Маленькие ладошки на смуглом твердом прессе - как кошачьи лапки, мягкие и нежные, но царапают чувствительно, чувственно.
От этих маленьких царапок внутри живота растекается тепло, а в паху - раздувается горячий шар желания.
У Феликса маленькая кошачья челюсть, рот - как цыплячий клювик, тело усыпанно мелкими крапинками - шоколадными крошками, Феликс сам весь как сладости, которые любит печь, и пахнет так же - съедобной сладостью, вкусным шампунем и гелем для душа. Сквозь напускную сладость пробивается естественный свежий запах, и он тоже - чертовски вкусный, Чан утыкается носом в Феликсову шею, и чувствует, что готов его сожрать.
Может, не сожрать, но отжарить, как минимум, точно.
На Феликсе юбка, откровенно секс-шоповская, такая короткая, что не скрывает ничего абсолютно, но скрывать ничего и не нужно. Она сладкого-сладкого розового цвета - как клубника со сливками, Чан думает, как хорошо бы смотрелись в комплекте с ней нежные белые чулки Феликса, длинные, до самого верха бедра, но он попросит надеть их вместе когда-нибудь потом, потому что трогательные острые коленки - зрелище тоже абсолютно прекрасное.
Абсолютно прекрасное.
Чан трогает, не может натрогаться его коленками, худыми ногами, нежными бедрами, Феликс улыбается и сладко вздыхает, ёрзая у Чана на бедрах.
Чан целует тонкую шею, вбирает в рот кожу, перекатывает на языке, как карамельку, но осторожно, только бы не оставить следов.
Феликсу здесь приятно, он в его руках - тает сахарной ватой, впивается чувственно пальцами Чану в плечи, ноготки царапают смуглую кожу, литые мышцы, ладошки скользят ещё дальше, к спине, царапают лопатки и возвращаются назад. Феликс дышит быстро-быстро, сдерживает стоны, потому что ему так до боли в сердце хорошо, хорошо и хочется больше.
Фе-ликс, Ликси, Ликс, на языке его имя ощущается так приятно, язык сначала гладким ласковым звуком толкается в нёбо, и после имя обрывается шипящим и сладким, как газировка.
Лли-ксс. Ли-кс. Ликс.
Чан повторяет его снова и снова, шепчет, хрипит на выдохе, пока растягивает его, сдвинув в сторону трусики, такие же нежно-кремовые, такие же секс-шоповские, как и юбочка, до возбуждающего невинные.
Феликс обнимает его за шею, держится за его плечи и нетерпеливо двигает бёдрами, насаживаясть на пальцы глубже, выстанывает Чану на ухо какой-то полуосознанный бред: "Да-да, хорошо, ещё, да, ещё".
Комната залита полумраком и светом от фиолетовой подсветки на стене, в комнате томно и лениво, пахнет возбуждением и приторно-сладко - клубничной смазкой, их общим запахом. Звучат шорохи простыней, тихие стоны и хриплый шёпот, снова щелчок открывающейся смазки - Чан просит Феликса лечь на спинку, снимает с него эти трусики, влажные от смазки естественной и силиконово-клубничной, задирает ножки и скатывает ткань с длинных ног. Добавляет лубрикант на член, чтобы наконец войти, и вот звуков становится больше - звучит хлюпанье смазки, стон от первого проникновения.
Ноги Феликса - у Чана на плечах, Чан целует розовую коленку, пока сантиметр за сантиметром проталкивается глубже. У Феликса прикрытые глаза и открытый в удовольствии рот - он мягкий и податливый, как тесто, мни его как хочешь, поза - любая, какая только вздумается, все будет приятно, все будет хорошо.
Все тихо и нежно, они качаются, как на волнах, не торопятся никуда, не бегут за секундным удовольствием, будто впереди - целая вечность только вдвоем, бесконечность только для них. Будто у них есть все время мира, чтобы попробовать все, что хочется, что ещё не пробовали, и то, что хочется повторить, сделать хорошо всеми способами, какие только знают, обласкать везде и всюду. Время зациклилось в одном моменте, на движениях таких естественных, вложенных в них самой природой, потому что самой природой им было дано - любить друг друга вот так.
Ликс откидывает голову и сладко на выдохе стонет, пока Чан толкается и шепчет на ухо нежности. Чан весь был - про нежность и заботу, большой и надёжный, Феликсу с ним хорошо так, как не было ни с кем другим.
Юбочка задралась до живота, открывает нежный текущий смазкой член, Чан уделяет внимание и ему тоже, дрочит горячей ладонью в такт толчкам, доводя Феликса до иступления и консистенции ничего не соображающего, способного только стонать в удовольствии, желе.
Феликсу хорошо настолько, что аж плохо, мучительно, он чувствует через какое-то время как созревает, растет внизу живота горячее, сладкое, он просит Чана ускориться:
- Сильнее, папочка, сильнее.
И Чан толкается сильнее, начинает трахать быстрее, жёстче, Феликс срывается на громкий невнятный скулеж, почти плачет от сверхстимуляции, ему хорошо до звёздочек перед глазами и трясущихся коленей, он чувствует, насколько он близко.
Близко-близко-почти-ещенемного-еще-да-еще-
Чан тоже близко, он наваливается сверху, почти сгибая Феликса пополам, разводя ноги ещё шире в стороны, и то, как Чан прижимает, вбивает его в кровать всем своим большим, горячим телом толкает Феликса за грань.
Ещё пара толчков, и вот спелым яблоком в животе лопается оргазм, затапливая внутренности горячим. Феликс ломается в спине, выгибается, вскрикивает и трясется, сжимаясь на члене, и Чан с глухим стоном кончает следом. Розовую юбочку, как сладким кремом, заливает сперма.
Горячо.
Липко от сладости и тяжело дышать.
Чан падает на кровать рядом с Феликсом, трудно, громко дыша.
Какое-то время они просто лежат рядом, слипшись друг с другом как сахарным сиропом, восстанавливая суматошное дыхание и переплетаясь пальцами.
Ещё через пару минут Ликс, облизывая губы, поворачивает к Чану голову, тихо улыбаясь, спрашивает:
- Ещё раз?
Чан улыбается в ответ и тянется за поцелуем.
Ну как можно такому отказать?
Ночь впереди ещё длинная. И вся - только для них.