда рабов вновь погнали работать на плантации.
Альфи посмотрел на свои изодранные руки, болезненно сжав рукоять, продолжил работать.
— Скоро привыкнешь, — проговорил Богдан, даже не оборачиваясь на паренька. Тот лишь дернул плечом и потухшим голосом ответил:
— Разве я могу? — и сразу же шмыгнул носом, морщась, — Я всю жизнь проездил на коне, в степях, мы работали, — ребенок расстроено опустил голову, — Но совсем не так, как это делают здесь, — Богдан фыркнул на эти слова и положил руку на плечо Альфи.
— Теперь ты здесь, и мы теперь твоя семья, — паренек затравленно улыбнулся и опустил голову, продолжил вскапывать землю.
Черенок его лопаты чуть-чуть не задел летящую мимо бабочку, что порхая, неспешно переместилась на инструмент Франциско. Она села на лопату, когда он стирал пот с лица. Небольшая, меньше, пожалуй, даже, половины ладони. Оранжевые крылышки с середины, мерно перетекающие в черные острые кончики. Она потирала свои лапки, шевелила черными усиками и смотрела глазками прямо в глаза мужчины. Изгибы крыльев мерно прорезали воздух, подчиняя его себе, заставляя принять ту форму, что помогла бы ей взлететь. Ветер дул не сильный и бабочку совсем не сдувало с инструмента. Но она все равно распахнула свои крылышки и переместилась на цветок, становясь частью растения, украшая и без того нежные цветы лимона. Которые, теперь с участием насекомого переливались в изящном сочетании цветов зелени, коры, солнца и белизны.
— Знаешь, Альфи, здесь есть парочка мест, откуда можно смотреть на степи, — Франциско мерно оторвался от созерцания бабочки и вперил взгляд голубых глаз в мальчика, что только сейчас закончил разговор с Богданом, — Если ты желаешь, я могу тебе их показать, — парнишка раскрыл глаза, радостно засияв и подняв руки к груди сжал их в кулаки, — Да, когда я нашел его, перед моим взором тогда предстала степь, та самая, что была объезжена моей матерью, — мужчина блаженно улыбнулся. По ней, кажется, тогда ходил суховей и дразнил перекати-поле, заставляя плясать с ним вальс, что был так же стар, как и пение сверчков.
— Хочу, очень хочу, — ребенок, услышав это, чуть ли не подпрыгнул с горящим огнем в глазах. А Богдан даже прервал свою работу — настолько он был возмущен.
— Да вы оба сбрендили, — шипя, запричитал он, — Особенно ты, Циско, мало того, что сам вечно рискуешь, так еще и ребенка в это втягиваешь, — мужчина притянул товарища за шкирку, — Не. Смей, — четко и с расстановкой произнес Богдан. Франциско в примирительном жесте поднял руки.
— Я понял-понял, не нужно повторять, — Богдан отпустил его, шикнув.
— Эй, хватит там прохлаждаться, — громкий голос надзирателя и свист хлыста, заставил парней замолкнуть.
Дул несильный ветерок, который не мог в полной мере разогнать тот зной, что стоял на поле. Кажется, каждый чувствовал это, когда перед глазами плывет, и ты буквально можешь потрогать жару, — настолько она пропитала не только воздух, но и все что рядом — растения, облака и даже одежду. Франциско глубоко вдыхал и выдыхал этот воздух, не обращая внимания на то, с каким трудом это делают его товарищи. День подходил к концу. Рабы устало и неохотно доделывали свою работу, уже вожделея грядущий ужин и глубокий сон. Компания, теперь из трех человек, тоже заканчивала свои дела. Надзиратели, за день разморенные жарой, лениво подгоняли рабов, что мол, осталось еще полчаса до конца рабочего дня. Но те неохотно отмахивались и, прочищая свои инструменты, направлялись на ужин. Когда же вторая трапеза была закончена, все рабы до единого, как подкошенные, упали на сено. Чье-то мерное дыхание разнеслось по амбару. Кто-то мерно ворчал себе под нос. В помещении витали небольшие отрывки разговоров, которые быстро стихали.
Богдан быстро схватил Альфи за руку и утянул того за собой в дальний угол. Франциско, не торопясь, пошел за товарищами. Паренек удивленно посмотрел на старшего.
— Зачем мы здесь? — понизив, на всякий случай, голос спросил мальчишка.
— Мази хватит только на несколько применений, а ты посмотри, — Богдан красноречиво обвел амбар рукой.
Альфи проследил за этим движением, чувствуя, как сзади плюхается Франциско. Поначалу сложно было понять, что имеет ввиду товарищ. Но Альфи, вновь обвел взглядом все пространство. То тут, то там, слышались тихие стоны безысходности, наполненные до краев болью. Альфи перевел взгляд на одного из таких рабов. Он судорожно растирал ногу, морщась от режущего чувства. На коже виднелся синий отек от колодок. Из-под пальцев, приходящихся по коже, медленно текла не алая кровь, а гной, смешивающийся с грязью и окропляющий пол.
— Этот все равно уже мертвец, занес инфекцию и все, — безразлично кивнул Богдан в сторону мужчины, растирающего жижу по ноге, — А вот мы еще сможем выжить.
Альфи опустил голову и скривил рот, скребя по полу короткими ногтями и загоняя под них занозы, что болезненным эхом отдавались в его теле. Богдан перехватил чужую руку и с силой повернул парня к себе, усаживая на колени. И, щедро полив руку мазью, Богдан аккуратно начал наносить ее. Осторожно отодвинул чужие колодки, обнажая, уже успевшие появится, кроваво красные рубцы и проходясь по ладоням, которые покрылись волдырями.
После того, как с парнишкой было закончено и его благополучно вытурили спать, мужчины приступили к своим кровоподтекам.
— Повезло, что вы так хорошо общаетесь с тем надзирателем, — беззаботно пропел Франциско, собирая красную вязкую жидкость с ног и рук, вновь насвистывая себе под нос. Богдан лишь хмыкнул.
— Не знаю на счет «хорошо ладим», — он пожал плечами, — До сих пор не понимаю, почему он помогает именно мне, — друг немного затормозил, задумавшись, а после махнул рукой, — Ну да без особой разницы, не мне думать про причуды богатых, — передернув плечом, мужчина сладко потянулся и, перевернувшись, упал на сено, — И не смей сегодня опять всю ночь не спать, — пробурчал Богдан, слыша за спиной возню товарища, который что-то праздно протянул про мазь.
Когда часы в господском доме за несколько километров от полей пробили час, Франциско простонал и, потянувшись, пробубнил себе под нос нечленораздельную мантру, переворачиваясь на спину. Откинув голову назад, мужчина глубоко дышал.
Только взошедшая луна мягко проникала своими лучами в помещение, окропляя его слабым холодным светом. Франциско шевельнулся и осторожно поднялся, осмотрелся и удовлетворенно кивнул. Он, перетекая от одного свободного краешка амбара на другой, словно бриг в море между скалами к спасительной воде, качая полами разорванной одежды, подметая ей плавно пол, осторожно добрался до самого дальнего и незаметного оконца. Франциско поднял руки, осторожно отодвинул одну из деревянных дощечек. После он ловко подтянулся и через секунду оказался наверху, вдыхая ночной воздух теперь полной грудью. Франциско упал спиной на деревянный свод. Перед глазами распростерлось огромное, синее небо, усыпанное светом. Если бы Франциско знал, как выглядят бриллианты, он бы, без всякого сомнения, сравнил бы звезды именно с ними.
Но он не знал, как выглядят драгоценные камни, так что звезды для него были отражением светлых душ, что жили на этой земле. Мужчина вытяну руку ладонью вверх. Свет звёзд совсем не согревал.
Тишину прорезал громкий вскрик.
— Сюда, я видел, он на крыше! — громкий топот ног резко разорвал безмятежность. Франциско почувствовал сильные руки, что стаскивали его со свода и выволакивали на землю.
— Я слышал, как они с этим новоприбывшим обсуждали побег, — кричал один голос.
— Это не так, остановитесь, хватит, умоляю, — эхом вторил другой.
— Он всегда был странным, ему нельзя доверять, — верещал третий.
Сквозь пелену мужчина слышал, как шум плывет, прокатываясь, как то перекати поле — из одного конца в другой. Мужчина почувствовал, как его ткнули носом в землю, и перед носом пробежал аромат смолы и, кажется, хвои, неизвестно откуда взявшейся. Со свистом рассыпался кнут, вмешивая в запах растений запах крови.
— Вы его забьете до смерти, — сквозь пелену прорывались истошные вопли.
Франциско слегка зашипел, чувствуя, как теплая жидкость медленно вытекает из него и его милая земля, наконец, может напиться вдоволь, накормить сухие корни деревьев, наполнить цветы такой желанной жизнью. Ветер шумел тихо и тепло, колыхая счастливые деревья. Они медленно отпускали листья, что кружились в вальсе под затухающую мелодию ночных сверчков и птиц. Кажется, к этой песне присоединился ручеек, он же здесь бежит, прямо в двух шагах. Франциско тоже что-то тихо замычал, прислушиваясь к растениям, что перестали увядать и медленно распускались с новой силой. Мужчина повернул голову. Перед глазами было небо, широкое, глубокое и совершенно бесконечное. Усыпанное звёздами, словно веснушками, крапинками по всему синему холсту. Далекие мерцающие огоньки и те — медленно сливались в одно большое, расплывчатое светлое пятно, медленно угасая и погружая во мрак.