Poète et Inazuma

Холодный ветер противно обдувал спину сидящего на подоконнике экзорциста: голова печально опущена к земле, благодарные плечи увяли; фигура в целом выглядела угрюмо, к тому же, едва освещающий улицы Ли Юэ, не свойственный восходу, тускло-голубой свет, плотный туман и нехарактерная сонность города превращала начало этого неприятного дня в ещё что-то более мерзкое, сырое. По сердцу безжалостно било осознание и уже наперёд появившийся траур, настроение находящихся в комнате парней остро демонстрировалось резкими, неуклюжими движениями, кислыми минами и тяжёлым молчанием. Таким тяжелым, что, казалось, сами горы-хранители гавани сейчас свалятся именно на этот особняк. Именно на особняк семьи Син Цю. Именно того Син Цю, который обеспокоенно носится по своей комнате и, как в последний раз, пытается определиться, какую из книг взять с собой. Это мимолётное действие, такое знакомое и свойственное конкретно Син Цю: обычному, озорному парню, который прямо сейчас вовсе не собирал вещи перед долгим путешествием в Инадзуму… Это вызывало улыбку. Такую маленькую, едва постижимую. Чун Юнь соскочил с прежнего местонахождения и в один шаг оказался за спиной писателя, отчаянно хватая того за талию, будто бы в последний раз наслаждаясь запахом его шелковистых волос, будто бы он теряет его навсегда. Горячие губы щекотали нежную шею: Син Цю беззаботно хихикнул, всем корпусом расслабляясь в теплых объятьях. Аккуратная ладонь легла поверх грубых рук Чун Юня — нежно подхватила, влюбленно переплела пальцы. Ласково обцеловывая чужую ладонь, которая была чуть больше собственной, мечник поддался назад, уверенно опираясь на крепкую грудь. Первые утренние лучи проникли в подростковую комнату: солнце только всходило над крышами домов, только добиралось до обнимающихся парней.

Навязчивые мысли о приближающемся путешествии подкрадываются к сознанию медленно и хитро, вместе с каждым лучом света сообщая о безостановочно бегущем времени, вынуждая покинуть комфортные объятья возлюбленного. Даже солнце, казалось, потускнело.

В последний раз окинув комнату внимательным взглядом, юный писатель перешагнул оконную раму в сопровождении бережно держащего за руку Юнь-Юня. Уже сейчас, после стольких бессонных ночей и твердо принятого решения, морской горизонт не казался чем-нибудь страшным: он тянул к себе предвкушением и неизведанностью, но, к сожалению, равносильным притяжением обладал и милый возлюбленный, который шел следом точь в точь как на казнь; внезапно останавливаясь на ходу, мечник поцеловал поникшего экзорциста, насильно отвлекая от траурных мыслей, следом наблюдая удивлённо хлопающие глазки. Прежде чем возмущённо пропыхтеть что-то нечленораздельное под мелодичный смех хитрюги, Чун Юнь взволнованно оглядел пустую улицу, уже после выслушивая завсегдатый хохот. Так было всегда, это было привычкой, необходимостью — с этим было тяжело прощаться. Только вот улицы гавани никогда не были пустыми — это обстоятельство копьями в сердце напоминало о скоропостижном событии.

⠀Несколько человек за поворотом не позволяли назвать город безлюдным: большое и весьма шумное столпотворение вдали вынудило раздраженно простонать, надменно фыркая на буйных чужестранцев. Безмятежно идущий рядом писатель, казалось, вовсе не волновался о грядущей разлуке — лишь выцеловывал морщины на светлом лице Юнь-Юня, чем сильно стыдил и возмущал его самого. Там ведь люди! Они могли увидеть. На этот аргумент Син Цю улыбчиво отнекивался, как говорят, «в своём репертуаре». Репертуаре насмешки и глупой влюбленности. Это радовало, возвращало в быль минувших дней.

Когда пара приблизилась к толпе, все резко утихли, настороженно рассматривая новоприбывших. Вперёд вышел чудной, среднего роста блондин: его презентовал гео глаз бога. Иностранец вежливо поздоровался с незнакомцами, представляясь Альбедо.

— Очень рад встретить Вас вживую, Чжэнь Юй. Я счастлив узнать автора тех прекрасных строк, которые я воплощал на холсте.

Дружелюбная ухмылка воцарилась на его бледном лице, очевидно, Альбедо мог расположить к себе людей. Чун Юнь с ожиданием повернул голову в сторону приятеля, удовлетворенно наблюдая лёгкие детали изменившегося настроения, которые никто другой никогда бы не заметил. Чтобы иметь представление о том, что творится у мечника в голове, нужно быть «избранным». Чун Юнь им, к счастью, являлся уже давно.

— Счастлив видеть Вас лично, почтённый Мел. Приятно снова сотрудничать, к тому же, можете обращаться ко мне по имени — Син Цю.

Экзорцист улавливал чарующий голос возлюбленного сквозь пелену «воды», на способности мыслить сказывался ранний подъем и бесконечная спешка. Улыбаясь подобно коту, он различал моменты, когда Син Цю не мог подобрать правильные слова, на секунду заикался, использовал много местоимений — это из-за волнения. Интересно, замечает ли это кто-то ещё?

— Ах да, я вовсе забыл представить вам моего сопровождающего… Знакомьтесь, это Чун Юнь, лучший экзорцист в Ли Юэ и, не побоюсь таких громких слов, самый прекрасный юноша во всём Тейвате.

До Юнь-Юня медленно доходил смысл сказанных слов: с каждой секундой осознания сонные глаза раскрывались шире, а щёки медленно румянились. Он ещё раз взглянул за лицо Син Цю: чёрт бы его побрал, маленький дьяволенок, так довольно усмехается и в открытую издевается над стеснением бедняги. Но, всё же, все эти люди — компаньоны Путешественника, а значит, им можно доверять… В отличии от этого маленького гадёныша. Им ещё предстоит серьезный разговор где-нибудь в сторонке, обязательно сопровождающийся саркастичными отмазками шутника и в злости искусанными губами Чун Юня, которые потом залечат другие, нежные и идеальные. Это уже рутина… было бы рутиной, если бы прямо сейчас они не прощались. Сердца с общим пульсом, казалось, заныли одновременно. Чун Юнь с надеждой обратился к увлечённым разговором, янтарным глазам: золотой отблеск солнца печально играл в медном омуте, контрастируя с неприятно натянутой ухмылкой. Разбираясь в эмоциях мечника на пятьдесят процентов лучше остальных, Юнь-Юнь с некой тоской кивнул своему Инь, полностью уверенный в том, что скучать будут они оба.

Как и всегда в таких ситуациях, Чун Юнь оставил своего партнёра разбираться со светскими разговорами, а сам поспешил знакомиться с более, как казалось, простыми путешественниками. Под ноги бросилась маленькая блондинистая девочка: из отличительных черт в глаза сразу бросились длинные эльфийские ушки и пиро глаз бога на кожаном рюкзачке. Как она только угораздила получить благословление Архонтов в таком юном возрасте? Оглядываясь на встреченных мондштадцев: подвыпивший бард со светящимися косичками, девочка-эльф и, как уже известно, Альбедо со странной звездой на шее, складывалось весьма смутное представление о землях за Драконьим хребтом… Но, к тому же, ребята оказались весьма дружелюбными и своеобразными: за недолгое время знакомства и мимолётные диалоги с каждым из чужестранцев, Чун Юнь принял тот факт, что с «адекватными» людьми Путешественник не водится, не побоясь задеть собственную гордость.

***

Экзорцист медленно подошел к Син Цю, который махал ладонью всходившим на борт корабля приятелям: «Подождите пару минут, господа, я не задержу вас». Но он, очевидно, собирался задержать. Этот неприятный момент, такой глухой для сердца и острый к душе, ощутимо прошелся по груди влюблённых, тяжелым собою сжимая лёгкие, не позволяя вольно вдохнуть. Юноши с горечью рассматривали лица друг друга — как им казалось, самые очаровательные и родные во всем мире. Через горло выпирал громоздкий ком и, не ожидая от самого себя, Юнь-Юнь пустил слезу: возможно, единственную здесь, при всех, но такую весомую для своего партнёра, что земля под ногами расступилась. Тонкие пальцы аккуратно прильнули к бледным щекам, нежно подхватывая кристальные слезинки. Син Цю и сам готов был безутешно завыть — это действительно первый в жизни раз когда они собираются расстаться на такое продолжительное время. Года, проведённые вместе, с самого детства вплоть до этого момента: общие тренировки, праздники, дни, ночи, обеды, прогулки — всё это мимолётным образами проносилось в сознании и лишь больше давило на спусковой крючок к состоянию траура.

— Юнь-Юнь, дорогой, не отчаивайся… — голос был тихим, сиплым и очевидно печальным — …я вернусь целым и по-прежнему твоим. Дождись меня, хорошо? — такой глубокий вздох, такой громоздкий и многозначительный. Кристально-светлые омуты вновь обратились к золотому источнику напротив, хватаясь за собственное отражение, которое сам писатель пытался запомнить отчётливо и в деталях. Дёргано и неловко рука экзорциста потянулась к заднему карману, доставая стеклянный флакон под удивленный взгляд Син Цю. И, как только отчётливый запах цветов цинсинь ударил по носу вместе с видом растекшейся по ладони бледно-зеленой вязкой жидкости, мечник понимающе охнул, будто бы вспомнил что-то очень важное и деловито прокашлялся, макая два пальца в субстанцию. Чун Юнь начал молитву, пока его Инь изучал материю на ощупь.

— Пусть любая опасность покинет тебя… — Син Цю аккуратно провел мокрыми пальцами по лбу возлюбленного, отодвигая пушистую чёлку и начал свою часть речи:

— Пусть Архонты сопровождают тебя везде, пока ты охраняешь наш дом… — Чун Юнь, не замедляя процедуры, так же пометил «третий глаз» писателя.

— Будь смелейшим.

— Будь терпелив.

Юноши синхронно прижались друг к другу, стукаясь мокрыми лбами и сдавленно вздыхая. Уже не сдерживая слёз, Син Цю поднял взгляд в к ледяным очам экзорциста, жадно хватаясь за каждый блик. Желанная близость манила и никто из двоих не был против: так хотелось удержаться, отменить всё и спокойно уснуть в компании друг друга, но…

— Юнь-Юнь, я люблю тебя. Прошу, будь осторожен, ладно? Всё это время, что меня не будет рядом, не давай себя в обиду, не унывай и… — мечник, на момент, запнулся, демонстрируя внезапную мысль лёгкой улыбкой, — И не забывай обедать острой лапшой.

Чун Юнь фыркнул и хрипло засмеялся вместе с возлюбленным, слабо толкая того в плечо. Даже сейчас, чёрт возьми, с глазами на мокром месте, ему удаётся издеваться над своим Ян. В неловкой тишине, пришедшей после короткого момента веселья, повисло стеснение: лицо обоих смущённо покраснело, единичные вздохи обрели тяжесть. Под влиянием момента, они отчаянно потянулись на встречу, предвкушающе прикрыв глаза, вслушивались в сердцебиение друг друга. В этот миг, казалось, сам Тейват остановил движение: смолкли далёкие волны прибоя, где-то замерли буйные хиличурлы, голые ноги Син Цю перестали вздрагивать от холодного ветра. Чун Юнь уже ощущал будоражаще горячее дыхание на своих губах, кончик теплого носа у своей щеки, под прикрытыми белоснежными ресницами он всё так же продолжал видеть своего возлюбленного. Но, черт их побери, пару нагло обескуражили и вернули в реальность, которую они так старались избегать, агрессивные восклики капитана Бэй Доу. Безбожно растерянные и смущённые, они отстранились, тяжело разделяя общий воздух: притиснённый экзорцист уткнулся взглядом в кружева на рубашке партнёра, не способный заставить себя посмотреть на его милое лицо. Нужно держать себя в руках. Где-то сзади, с самого корабля, женщина восклицала и обращалась к парочке, а конкретнее, к Син Цю, зло угрожая оставить, по её словам, «молька» в порту. Растерявшийся писатель в последний раз поцеловал Юнь-Юня, так легко и безобидно, но фантомное ощущение его губ ещё долго будет преследовать экзорциста.

— Я тебя тоже люблю, Син Цю! — кричал Чун Юнь в спину уже всходящему на борт возлюбленному. Они в последний раз оглянулись друг на друга: ухватились за блестящие отчаянием глаза, за искаженные тоской губы. Уловили каждый блик, запомнили каждую слезинку. И, махая одинокому образу вдали, Син Цю пообещал вернуться. Чун Юнь подхватил это обещание, заклёпывая сердце надёжным «я дождусь».

⠀***

Тяжело.

Где-то там, за горизонтом — там, где уже успокоились волны после корабля капитана Бэй Доу, млел закат. Боковым зрением можно было уловить лишь часть потрясающей картины и насладиться исключительно нежно-малиновыми оттенками, что сильно контрастируют с насыщенно синим небом над Ли Юэ. Но, если обернуть голову и взглянуть на светилище — солнце, золотой омут, уловишь оттенки ярко-жёлтого, фиолетового, кроваво-алого…

Кому сейчас было дело до заката? Ни суетящиеся продавцы, ни безобразно кричащие дети не интересовались вечерним пейзажем; весь порт: от бедных моряков к блестящей элите, вероятно, бежал за временем, хватаясь за возможности как за прутья лестницы на вылазе в светлую жизнь. Весь порт, за исключением маленького, непримечательного экзорциста — у него времени было много, даже слишком. И, рассыпая бесценное время как семечки зябликам, он предпочитал сидеть здесь, около того самого места, где практически день назад попрощался со своим молодым человеком. Перебирая в руках мягкую кисточку того самого презента, одинокий юноша усердно думал думы, пытаясь сократить временную дистанцию к уже обмечтанной встрече. Он размышлял над прозвищем «Инь» для Син Цю — мол, а не слишком ли это банально, стоит ли задуматься над чем-нибудь красноречивее, на подобии того, что выдумывает сам Син Цю? Ох, у него с этим проблем нет, выдумывает самые милые и драгоценные обращения так же быстро, как и отмазки для очередных плохих шуток… Щёки Чун Юня зарумянились подобно вечернему солнышку, а глупая улыбка сама налезла на лицо, когда он вспомнил приторно-нежное: «Инеевое солнце», «Свет души моей», до смеху деловое «Дражайший Чун Юнь». Эти фразы экзорцист мог представлять только его голосом, только с влюбленной усмешкой янтарных глаз.

Поникший юноша обратился к темному горизонту: закат минул пару мгновений назад, а небо уже пленила безутешная синева. Над головой не светилось ни единой звёздочки — будто весь Тейват переживает траур, компанируя бедному Чун Юню. Сдаваться так быстро — это, конечно, не в его духе, но одна единая мысль о завтрашнем дне тянула руки к земле небывалой тяготой и утерянным настроением.

«Самое лучшее в жизни — скучать со взаимностью?»