На самом деле это просто дверь.
Весь её символизм, равный удару кулака огра, существовал только у Натаниэля в голове. В Башне Бдения она казалась чужеродной и неестественной, как и её кипенно-белый цвет. Ручки в виде голов грифонов направляли в сторону посетителя острые уши. Их морды были печальны, а в клювах зажаты кольца. Клятый орлессианец просто взял и заменил то, что ему пришлось не по вкусу! Даже столь малая потеря привычной части дома отозвалась тянущим чувством под рёбрами. Натаниэль тронул кольцо и вздрогнул от укусившего его холода. Не железо — сильверит! В дверных ручках. Когда полстраны пухнет с голода. Орлессианский ублюдок. От желания стиснуть руки в кулаки дрогнули пальцы. Натаниэль заставил себя сделать медленным вдох, пока предательская дрожь бесконтрольно перекинулась на загривок и стала едва ли не панической.
Просто зайти. Пережить. Уйти.
Мог бы и не приходить. Но непонятно от кого унаследованная совесть посмотрела на него взглядом Кусланд. Презрительно, будто неспособная больше на разочарование. Будто говоря: «Может, хватит тебе опороченного имени, отнятого дома и ненависти кровников? Тебе дали шанс на искупление, а ты всё только портишь». С поступками отца Натаниэль ничего поделать не мог, но месть командора он заслужил сам.
Как просто было бы закончить свою жизнь, сорвавшись на Кусланд. Она стояла по ту сторону решётки в окровавленном лёгком доспехе больше похожая на вылезшего из кустов бандита. Её когда-то изящная фигура, повергавшая всех красавиц Ферелдена в бездну зависти и злословия, стала мужеподобно квадратной. С серого узкого лица перегоревшими углями на него смотрели мёртвые глаза Героини Ферелдена.
— Натаниэль Хоу, — скривила широкие тонкие губы Кэти Кусланд. — Жалкое зрелище.
Не менее жалкое, чем ты — что внутри что снаружи. Но Натаниэль промолчал, глядя на кровавые разводы на подбородке Кусланд и на её загрубевшие пальцы, сжимавшие рукоять клинка — бурые и потрескавшиеся там, где их не скрывала перчатка.
Свет одинокого факела, освещавший угол, где обычно дежурил стражник, дрогнул. Потянуло мокрой землёй и прелым запахом подступавшей осени. Будущая королева на всё небольшое помещение рявкнула: «Вон!»и за мгновенно захлопнувшейся дверью послышалась возня упавшего человека. Кусланд повела носом и обвела сощуренными глазами подвальное помещение, будто оценивая их уединение.
Убьет.
Почти животный ужас верёвкой обхватил шею. Сердцебиение ощущалось в кончиках пальцев, в висках, под ослабевшими коленями. Так отчаянно жить ему ещё никогда не хотелось. Вопреки всему, а особенно ей — чудовищу с той стороны гниющей решетки. А Кэти Кусланд всё молчала и принюхивалась как зверь. И вдруг, блеснув углями-глазами, она стала безразличной, такой далёкой, что Натаниэлю показалось, будто его уже нет.
— Командор Карон прибудет на следующей неделе. — Кусланд убрала руку с меча и перетёрла между пальцев корку крови. — Что бы он ни решил, считай это милосердием.
Натаниэль проводил взглядом её тёмный коротко стриженый затылок. Едва остался в одиночестве, он тяжело опустился на каменный пол и приложил к горячему мокрому лбу покрывшийся пылью рукав. Ещё неделю взаперти и в собственной голове. Временно живой. Его разобрал злой смех, продравший сухое горло до желчного привкуса на языке.
Какое-то время спустя, когда Натаниэль потерял счёт времени и почти перестал есть, лишь разламывал хлеб на куски, которые просто не хотел тащить в рот, чтобы потом не пить гнилую воду, дверь открылась и в тюрьму зашло слишком много света. Кто из визитёров был тем самым командором Стражей не составило труда догадаться. Натаниэль едва ли собирался уделять внимание орлессианцу, но это случилось. Первое, что он понял: Карон маг, второе — вероятно, благородного происхождения. Как вязалась поясная сумка для зелий с клеймом круга и расшитый золотой нитью бархатный жилет Натаниэль даже не пытался предполагать. Глаза у командора светились неестественной синевой, а сам он теребил длинными пальцами хвост золотой косы, лежавший на плече.
Молчание затягивалось, а Натаниэль сдерживал желание чесаться. Чего ждал орлессианец?
— Оставьте дверь открытой, — бросил командор, едва к ним присоединился ещё один человек. — И сообщите сенешалю Вэрелу, что я ожидаю его в этой… выгребной яме.
Когда один из стражников ушёл, второй встал за плечом командора и принялся рассказывать дикую историю, едва ли отражавшую правду о том, как Натаниэля повязали. Страж нахмурился; по глубокой морщине, проступившей между его бровей, было несложно догадаться, что это довольно частое выражение на его лице.
— Если бы я хотел слушать трактирные байки, солдат, выбрал бы для этого подходящее место. — Командор резким жестом велел стражнику отойти подальше. — Займите свой пост за пределами этой комнаты и впредь, отвечая на мои вопросы, опирайтесь на факты.
Натаниэль не ожидал, что голос орлессианца будет звучать одновременно бархатно-ядовито и сильно. Акцент слегка портил эффект, но лишь для тонкого слуха.
Сенешаля ждали в тишине. Натаниэль гадал зачем вообще поднялся со скамьи и тратил силы в основном на то, чтобы стоять не шатаясь; от свежести кружило голову и мерещился лёгкий аромат моря. По камням с улицы заползал туман раннего утра. Показавшийся в проёме Вэрел предупредительно постучал, прежде чем войти. С его седых волос капала вода, стекая на свежий рубец на щеке.
— Командор. — Сенешаль традиционно поклонился, скрестив руки.
Натаниэль уловил опаску в движениях Вэрела и напряжение. Страх.
— Эшафот готов?
— Так точно. Осуждённые ждут казни, палач прибыл из Амарантайна час назад и ждёт ваших указаний.
Новая волна боязни за свою жизнь оказалась куда менее яркой, чем первая. Натаниэль смотрел на Стража и даже не пытался заговорить — бессмысленно.
— Не желаете полюбоваться на казнь, сударь Хоу? — Орлессианец склонил голову к плечу, по-лисьи улыбаясь глазами. — Невиданное здесь ранее зрелище: правосудие! — Он выдохнул лёгкий смешок, глядя на сенешаля. — Ваше неодобрение, Вэрел, можно зачерпнуть из воздуха.
— Я лишь не понимаю, как вы можете оставлять в живых сына предателя и отправлять людей на эшафот за то, что они лишь пытались выжить во время войны.
— Вы, ферелденцы, безнадёжны, — поскучнев, протянул командор. — На эшафот, сенешаль, идут воры, которые должны понести наказание за свои преступления. К несчастью для них, по законам военного времени, их преступления караются смертной казнью. А сидящий в этой клетке Натаниэль Хоу, сын Рендона Хоу, убитого некоей персоной, незаконно вломившейся в его особняк, не причастен ни к какому преступлению, за которое должен сидеть за решёткой. Его обворовали. Избили. И содержали здесь. Будь я заинтересован тратить больше сил на это дело, на эшафоте прибавилось бы грустных лиц. Что до измены Рендона Хоу... чтобы узаконить её, правящей монархии нужно официально взойти на престол и написать свою «историю победителя». И последнее, что должно быть сводит вас с ума. Какие же у меня права, раз я придерживаюсь высказанной точки зрения? Это право Стража. Право силы, если хотите. Вы просто не можете меня остановить. Отоприте камеру, будьте так любезны.
Натаниэль потряс головой, собирая по пыльным углам атрофировавшиеся мысли. Что это было?! Отголосок Игры? Шутка? Представление? Не может же быть всё настолько просто. Ведь в Орлее никогда не бывало всё просто! Но он мог лишь подчиняться моменту, которым владел Карон. Моментом собственного падения, которое должно... наступить... сейчас.
— Я чуть не забыл.
Командор остановился у самой двери камеры и медленно обхватил пальцами решётку. Сердце Натаниэля рухнуло в бездну, но вместе с тем по телу прошла дрожь облегчения, что он оказался прав в своих выводах. Неважно, насколько всё обернётся против него.
— Хочу, чтобы вы понимали, что я орлессианец, и доставлять ферелденцам неудобство для меня само по себе награда. Вы станете Серым Стражем, Натаниэль Хоу. Я объявляю Право Призыва. Вэрел, подготовьте новобранца для Посвящения.
Это милосердие. Милосердие. Но было не похоже.
Перья сильверитовых грифонов были выполнены с необычайной скрупулезностью. Натаниэль гладил их неровную поверхность, всё ещё не готовый открыть дверь. Он пытался представить себя на месте командора, но доходя до определённого момента, мысли соскальзывали, не желая доходить до конца.
Перед внутренним взором всплыла темница Архитектора: мрачное подземелье, стены из серого гранита, прутья решётки толщиной с запястье — ни одно заклинание их не взяло. Тусклый свет сыпался сверху вместе с пылью и каменной крошкой. Много неприятных звуков, от которых казалось, что потолок сейчас обрушится на их головы и всюду ощущение скверны, почти осязаемо клубившееся в воздухе. И Карон, низко свесивший голову — Натаниэль видел только, как припорошенные пылью золотые волосы упругими волнами спадали на лицо. Он с наслаждением вцепился зубами в шею командора, чуя среди всех запахов тонкую ноту орлессианских духов, и не отпускал зажатую кожу подольше, чтобы хорошо запомнить аромат моря и солоноватый привкус. Укус было интересно ощупывать языком, кожа становилась всё горячее, и орлессианцу наверняка было больно. Натаниэлю нравилась его метка, ещё долго способная напоминать о случившемся. На памятные подарки он не скупился, оставив на боках Карона следы пальцев и процарапав ногтём линию позвоночника. То, что орлессианец и слова протеста не сказал, заставило Натаниэля обезуметь. Он швырнул Стража на грязные камни и дёрнул ремень. Вдруг пришла ослепительно яркая и холодная мысль остановиться. Или сказать глупость в стиле Огрена, бросить скабрёзный упрёк, что Карону нравилось подобное обращение. Но не стал, как бы ему ни хотелось растормошить свою жертву. Иметь орлессианца под тишину и издевательски ровное дыхание хотелось как можно жёстче. На спине Карона не осталось живого места, так быстро проступили синяки. Натаниэль едва не сказал вслух: «Орлессианская блядь», вбивая член в расслабленное безучастное тело. Пряжка с грифоном царапала пол в такт толчкам, путаясь в ткани спущенных до колен штанов. Натаниэль мог бы нарисовать эту картину, она не исчезала, возвращаясь во снах, и изводила с каждым днём всё сильнее.
В Вольной Марке, несмотря на разгульную жизнь, он никогда не спал с мужчинами. Не было желания. Были женщины: мягкие, воздушные и гибкие, с томными голосами — прекрасные, что дух захватывало. Карону не нужно было прикладывать никаких усилий, чтобы Натаниэль лишился разума.
— Взбесившаяся псина, — прошипел командор.
И стало ещё более гадко от его лишённого эмоций голоса. Натаниэль хотел прижаться к Карону, уронить голову на его плечо, обхватить его и сказать: «Ты мой». Но всё было не так. Он сполз с орлессианцаи наблюдал, как тот приводил себя в порядок: без брезгливости, неторопливо и педантично. А потом Карон посмотрел на него сверху вниз — это был «Взгляд» с буквы, размером с Вал Руайо. Это был взгляд, который говорил, что это с Натаниэлем что-то не так, а Карон вообще не причастен к произошедшему.
— Если это был твой план, как нам выбраться отсюда, очевидно, он не сработал, — заключил командор.
Разочарование жгучим ядом полилось по венам.
Он постучал. Звук получился утробный, как рык чудовища, в логово которого он лез. Дверь была не заперта, и Натаниэль нерешительно вступил в слабо освещённую камином прохладную комнату.
Карон сидел на столе боком, перебирал бумаги и хмурил светлые брови. Недоступный, погружённый в свои мысли. Имел ли он хоть какое-то представление, что чувствовал Натаниэль, глядя на его обтянутые тёмной тканью бедра и открытую шею, которую до этого самого момента он скрывал высокими воротниками?
— Ты здесь. Хорошо. — Командор бросил короткий взгляд на Натаниэля — что-то мелькнуло в глубине глаз, но было скорее похоже на огненный блик. — Я хотел кое-что обсудить.
Письма, что командор держал в руках, он вернул на стол, и Натаниэль заметил, что бумага вся в завитушках — скорее всего приглашение из Амарантайна.
— Присядь, — бесстрастно бросил Карон, изящно указав рукой в сторону гостевого стула, чуть менее похожего на трон, чем тот, что был задвинут под стол с другой стороны.
Орлессианская роскошь, набитая пухом и обтянутая дорогим синим бархатом, так нелепо смотрелась в кабинете отца. Карон медленно выживал из окружения ферелденский аскетизм.
Натаниель сел, двигаясь почти через силу, приближаясь к командору, и посмотрел прямо, по привычке, не подумал, что нужно было задрать голову. Карон оказался намного ближе, чем казалось двери. От того смешного расстояния, что их разделяло у Натаниэля пересохло во рту. Страж сел ровно и одна только мысль, что он мог бы раздвинуть ноги, пустила мурашки по телу. Чуть запоздало пришёл стыд и неотъемлемое чувство разочарования.
— Блэкмарш. Расскажи мне, что знаешь.
— Знаю о чём? — наконец справился с собой Натаниэль, чтобы начать думать головой.
— О ферелденских суевериях, связанных с этим местом. Или ты предлагаешь всем, кто туда отправляется, беспрестанно жевать пророческий лавр и молиться? Может мне лично начать огородничать для безопасности Стражей?
— Я знаю не больше того, что написано в книгах и говорят люди.
Натаниэль собирался уйти, но Карон нагло поставил ногу на стул прямо между его ног, даже не изменившись в лице. Все кости в теле Натаниэля окаменели. По воздуху поплыло такое напряжение, что первые мгновения он не решался посмотреть на командора и лишь стискивал мягкие подлокотники.
— Разумеется, я очень хочу узнать, что говорят люди, — медово-ласково проворковал Карон. — А представь, как мне понравится эта история, изложенная образованным ферелденцем, имевшим счастье родиться в этих краях.
— А если я не намерен развлекать тебя историями?
Натаниэль едва уловил смазанное движение, и его голова мотнулась, а половина лица, онемев на мгновение, загорелась как от ожога. Потребовалось несколько долгих секунд, прежде чем он смог снова дышать.
— А если... то, чего хочешь ты, больше не имеет никакого значения? — в тихом голосе Карона слышался такой лёд, что сердце Натаниэля пропустило удар и зашлось уже напугано.
— Расскажи мне историю, крошка Нат. Развлеки меня.
Натаниэль вскинул глаза на невозмутимого Карона, открыл рот, чтобы послать его, куда солнце не светит, и получил ещё один увесистый удар по лицу. В носу противно защипало, теперь горели обе щеки. Возмущение, гнев, стыд, что стерпел первый удар и покорность от знания, что заслужил — всё переплелось, извращённо вылилось в горячую волну возбуждения. Штаны стали тесными, а от обжигающего взгляда хотелось стыдливо прикрыться.
— Смотри на меня. — Карон медленно повел ногу вперёд.
Лицо полыхнуло смущением, куда более горячим, чем последствия пары пощёчин. Отодвигаться было некуда, хоть Натаниэль и вжался в стул так, что стоило расслабиться, он точно потрётся о сапог.
— Наслаждайся. — Прохладные пальцы Командора нежно коснулись щеки Натаниэля, пробрав до мурашек, до задавленного в глубине стона. — Я разрешаю.
Натаниэль не мог унять дрожь. По коже гулял ледяной ветер и чересчур умелые тёплые руки командора, сводя его с ума. Время, что ему дали, Натаниэль использовал, чтобы понять, как он оказался распят на стуле. Как он мог без возражений раздеться и принять позу, угодную орлессианцу? В голове не укладывалось. Теперь он не мог пошевелиться, забейся изо всех сил не смог бы сдвинуться, связанный заклинанием.
— Орлессианская магесса. — Командор ощутимо повёл рукой от бедра Натаниэля, к рёбрам и выше, к голове, грубо, почти больно вплетая пальцы в волосы. —Значит, она уничтожила дракона, перестала чураться простолюдинов и народ искренне её полюбил. Даже храмовникам не сдал. Как мило. А потом, вдруг, стали пропадать молодые девушки. Но мы ведь оба понимаем, как всё было. Банальнейшая сделка с демоном. Продолжай.
Дёрнувшись снова и не получив результата, Натаниэль обречённо уронил голову. Ощущение беспомощности и открытости разрасталось. Только руки Карона позволяли как-то с ним справляться и не пытаться действительно вывернуться из паралича. Он бы вздрогнул от неожиданного прикосновения, если мог. Тёплая волна прошлась вдоль позвоночника вслед за пальцами Командора. Так мало, чтобы согреться и вполне достаточно, чтобы возбуждение не спадало.
— Продолжай, — настойчиво повторил Карон.
Натаниэль молчал, потому что добавить было почти нечего, непонятно чего от него хотел Командор. Нить разговора растворилась вместе с самообладанием.
— Ну же, это не может быть всё, — голос, мягкий как шёрстка щенка мабари, влился прямо в ухо вместе с горячим дыханием.
Волосы потянуло, и Натаниэль послушно запрокинул голову, подчиняясь властному движению.
— Чародейка из Орлея, Хоу. Мне бы не хотелось приглашать сюда сенешаля за подробностями.
Сдурел?! Он дёрнулся изо всех сил, но заклинание держало крепко. Сквозь неуправляемую панику и громовой стук сердца он услышал тихий смех. Рука командора всё ещё путалась в волосах, теперь поглаживая и ласково перебирая пряди. И вдруг Натаниэль обнаружил, что смотри на Карона сверху вниз — тот стоял на коленях и пожирал его взглядом.
— И ты поверил, что я позволю кому-то, кроме меня, увидеть тебя таким? —Карон выглядел так, будто находился в трансе. В расплывшихся на полрадужки зрачках таилось безумие.
Едва ли на этот вопрос нужен был ответ. Натаниэль ощутил прикосновение к губам и почти бездумно тронул пальцы кончиком языка. И услышал, как всего на мгновение, но Карон задержал дыхание.
— Кажется, ты… что-то мне рассказывал, — голос командора сорвался и Натаниэль улыбнулся тому, что это его заслуга.
Эта мысль приятно отозвалась внутри. Оставалось только закончить рассказ о болотах. Карон снова пропал из области зрения, и чтобы не провалиться в тишину, Натаниэль был готов говорить без остановки, но всхлипнул, когда поясницы коснулась холодная жидкость. Той же монетой, да?
Путы ослабли, Натаниэль едва успел сохранить равновесие, и приготовиться к очередному приказу.
— Опусти ноги на пол.
Карон придержал его, пока Натаниэль осторожно пытался сделать, что он хотел. Он не был уверен, что сможет устоять на ногах, но с трудом смог оседлать стул. Подлокотники больно впивались в бёдра, мышцы потянуло от неудобной напряжённой позы. Единственное, что помогало, руки Карона на плечах, его тягучий возбуждённый голос, шепчущий, как Натаниэль прекрасно справляется. Он в этом не был уверен, едва дышал от мучительного прилива благодарности за похвалу и не пытался зажаться, когда капли вязко заструились вниз, затекая между ягодицами, скользя по мошонке и члену. Он больше не владел собой, если вообще мог сохранить такое право, войдя в этот кабинет. Натаниэль не удержался, застонал сквозь стиснутые зубы, ощущая скольжение пальцев между ягодиц. Карон не торопился, надавливал слегка, словно проверял напряжение мышц, разгоняя по телу всё нараставшие волны тепла. Натаниэль старался не подаваться руке командора, но проиграл убийственно неторопливым ласкам. Он больше не мог стоять спокойно, его трясло, лицо обсыпало потом. Скольжение, чужие пальцы едва заметно осторожно пробовавшие проскользнуть внутрь — пугающее незнакомое ощущение. Не было боли, но лучше б была. Он бы не скулил, не карябал стул ногтями, сдерживая стоны, не изнывал бы от желания неизвестно чего. Не умолял бы...
— Прекрати издеваться...
— Даже не начинал, — усмехнулся орлессианец.
Похоже, Карон не собирался физически ему вредить, и, видимо, имел непробиваемое возбуждением терпение. Скорее бы всё кончилось, не было сил вынести ласковую пытку, палец внутри, медленное скольжение чужой руки по члену, балансирование на грани удовольствия и омерзения от себя самого. Голова кружилась. Он что-то говорил, о чём-то просил — не слышал себя. Перед глазами предметы расползались в разные стороны, в горле застрял ком, а грудь разрывало чем-то горячим. Натаниэль выгнулся, прижался спиной к орлессианцу, упав затылком на его плечо.
— Дыши. Вдох-выдох. Это не всё, у меня остался вопрос.
Натаниэль кивнул, не смог бы ничего сказать, радовался, что его перестало распирать изнутри.
— Когда ты трахал меня, о чём думал? — спросил Карон.
Низкий вибрирующий шёпот ощущался всем телом. Натаниэль толкнулся в зажавшую член руку и застонал. Что он мог ответить? Он сам не знал, его повело. Он злился. Имел возможность. Карон просто...
— Не молчи, Нат. Я хочу знать, что у тебя в голове.
— Магия крови в помощь, гребаный ты...
Ожидаемой боли в отместку всё не было.
— Орлессианец? Ну, ты открыл Пар Волен. Меня бывало имели и без объяснений. Но я очень хочу знать, зачем это сделал ты.
Спокойный голос забирался в уши, и Натаниэль хотел начать выкручиваться из обнявших его поперёк туловища рук. Вспышки каких-то неясных решений мелькали в голове: прижаться-оттолкнуть-ответить-промолчать… просить?
— …ненавижу тебя, — признался Натаниэль, потеряв все силы и обмякнув в объятии орессианца.
Карон хмыкнул и чуть сильнее сжал руки.
— Представляю. Уже почти всё. Успокоился?
Натаниэль кивнул, несмотря на стояк, утверждавший обратное, и с помощью Карона слез с кресла.
— Сядь, ногу закинь на подлокотник. Издашь хоть звук, вылетишь в окно.
Это была не шутка, Натаниэль видел по сосредоточенному лицу командора, доставшего из кармана золотую ленту. Янтарная змея сияла в отблесках пламени. Карон уронил ткань на живот Натаниэля и опустился перед ним на колени. Командор виделся как в тумане, Натаниэль прикусил губу, не зная, как вынесет это. Влажный горячий рот вокруг члена не помогал молчать. Натаниэль боялся даже лишний раз пошевелиться, мог только с силой втягивать носом воздух и хвататься за стул руками. Ещё немного, он был так близок к оргазму, что ноги свело судорогой, но Карон сжал его член у основания, не позволяя лишний раз дёргаться. Золотая лента обвилась и переплелась в бант, который орлессианец заботливо разгладил.
— Уже почти...
Натаниэлья потряхивало от злости и возбуждения. Руки не слушались, ноги грозили разъехаться. Он бы придушил командора, потому что это точно было всё. Цена уплачена. И больше никогда!
В противоположной части комнаты, за ширмой, Натаниэль услышал плеск воды.
— У меня кое-что есть для тебя, — задорно прозвучал голос командора.
Ещё какая-нибудь дрянь. Натаниэль стиснул зубы.
— На колени, малыш, и закрой глаза.
Его обожгло гневом, только ноги подогнулись с удивительной покорностью. Осталось совсем немного. На шее повисло нечто тяжёлое. Натаниэль ощупал грубую широкую кожу и... это был ошейник! <i>Собачий ошейник!</i> Он распахнул глаза и уставился на чуть улыбавшегося орессианца, жадно выискивавшего что-то в выражении лица Натаниэля.
Хватит.
Карон будто услышал его мысль, кивнул и отошёл со словами:
— Зайди ко мне в полночь. А пока свободен.
Натаниэль поднялся с колен и принялся подбирать свою одежду.
— И ещё, — добавил командор, будто забыл, — подарок не разворачивай.