На границе Мондштадта и Ли Юэ лишь холод

Драконий Хребет — край стужи и снега, разросшийся посреди зелёных долин Мондштадта. Острым пиком разрезая вечно сизое небо, он скалился на море глыбами тёмного льда. Обходить его стороной не признак малодушия, а всего лишь уместное благоразумие. Картографы ненавидели Хребет за неизведанность — сероватое пятно на карте било и по самолюбию, и по кошельку, заставляя разоряться на лишнюю баночку белил. Искатели же приключений недолюбливали это место из-за сотни согильдийцев, которых оно сгубило. Холод забирался в людские тела, пленяя и опутывая сном, нежным и тёплым, но куда более смертоносным, чем можно себе представить. Каждый год кто-то неустанно пытался покорить гору, штурмуя маленькими отрядами у подножия, но все неизменно возвращались ни с чем. Драконий Хребет трепетно охранял свой покой, сурово наказывая за малейшую ошибку. Никто не мог стать здесь своим. Хотя…

Мороз иногда делал исключение для тех, кто нигде не мог найти себе приют. Для тех, кто везде был чужим.

Две фигуры медленно кружили по озеру, смотря друг на друга бешеными тёмными зрачками из-под мокрых чёлок. Любимцы Хребта. Тот сразу принял их, озлобленных и уставших, больше напоминающих зверьё, нежели людей. Он стравил их, заставил желать крови, а потом спаял вместе, сделав так, чтобы каждый снова и снова возвращался сюда. За тёмным синяками, кровящими ранами и возможностью хоть сколько-нибудь побыть собой.

У ветреного Мондштадта и засушливого Ли Юэ странная граница — пронзительно ледяная и беспощадная. И как хорошо, что тем двоим был не чужд холод.

— Вряд ли историю нашего знакомства можно будет кому-нибудь рассказать, — произнёс Чайльд с лёгкой грустью.

— А почему нет? — наигранно удивился Кэйа. — Матушка, когда я встретил вашего сына, то сразу понял: это оно… Хочу увидеть, как дикие кабаны растаскивают его кишки по Пику Виндагнира. Кстати, передайте, пожалуйста, ветчину.

— Ха… Боюсь, моя мать не одобрит тот способ, которым я пытаюсь завести друзей.

— Не бери в голову, думаю, она обрадуется и тому, что хоть кто-то из них дожил до воскресного ужина.

Чайльд усмехнулся и неторопливо прошёлся по водной глади, ковыряя зарубку на рукояти лука. Он вышагивал с небрежной ленцой, будто вместо стрел в его руках обычные прутики, а вся их серьёзность — лишь представление, тщательно выстроенное для большего удовольствия от игры. Кэйа знал, что это не так. Он знал, что рябь, аккуратными волнами расходящаяся из-под чужих сапог, может так же легко превратиться в накрывающий с головой вал. Он знал, что эта беззаботность так же стремительно может перейти в ловкий прыжок, разрывающий дистанцию и выкрадывающий лишние секунды, чтобы прицелиться. Он знал, потому что уже попадался на это.

Высокомерная снисходительность не приносила ничего хорошего.

Они оба вымотались. Пот каплями собирался на висках, и, разбежавшись минуту назад по разным концам озера, они пытались ужалить друг друга если не клинком, то хотя бы словом. Кэйа оправдывал себя тем, что ему нужно время придумать нечто похожее на стратегию; Чайльд же… Его действия не вписывались в привычную картину: обычно он не брал передышек, предпочитая атаковать нескончаемым потоком ударов — сначала выстрел, а следом размашисто рубящий удар клинком, быстро переходящий в уколы — но сейчас… Сейчас он почему-то медлил.

— Что случилось, капитан? Не хочешь порадовать меня хорошим боем? Поторопись, иначе замёрзнешь на месте, — крикнул Чайльд, приглашающе разводя руки в стороны и рассматривая с нескрываемым ехидством, от которого кровь била по вискам.

«По его мнению, я похож на идиота, чтобы повестись на такой дешёвый развод?» — оскалился Кэйа и тут же, противореча сам себе, ринулся вперёд.

Воин допускает ошибки, когда мнимое превосходство начинает кружить голову. В хитрости Чайльд редко шёл дальше ложных выпадов, полагаясь только на свои силу и технику, но, судя по слишком очевидной радости, сегодня ему удалось придумать что-то новое. Что-то, чем он особенно был горд. Возможных вариантов было несчётное множество, поэтому единственный выход— атаковать сразу и не дать и малейшего шанса, чтобы противник успел найти в своём плане слабые места.

Лёд споро предупреждал шаг, и в пару секунд Кэйа уже рядом. Он был почти уверен, что огни восторга в глазах Чайльда замерцали только ярче от этого маленького потворства его воле, поэтому идея сделать их своей следующей мишенью стала почти нестерпимой.

Меч змеёй скользнул вперёд, метя в лицо, но Чайльд успел ловко парировать удар. Стихия встретила стихию; водное лезвие зашипело, столкнувшись с инеевым. Альберих быстро зацепился за поставленную впопыхах защиту и тут же проломил её, оставляя на чужой скуле кровящий порез — приглашение к бою и предостережение, чтобы Предвестник воспринимал его всерьёз.

— Первая кровь? Как очаровательно, — протянул Чайльд, не глядя утираясь плечом.

Пар рваным смешком слетел с губ, и через мгновение он вернул удар своим вторым клинком. Остриё полоснуло по рёбрам. Касание было мимолётным и почти незаметным, поэтому глаза Кэйи удивлённо распахнулись, когда он почувствовал жгучую боль. Рубашка быстро окрасилась красным, влажно прилипая к коже. В нос ударил запах крови, яркий и тошнотворный в окружающем холоде, но Кэйа отмахнулся от него — рана неглубокая, и ткань немного остановит кровотечение, так что пока эта проблема несущественна, а её решение будет целиком и полностью зависеть от настроения мондштадского духовенства.

«Две. Нет, три кружки пива для Розарии за встречу с многоуважаемой Барбарой вне её графика. Прости, Альберт, но здоровье капитана кавалерии превыше всего.»

— Ещё пара дюймов, и из тебя вышел бы премилый мертвец.

— Как хорошо, что ты не дружишь с точностью.

Собрав на кончиках пальцев силу, Альберих быстро метнул в голубые глаза горсть льдинок, рассчитывая выиграть время для ответного удара. Чайльд — на удивление — обычно дрался честно, но кто сказал, что он сам должен поступать так же?

Вместо того, чтобы отходить, Чайльд яростно рванулся вперёд, толкая его плечом, пробежал несколько шагов и вновь повернулся, выставив клинки перед собой. Искры снега красиво блестели на его ресницах, щёки горели румянцем, и Кэйа мысленно решил, что ни о чём не жалеет. Вид определённо стоил того.

— Как гнусно, — недовольно фыркнул Чайльд, пытаясь провести рубящий удар в шею. Мимо. Сделав изящный шаг назад, так что лезвие встретило перед собой только воздух, Кэйа сипло рассмеялся.

Он скакал туда-сюда, будто в танце, пытаясь быть неудобной мишенью. Его ум был куда острее меча, поэтому он предпочитал делать серии быстрых уколов и держать дистанцию — недостаточно большую, чтобы можно было использовать лук, но и не слишком маленькую, ведь подойти вплотную с короткими мечами для противника — половина победы.

Взгляд Кэйи внимательно искал любую брешь, любой неверный шаг, но пока безрезультатно. Предвестник подставлялся редко, но оттого с ним и стоило искать встречи. Уставший и запылившийся в тёмной каморке банка Северного Королевства, сейчас он был поистине прекрасен в своей жестокости и жажде победы. Как здесь устоять?

Они бились, нисколько не уступая друг другу: задевали локтями и ставили подлые подножки, яростно сталкивались, чуть ли не цепляясь гардами, и сразу же отходили. Казалось, что, появись у них возможность пустить в ход зубы, они бы, не задумываясь, вцепились друг другу в глотки. Чайльд, несмотря на любовь к хвастовству, рядом с Кэйей атаковал резко и скупо. Он часто менял стойки, и внезапно возникшее в его руках водное копьё, сделав быстрый круг через кисть, чуть не превратило капитана в подобие куриного шашлычка. Альбериха спасло лишь то, что тот милостиво ударил со стороны зрячего глаза. Благодарность не заставила себя ждать: вместо уха Чайльд лишился рубиновой серёжки. Достойный обмен любезностями.

В этом и состояла тонкая грань между сражением и бойней, которую им удалось нащупать только спустя время, — каждый давал другому шанс. Шанс парировать, контратаковать или отойти в сторону. Лишь бы веселье не заканчивалось. И так день за днём, встреча за встречей, битва за битвой…

— Прости, — раскаяния в голосе было столько, что сомневаться в его фальшивости не приходилось, — наверное, чтобы заработать на такую, пришлось как минимум прирезать самого Моракса. Как жаль, что сделать это во второй раз будет куда сложнее.

— Ты даже представить себе не можешь, насколько я люблю сложности, — прошептал ему Чайльд почти в самое лицо. Никто не хотел уступать, и скрещенные лезвия дрожали от напряжения. — Но не переживай, я всё равно присмотрел себе новые. С камнями побольше. Хочешь подкину тебе одну? С этой побрякушкой выглядишь как дешёвка.

Ледяные шипы мстительно вылезли из воды там, куда Чайльд собирался поставить ногу.

— Было бы очень мило с твоей стороны. Тогда в следующем отчёте я смогу написать, что «способствовал подрыву влияния высших чинов Фатуи в финансовой сфере». Как думаешь, купятся или твою цацку тоже придётся приложить как доказательство?

— А я ведь от чистого сердца…— закатил глаза Чайльд и продолжил наступать.

Он проломил атаку Кэйи ударом клинка в клинок и, резко толкнув навершие, с навесом выбросил эфес в кадык. Альберих попытался уйти под руку рисковым нырком, но замешкался и глупо подставился скулой. Перед глазами заплясали яркие мушки. Виски нестерпимо заломило, а пострадавшая половина лица ощущалась каменной маской. Попадание в шею мгновенно вывело бы его из игры, так что он ещё неплохо отделался, но довольно сложно судить о собственной удаче, когда в голове гудит осиный рой.

— Ублюдок, — немного обиженно прошипел он, пытаясь распрямиться и выставить меч достойно. По-рыцарски. Так, чтобы не походить на деревенского дурачка, пытающегося отогнать палкой собаку. Это же его трюки: бить исподтишка и играть подло — так какого?..

— Не выражайся перед старшим по званию.

Вся усталость разом навалилась на Кэйю. Возможно, пропущенный удар и правда подкосил в нём что-то или, может быть, сказался плохой день, достаточно тяжёлый даже без похода на Хребет, но он всё сильнее стал пятиться назад и почти полностью ушёл в защиту. Чайльд сразу почуял эту перемену и, хитро улыбнувшись, нарастил темп, так что Кэйе оставалось угадывать удары только по движениям плеч и резкому свистящему звуку, когда мечи разрубали воздух. Удар, удар, ещё один удар… Предвестник пил его дыхание и с упорством гончей загонял в угол.

«Если я проиграю, то точно не так…»

Кэйа скинул клинок, соскользнувший по его лезвию, и, сделав шаг на сближение, мощным круговым замахом ударил в грудь. В то место, где она должна была быть… Чайльд ловко присел, пропуская рубящий над собой, а горсть воды, которую он успел зачерпнуть, брызгами полетела прямо в ошарашенное лицо напротив. Тяжёлые капли мокрыми дорожками побежали по ресницам, превращая всё вокруг в мутное марево; широкий, пущенный в молоко удар всё ещё вёл Кэйю за собой. Весь мир для него — вода, холод, белый снег и…

Мир окрасился красным, когда кулак ударил под рёбра рядом с едва затянувшейся раной. Пара шагов, тихий хруст льда под ногами, и алые всполохи утонули в тёмной воде, следуя вниз за рубиновой серёжкой. Последнее, что Кэйа видел отчётливо, — победный оскал, сверкнувший непозволительно близко.

Ледяная вода мгновенно вышибла весь дух и остатки воли. Дно больно ударило острыми камнями в спину, и, панически отфыркиваясь, Кэйа понял, как сильно ему опять повезло: они успели уйти от центра почти к самому берегу, так что озеро здесь было едва ли по колено. Приятная неожиданность. Неприятной стал Чайльд, кубарем поваливший его обратно в воду. Удары — ну, хоть кулаками, а не кинжалами — посыпались снова. Тот бил точно и больно, попадая по тем местам, где уже наливались синяки. Всё играло против Кэйи: положение, место, раны, которые нестерпимо жгло, и даже Глаз Бога. Сила, подстёгнутая страхом, взбунтовалась и морозила воду, создавая вокруг него вихрь льдинок, раздирающих кожу. Он как никогда чувствовал себя беспомощным, а рука, тисками сжавшаяся на его шее, совсем не помогала поправить положение.

Глаза, рот и нос наполнила ледяная вода. Чайльд играл с ним как кошка с мышкой. Хотя вряд ли животное было способно на такую изощрённую пытку: прижав его ко дну всем своим весом, он то опускал его с головой в озеро, то поднимал, давая передышку ровно на один вдох, а дальше всё по новой. Голос срывался в безмолвном крике, а такой драгоценный воздух ускользал быстрой струйкой пузырей.

— Попросишь милости, сэр? — слышал Кэйа в те несколько секунд, когда его мир становился чуть суше. — Попросишь? Проси, и я отпущу.

Если такова цена за все те разы, когда Одиннадцатый Предвестник глотал благодаря нему снег и собственную кровь, то… То Кэйа всё равно не был готов сдаться так просто.

«Думай-думай-думай! Выиграй хоть немного времени! Думай!»

Кэйа Альберих никогда не был дураком, но через год-два он наверняка назовёт решение, пришедшее на ум медленно уплывающему во тьму сознанию, самым глупым в своей жизни. Ну и плевать. Сейчас ему важно сохранить хоть что-то. Гордость, достоинство, — в конце концов — ту самую жизнь, поэтому, набравшись мужества, он отчаялся совершить последний и самый опасный за сегодня рывок...

Ухватившись за лацканы серого мундира, Кэйа подтянулся к Чайльду и отчаянно ткнулся в его губы своими. Он не знал, на что надеялся. Ввести в замешательство? Утянуть за собой в случае, если вода снова накроет его? Украсть чужой воздух, потому что собственного катастрофически не хватало? Единственное, что он знал чётко, — ему не хотелось тонуть, поэтому он крепко вцепился в форменную ткань, сжимая её почти до треска. Лёгкие горели огнём, холод окутывал тело, и все свои силы Кэйа приложил к тому, чтобы сдерживать кашель. Он выжидал, хотя сам не понимал, что именно должно случиться. Его не отталкивали, но и не отвечали. Рот Предвестника — крепко сжатая линия, и сам он весь будто заледенел. Рука всё ещё лежала у Кэйи на шее, но уже без попытки сжать. Лежала легко, даже нежно, если не брать в расчёт, что все касания меркли и едва ощущались из-за сильного контраста с обжигающей водой. Но это уже была победа. Небольшая победа в битве за… За что?

«Что ж, тем лучше, — подумал Кэйа, целуя опустившийся уголок губы и глубоко втягивая носом воздух. — Может быть, я даже смогу дожить до завтра…»

Его хватило ещё на несколько секунд и пару коротких поцелуев. Дальше тяжёлую голову медленно потянуло вниз, и тело сложило от надсадного кашля. Морозный воздух резал нежное горло не хуже ножа. Уткнувшись макушкой в грудь Чайльда, Кэйа впервые на своей памяти помолился архонтам за своё благополучное возвращение домой. Его могли убить либо дерзость, либо холод. Первое ему пророчили с детства, а вот за второе было немного обидно: родная стихия всё-таки.

«Это будет копьё или меч?» — прикинул Кэйа, когда почувствовал, что чужое тело под его мокрыми волосами мелко вздрогнуло. Приготовившись к удару, он поднял взгляд, собираясь принять его с достоинством, но…

У богов странное чувство юмора.

Чайльд смотрел на него так, будто видел впервые. Его ладонь аккуратно отпустила шею и поднялась на щёку. Другой же он испуганно дотронулся до своих губ. Глупый мальчишка, знавший только о войне, сейчас растерянно хлопал ресницами и с недоверием гладил мозолистым пальцем скулу, которую сам же и подбил. Он был так очаровательно потерян. Привычный к жестокости, он вернее ожидал другой поцелуй. Железный и вспарывающий горло до самого позвоночника. Как забавно: смертоносный Предвестник в битве и робкий юноша, когда мир становится чуть больше арены. Когда в него приходят тёплые касания и невинные поцелуи. Кэйа поступал глупо, но всё ещё не был дураком и примерно представлял, как выглядит сейчас со стороны: растрёпанный, перемазанный в крови, с отёком на пол-лица. Так почему Чайльд разглядывал его… Вот так? Открыто, прямо и с долей… восхищения?.. Почему?

— Зачем ты?.. — тихо спросил Чайльд, подтягивая его ближе к себе. Всматриваясь в лицо до невозможности пронзительно. Ища что-то. — Кэйа, зачем ты это сделал?..

«Зачем, говоришь… Ах да, точно, чуть не забыл.»

Выдохнув из себя весь набранный воздух и приготовившись к боли, Кэйа резко ударил лбом в веснушчатый нос. Пространство, попадающее в фокус его единственного глаза, ощутимо тряхнуло от сотрясения и заволокло пеленой, но кулак, ведомый годами тренировок, инстинктивно точно метнулся к чужому уху. Подкинув вверх бёдра, он скинул с себя вес, заставив уже Чайльда захлёбываться в мутной воде. Позиции поменялись, и вот теперь Кэйа хозяин положения. Чайльд почти не сопротивлялся — лишь слабо дёргал руками, поднимая со дна ил. Тычки сыпались отовсюду. Под дых, в челюсть, ещё раз по уху и не забыть отомстить за отбитый бок… Используя подлые приёмы, рассчитывай, что тебе может вернуться в троекратном размере. Сегодня Альберих узнал это на собственном опыте. И с удовольствием возвращал долги.

— Ради победы, конечно же, — наконец-то ответил он. Запоздалый удар ногой под рёбра будто добавил ему сил.

Кэйа упивался и не скрывал этого. Он ликовал. Вообще, когда твой сапог упирается в грудь поверженного врага, чувствуешь себя превосходно. Почти на вершине. Грудная клетка Чайльда стала для него личным Пиком Виндагнира. Ни с чем не сравнимые ощущения — стоит подумать над ними, если выдастся какое-нибудь особенно скучное собрание.

Бой закончен. Оба с треском проиграли, но Чайльду поражение было принять гораздо труднее.

Он сдал два фронта.

— Ну, а на что мне ещё было надеяться, правда?

Едва слышимый хрип перешёл в слабый плевок — кровавый сгусток остался качаться на мелкой ряби озера. Перевернувшись на спину и раскинув руки в стороны, Чайльд пустым взглядом уставился в небо.

«Обиделся? Или расстроился?»

Кэйа торжествующе заметил, что справедливость есть: их лица были в одинаково ужасном состоянии. Хотя, наверное, стоило всыпать мальчишке больше. Сломанный нос — небольшая расплата за испорченную рубашку, насквозь мокрую накидку и необходимость неправдоподобно врать Джинн о внезапной стычке с наёмниками на плановом обходе границ. Да к Бездне, его чуть не втоптали в грязь, в такие моменты можно побыть мелочным!

— Твой контроль воды стал лучше, — нехотя отметил Кэйа, стягивая с пояса прихваченный бурдюк с вином. — Создал пузырь под моим льдом, чтобы я провалился?

Полуденная смерть мягко легла на язык, смачивая разодранное горло. Жадно делая глоток за глотком, он даже не почувствовал, как тонкая багровая струйка потекла по подбородку. Чайльд, всё ещё валявшийся в полынье, цепко проводил её взглядом.

— Ага. Хотел впечатлить тебя, сэр. Кстати, если тебе интересно, на тренировки было загублено двадцать лучших фарфоровых чашек шатра Ли, так что посвящаю эти жертвы тебе за неимением более достойных трофеев.

— А ты быстро учишься. — И это правда. Альберих каждый день совершенствовал своё мастерство в созидании льда. Это было его главным преимуществом перед другими. Но для Чайльда, который использовал силу, концентрируясь лишь на её природной мощи, такие незатейливые фокусы — большой прогресс, достойный похвалы.

— Какой в этом прок, если вместе с этим ты тоже находишь новые трюки? — пожал плечами Чайльд и обиженно отвёл взгляд. — Причём гораздо бесчестнее предыдущих.

«Что за ребёнок?»

Кэйа присел рядом, наклоняясь почти вплотную. Сорванный голос, опаляя дыханием, глухо прошептал прямо на ухо:

— Секретов в моих трюках не так уж и много. Если хочешь научиться делать так же, в следующий раз хотя бы попытайся открыть рот.

— В смысле, открыть ро... Нет, подожди, в следующий раз?!

Кэйе даже не нужно было видеть перед собой лицо Чайльда, чтобы знать о самодовольной усмешке, растянувшей его губы. Всё было понятно и так.

— А есть возражения? — меланхолично ответил Кэйа вопросом на вопрос. Его внимание было приковано к тёмному небу, вот-вот готовому превратить всё вокруг в белый ад. Маленькая снежинка легла на протянутую ладонь, предупреждая, что лучше бы не гневить гору, так беззастенчиво пользуясь её милостью, и поскорее оттуда убраться. — Если нет, то буду ждать тебя у подножия, прямо по дороге есть трактир. Сможешь оклематься и доползти туда до начала бурана — твоя удача, в противном случае… Что ж, придётся сходить на Утёс Звездолова за свежими сесилиями.

— Цветы я предпочитаю дарить сам, спасибо, — бросил Чайльд в медленно удаляющуюся спину. — Я обещаю успеть, сэр!

Кэйа рассмеялся. Всё тело болело, и он не ручался, что выдержит и не сляжет где-то по дороге, но… Ему было весело. На Хребте пахло свободой.

— Посмотрим.

У ветреного Мондштадта и засушливого Ли Юэ странная граница — пронзительно ледяная и беспощадная. Драконий Хребет выбирал себе странных любимцев. Сильных духом и везде лишних. Тянущихся к холоду, но горящих огнём, способным преодолеть любую снежную бурю. Спаянные и закалённые стихией, они сильны рядом с ней. Они сильны рядом друг с другом.

На кусочке карты, который ненавидит каждый картограф и каждый искатель приключений, они свои. Ведь на границе Мондштадта и Ли Юэ лишь холод.