Москва, 1992 г.
В помещении душно. На дворе январь, но в ресторане духота и жара такая, что кажется, будто сейчас июль. Не спасает даже кондиционер. Достать сигареты из сумки (уже давно сам покупает, а не берёт у папы), проверить зажигалку в кармане и попытаться пробиться к выходу. Раньше подобные тусовки приносили удовольствие, а сейчас… сейчас это, скорее, пародия на то, что было тогда, ещё в молодости. Люди те же, но видно, насколько сильно многие поменялись.
– Ну, что, как тебе Москва, а, Федь?
– Даже и не знаю, что сказать, – Брусницын прикуривает. – Вроде бы всё такое знакомое, даже Брод на месте, только вот теперь Тверская, а не Горького.
Дима, с которым говорил Федя, усмехнулся и кивнул. Сам помнил, видел и участвовал во всём, в чем можно и нельзя (по большей части нельзя). Только сейчас многие выросли, уже не узнать тех чуваков и чувих, которые когда-то хиляли по Броду в ярких одеждах, бросая вызов, как им казалось, всему миру.
– Ты как? Что нового расскажешь? Что в Москве сейчас происходит?
– Думаю, ты уже успел всё узнать. Мои слова тут излишни, – Дима пожимает плечами. – Сейчас курим мы не в Союзе Соединённых Социалистических Руспублик, а в России. Пожалуй, это самая главная новость.
***
Москва, 1955 г.
«Облава! Атас! Жлобы!» – Слышится из помещения, а Мэлс тут же отстраняется и ругает себя за то, что забылся, пока смотрел, что происходит в здании. Тут же из всех дверей начинают выбегать девушки и парни в ярких костюмах, которых моментально перехватывают бригадмильцы. Тут и там слышится визг, треск рвущихся юбочек, колготок и штанов. Под Мэлсом извивается один из стиляг, говоря что-то про то, что он не имеет права так делать. На это Бирюков только хмурится и только усерднее рвёт штаны на парне.
– Мэлс!
Сзади слышится голос Кати, и Мэлс тут же оборачивается, наблюдая за направлением её руки. Слов не нужно, чтобы понять, что надо догнать убегающую прямо на глазах девушку. Бирюков моментально срывается с места и бежит. Перед глазами лишь пёстрое удаляющееся вглубь парка пятнышко.
Бирюков, кажется, начинает отставать, но тут девушка, за которой он бежал, резко пропадает. Мэлс останавливается и пытается найти её взглядом. Он тяжело дышит и внутри надеется, что сегодняшний марафон закончен. Бирюков даже выдыхает облегчённо, когда слышит вскрик откуда-то сбоку, понимая, что можно будет отдохнуть. Мэлс идёт быстрым шагом на звук и находит девушку, которая держится за ногу, морщится и совсем ничего вокруг не замечает.
– Ну, что стоишь? – Слышится голос откуда-то сзади. Мэлс оборачивается на него и видит перед собой одного из стиляг, который вообще не понятно как улизнул. – Да не пугайся ты так, жлобёнок, – парень подходит чуть ближе к Бирюкову, изучая того взглядом. – А на вид вполне безобидный... Чего ж ты погнался за ней?
– Она – стиляга… – начал было Мэлс, но не успел договорить. Его перебили.
– Да-да, «от саксофона до ножа…», – парень закатил глаза и цокнул. – Никакой оригинальности.
Стиляга вёл себя нагловато, даже слишком, и Мэлса это вводило в ступор. Хотя было не удивительно, ведь он остался один. А парень продолжает изучать взглядом Бирюкова. Мэлс ёжится, чувствуя себя не в своей тарелке. Он оглядывается назад, но той, за которой он так долго бежал, уже нет.
– Тебя как хоть звать?
– Мэлс, – оборачивается Бирюков.
– Мэлс… – Задумчиво повторяет стиляга и как бы невзначай делает пару шагов к Бирюкову. – Хороший ты парень, Мэлс. Жаль вот только, что жлобёнок.
Бирюков внимательно смотрит в лицо парня, пытаясь угадать его намерения, но тот лишь задумчиво смотрит на костюм Мэлса. Серый, скучный, такой же, как и у всех. Тут на лице стиляги появляется ухмылка, но не успевает Бирюков даже заметить это, как чувствует толчок и летит в пруд. Мэлс быстро всплывает и растерянно смотрит на слишком уж повеселевшего парня, который отвлёкся, чтобы достать из кармана сигарету с зажигалкой, прикуривает, а после снова взгляд на плавающего переводит.
– А, знаешь что, – стиляга выдыхает дым и хитро щурится. – Приходи на Бродвей.
Мэлс хочет что-то сказать, возразить, но моргнуть не успевает, как след парня простывает, и только слышно неспешные шаги где-то неподалёку.
***
Федя улыбается и чуть закидывает голову, выдыхая дым в воздух. Руки начинают мёрзнуть, и он чуточку ёжится. Конечно, он знает эту новость.
– Как говорил Гоголь: «Русь, куда ж несёшься ты, дай ответ?».
– «Не даёт ответа», – заканчивает цитату Дима, и оба ухмыляются.
Повисает пауза. Федя с Димой курят, думая каждый о чём-то своём. Брусницын поднимает взгляд, заглядывает в глаза Димы и понимает, что тот, кажется, тоже вспоминает былое.
– Помнишь, к слову, Мэлса?
– Конечно, на наших глазах из такого, как ты любил говорить, жлобёнка, в полноценного стилягу, – Дима вздыхает и поднимает глаза к небу. – После того, как ты в Америку уехал, он так отжигал. Это надо было видеть…
– А как он впервые заявился на Брод! – Федя улыбается, вспоминая тот день.
***
Мэлс проклинал того парня, ругал его и себя заодно, но всё-таки пришёл на «Бродвей», который в его голове пока назывался не на американский лад, а так же, как и у всех – улица Горького. Взглядом он искал своего, видимо, уже нового знакомого, но среди группы стиляг не было его и в помине. Зато на него обратили внимание другие. Тут и там послышались шутки про ножницы, должок, а один из молодых людей и вовсе подошёл к Бирюкову, осматривая с каким-то уж очень пристальным вниманием.
– А ты чего явился? – Кивнул парень, стоящий в толпе, которому Мэлс вчера, кажется, испортил брюки.
– Меня пригласили.
– Кто же?
Но стоило какому-то яркому кабриолетету посигналить, как все переключились на обладателя этой машины – Фреда. В том числе и Мэлс.
– Он. – Выдержав короткую паузу, сказал Мэлс.
Рядом стоящий стиляга аж вскинул брови, да и по толпе прошлись шёпотки, а Фред, уже успевший выйти из машины, лишь ухмыльнулся и вскинул брови, будто бы удивляясь. Он поднял глаза на Мэлса, выдохнул сигаретный дым и хмыкнул, будто бы пришёл к какому-то умозаключению. Бирюков же чуточку нахмурился и наклонил голову вниз, пытаясь понять, что не так. Ответ лежал на поверхности, но дошло до него только через пару секунд. Действительно, заявиться на, как они его называют, Бродвей в таком виде и подойти вплотную, надеясь на… на что надеясь? Мэлс и не знал. От мыслей его отвлёк парень, всё это время стоявший рядом, который очень уж сильно приблизился к лицу Бирюкова, так что Мэлс вцепился в его пиджак, чуть приподнимая стилягу.
– Дрын, да отстань ты от него! Вполне безобидный… жлобёнок, – Фред усмехнулся.
Произнесённое им «жлобёнок» ясно дало знать, что о ночной встрече их он точно не забыл. Мэлса бесило, что Фред его так называл, вот только возразить было нечем, особенно сейчас. Бирюков даже забыл про парня, в оранжевый пиджак которого он вцепился. Опомнился только тогда, когда он уже стоял один посреди улицы, а вся толпа стиляг ушла в бар.
В его голове, кажется, что-то щёлкнуло в этот день. Да так, что он пошёл в магазин, правда, не подумав о том, что такие яркие одеяния нужно искать явно не в таких местах. И потом, у Бирюкова в кошельке шаром покати, так что, даже когда ему везёт, и он находит место, где продаются все эти яркие пиджаки, галстуки и рубашки, приходится пойти на работу, где он начал пропадать всё чаще и чаще, но оно того определённо стоило.
Мэлс стоит перед зеркалом и осматривает себя в вещах, ради которых он столько работал, смотрит на свой кок, игнорируя слова отца и брата о внешнем виде, и понимает, что всё не зря было. На лице сама собой возникает улыбка, и он спешит выйти из их маленькой квартирки. Всю дорогу до Бродвея он тут и там слышал, как его ругали, и чувствовал на себе осуждающие взгляды. Это было непривычно, противоречило всем его убеждениям, вот только приносило странное удовольствие. Правда, пока Бирюков только глазами растерянно бегал от человека к человеку, пока ехал в трамвае.
Первым его появление на Бродвее заметил Боб (за ним Мэлс бегал неделю, упрашивая научить танцевать, так что его имя он уж точно не забудет), за ним обернулся Фред, а потом уже и все остальные. Мэлс в нерешительности стоял неподалёку, смотря куда-то на небо.
– Эй, чувачок! – Фред присвистнул. – Чувачок!
Бирюков обернулся, не сразу поняв, что обращаются к нему. Глаза Мэлса бегали от одного лица к другому, в попытке запомнить имена всех, с кем он познакомился в этот вечер. Было непривычно слышать вместо привычных Полины, Димы и Берты – Полли, Дрын и Бетси. Да и сам Мэлс Бирюков теперь стал Мэлом.
Именно в этот момент, он почувствовал, пути назад уже не было.
Возле входа в КОК огромная толпа людей. Мэл теряется и оглядывается по сторонам, пытаясь найти хотя бы какой-то ориентир. Все что-то кричат, толкаются, а Бирюков просто пытается слиться с толпой, неуверенно пробиваясь к входу. Тут становится легче, когда на плечо ложится рука Фреда, протаскивая внутрь. Мэл ничего не говорит и только благодарно кивает. Снаружи остаётся ещё одна девушка, которую Фред замечает и останавливается. За ним и Мэл. В голове его что-то щёлкает. Он её уже видел. Но не успевает Бирюков даже вспомнить, где конкретно, как они с Фредом уже забегают внутрь. Мэл идёт за ними.
Внутри жизнь, кажется, течёт совсем по-другому. Музыка, стук бокалов, смех, на сцене играют музыканты (даже на тех самых саксофонах!), бармен улыбается и выделывает всякие трюки с бутылкой в руках, на что девушки, сидящие за стойкой, с интересом наблюдают. Мэл оглядывает всё вокруг, пока идёт к той девушке. Когда он её видит ближе, он понимает, что гнался за ней. В компании девушек сидит и Фред, о чём-то с ними увлечённо болтая.
– Полли?
Полли произносит тихое «подожди» своей собеседнице и оборачивается на Мэла, который уже стоит сзади, переминаясь с ноги на ногу.
– Я извиниться хотел… – Мэлу неловко становится от взгляда девушки, так что он куда-то отводит глаза и чешет затылок. – За тот случай.
– А ты настырный, как я вижу, – Польза усмехается, а после её взгляд уходит куда-то в сторону.
Мэл смотрит туда же, куда и Полли. На сцене появляется Фред. Уголок, где сидят девушки, быстро пустеет, а Бирюков бегает взглядом от сцены к залу и снова к сцене. Начинает играть музыка, и Бирюков понимает, почему все настолько оживились. Звучат первые строчки, и всё внимание Мэла приковывается к поющему Фреду. Его голос цепляет, движения приковывают, и оторваться невозможно. Красота. Мэл, кажется, даже особо в текст не вслушивается, смотря на то, как уверенно двигается Фред. Вот он скидывает свой пиджак, приоткрывая плечи и бледно-розовую рубашку, а вот уже танцует, пока играет проигрыш и полностью отдаёт себя музыке, очевидно получая от этого наслаждение. Мэл и сам не замечает, как пританцовывает, и как быстро кончается песня.
Уже на улице происходит неожиданная встреча.
– Спокойно, чуваки, спокойно, – Фред прикуривает. – Мы на Броде.
Мэл стоит где-то поодаль, но, как только слышит, что его позвали, оборачивается и идёт. Там он видит своих товарищей, в том числе и Катю «комиссара». Бирюков сначала даже улыбается, но выражение его лица быстро меняется, когда он видит, как на него смотрит Катя.
– И что всё это значит, Мэлс?
– Ничего, – Мэл усмехается. – Алло, комиссар! Это я – Мэлс. Только костюм другой. У вас один, у меня другой. Понимаешь, просто другой, Кать.
Только слова Мэла ни на что не влияют. Он видит, как глаза Кати, с которой они учились уже несколько лет вместе, понимает, что тут бессмысленно разговаривать. Бирюкову это как нельзя лучше знакомо, когда убеждения сильнее дружбы. Вот и теперь, он стоит и, казалось бы, простая одежда, но столько презрения во взгляде, словно…
– Ты хуже, чем враг, Мэлс. Ты предатель.
Мэл попытался сказать Кате что-то ещё, но она уже его не слушала. В груди появилось непонятное очень досадное чувство. На плечо легла рука Фреда. Он чуть сжал её, приободряя Мэлса. На лице Бирюкова сама собой возникла лёгкая улыбка, и Фред, увидев её, отстранился, присоединяясь к остальным. Его примеру последовал и Мэл.
Дни летели, а Мэл всё чаще и чаще заглядывался в сторону саксофона. Конечно, он приравнивался чуть ли не к холодному оружию, как поговаривали некоторые, но соблазн был слишком велик. Для этого пришлось поработать и, наконец, узнать от Дрына, где можно найти подобные инструменты. Уже там встретить Нолика, с которым Мэлс был знаком, и купить заветный саксофон. Донести его домой без происшествий оказалось сложно, но Мэлсу сегодня определённо везло, так что двое полицейских, расхаживающих по набережной, не обратили на него внимания.
Уже дома, когда за окном стемнело, он достал из мешка саксофон. Блеклый, явно потрёпанный жизнью, но он наконец был у него на руках. Мэлс не спешил брать его, только глазами изучал, водил, еле касаясь, пальцами, изучая каждую кнопочку, каждый изгиб. Впереди предстояли долгие вечера в попытке научиться играть и презрительные взгляды от Кима, который уже даже ничего не говорил. Между братьями всё больше и больше нарастала пропасть. Мэлс это прекрасно чувствовал, но сделать ничего не мог. И так было не только с братом. Всё, что оставалось Бирюкову – отдавать себя полностью музыке, забываясь в заводном танце и игре на саксофоне, который очень быстро стал будто бы продолжением Бирюкова.
В хате у Фреда просторно. Мэлс сам живёт в маленькой комнатушке в коммуналке, которую делит с братом и отцом, так что рот у него сам раскрывается от удивления, когда он попадает внутрь. Тут уже много народу, тихо играет музыка, а самого хозяина не видно. Встречает Мэла только мопс, покрашенный в яркий цвет. Бирюков уже неосознанно ищет в толпе знакомое лицо, но находит лишь Боба, который рассказывает что-то про вывих челюсти. Мэлс усмехается, решив не вмешиваться в разговор.
– О, Мэл! О, Мэл! – Фред подходит в сопровождении двух чувих и с сигаретой в зубах, которая, кажется, никогда не исчезает оттуда. – How are you?
Мэлс глупо улыбается, не понимая вопроса, на что девушки хихикают, а Фред уж слишком весело улыбается. Чувихи отходят, а Фред снова кладёт руку на плечо Бирюкову. Он легко его толкает и ведёт куда-то в толпу, попутно рассказывая о девушках. Мэл слушает, внимает и смотрит то на людей вокруг, то на лицо Фреда. Если же быть точнее, то на его губы, на которые Мэл неосознанно засматривается. Ему даже не то что бы особо интересно слушать именно про девушек… ему просто интересно слушать Фреда. Не важно – говорит он сейчас про чувих или про историю, которая не так давно приключилась.
– Будешь? – Фред протягивает свою сигарету к губам Мэла.
Мэл вздрагивает, не ожидая предложения, но чуточку вытягивается и вдыхает дым. Он тут же закашливается и опирается на стенку. Жмурится, проклинает себя, что не подумал и, кажется, сейчас все лёгкие наружу выкашляет. Фред цокает, закатывает глаза и смеётся.
– Спортсмен…
Мэл наконец, спустя секунд тридцать, за которые он чуть не задохнулся, приходит в себя, и Фред протягивает ему стакан воды, всё ещё улыбаясь. Бирюков жадно её пьёт, а в горле до конца вечера остаётся неприятное чувство.
Мэл клянётся, что сигареты он никогда больше не подумает взять. Даже, если предложит Фред.
– Всё, дальше сам, – Фред отстраняется и исчезает в танцующей толпе так же быстро, как и появился.
Мэлсу остаётся только проследить за ним взглядом. Вот только это «сам» не срабатывает. Весь вечер он переходит от одного человека к другому, болтая о всякой всячине, которая, в прочем, не интересна обоим собеседникам, так что диалог быстро сходил на «нет» каждый раз. Бирюков вечно неосознанно глазами возвращался к толпе, но Фреда уже не было и там. Мэл догадывался, куда он мог исчезнуть, но при мысли об этом появлялись внутри очень странные чувства, которые Бирюков не мог внятно объяснить, а потому не заострял на них внимание.
Фреда Мэл снова увидел только под конец вечера. Аккуратный кок успел уже растрепаться, а пиджак успел пропасть. Бирюков быстро отвёл взгляд от Фреда, делая вид, что он что-то изучает на тумбочке, но всё, что там лежало – это были лишь пара женских шпилек да резинок. Ещё стояли часы.
– Не волнуйся, сломаны, – Фред подходит снова сзади. – Зайдёшь в кабинет через минут двадцать?
Мэл поднимает вопросительный взгляд, а Фред кивает в сторону коридора, в конце которого находится дверь, которую в этот вечер никто не открывал, кроме, разве что, самого Фреда. Зачем идти туда Мэл, конечно, и сам не догадывался, но согласился.
– Через двадцать, – повторяет Фред и подмигивает, отходя назад.
Мэл неуверенно открывает дверь в кабинет. Фреда он там пока не наблюдает, но, раз сказал, значит, обязан прийти. Бирюков заходит и внимательно изучает глазами всё, что видит. Он слышал, что папа у Фреда дипломат, но, кажется, даже в своих фантазиях подобную хату представить не мог. Сзади снова возникает Фред, а Мэл быстро отходит, вставая возле дивана.
– Ну, чего стоишь, как не родной? – Фред улыбается. – Садись-садись.
Мэл садится, а Фред разворачивается к шкафчику, доставая оттуда сигареты. Он закрывает дверцу, припадает спиной к ней и прикуривает, смотря на огонёк зажигалки. После же, убирает её к себе в карман, а сам закидывает голову чуть назад, выдыхая дым. Мэл смотрит на него, ожидая чего-то, но Фред молчит, видимо, думая о чём-то.
– А ты вообще барался когда-нибудь? – Фред опускает голову, а на лице его возникает ухмылка при виде того, как Бирюков краснеет из-за такого вопроса и бегает глазами, смотря то куда-то в сторону, то на лицо Фреда. Через пару секунд он отрицательно мотает головой.
Фред делает пару шагов к дивану и наклоняется, чтобы оказаться непозволительно близко к лицу Мэла. Бирюков краснеет, а его глаза бегают ещё быстрее, то и дело останавливаясь на губах. Мэл, кажется, как дышать забывает из-за такой близости.
– Ну, вот, смотри. Уложил ты чувиху в постель, и дальше что ты с ней делать будешь?
– А чего сложного?
– Темнота! – Фред смеётся и отходит, возвращаясь к шкафчику. – Что вас всех просвещать-то нужно?
Он достаёт с полки какую-то книгу, вынимая её из другой, а после снова подходит к Мэлу.
– Почитай на досуге, – в руках он держит сборник геометрических задач. – Только, – Фред делает паузу, а его голос становится серьёзнее. – Дома за тремя замками. В случае чего – съешь.
Мэл кивает и берёт сборник. Фред ещё раз берёт с Бирюкова обещание, чуть ли не просит поклясться, что тот будет осторожен, а после отправляет домой, тем более что на часах уже время очень позднее.
Сборник задач, как выяснил Мэл, оказался очень интересным чтивом. Бирюков и не знал, что такие интересные задачи могут быть в геометрии, которую он так яростно ненавидел в школе. Сейчас же он лежит под одеялом с фонариком, разглядывая страницы сборника и мысленно ругая Фреда. В этот момент Бирюков был похож на ребёнка, который делает что-то очень плохое, пока рядом, стоит вылезти из-под одеяла, спит папа и брат. Голубые глаза удивлённо бегали по страницам, рассматривая различные рисунки «фигур», что были там изображены, и бегло читая к ним текст.
Наступает следующий вечер, и Мэл перед выходом останавливается, смотря на саксофон в углу комнаты. Уже долгое время он играет, не показывая это никому и нигде, разве что вызывая неодобрительные взгляды соседей, когда он выходит из комнаты, которые слышат по вечерам «музыку толстых», звучащую понятно откуда. Бирюков пару секунд стоит в нерешительности, в итоге понимая, что надо взять с собой. Самое время выйти туда, на сцену.
За кулисами тесно. Тут он встречает Фреда, стоящего, как обычно, с сигаретой в окружении чувих. Он что-то говорит про музыканта, который сейчас играет на сцене. Мэл стоит и бегает глазами от саксофониста к своему инструменту, к Фреду и снова на саксофониста. Но музыка заканчивается, кажется, самое время выходить. Саксофонист проходит мимо Мэла, отталкивая того с прохода, а Бирюков в нерешительности смотрит на Фреда.
– Ну, – Фред кивает на сцену. – Давай-давай-давай.
Фред наклоняется вперёд, заставляя девушек чуть разойтись по сторонам, и подталкивает Мэла на сцену. Бирюков оказывается прямо перед микрофоном и удивлённо выдыхает. Со сцены зал кажется совсем другим. И как только Фред настолько уверенно держится? Ноги Мэла дрожат, ладони потеют, а он к своему ужасу слышит, как барабанщик кладёт палочки и уходит со сцены. Страх в голубых глазах становится только ярче, а сердце начинает биться чаще. Вот только из зала на сцену быстро запрыгивает Дрын, беря инициативу, как и барабанные палочки, в свои руки. Звучит сначала постукивание, которое подхватывают музыканты уже на своих инструментах, а Мэл вступает.
Бирюков даже не подозревает, что в этот момент на него из-за кулис смотрит Фред, которого, конечно, позвали танцевать, но он отказался, припав обратно к стенке. Мэл и не подозревает, что на лице у Фреда появляется лёгкая улыбка, когда он видит, каким счастливым выглядит Мэл, понимая, что под его музыку танцуют. Фред же тушит сигарету, выкидывая бычок куда-то в сторону, а сам уходит в зал, когда заканчивается первая песня. Мэл оборачивается в его сторону, но находит там лишь стенку.
Мэл сходит со сцены, облегчённо выдыхая. Нужно найти Фреда. Срочно. Бирюков бегает глазами по залу, но не находит там знакомого лица.
– Кого-то потерял? – Мэл вздрагивает, когда слышит голос сзади и оборачивается.
– Пойдём, хильнём?
– Ну, отскочем-побормочем, раз хочешь, – усмехается Фред и первым идёт в сторону выхода.
На улице прохладно. Пусть на дворе и лето, причём сегодня весь день держалась жара, но Мэл невольно ёжится, когда выходит из клуба. Фред на секунду останавливается на выходе и достаёт из кармана сигарету с зажигалкой. Бирюков краем глаза наблюдает, как Фред прикуривает. И это вызывает странное чувство внутри Мэла. Он быстро отводит взгляд куда-то в сторону, на оживлённую, несмотря на ночное время суток, улицу.
– Это было красиво, – улыбается Фред, выдыхая дым.
– Спасибо, – Мэл опускает глаза, а на щеках появляется лёгкий румянец.
Зачем Мэл позвал Фреда сейчас на улицу? Он сам не знал. Просто рядом с ним было хорошо и как-то… спокойно? Бирюков снова глянул на Фреда. В голове промелькнула мысль, заставившая Мэла вздрогнуть. Он снова отвёл взгляд в сторону. Фред же стоял и курил, будто бы ничего не происходит. И, действительно, ничего и не происходило, только вот странное чувство внутри Мэла стало ощущаться яснее.
– Фед… Фред, слушай, – Мэл поднимает, наконец, глаза. – Как понять, что тебе чувиха понравилась? В плане…
Фред удивлённо смотрит на Мэла. Он задумывается на пару секунд, делая затяжку.
– Ты сам это поймёшь.
– Но… как?
– Так, – Фред тушит бычок и наклоняется к Мэлу ближе, подмечая, что тот снова краснеет, и тычет ему пальцем в сердце.
Мэл смотрит вниз, на палец Фреда, а после поднимает взгляд на его глаза. По сути, он прав. Фред отстраняется, хмыкает, а после его зовут из КОК’а. Он оборачивается на Мэла, но Бирюков отрицательно мотает головой. Они обмениваются дежурным «до встречи» и расходятся.
Мэл решает пройтись пешком. Пусть идти в прикиде одному по ночному городу – это не лучшее решение, но ему необходимо прогуляться, чтобы ещё раз всё обдумать. Мысль, которая последний месяц лишь мелькала где-то на периферии сознания, сейчас вышла на первый план, вытеснив из головы всё остальное.
Кажется, он влюбился.
Мэл трясёт головой и жмурится. Не мог он. Просто не мог он влюбиться в парня. Это болезнь. Это статья. Это неправильно. Но за последний месяц, кажется, он в принципе послал далеко и надолго всё правильное, что в нём было. Но… это-то было совсем неправильно. Противоестественно. Мэл не хочет верить, вот только и на следующий день он, смотря на Фреда, испытывает те же чувства.
В КОК’е становится душно. Мэл направляется в сторону уборной, чтобы чуточку освежиться. Он включает холодные струи воды и умывает лицо, шумно выдыхая. Через пару минут ему выходить на сцену. На его шее висит саксофон, на нём прикид и первый, купленный на свои деньги, галстук. Тот самый, на котором Фред когда-то прочитал с усмешкой «Made in Tambov». Мэл разворачивается и идёт, сразу на сцену. Он дожидается, пока парень, стоящий там, доиграет, и выходит, вставая к микрофону.
Фред стоит в углу зала, докуривая очередную сигарету за вечер. Он смотрит на Мэла, который уже вступил, и пританцовывает. Фред понимает, что необходимо поговорить, тем более, кажется, Мэл что-то осознал. Фред не мог быть в этом уверен, но все факты указывали на это. Только после выступления Мэла Фред найти не смог.
На следующий день ситуация повторилась. И через день тоже. Фред устаёт искать Мэла по всему КОК’у каждый вечер. Кажется, что он всегда перед глазами, но как только Фред собирается к нему подойти – Бирюков испаряется. В итоге приходится искать Мэла через Пользу, с которой он, как успел заметить Фред, начал проводить чуточку больше времени.
Злило ли Фреда, что Мэл очевидно начинал его избегать? Да. Фреду было необходимо поговорить, вот только как говорить с человеком, который бегает от диалога, словно Фред хотел его расстрелять? Вариантов было не так много.
Фред достаёт очередную сигарету и стоит возле выхода из КОК’а. На улице льёт, как из ведра, но Фред продолжает стоять, выкуривая одну за другой. Он ёжится от холода. Пиджак уже давно успел промокнуть насквозь, а аккуратный кок на голове растрепаться. Изнутри доносится музыка. Саксофон. И, кажется, играет Мэл. Фред мог бы поймать его возле сцены, когда тот закончит, но слишком вероятно, что их заметят. Чёрный ход, конечно, тоже не лучшее решение, но это меньшее из двух зол. Фред смотрит на часы, ожидая, когда Мэл выйдет. Вся надежда была на Полли, которую он попросил привести Мэла сегодня после выступления.
– Мэл! – Фред вздрагивает, видя, как Бирюков выходит, и быстрым шагом сокращает расстояние между ними.
Бирюков тут же разворачивается, хочет зайти обратно, но дверь чёрного хода уже закрыта (спасибо Пользе). Мэл пытается уйти, но, кажется, уже поздно.
– Я только поговорить хочу, Мэл, – Фред смотрит с мольбой. Наверное, впервые он так в принципе смотрит на человека. – Если хочешь, можем пойти ко мне. Там никто не услышит, не увидит, – Фред берёт Мэла за руку. – Пожалуйста, Мэл.
Бирюков смотрит на Фреда пару секунд, а после отводит взгляд в сторону и кивает. Фред тут же ведёт его к машине, чтобы как можно быстрее доехать до дома. Мэл всю дорогу молчит, нервно сжимая в руках свой саксофон. Чувствуется слишком сильное напряжение, от которого хочется как можно скорее избавиться. Фред не решается включить музыку, потому что не к месту совсем она тут, пусть оба ей и горят.
Наконец, они добираются до дома. Фред показывает, где уборная, а сам идёт в сторону кухни, чтобы заварить чай. По пути он скидывает с себя промокший пиджак и расстегивает верхние пуговицы рубашки, которая внезапно начала душить. Чайник был поставлен, печенье стояло на столе, а Фред нервно ходил по кухне в ожидании Мэла.
– Чай разбавлять надо? Есть молоко, если хочешь, – Фред встрепенулся, когда Бирюков вошёл.
– Молоко, если можно, – Мэл говорит тихо, садится за стол и смотрит на Фреда.
Чай через минуту оказывается на столе. Фред садится, но тут же поднимается, когда к нему подбегает собака, прося тоже чего-то дать вкусного. Когда и эта проблема оказывается решена, Фред возвращается.
– Мэл, слушай… – Наверное, впервые он настолько нервничает, говоря о своих чувствах. – Я понимаю, что тема эта сложная, что дело подсудное, и вижу, что ты сам мучаешься, но…
– Что «но»? – Мэл резко поднимает глаза. Он весь дрожит. – Что «но», Фред? Это болезнь, ты понимаешь? С этим в психушку, голову лечить! Вон, у меня через дорогу есть. Это ненормально! Так… так не должно быть.
– Да послушай же ты! – Фред сжимает руки в кулаки. – Пожалуйста, Мэл, просто послушай.
– Нет, это ты послушай. Тебя, может, и устраивает то, что мы оба больные, но меня – нет, – Мэла трясёт сильнее. На уголках глаз у него скопились слёзы, а сам Бирюков говорит, кажется, уже себя не слыша. – Я больной, Фред. Я… Этого не должно быть. Меня, такого, быть не должно.
По щекам Мэла начинают течь слёзы, а его голова опускается. Он жмурится, на штаны падают две капли, и Бирюков всхлипывает. Фред пару секунд сидит, не зная, что ответить, а после подходит и присаживается перед Мэлом, сжав его руки в своих.
– Мэл, послушай меня. Только внимательно, – Фред ловит взгляд Бирюкова. – Ты – не неправильный. Твои чувства нормальны. Абсолютно. Я люблю тебя, слышишь? Ты нормальный. Пусть люди говорят что угодно. Пусть государство против… Да весь мир пусть будет против. Это не имеет значения.
Фред делает паузу. Он сам на грани того, чтобы расплакаться. Ему тяжело смотреть, как Мэл трясётся, как он со страхом смотрит на него, и как Бирюков сейчас не верит его словам.
– Ничто не важно, ничьи слова не имеют вес, когда речь идёт о любви, слышишь? – Фред чуть крепче сжимает руки Мэла. – И я готов ещё раз повторить: я люблю тебя, Мэл. Пожалуйста, не исчезай, Мэл, не убегай. Умоляю.
Теперь уже голос Фреда дрожит. На его лице появляются слёзы, а он смаргивает их, на секунду отворачивая голову куда-то в сторону. Мэл смотрит и молчит. Он нервно кусает губы, хочет что-то сказать, но останавливает себя. Через пару секунд Бирюков падает на плечо Фреда и рыдает. Фред не ожидал такого, более того, он не знал, что нужно в таких ситуациях делать.
– Ты – моя музыка, Мэл, – Фред кладёт руку на волосы Мэла и гладит его.
На несколько минут в комнате воцаряется молчание. Фред гладит Мэла, чувствуя, как рыдания медленно переходят в тихие всхлипы. Хочется добавить что-то ещё, но Фред решает дождаться, пока Мэл придёт в себя и скажет что-то. Ему необходимо просто услышать что-то от Бирюкова. Хотя бы одно слово, фразу. Что-то, что скажет, что Фред говорит не в пустоту. Всхлипы почти сходят на «нет», а Мэл только сильнее прижимается к Фреду, чувствуя чужую руку на спине.
– Федя, – шепчет Мэл. Фред вздрагивает, слыша своё имя, которым его никто не называет. – Пожалуйста, не отпускай.
На лице Фреда расцветает улыбка, а он аккуратно подхватывает Мэла, решая, что лучше с кухни перебраться в спальню. Бирюков цепляется ногами и сильнее руки вокруг шеи обвивает. Он чувствует, как Фред его несёт по коридору и спокойно выдыхает, когда чувствует мягкую постель. Фред ложится рядом и смотрит. Волосы у Мэла растрепались, щёки всё ещё горели и блестели от недавно бежавших по ним слёз, а сам Мэл выглядел сейчас особенно маленьким. Фред рукой аккуратно проводит по волосам, переходя на щёку, и поглаживает её большим пальцем.
Время, кажется, замедлило свой ход. На лице Мэла появилась лёгкая улыбка, а щёки, даже спустя время, всё ещё были красными, только уже не от слёз. Фред несмело приближается. Эта постель видела не одну девушку, вот только у Фреда такое впервые. Он затягивает Мэла в поцелуй и чувствует, как Бирюков отвечает. Сердце в этот момент, кажется, пропускает удар у обоих.
– Феденька, – шепчет Мэл, разрывая поцелуй. Фред снова вздрагивает. – Я… я люблю тебя, Федь.
Фред не знает, из-за чего он сейчас улыбается. То ли от признания, от слов, которые было так важно услышать, то ли от того, насколько сильно ему нравится это «Феденька», произнесённое именно Мэлом, именно сейчас, в этот вечер. Фред целует лоб Мэла, зацеловывает шею и хочет расцеловать, наверное, всего Бирюкова. Такого смущённого сейчас, такого открытого, такого замечательного. Его Мэла.
Вечер они проводят в тишине, лёжа в кровати Фреда и изучая друг друга одними глазами. Они ничего не говорят, будто бы боясь сломать, испортить момент. Только звук дождя не даёт наступить полной тишине. А потом снизу слышится открывающаяся дверь, а Фред поднимается. Он извиняется несколько раз и идёт встречать родителей. Мэл смотрит на часы, понимая, что ему пора идти, так что, когда Фред возвращается, Бирюков просит его проводить. Он отказывается от того, чтобы Фред его подвёз. Фред оставляет поцелуй на щеке Мэла и провожает, закрывая за ним дверь. На душе воцаряется спокойствие, а на лице сама собой появляется довольная улыбка. Это не укрывается от глаз родителей, но Фред, как самый настоящий партизан, только молчит.
Этого партизана зовёт в кабинет отец. Фред присаживается на диван, внимательно смотря на папу. Не мог же он настолько быстро всё узнать? Он подходит к шкафчику, ворча, что Фред опять взял его сигареты, а после разворачивается и возвращается к столу. Он присаживается на край, находясь прямо перед сыном, и прикуривает.
– Фёдор, я вчера говорил с зам. министром… Возможно, тоже постараюсь повлиять… Тебя пошлют на стажировку в Соединённые Штаты…
– Куда? В Америку?! – Фред чуть ли не вспрыгивает на месте. На лице его читается восторг.
– Подожди, – отец выставляет руку вперёд, призывая успокоиться. – Я хочу, чтобы ты правильно всё понимал. Это не увеселительная поездка. Это первая ступень посвящения. Если пройдёт всё нормально, ты вернёшься, закончишь институт и поедешь туда работать помощником третьего секретаря посольства. Ты согласен?
– О чём разговор, пап? – В глазах Фреда всё ещё читается восторг. Отец недовольно вздыхает.
– Я спрашиваю: да или нет?
– Да, – Фред отвечает не задумываясь.
– И ты готов сделать всё, чтобы это произошло?
– Конечно!
– Окей, – отец поднимается и отходит, продолжая говорить. – Тогда три условия. Со следующей недели ты снимаешь этот клоунский наряд и надеваешь нормальную советскую одежду. Потом идёшь в парикмахерскую и меняешь этот замечательный кок на идеологически выдержанный полубокс. И второе, – он делает паузу, смотря на напряжённого сына. – Эта неделя – последняя, когда ты встречаешься со своими друзьями.
Фред поджимает губы и падает на спинку дивана. Фактически, ему необходимо отказаться от всего, к чему он привык. А, самое отвратительное – от Мэла. От Мэла, с которым у них всё только началось. Он склоняет голову куда-то в сторону. Мечта об Америке резко становится страшной. Фред привык жить в вечном веселье. Стиляги для него не пустой звук. Это люди, которые стали ему родными. Стали частью жизни, от которой сложно отказаться.
– Извини меня за цинизм, но есть определённые правила. Или ты их принимаешь, или иди, точи болты на заводе, – он включает пластинку. – Я в твои годы тоже в кабаках отплясывал. И, поверь мне, ваше это тупое хождение по Бродвею туда-сюда – лишь жалкая пародия на то, что было у нас. Детскими болезнями нужно переболеть в детстве.
Фред поднимает глаза и смотрит на отца, который, кажется, не понимает (да и сможет ли понять?), от чего призывает отказаться Фреда. Он сам буквально недавно убеждал Мэла, что то, что между ними – это не болезнь, что это нормально. Сейчас же он сидит и не понимает, куда деться. Фред не может так просто бросить Мэла. Он не может так просто бросить того, кого так сильно полюбил за эти пару летних месяцев.
– А третье? – Фред с ужасом поднимает глаза на танцующего отца.
– Ерунда. Тебе надо жениться.
Внутри Фреда что-то ломается. Он сильнее вцепляется в подлокотник дивана и смотрит на отца. Впервые Фред жалеет, что он не, например, Полли. Он просто не может отказаться, потому что вариантов нет. Фред уже не слушает отца, который говорит про дочку академика, которая со школы «глазами недоенной коровы на тебя смотрит». Фред сглатывает, кивает и что-то кидает, перед тем как выйти из кабинета.
Америка.
Предел мечтаний Фреда. Всегда она ему казалась далёкой, прекрасной. Вот только прекрасное далёко оказалось жестоко. Как в песне пелось. Фред хлопает дверью в свою комнату и смотрит на кровать.
Америка.
Так ли нужна ему эта Америка? А что будет, если он откажет? Фред падает на постель, закрывая руками глаза. В голове слишком много мыслей, чувств, эмоций. Он не может радоваться, что летит в Америку, потому что сейчас она забирает у него самое ценное. Мэлса, а вместе с ним и музыку, без которой уже сложно представить день. Те самые «танцы на костях» оказались для него вмиг важнее мечты.
***
– А ты ведь, в итоге, единственный, кто побывал в этой самой Америке, – Дрын улыбается.
– Всё бы сейчас отдал, чтобы этого не случилось, знаешь, – Фред отводит взгляд в сторону. – Нет в ней ничего такого. А мы, дураки, всё хотели туда.
***
Фред перехватывает сходящего со сцены Мэла и тянет в небольшую каморку за собой. Бирюков идёт, весь светится от счастья. Дверь за ними закрывается, а Фред целует Мэла, прижимая того к стенке. Места катастрофически мало. Фред чувствует, как быстро-быстро бьётся сердце Мэла. Фред целует жадно, быстро, словно хочет как можно больше почувствовать, запомнить, оставить в памяти.
– Мэл, у меня для тебя плохие новости, – Фред видит, как Мэл всё ещё сохраняет весёлость во взгляде. Внутри что-то сжимается.
– У меня тоже.
– Я серьёзно, Мэл, – Фред делает короткую паузу и отводит взгляд куда-то в сторону. Ему страшно видеть, как может измениться лицо Мэла. Ему тяжело говорить и каждое слово он произносит будто бы через боль. – Я уезжаю в Америку осенью. Точно.
– То есть… – После короткой паузы начинает Мэл. – Уже через две недели?
Фред кивает. Он поднимает глаза на Мэла. Бирюков не даёт взглянуть на себя, только прижимается молча к Фреду и зажмуривается. Он ничего не говорит. Да и слова тут излишни. Какая забавная ситуация выходит: Фред просил не исчезать, а теперь сам улетает далеко-далеко. Про то, что он вылетел из института, Мэл забывает полностью, понимая, что осталось им с Фредом две недели.
Фред после весёлого вечера зовёт Мэла к себе. Они идут по ночной Москве, говорят о всяких мелочах, но у обоих на душе груз. Они смотрят друг на друга, понимая, что эти две недели положат конец всему. У них чертовски мало времени, много слов, которые необходимо высказать вслух, и бесконечное желание любить.
Фред целует Мэла, лёжа на кровати. Он зарывается руками в чужие волосы, сжимает их и целует-целует-целует. Фред будто бы хочет отдать всю любовь, всю нежность, все чувства, что есть внутри. Бирюков только прижимается и шепчет: «Феденька». И становится плевать, что буквально за стеной сидит мама Фреда, которая, кажется, всё ещё не приняла, что сын её – стиляга. За второй стенкой работает в своём кабинете отец, пока его сын, согласившийся на все условия, безбожно нарушает все данные обещания, законы и обнимает Мэла, боясь, что, если отпустит, то всё разрушится.
Ходить к Фреду становится традицией. Родители никак не реагируют, однако неоднозначные взгляды от отца Фред получает, как и напоминания, что часики тикают, и что пора завершать всё это. Фред оттягивает момент, пытается полностью отдавать себя во время коротких вечеров, проведённых наедине, с Мэлом. Он жадно целует, обнимает, касается там, где до этого не касалась ни одна девушка, срывая с губ краснеющего Мэла стон. Феденька.
– Всё ещё не ляжешь под стилягу, м, Мэл? – Фред смеётся, падая рядом с, до смерти смущённым, но слишком довольным, Бирюковым.
Мэл усмехается и в шутку даёт рукой по лбу Фреду. Брусницын тоже смеётся, смотрит на Мэла и гладит его по растрепавшимся волосам. Он аккуратно его поднимает, усаживает на кровати и зарывается руками в его волосы, окончательно разлохмачивая их.
– Посмотри, какой ты воробушек, Мэл, – шепчет Фред, показывая на зеркало.
Вот только в зеркале Мэл видит не себя, а как Фред целует его за ушком, гладит по волосам. Он чувствует, как снова краснеет, кладёт свою руку на руку Фреда, лежащую у него на плече. Бирюков улыбается и падает назад, на колени Фреда.
– Феденька, – Мэл смотрит вверх и тянется за поцелуем.
***
Фред докуривает свою сигарету. Он достаёт новую. Назад в здание заходить совсем не хочется. Тем более, тут, на улице, уютно, хорошо.
– Дрын, – Фред мнётся, думая, стоит ли задавать вопрос, внезапно возникший в его голове.
Дима заинтересованно поднимает глаза, ожидая, что дальше скажет Фёдор.
– А ты бы смог так поменяться, как это Мэл сделал? Ради любви.
– Вряд ли, – Дима пожимает плечами. – Да никто бы не смог из нас всех. Кого ни спроси. Может, на словах ещё и скажут, что, конечно же, смогут, но они соврут.
– Почему?
– А много ли людей способны изменить свою собственную суть ради любви?
Фред опускает глаза, задумываясь. Ответ ясен, как день. Вслух он его не произносит, но Дима понимает, что Федя прекрасно знает, как ответить на этот вопрос.
***
Последний день был самым сложным. Оба молчали, смотря в разные стороны, и гуляли по парку, зная, что время неумолимо приведёт их в ту точку, когда уже ничего нельзя будет сделать. Фред изредка касается своей рукой руки Мэла, отчего последний вздрагивает. Нужно столько всего сказать, но слова застревают в горле. Фред вообще не должен здесь быть, но он не мог не прийти.
Фред одет в серый костюм, на его голове уже не красуется кок, а на безымянном пальце красуется обручальное кольцо. Трудно узнать того самого заводного парня, способного одним своим взглядом, движением, подмигиванием завести толпу. Это уже не Фред. Фёдор Брусницын, Федя, парень, жлоб, но не Фред.
Мэл заходит во двор и притягивает к себе за галстук Фреда. Ему плевать, если кто-то увидит, плевать на всех и вся. Ему нужен, необходим его Феденька. Необходимо чувствовать его губы сейчас, его руки, всего Федю. Необходимо сжимать в руках этот ужасный, не идущий Феде совсем, пиджак. На Мэле сейчас галстук Фреда, который Федя сжимает в своих руках и отвечает на поцелуй.
– Люблю.
– Я тоже.
Из глаз Мэла текут слёзы. На улице уже темно. Уже утром Фред уедет. Мэл прижимается к Феде и шепчет: «люблю». Ему больше отпускать, больно поднимать глаза и сталкиваться с абсолютно той же болью во взгляде, что и у него. Фред целует макушку Мэла, закрывает глаза и гладит его по спине. Он шепчет: «я тоже». Фред сжимает цветной пиджак в руках и отстраняется. Нужно расставаться. Федя из последних сил сдерживает себя, чтобы не расплакаться прямо перед Мэлом, который и так еле держится.
– Ты – лучшее, что со мной случалось, Федь.
Мэлс первым разрывает зрительный контакт, разворачивается и быстрым шагом отдаляется. Он жмурится, смахивает слёзы и не позволяет себе оборачиваться. Фред стоит на месте и провожает взглядом Бирюкова. Только, когда Мэл исчезает из виду, Брусницын отворачивается и идёт в сторону дома.
***
– Знаешь, – Фред выдыхает дым. – Я не смог Бетси дозвониться. Не знаешь, что с ней?
– В больнице, – Дима тушит окурок об урну. – В онкологическом.
– Давно?
– Достаточно. Я не знаю подробностей, сам понимаешь… Но она молодец. Борется. Даже, вроде, шансы есть.
Фред улыбается, вспоминая, как любил её. Бетси. Отец никогда её не любил, не понимал, что Федя такого в ней нашёл. А Фред искренне её любил, окружал заботой и любовью. Она была первой и, пожалуй, единственной дамой его сердца. Все, что были после – так, баловство. Но даже она не стояла рядом с тем, как сильно Фред любил Мэла…
***
Москва, 1956 г.
Мэл принял неизбежное. Первое время не выходил из дома совсем, а потом понял, что единственный способ справиться – это музыка. Бирюков отдавал ей всего себя без остатка. Он начал больше времени проводить за занятием музыкой. В один момент даже, кажется, полностью в ней утонул, забыв про всё и вся. Мэл даже радовался, что начал забывать.
Мэл даже, кажется, влюбился. Они поженились с Полли, у них родился сын. Бирюков утонул в этом бешеном ритме жизни. Всё стало будто бы правильным. Более он не чувствовал влечения к парням, что было хорошо. Сына назвали Джон. Мэл пошёл на работу, немного даже остепенился. Про Фреда он, в первые месяцы после рождения, и вовсе забыл.
Жизнь шла своим чередом. Мэл перестал оборачиваться назад. Он запретил себе вспоминать те две недели. А, если и что-то оттуда само приходило в голову, то это тут же терялось в работе, музыке и заботе о ребёнке.
Но в один из дней Мэлс слышит звонок в дверь. Полина из соседней комнаты просит посмотреть, кто там. Уже полчаса она безуспешно пыталась уложить ребёнка и прикрикивала на Мэлса, чтобы тот вёл себя тише. Мэлс поднимается из-за стола, слышит ещё один звонок и открывает дверь, тут же впадая в ступор.
– Фред?..
– Мэл.
Мэл делает пару шагов назад, а Фред заходит внутрь. Что-то внутри Мэла, что будто бы было спрятано весь этот год, начинает вылезать наружу. Он смотрит на Фреда, которого так старался забыть, и готов прямо здесь закричать от радости. Они повторяют имена друг друга, пока, наконец, не обнимаются. Тут появляется Полина, которая сама удивлена появлению давнего друга.
Следующие два часа проходят в разговорах о том, что произошло, как поменялась жизнь и вручении подарков из Америки. Мэл всё это время смотрит на Фреда и понимает, что, кажется, так и не разлюбил. Он благодарно кивает, принимая бутылочку-непроливайку, мягкую игрушку, смотрит на Фреда. На всё ещё его Феденьку.
Полина снова кричит, чтобы они вели себя тише, а Мэл предлагает прогуляться. Фред кивает и берёт бутылку. Оба идут гулять по вечерней Москве. Как тогда, год назад.
– Ну, что, давай, рассказывай про Америку! – Мэл восторженно смотрит на Фреда.
– В Америке… – Фред делает короткую паузу, останавливается и раздвигает руки в сторону, демонстрируя свой костюм и серое пальто. – Вот американский стиль.
– Какой стиль? – Мэл усмехается и кивает в сторону. – Тебя с трёх шагов от жлоба не отличишь.
– Ты чего? – Фред берёт руку Мэла в свою. – А качество! Ты пощупай. Пощупай. Вот… А лейбл! Важно не то, что снаружи, а то, что на подкладке. Чем свободнее человек – тем он проще одет, – Фред смотрит на Мэла, который, кажется, слишком шокирован его словами. – Мэл, у меня для тебя плохие новости. Там нет стиляг.
– Как нет? – Мэл улыбается. Думает, что Федя шутит.
– Вот так. Нет, – Фред делает паузу, ожидая, что Мэл начнёт возражать. Но Бирюков выжидающе смотрит на Федю, очевидно ожидая объяснений. – Если бы нас вот таких вот выпустили на Бродвей, на настоящий Бродвей, нас бы через два квартала забрали бы в психушку, – Фред кладёт руку на плечо Бирюкову. – Мэл, пойми, там нет стиляг.
Бирюков пару секунд растерянно смотрит на Фреда, а после, когда Федя что-то ещё добавить хочет, прижимает его к стенке, целуя. Он слышать не хочет ни про Америку, ни про стиляг. Ничего. Но он чувствует, как Фред мягко его отстраняет и неловко улыбается. Руки Мэла начинают дрожать. Это не его Федя. Более того, это даже не Фред. Кто угодно: самозванец, парень с улицы, призрак, но не Феденька.
– Пошёл вон!
– Мэл…
– Я сказал, пошёл вон!
Фред пару секунд ещё смотрит на Мэла, а после разворачивается. Мэл видеть не хочет его, так что сам делает пару шагов, а после бежит. Он не знает, куда и зачем. Бирюков закрывает глаза, продолжает бежать и мотает головой. Он не хочет верить, не хочет думать про то, что Федя всё забыл. Забыл, как ночами шептал слова о любви, как звал хилять по Броду, как обещал не забывать. Но забыл.
Мэл падает и разворачивается на спину. Это не Феденька.
***
– А как там Полли с Мэлом? Как Джон? – Фред поднимает голову и смотрит на Диму, который слишком резко переменился в лице.
– Джон… вырос. Похорошел прям. Полли, вон, переехала. В Петербург. Вместе с Джоном, – Дима замолчал.
– А с Мэлом что? – Федя взволнованно поднимает глаза и делает шаг вперёд, приближаясь к Диме. – Что с Мэлом?
– А ты… не в курсе? – Дима приподнимает бровь и делает небольшой шажок назад.
Вопрос в данной ситуации до неприличия глупый. Фред очень выразительно смотрит на Диму, так что тот сдаётся. Он опускает глаза куда-то вниз.
***
Москва, 1957 г.
Мэл просыпается среди ночи. Он садится на кровать и смотрит на спящую Полли. Бирюков улыбается, целует её в лоб, на что она смешно морщит носик, и поднимается, направляясь в сторону кладовой. По пути он захватывает табуретку. Мэл подходит к спящему Джону и что-то шепчет одними губами.
Свет в кладовой Мэл не включает. Он находит верёвку, заранее купленную и вяжет узел. Он встаёт на табуретку, закрывает глаза и пару раз вдыхает и выдыхает.
Решение принято. Записки нет. Осталось сделать только шаг вперёд.
Тишина квартиры нарушается грохотом падающей табуретки. Но это не будит никого. Только утром, когда Полли не обнаружит рядом с собой спящего Мэла, она встанет и пойдёт проверить, что случилось. Крик разбудит Джона, но не спящий ребёнок станет меньшей из проблем.
Шаг.
***
Сигарета выпадывает из рук Фреда. Дима хлопает его по плечу и уходит внутрь здания, оставляя Федю один на один с новостью, которая новостью-то вовсе не была. Брусницын, ведь, даже не насторожился, когда Мэл ему не ответил на приглашение.
Губы сжимаются в тонкую линию, а по щекам бегут слёзы. Фред сползает вниз по стенке, опуская голову.