Здесь царствовал холод. Дул пронизывающий ветер. Снежинки обжигали лицо, а стоны раненых били по ушам и сердцу. Кейлек много колдовал, но каждая следующая вспышка, толчок, что угодно смертельное ему давалось с трудом. Он боялся задеть...
Джайну. А точнее, Лича.
Её пока не было видно.
Воины крошили изморозь сапогами, оружием и телами, а ветер поднимал ввысь бело-голубые снежинки. Мело, притом так сильно, что Кейлек понятия не имел, как много вокруг нежити и кто стоит на расстоянии шагов десяти. Вышел кто-то из метели — краткий взгляд — нежить? — значит, бить.
Калесгосу уже приходило в голову усмирить ветер, но, во-первых, с этим шаманы справятся лучше, а во-вторых, мысль об этом вызывала сильное беспокойство. Наверное, Кейлек боялся увидеть реальность, в которой Джайна мертва. В которой Джайна действительно королева-лич.
Это ведь она подняла вьюгу, она сражается на стороне Плети. Нет, даже не так... возглавляет её!
От правды всё же было бессмысленно прятаться. Кейлек заморозил двух вурдалаков, воины их разломали, а следом из-за снежной завесы вышла их предводительница. Ветер трепал её волосы, и в них совсем не осталось рассветного золота. Фиолетовый. И седой, мертвенно-белый.
Воины отшатнулись, Калесгос же замер.
Он смотрел на нее, она — на него. Пристально. Не колдуя. Непозволительно долгие в бою секунд пять. В голове — ничего, кроме мысли, что вот-вот придётся что-то решить, что-то сделать...
Убить. Врага. То есть, Джайну.
Когда она подняла посох, опустив меч, душа Кейлека перевернулась.
Он не стал ждать, что случится. Миг — и синий дракон в своей истинной форме. Да, он растолкал союзников крыльями, но сейчас не до того. В следующее мгновенье Джайна, как раньше бывало, оказалась в его когтях, и они вместе устремились в небо.
В Тераморе они так видели полную картину боя, а сейчас всё застилала метель. Изнутри снежная взвесь изредка подсвечивалась мощными заклинаниями. Из неё, неестественно высокой, торчали только верхушки скал: острые, злобные, как зубы хищника, и противоположные им — тупые, наверное, гладкие. Сейчас из-за этой снежной бури оставалось только гадать — что находилось под ними. Небольшая деревня, или одиноко стоящие домики? Снизу слышался лязг металла, и всполох, неожиданно вырвавшийся из голубоватой пелены, едва не попал Калесгосу в крыло. Он вновь поглядел вниз, на скалы, над которыми они пролетали.
Упав на них, было бы просто разбиться.
Калесгос ждал удара не только с земли, но женщина в его лапе просто держалась за коготь, к нему же прижимая древко посоха. Значит, надежды его не обманывают: это все ещё леди Праудмур, все ещё та Джайна, которая не утопила Оргриммар, и до её человечности ещё можно было дозваться.
Но то, что и как она говорила, шло теплым чувствам вразрез.
— И что теперь будешь делать, Калесгос?
Калесгос не понял, прозвучал её искажённый голос с равнодушием или издевкой. В любом случае он резал слух и ранил сердце. Спасаясь от страха и боли, дракон заработал крыльями мощнее и чаще.
Нужно улетать прочь. Убегать самому и уносить Джайну от сражения и всего в мире зла!
На миг он забыл, что она теперь зло.
— Чего ты этим добился?
Лучше бы она кричала, в бешенстве борясь с ним, как с Траллом когда-то, и швырялась своей болью через хлесткие фразы. Потом по её щекам бы потекли горячие, живые слезы, но лич-Джайна окатила его холодными, практически равнодушными... все же издевками.
— Моя армия сильна и без лидера рядом. Твоё сердце слабо, и ты не бросишь меня вон на те скалы, чтобы отдать мое тело холодному безумию смерти.
Молчать бы, но теперь его боль рвалась наружу через непонимание.
— Почему ты это сделала?
— Ты думаешь, что можешь меня образумить. Но что дальше, Калесгос? Ты заморозишь меня в цитадели на троне? — Джайна откровенно смеётся.
Но убить её — самому стать Личом.
— Попрошу тебя остановиться. Этого хватит. Мир уже перестанет страдать.
— Может, попросишь ещё обратить мою мощь против Плети?
Он об этом не думал. Но...
— Возможно. Ведь, в конце-концов, это просто сила, как магия, как...
— У силы всегда есть цена.
Кейлек опять слышит смех. Мертвый, жёсткий, совсем не тот, который он знает и любит. Лететь дальше нет смысла, нужно поговорить.
Дракон стал снижаться.
— Для чего? — три секунды молчания. — Зачем ты её заплатила?..
Джайна не ответила. Калесгосу вдруг захотел встряхнуть её, нарычать, швырнуть на плоскую, словно бы срубленную топором вершину, привести в чувства любой ценой. Но это желание исчезло так же резко, как и нахлынуло. Да, он бросил её на вершину, но мягко, с маленькой высоты, почти чиркнув пальцем по шершавому камню, а сам — сел на склон. На этом плоском клочке хватало места для двух людей, но не для человека с драконом.
Оказалось, что здесь все-таки холодно, и полуэльфийское тело с этим справляется плохо. Можно было магией унять дрожь, судорогу и жжение, но прежде, Кейлек хотел взобраться наверх. Голыми руками он цеплялся за заледеневшие скалы и никак не мог сделать последний рывок — неосторожное движение, и он соскальзывал.
Дурак... не подумал! Было бы глупо вот так вот умереть.
Джайна ждала его. Тот самый злой, порывистый ветер трепал её рваную юбку, позвякивая цепями. Кейлек видел лицо, но не мог понять выражение этой восковой маски. А потом Джайна подошла к краю. Подтолкни — и он точно сорвётся, но она колдовством повесила меч в воздухе рядом с собой и неожиданно подала руку.
— Я не узнаю тебя. Ты словно бы разучился думать, — звучало спокойно, как неважные мысли вслух.
Едва взобравшись, Калесгос в порыве любви и боли схватил Джайну за плечи. Они тоже оказались холодными, почти как скала. Через драконью чешую он этого не замечал.
— Я тоже тебя не узнаю. Где та Джайна, которая нашла в себе силы не мстить, не нести миру зло?..
Он смотрел в глаза. Всюду лёд, и там — тоже.
— Ты замерзаешь, — сухой, обезоруживающий факт заботы.
— Зачем ты мне это говоришь? Скажи вслух! Ответь хоть на одно из моих «зачем?»!
Джайна вздохнула и отвела взгляд, а Кейлек ощутил движение магии и... тепло. Стиль её колдовства, по-людски незатейливый... хоть это как раньше. Хотя и цвет магии — снова несет в себе холод и смерть. То есть тьму. И в этом коконе не могло быть уютно.
Королева-лич высвободилась из хватки, а он — передернул плечами.
— Я не хочу твоей смерти. Но давить на жалость бессмысленно. У меня есть возможность и сила, чтобы помешать тебе делать глупости. Я могу защитить теперь все, что мне дорого.
— Поэтому ты идешь на свои земли войной?..
— Да, Калесгос. Потому что у всего есть цена. И потому что, иногда, защита нужна от себя же самих.
Она отошла от него. Встала в четверть оборота, спиной. Когда ветер ударил ей в спину, одежда очертила фигуру и волосы скрыли мертвенный лик. И Кейлек проникся. Он остро почувствовал потребность обнять, помочь, спасти... как она сказала? Защитить от себя же самой. Кейлек сделал шаг к ней, протянув руки, положил их на плечи и, стараясь не думать о холоде тела, привлёк Джайну к себе, прижал спиной, крепко обнял.
— То есть ты чувствуешь, что так было правильно?
— Да... — тихий вздох угадывался скорее по движению грудной клетки. — И нет. Если бы у меня был хоть один способ, хоть один ещё шанс защитить мои земли, избавить мир от Орды, я бы...
— Ты хочешь победить большее зло меньшим, тебе подконтрольным.
Кейлек был склонен сказать это более жёстко, оспорить факт контроля, поменять две эти силы местами, но ради Джайны, чтобы донести до неё мысль, прежде времени не отвратив, он сдержался. И она согласилась.
— Можно сказать и так.
— Но это все равно зло. Ты понимаешь?..
Зло такое же, какое принёс миру Артас.
Она пошевелилась, повернула голову, скосив на него угрожающий взгляд. Кейлек обнял её крепче, но не слишком, и Джайна высвободилась и встала к нему лицом.
— Я теперь олицетворяю то, про что ты говоришь, — громко произнесла она. — Назовёшь меня злом? Думаешь, я причиню тебе, или ещё кому-то, кто не заслужил того, вред?
Она приблизилась к нему, он — отступил. Глаза Джайны вспыхнули голубым. Резко, зло, практически в бешенстве она бросила:
— Ты боишься меня! Почему?
Кейлек все понимал. Она не навредила ему, а могла. Спасла, а не убила бездействием. Но он покачал головой, заставив себя остановиться и больше не отступать.
— Я боюсь не тебя, а твоей новой, тёмной силы.
— Нет, Кейлек! — её голос сорвался в крик. — Бояться надо не силы, а тех, кто ей владеет!
Он хотел бы поспорить, но сердце билось часто и сильно, а мысли скакали с одной на одну, подтверждая, что Джайна права. Он её испугался, её, и того, что она может сделать, влекомая старой болью и вечными страхами.
Джайна с горечью отвернулась, опять показывая беззащитную спину, и слова сами пришли на ум.
— Да, я боюсь. Потому что несмотря на любовь, мне важны не только мы двое. Ты не навредишь мне, но оборвешь миллионы чужих жизней. Прямо сейчас воины умирают только за то, что не хотят отдать свои дома нежити.
Она молчала, обнимая себя одной рукой.
— Ты лучше меня знаешь и помнишь, как Артас разрушил свои земли. Он тоже хотел нести благо, но чем все закончилось? Ты пострадала от этого, Джайна! И теперь мыслишь как он?
Возможно, зря это он говорил. Джайна напряглась. Слова, видимо, задевали, но может быть... так и нужно?
— Ты лучше, умнее и сильнее, чем Артас! Ты можешь остановиться, — тон Кейлека стал нежнее. — Мы найдём выход...
— Сейчас нет никаких «мы», — знакомые слова, как пощечина. И снова Джайна повернулась к нему, с просьбой на лице и торжеством. — Пока ты не присоединишься ко мне, не встанешь на нашу сторону. Помоги мне, Калесгос. Останови, если я вдруг и правда стану похожа на Артаса. Сделай для меня то, что я для него не смогла...
Она что-то сказала ещё, но разум этого не воспринял. Кейлек услышал всё, чтобы понять, наконец, что Джайна не слышит его, не понимает, равно как он — её, и в диалоге нет смысла. Её выходка с троном, его выходка — с тем, что унёс, всё это неважно, впустую.
Когда она держалась за Радужное средоточие, на том островке — Калесгос мог уговорить её опустить страшное своей мощью оружие, но теперь — оружие она сама по себе. Не сила Плети, но личность, которая её приняла и действует так же, как некогда её враг.
— Очнись! Из-за ненависти или с заботой, ты уже это делаешь. Уже убиваешь тех, кто всего лишь не хочет отдать мир тьме и нежити, — повторил он, покачав головой. — И никаких «мы» в этом действительно нет и не будет. Но если в тебе, Королева, осталось хоть что-то от Джайны...
А может быть это и есть Джайна, тёмных мыслей и уничтожающей боли которой он не замечал? Это было невыносимо страшной мыслью.
— Даже так?.. — она перебила. В прищуре — угроза, в поджатых губах — горечь, в нервно стиснутом древке посоха — настоящая боль, и Калесгос с трудом мог на это смотреть. — Я передумала.
На миг надежда вернулась. Вдруг всё-таки...
— Я хочу, чтобы ты был рядом со мной. И если для этого нужно дать тебе новую жизнь...
— Даже так? — Кейлек горько усмехнулся. — Я не передумал. Но теперь точно знаю, что тебя в этом теле нет...
Джайна подозвала к себе меч и уверенно взялась за рукоять. У Калесгоса на кончиках пальцев заискрилось пламя — самое мощное, на которое он только способен. Здесь никому, кроме Лича, он не навредит, а себе? Ну так пусть.
Они стояли напротив друг друга ещё пару секунд, непозволительно долгих. И она бросилась, подняв оба оружия... он видел, как ветер играет с одеждой и волосами. Смотрел, не отрываясь, на ярость мертвенно бледного лица, и боль — в холодных глазах. Слышал, как звенят цепи её нового наряда... время текло очень медленно. Настал момент поднять руки, испепелить и дать ветрам позаботиться о её прахе, упокоив его...
Но Кейлек не смог.
А Джайна — смогла.
В это мгновение мир рассыпался на осколки, и он почувствовал, что падает в невесомость, а веки закрылись в пустоте.
Он так и проснулся — с холодом в груди и чувством, что меч пронзил душу. Только приподнявшись на локте, открыв глаза и приложив руку к «ране», Калесгос вспомнил себя, время и место. Помотал головой, чтобы прогнать наваждение, но толку оказалось немного, и Кейлек снова лёг.
Тепло тут не было. Скосив взгляд, он увидел распахнутое окно, ледяные узоры на нём и врывающийся в комнату пар. Калесгос нахмурился. И кто что не так сделал с каким заклинанием?
Сон не обязан иметь логику, но Кейлек её видел. Холодно здесь — холодно там. Джайна-лич... вот в ее действиях, в её образе мыслей чего-то не хватало, а чего — Кейлек не понял. Впрочем, и не был обязан.
В конце-концов этого и не случилось, и Джайна была где угодно, но не в покрытой изморозью степи, хотя и ушла она достаточно давно, чтобы её половина кровати уже успела остыть.
Сколько же он спал? Кейлек потёр глаза и задержал взгляд на окне. Судя по поднявшемуся солнцу, уже не самое раннее утро.
Без спешки Калесгос встал с кровати, закрыл окно и оделся. Привёл себя в порядок, насколько мог, не покидая комнаты, и, наконец, вышел. Может быть Джайна не спит, потому что к ней пришли по делам? Было бы тогда очень неловко выйти абы в чём и каким, хотя и об их отношениях, наверное, уже знали все.
Но в гостиной, на своём любимом кресле Джайна сидела одна. От кружки с чаем поднимался пар. Чародейка листала толстую книгу с настолько ветхими страницами, что встречи с жидкостью Кейлек бы им не пожелал. Солнечный свет из окна падал на белые волосы и... золотистую прядь.
Джайна пока его не заметила, а Кейлек остановился в проходе, целиком отдавшись растекающемуся по душе теплу. Оно было бальзамом, нанесенным на зудящую сыпь — успокаивало и заживляло.
— Ты сегодня рано, — насытившись радостью, сказал он.
— Ты перевернулся на спину и ударил меня рукой, — Джайна подняла взгляд с хитрой улыбкой. В её обычном, живом голосе не было и капли злости. — Я потом не уснула.
— Куда ударил? — Кейлек подошёл ближе, а его возлюбленная — отложила и книгу, и чай, чтобы после встать на ноги. И Калесгос смог не просто спросить, но и, зайдя со спины, положить руку на солнечное сплетение. — Наверное, сюда? Или сюда? — рука скользнула ниже, на живот. Он не видел, но был уверен, что Джайна закатила глаза.
Возможно, она скажет, что он ведёт себя странно, но, скорее всего, ей это нравилось.
И ему нравилось прижимать к себе мягкое, тёплое тело, в котором действительно жила леди Праудмур...