Куроо срывается в кофейню прямо с пары, на ходу придумывая себе оправдание, которое у него никто не требовал.

— Бабуля в больнице! — кричит он профессору, перепрыгивая через ряды потоковой аудитории, разрастающейся ввысь и вглубь амфитеатром.

— О боже, — преподша международной экономики в ужасе прикрывает рот рукой, и её искреннее сочувствие и волнение впиваются в Тецуро укором. — Надеюсь, она в порядке.

— Конечно, в порядке, — Куроо должен её успокоить. Нервные клетки не восстанавливаются. А с такой работой бедной женщине они ещё пригодятся. — Просто она э-э-э… Рожает. Родила уже, — говорит Тецуро, не сумев придумать никакого другого радостного события в столь ограниченной возможностями локации.

— Ваша… бабуля?

— Да, — уверенно кивает Куроо. — Бабуля — это кличка моей собаки. У неё тройня. Два кобеля и одна сука. Чудесные малыши, показать вам фото?

— Ох, — одногруппники, привыкшие к подобному цирку с Куроо в роли главного клоуна, лишь тихо хихикают. А вот преподавательница выглядит несколько опешевшей, но при этом… заинтересованной? — Вообще-то, я сама очень люблю собак. У меня две ивисских борзых, замечательные девочки. А у вас что за порода?

— Сибирская… такса, — выдавливает Куроо, медленно пятясь к двери. — Очень злобная мелкая тварь. Обожаю её.

— Сибирская такса?.. Надо же, никогда не слышала о них.

— Это редкая порода, очень редкая. Нам её самолётом высылали. Прямо из Сибири.

— Вот как? Тогда я с ещё большей радостью посмотрю фотографии малышей! Ну, всё, бегите, бегите, нельзя такое важное событие пропускать! — и она нетерпеливо машет руками, позволяя Куроо наконец убраться из аудитории и помчаться навстречу своей злобной маленькой твари.

«Лишь бы он не успел никуда свалить», — мантрой повторяет Куроо всю дорогу до кофейни, которую он преодолевает то бегом, то размеренным спортивным шагом, чтобы не предстать перед Кенмой запыхавшимся и потным.

Надо сделать вид, что он зашёл в кафе совершенно случайно: «Вот так встреча! Какая неожиданность! Ну, раз уж я тут, и ты тоже тут, то можем считать это свиданием, а?»

Когда Куроо наконец врезается в дверь и торопливо переводит дыхание, его с порога окатывает волной воспоминаний об их первой встрече. Девяносто секунд его незабываемого позора. Ворох подкатов, рукой фокусника выброшенных прямо в лицо — пёстрые конфетти промелькнули, осыпались. Смятый флаер его сердца в кармане Кенмы. Метагидроксид железа его глаз. И чувство… Это невместимое чувство Начала.

И теперь, видя его снова… На том же месте, в той же позе, с тем же ноутбуком на коленях и, кажется, даже в той же байке… (Боже, надо купить ему новую. Надо отдать ему свою). Теперь, видя его здесь снова, Куроо чувствует, что тонет: воздуха не хватает, сверху давят тонны воды, но он не хочет всплывать. Он хочет опуститься на самое дно — на спокойную, тихую, надёжную и устойчивую твердь. Место, где можно не просто разбить на время палатку. Место, где можно что-то построить.

И он идёт прямо к Кенме.

Дешёвые подкаты ярмарочной каруселью прокручиваются в его голове: лошадки, нанизанные на штыки, — выбирай любую. Но ему хочется чего-то другого, чего-то настоящего. Не пластиковую подделку, а живую скаковую лошадь, белого коня, чтобы принцем на нём к Кенме подкатить.

— Я хочу построить для тебя дом, — говорит Куроо серьёзно. — В традиционном японском стиле. Хочу ссориться в IKEA, выбирая диван. Хочу, чтобы у нас был холодильник с дурацкими магнитами из поездок и фотографиями, на которые я бы тебя уговорил. Я набью его полезной едой и научусь готовить. Я хочу сам прикрутить замки на дверь в твою личную комнату, в которую никогда не зайду без разрешения. Я хочу отдельную полку для какой-нибудь странной коллекции, которую мы заведём, как делают все парочки. И наши друзья, приходя в гости, будут постоянно дарить нам каких-нибудь фарфоровых котят или кактусы глупой формы. Я хочу чинить кондиционеры и мыть окна. Хочу купить дрель. Хочу возвращаться с работы к тебе, чтобы ты обнимал меня и ворчал: «Куро, полка уже не выдерживает всех фарфоровых котов». И я бы говорил: «Ничего страшного, ведь у меня есть дрель! Я сделаю нам новую полку!»

Кенма смотрит на него с хмурой, раздражённой сосредоточенностью, как смотрят на туристов, тараторящих что-то на своём языке, смотрители музеев. «Что ты от меня хочешь? Я тебя не понимаю. Я на твоём языке не говорю».

«И вообще, музей не работает. Ты вывеску не видел?»

«ЗАКРЫТО».

— Дрели не так работают, — говорит Кенма, в конце концов, и отводит взгляд, смотрит в экран, но руки его едва касаются клавиатуры, нервно очерчивают то «Backspace», то «Enter».

Куроо опускается на стул напротив. Ждёт вердикта суда.

— Если я загуглю твою тираду, первая ссылка будет «Романтичные цитаты из фильмов»? Или «Подкаты, перед которыми никто не устоит»?

— Ты считаешь мою тираду романтичной? — улыбается Куроо так, будто спрашивает разрешение на вход: «Тук-тук. Можно?»

— Очередное клише, — фыркает Кенма. Конечно же, его не впечатлить ни широкими жестами, ни сладкими речами. Куроо может лазить в его окна, писать ему тысячи имейлов, может и впрямь на белом коне заявиться на его порог — и всё же этого не хватит, чтобы расплатиться за безразличие в глазах Кенмы.

Зачем ему дом? У него наверняка есть свой уютный мирок между четырьмя стенами. Зачем ему домашняя еда, если есть доставка? Да и фарфор ему наверняка не нравится, а кактусы у него чахнут. И Куроо ему не нужен. Ему и так заебись.

— Хочешь о ком-то заботиться — заведи, не знаю, черепаху.

«Хочешь кого-то любить — люби Киану Ривза. Сейчас все так делают».

— А ты? Ты чего хочешь? — спрашивает Куроо и вдруг понимает, что за четыре недели впервые задался этим вопросом. — Дай угадаю. Чтобы я оставил тебя в покое?

Кенма молчит, кусает губу. Куроо раздумывает о том, насколько нелепо будет предложить ему свою помощь в этом нехитром деле.

— Будто ты оставишь.

— Оставлю, — говорит Тецуро. Блефует. Не оставит. Не сможет уже.

Кенма поднимает на него взгляд. Куроо чувствует его на своей коже бумажным порезом — не столько болезненным, сколько обидным: и как что-то столь мягкое и маленькое может так глубоко резать?..

Тецуро уже слышит его слова, стучащие в голове: «Ну, и вали тогда», но вместо этого Кенма шмыгает носом, и Куроо вдруг испуганно подрывается с места: заплачет? Простудился?

Но Кенма зажимает нос рукой, запрокидывает голову и невнятно ругается:

— Да блять…

Красные струйки стекают по его губам на подбородок, капают на байку, растворяясь в темноте ткани.

Как всегда при виде крови, в Куроо что-то щёлкает, включая автопилот. Это, наверное, его фантомное «я» из прошлой жизни берёт контроль над его телом. Может, он был хладнокровным убийцей. Может, фронтовой медсестрой на Второй мировой. Почему-то быть медбратом кажется ему не таким сексуальным.

Он просит у бариста лёд таким спокойным тоном, словно лёд ему и не нужен: он сам может генерировать его своим голосом. Получив целый стакан ледяных кубиков, Куроо заворачивает горсть в салфетки, вручает Кенме:

— На, приложи к переносице. И голову не запрокидывай, прижми подбородок к шее. Голова кружится?

Кенма цыкает, кривится, но послушно делает, как Куроо ему говорит.

— Ты чё, эксперт? — гнусаво бормочет он.

— Нет, просто погуглил первую помощь после прошлого раза в туалете, — говорит Куроо. Кенма недоверчиво косится на него.

— У тебя синдром героя или что?

— Не знаю, не замечал, — пожимает плечами Куроо, подавая Кенме ещё одну стопку салфеток. Берёт в рот кубик льда, с хрустом его разжёвывает. — Может, и так, но он только в отношении тебя работает. Если бы вот тот чувак подавился своим маффином, я бы и пальцем не пошевелил.

— Даже скорую бы не вызвал?

— Да хуй с ним, пусть подыхает.

«Чувак с маффином», невольный свидетель этого разговора, и впрямь давится, но быстро откашливается и косится на них теперь совсем уж недружелюбно.

Кенму это смешит, и Куроо знает, что сохранит это воспоминание в особой папке в голове — девчачьей, в блёсточках, с наклейками-сердечками. Первый раз, когда он Кенму по-настоящему рассмешил. Так вот в чём секрет. Надо просто пожелать кому-то смерти. Если бы Куроо знал это раньше, он на словах полмира бы поубивал.

— И часто с тобой такое?

— Бывает, — небрежно отвечает Кенма.

Куроо мысленно ставит ему сотню страшных диагнозов, но вовремя себя одёргивает. Просто кровь из носа. Есть миллион безобидных причин для крови из носа.

Кенма встаёт — наверное, чтобы умыться, но Куроо жёстко вдавливает его обратно в кресло.

— Посиди немного.

Пользуясь его временной покладистостью, Тецуро достаёт из рюкзака упаковку пластырей с «Hello Kitty» и деловито её вскрывает.

— Руку дай.

— А хуй тебе не пососать?

— Может, позже, — подмигивает Куроо и берёт его ладонь сам. Качает головой, методично заклеивая разодранные пальцы сначала одной руки, потом другой, пока Кенма угрюмо смотрит на него исподлобья, всё ещё держа свёрток из тающего льда у своей переносицы. Размякшие салфетки вот-вот порвутся, и Куроо меняет их на новые.

Кенма смотрит на свои замотанные пёстрыми лейкопластырями пальцы и вздыхает.

Тецуро не понимает, как так вышло, что Кенма ему это позволил, но спрашивать стрёмно — вдруг приоткрывшаяся дверца тут же захлопнется.

— И нахуя это?

Куроо прочищает горло и слишком уж серьёзно произносит:

— Девочки и мальчики, не грызите пальчики: в пальчиках микробики — попадёте в гробики. Слышал такое?

Кенма морщится, но Тецуро уже знает, что так он просто скрывает непрошеные улыбки. Это мило.

Он милый.

— К счастью, нет. А может, мой мозг заблокировал эти воспоминания как особо травмирующие.

Кенма трогает нос, проверяя, закончилось ли кровотечение, и всё же встаёт, уходя к двери с табличкой «WC».

Куроо медленно делает один вдох, другой, благодаря небеса за передышку. Ещё немного — и задыхаться начнёт уже он, а парень с маффином и не подумает вызвать ему неотложку.

Кенма возвращается слишком быстро — Тецуро не успевает придумать план дальнейших действий. Поэтому, стоит Козуме приземлиться на своё место, как Куроо тут же вываливает на него бесконечный поток словесного мусора: рассказывает о нелепой отговорке с сибирской таксой, признаётся, что не знает, что на него нашло, перескакивает на новый ивент в «Зомби-котах», потом зачем-то жалуется на домашку по матану и на то, что он забыл всю школьную программу, потому что, вообще-то, закончил школу два года назад, просто первый университет, в который он поступил, был ошибкой, и оказалось, что химия ему нравится только в теории, а разочаровывать отца — на практике, это уже хобби, понимаешь, каждый раз проёбываться в его глазах всё сильнее и сильнее…

Кенма почему-то его слушает. Смотрит то в экран, то на свои пальцы в пластырях, но слушает.

Наконец Куроо затыкается. В первые секунды повисшей тишины ему хочется извиниться и сбежать, а потом он думает: «Да похуй уже».

— А я-то думал, хули ты такой наглый для первокурсника, — говорит он. — И старый.

— Вообще-то, я мужчина в самом расцвете сил, — поправляет Тецуро, хотя прямо сейчас чувствует себя глупым школьником. — А мой психологический возраст и вовсе стремится к нулю.

Кенма кивает в знак согласия и складывает свой ноутбук в рюкзак.

— Идём, — командует он и, не дожидаясь пока Куроо встанет, идёт к выходу.

— Куда?

— Со мной — хоть на край света, — фыркает Кенма. Поясняет: — Твоя реплика.

Они идут к корпусу, который Куроо хорошо знаком. На ощупь. Эти стены он покорял неделю назад.

Поднимаются на четвёртый этаж в молчании и будто в каком-то сговоре. Кенма открывает дверь аудитории 404 ключом из связки с брелком в виде гриба из «Марио».

Таким пустым Куроо это место ещё не видел, но он даже не успевает оценить обстановку, как Кенма запирает дверь изнутри.

Что ж. Это уже интересно.

— Меня ждёт дополнительная лекция? — спрашивает он. Кенма опускает рюкзак на ближайший стул, и Куроо следует его примеру.

Вместо ответа Кенма снимает через голову байку, путается в рукавах, застревает в горловине. Когда он показывается вновь, его волосы в ещё большем беспорядке, и он сдувает с лица упавшую прядь, на кончике застывшую привычной сосулькой. В одной футболке он выглядит худым, как подросток. И таким же неловким.

— Ну? — Кенма требовательно кивает, указывая на Куроо. — Чего ты ждёшь? Раздевайся.

И тут Тецуро, наверное, должен мгновенно скинуть с себя одежду, разорвать на себе рубашку, зашвырнуть на дальний стол трусы. Но он стоит и смотрит. Просто смотрит.

— Ты же этого хотел, нет? — в голосе Кенмы провокация и забетонированное раздражением смущение. — Писал мне все эти порнушные фразочки, хвастался, какой ты охуенный любовник.

Куроо молчит, давя в себе желание подойти и накинуть на плечи Кенмы байку, прикрыть его наготу, которая почему-то сейчас ощущается так остро, хотя он в футболке.

— «Я буду жарить картошку, а ты меня», — передразнивает Кенма. Запомнил. Тупые его подкаты при первой встрече запомнил. — «Я умею семьдесят вещей: готовить и шестьдесят девять». Или разучился?

— Кенма…

— Что, уже неинтересно? Добыча не так ценна, когда сама идёт в руки?

Куроо сжимает челюсти. Ему хочется сказать: «Прекрати».

«Что ты несёшь?»

«Чего ты добиваешься?»

Он ловит на себе взгляд Кенмы, в котором дерзкий вызов мешается с чем-то тёмным, затравленным. Куроо кажется, что он знает этот взгляд. Взгляд: «Да разочаруй ты уже меня».

И что ему делать? Что сказать? Как объяснить, что это неправильно, что он не хочет так? Не из-за всего этого бреда с «добычей», а просто… Просто всё это какая-то дикость, неужели не понимаешь?..

Понимаешь ведь.

— Кенма.

— Ну и иди нахуй, — говорит он и отворачивается, сгребает свою байку в охапку, дёргано, нервно. В каждом его действии сквозит обиженное: «Второй раз предлагать не буду». И упёртое: «Так я и думал».

— Стой. Подожди, Кенма, я…

«Я должен доказать ему, что он не прав».

— Иди сюда, — Куроо хватает его за запястье, тянет на себя, сопротивляющегося, зажатого.

Берёт лицо в ладони, и от этих надутых щёк, хмурых бровей, от этой ржави в его глазах Тецуро хочется улыбнуться, но никак, никак ему не улыбается. У него в груди тоскливо сжимается, скукоживается то необъятное, безразмерное чувство Начала.

Что это? Что происходит сейчас? Кульминация или Конец? Что?

Он наклоняется, целуя Кенму, но совсем не так, как хотел этого: медленно и ласково. Он целует его резко, почти грубо, и упрямо сжатые губы царапают шершаво, наждачно. Кенма не сдаётся под его напором, он отвечает на борьбу борьбой. Кусает отрывисто, больно, язык свой горячий вталкивает с какой-то жестокостью.

Куроо представлял это не так, но его тело — неразборчивый кусок плоти, его тело реагирует, как и задумала природа. Гормоны стреляют в голову, возбуждение тяжело сгущается в низу живота, тянет к земле, пригвождает к полу.

Тецуро знает, что сорвётся ещё до того, как это происходит. До того, как его возвышенная, непонятая, отвергнутая грусть (откуда, откуда она, разве не об это он мечтал?..) наливается свинцовой злостью. Животным, грязным желанием.

Куроо чувствует рык, подкатывающий к горлу с какой-то экзистенциальной тошнотой. Он дёргает Кенму на себя, подсаживает на стол, снимает с него футболку.

Кусает его шею, слышит в ответ сдавленное шипение, морщится от пальцев, жёстко сжимающихся в его волосах.

Он целует шею Кенмы смазано, небрежно, выучено: прелюдия для галочки, действия в привычном порядке. Лизнуть там, прикусить тут, погладить, сжать. Он действует на автомате и понимает, что Кенма отвечает так же. Хотя нет, не Кенма. Его тело. Кенмы тут нет. Куроо тоже.

Они остались в кафе, зависли призраками вне времени, вне этих жаждущих, неприглядных оболочек.

Кенма расстёгивает его штаны и сразу же сжимает пальцами член. Края пластырей неприятно царапают чувствительную кожу. В его действиях ни лишней ласки, ни влюблённого трепета. Куроо продолжает оставлять красные следы на его шее, потому что к губам возвращаться не хочется.

Куроо целует его плечи, как целовал десятки раз плечи других людей, безымянных, бессмысленных.

Куроо хочет его, но хочет приземлённо, хочет по инерции.

— Я сам, — отрывисто говорит Кенма, когда Куроо тянется к его ширинке. Он сдёргивает с себя джинсы вместе с бельём и разворачивается, ложась животом на стол, словно для укола. Стандартная процедура. Будет больно, но недолго. — Ну? Особое приглашение нужно? — цедит он, а Тецуро будто смотрит на себя со стороны.

Безучастно наблюдает, как сплёвывает на руку, как кладёт свободную ладонь между вздрогнувших лопаток. В жесте этом нет ни любви, ни заботы, просто сухое: «Не дёргайся».

Кенма утыкается в сложенные на столе руки, когда Куроо проталкивает в него палец. У него с собой ни смазки, ни презервативов. Он бы взял, если бы знал, чем это всё закончится.

Он бы не сорвался с пар в кофейню, если бы знал, чем это всё закончится.

Дальнейшее Куроо помнит смутно. Обрывочно. Рука на спине. Нетерпеливое, порывистое движение пальцев. Рука на шее. Раздражающе медленный толчок внутрь. Злой шёпот: «Блять, давай уже быстрее». Безучастное ёрзание тела по столу: вперёд-назад, вперёд-назад. Опустошающий оргазм. Головокружение и тошнота после. Взгляд мимо. «Надеюсь, СПИДа у тебя нет». «Нет». Шорох одежды. «Зачёт свой отработал. Получишь автоматом, на пары не приходи», — это вместо прощания.

Всё.

Куроо трёт лицо руками. Смотрит в потолок.

Сознание, до этого будто бы болтавшееся где-то рядом, медленно возвращается в тело, и ощущение это мерзкое, похожее на то, когда после душа приходится влезать в грязную и мокрую одежду.

Тецуро сглатывает. Пустота под рёбрами растёт, давит на грудную клетку изнутри. Разве может в человеке быть столько пустоты? Грозовой, опухшей.

Куроо кажется, что он вот-вот проснётся, вот-вот поймёт, что ничего этого не было.

На секунду ему приходит в голову одна мысль. Вдруг он реагирует слишком остро? Вдруг ничего страшного не случилось? Просто два взрослых человека удовлетворили свои потребности.

Но мысль эта тут же идёт трещинами, разрывается осколочно под грузом осознания: он всё проебал.

Поддался на явную провокацию и дал Кенме то, что он просил.

«Да разочаруй ты меня уже».

Сердце бьётся истошно, тяжело, и Куроо чувствует его в груди так, словно всё там — ожог. Всё — открытая рана.

И почему-то думает об Акааши. О том, что правильный, сдержанный, хороший мальчик Акааши Кейджи никогда бы так не облажался. О том, что хочет домой. Хочет смыть с себя всю свою уродливую похоть, весь свой беспросветный долбоебизм.

— Ты… ты чего?

Кажется, с его лицом что-то не так.

Кажется, он успел вернуться в блок и не заметил. И на улице уже потемнело. Как?.. Только что ведь был день.

Кейджи сидит за столом, окружённый какими-то набросками, книгами с закладками, аккуратно сложенными карандашами. Куроо садится на пол у его ног, словно дворняжка, словно блудный сын, молящий о прощении.

Акааши напряжённо замирает. Не знает, куда деть руки, когда Куроо утыкается лицом в его колени и уродливо, громко всхлипывает.

А потом опускает ладонь на его макушку, гладит осторожно и неловко. Говорит что-то утешающее, правильное — Куроо никогда так не умел. Куроо может только: «Ну чё ты, это… Нормально всё будет». А Кейджи говорит спокойно, тихо, перебирает его волосы, разглаживает напряжение в плечах.

Он не говорит, что всё в порядке. Не обещает, что всё будет хорошо.

В ответ на неровное, задыхающееся: «Я всё проебал, я всё проебал…», он говорит: «Тогда исправь».

На кривое, невнятное: «Всё сломано», он с мягкой строгостью отвечает: «Значит, почини».

И только с жалобным, продравшимся сквозь ком в горле: «Я уёбок, Кейджи. Я последняя мразь», он вкрадчиво спорит: «Это неправда, Тецуро. Ты просто ошибся».

Куроо начинает казаться, что у Акааши на всё есть ответ. Что кто-то выдал ему инструкцию на все случаи жизни, потому что каждое его действие наполнено смыслом, в каждом его слове даётся решение. Он убирает руки ровно в тот момент, когда Куроо успокаивается достаточно, чтобы перестать в них нуждаться. Он приносит ему чай в идеальном количестве, чтобы ни капли не пролилось в дрожащих руках.

От него веет безмятежной уверенностью, он как те люди с буклетов в самолётах, которые невозмутимо надевают кислородные маски сначала на себя, а потом на ребёнка. Которые прыгают на надувной трап с горящего самолёта с самым умиротворённым выражением лица.

— А теперь расскажи по порядку, что случилось, — просит Кейджи, пока Куроо, укрытый самым мягким на свете пледом, сидит у него на кровати, будто на сеансе у психолога. Того самого, которого все наперебой рекомендуют, потому что он помогает разложить собственные мысли по полочкам. Словно он — долбанная Мари Кондо, вместо дома наводящая порядок в голове.

— Я проебался.

— Это я понял, — Кейджи чуть улыбается, подбадривая Куроо, и тот думает: «Всё у них с Бокуто будет хорошо. И первый поцелуй у них будет такой, о котором пишут в книгах. И первый раз при свечах, и только после тихого, смущённого ‘Люблю’».

— Мы переспали.

Вообще-то, нет. Они бездушно трахнулись в кабинете, но Тецуро почему-то не может сказать это так. Только не Кейджи.

— И… ему не понравилось? — видно, что Акааши неловко, но он стоически держит лицо.

— Никому из нас не понравилось.

— Так бывает, — Кейджи медленно кивает после недолгой паузы. Взвешивает слова. — Первый раз из-за неловкости и…

— Нет, — Куроо жёстко его обрывает. — Это было… мерзко. Без чувств, без нежности. Я просто его трахнул, повёлся на его подначки. Он говорил всякую хрень, типа, что я ведь только этого и ждал, что теперь, когда он сам предлагает, мне это больше не нужно, и я… Я клюнул на это, как последний дебил. Я не хотел… так. Я просто… Он…

— Куроо. Вдох. Выдох. Давай.

Тецуро послушно набирает полную грудь воздуха, пока в лёгких не становится до боли тесно.

— Он хотел, чтобы я повёл себя как ёбаный урод. И я так и сделал. А потом он ушёл, и я не пошёл за ним, не извинился, не сказал ему ничего. Блять. Он ведь теперь подумает, что был прав, что я просто воспользовался им ради сраного зачёта, а я ведь…

— Пей чай, остынет, — напоминает Акааши. Валерьянки он туда, что ли, подмешал?..

— Что мне делать теперь? Я не знаю, просто не знаю. Он не захочет даже говорить со мной.

— Он читал твои имейлы, так? Для начала напиши ему.

— Что? — Куроо усмехается, горько и жестоко. — «Сорян, я не хотел тебя трахать»?

— Нет, этого писать определённо не стоит… Но ты можешь рассказать ему о своих чувствах. Объяснить, что считаешь произошедшее неправильным, что хотел бы всё исправить, если он позволит.

— Не позволит.

— Тогда ты хотя бы дашь ему знать, что он несправедлив по отношению к себе, и что ты никогда не воспринимал его как инструмент для достижения своих целей. Тебе не кажется, что ему надо это услышать?

Куроо вздыхает.

— И почему ты всегда прав? Бесит.

— Просто я воспитан в доме, где принято говорить о проблемах словами через рот, — беззлобно поддевает Кейджи.

— Меня воспитали в доме, где принято делать вид, что всё в порядке, пока всё катится к ебеням.

Акааши говорит:

— Мне жаль, — и получается у него это так искренне и чисто, не просто стандартной отмазкой. Получается уместно и правдиво. — Но ты больше не дома, так?

— Не дома, — соглашается Куроо, хотя чувствуется иначе.

— Я понимаю, что сейчас ты смотришь на случившееся сквозь призму вины, а потому произошедшее искажается, и ты воспринимаешь всё иначе, но… Я не думаю, что всё на самом деле так страшно. У вас был неприятный опыт, да. Но всё было по взаимному согласию, ты не сделал ничего ужасного, Тецуро.

— А кажется, что сделал.

— Знаю, — кивает Акааши. — Но постарайся посмотреть на эту ситуацию сквозь время, ладно? Завтра тебе всё ещё будет некомфортно, но через неделю ощущения притупятся, а через месяц ты взглянешь на это совсем по-другому. Через год это станет либо неприятным воспоминанием — ошибкой, которую ты однажды совершил, либо досадным первым разом среди множества других, замечательных и полных любви моментов, которые у вас могут быть.

— Знаешь, — говорит Куроо чуть хрипло, — сейчас ты меня немного пугаешь всей этой… йодовской мудростью. Тебе точно двадцать? Потому что я вот не знаю никого, кто в двадцать может вслух сказать что-то вроде «полные любви моменты». Да и в тридцать. Да и… вообще.

— Не думаю, что любовь нужно табуировать, — пожимает плечами Акааши. Недолго подумав, он добавляет: — Наверное, я просто привык. Мои родители вечно говорят о любви.

— Значит, твой батя пиздец какой исключительный, — хмыкает Куроо.

— У меня две мамы.

Кейджи отводит глаза, неуютно ёрзает на стуле, и Тецуро вдруг понимает, что этого, наверное, он никому прежде не говорил.

— О как, — хмыкает он. — Значит, ты типа приёмный?

— Нет.

Видимо, на лице Куроо написано недоумение, потому что Акааши терпеливо объясняет.

— Я не воспринимаю это так. Они мои родители. Вот и всё.

— Похоже, они довольно-таки клёвые, твои мамы.

Кейджи кивает с лёгкой улыбкой, а Куроо продолжает:

— Я вот даже не знаю, что тяжелее: признаваться в бисексуальности своему гомофобному отцу, или рассказывать двум лесбиянкам о том, что ты — живое подтверждение всем опасениям консервативных уёбков, — смеётся Тецуро. — «О нет, однополые пары плодят себя подобных!»

— Ты даже не представляешь… — вздыхает Акааши, но тоже смеётся, и Куроо чувствует, как тиски в его груди медленно разжимаются. Становится немного, но легче дышать. — Если у тебя… проблемы с твоим «гомофобным отцом», то я могу познакомить тебя с ними. Но будь готов, что тебя закидают радужными стикерами, подарят футболку «Любовь есть любовь» и скажут, что гордятся тобой больше всего на свете.

— Звучит здорово.

— Это ты сейчас так думаешь. Но после тридцатой открытки с надписью «Have a gay day!» твои убеждения могут пошатнуться, — Кейджи отворачивается, копается в ящике своего стола и достаёт увесистую стопку открыток. О боже. Он ведь это серьёзно. — Вот, возьми одну. У меня их и так слишком много.

Куроо бережно принимает открытку с глупой радужной рожицей, сообщающей: «Если бы быть квиром было выбором, я был бы квирее». Тецуро смеётся сквозь ком в горле, но сглатывает его без труда.

— Спасибо, — говорит он.

Акааши кивает. Даже благодарность он умеет принимать так, как Куроо так и не научили.

— Напиши ему, ладно? Но сначала поспи. И убери свои мокрые полотенца из душа.

— А я только начал проникаться к тебе симпатией! — шутливо сетует Куроо.

— Твоя ошибка.

Уходя он желает Акааши спокойной ночи, ненадолго задерживается в дверях, но ничего больше не добавляет. Всё и так уже сказано.

Он даже послушно прибирается в ванной после короткого освежающего душа, а затем послушно забирается в постель.

Но вот откладывать сообщение Кенме на утро не может. Он должен сделать это сейчас.

И он открывает пустое диалоговое окно, подбирает слова, выкидывает из головы лишние шутки — не заклеивают ведь пластырями пулевые. Пластыри… Он снова вспоминает его пальцы, тёплые, тонкие. Наверняка Кенма содрал с них всю ту заботу, что Куроо к ним прилепил. Наверняка снова разодрал в кровь.

И почему всё так вышло?.. Он ведь не хотел, на самом деле не хотел.

Слова никак не складываются. Выходит то слишком сухо, то наоборот — влажно. То фальшиво, то формально. Выходит не то и не так.

Куроо перебирает вариант за вариантом, пока от усталости не начинают слипаться глаза. И он думает: «Плевать. Будь что будет».

И отправляет последнюю версию.

От: @kt6969.ne.jp

Кому: @kodzuken.ne.jp

Тема: мне жаль

Вт, 27 апреля, 01:47

Я отказываюсь от зачёта автоматом, потому что он мне не нужен. Ни зачёт, ни предмет твой, если честно. «Системы искусственного интеллекта» — полная муть, и я не понял ни слова из твоих лекций. В основном потому, что не слушал, а просто на тебя смотрел. Это намного интереснее, чем твои лекции (извини уж). Мне нравится, как ты жуёшь свои волосы, когда задумываешься. Наверное, у меня какой-то извращенский кинк или типа того.

Мне сразу это понравилось. А целовать тебя — нет. И всё, что было дальше.

Я думал, что хочу этого. Точнее, я до сих пор хочу этого, потому что всё, что я говорил про то, какой ты сексуальный — правда. Но то, что случилось между нами сегодня, было ошибкой. Я бы хотел всё исправить. Я способен на большее.

Блять, не так.

Ты достоин большего, ясно?

Я был не прав. Сначала я говорил, что хочу переспать с тобой. Потом я говорил, что хочу построить тебе дом. Но ты правильно сказал, что всё это «очередное клише».

Иногда я перебарщиваю.

Ладно, я всегда перебарщиваю.

Это всё потому, что я Скорпион, окей? И идиот.

Но я пересматриваю свои желания, честно. Думаю, сейчас я просто хочу рассказать тебе парочку шуток и принести таблетки от аллергии (ты чихаешь от мела, это мило). Вроде бы, это не чересчур. Никакой IKEA и дрели пока что, идёт?

Я без понятия, чем закончить эту хрень, так что…

Заходят как-то в бар ужасный преподаватель, гениальный разработчик игр и очаровательно угрюмый красавчик. А бармен говорит: «А, Кенма, это ты, здравствуй».

Куроо уже почти спит, когда телефон вдруг вибрирует.

От: @kodzuken.ne.jp

Кому: @kt6969.ne.jp

Тема: ебать ты драма квин

Вт, 27 апреля, 02:03

заходят как-то в бар хуёвый любовник, тупой клоун, парень, раздувающий из мухи слона, и обаятельный интеллигентный молодой человек. а бармен говорит: «а, куроо, это ты. ещё и соседа с собой привёл!»

От: @kt6969.ne.jp

Кому: @kodzuken.ne.jp

Тема: справедливо

Вт, 27 апреля, 02:05

Откуда ты знаешь Акааши?..

P.S. Я не раздуваю из мухи слона. Это ты сдуваешь слона в муху.

От: @kodzuken.ne.jp

Кому: @kt6969.ne.jp

Тема: куро лох объелся блох сел на лавочку и сдох

Вт, 27 апреля, 02:06

я много чего знаю.

п.с. ты хуёво трахаешься. и пытаешься прикрыть этот факт какой-то глубинной драмой

От: @kt6969.ne.jp

Кому: @kodzuken.ne.jp

Тема: эй, я тут пытаюсь быть серьёзным!

Вт, 27 апреля, 02:09

Нет, это ты прикрываешь травмирующий опыт поверхностным отношением.

(Классно я загнул, а?)

От: @kodzuken.ne.jp

Кому: @kt6969.ne.jp

Тема: а наш куро дурачок съел опарышей бочок

Вт, 27 апреля, 02:10

ой, было бы там чем травмировать…

От: @kt6969.ne.jp

Кому: @kodzuken.ne.jp

Тема: вот сейчас обидно было

Вт, 27 апреля, 02:11

Так значит… Ты дашь мне ещё один шанс?

От: @kodzuken.ne.jp

Кому: @kt6969.ne.jp

Тема: (здесь могла быть ваша реклама)

Вт, 27 апреля, 02:12

ты имеешь в виду «ты дашь мне ещё один раз»?

От: @kt6969.ne.jp

Кому: @kodzuken.ne.jp

Тема: too soon…

Вт, 27 апреля, 02:14

Уверен, в психологии есть специальный термин, для того что ты сейчас делаешь…

Просто скажи, я могу прийти на твою пару в понедельник?

От: @kodzuken.ne.jp

Кому: @kt6969.ne.jp

Тема: официальное разрешение на посещение занятий

Вт, 27 апреля, 02:15

только если наденешь позорный колпак и встанешь в угол для дебилов

От: @kt6969.ne.jp

Кому: @kodzuken.ne.jp

Тема: официальная благодарность за официальное разрешение на посещение занятий

Вт, 27 апреля, 02:16

А вот Бокуто-сан звёздочки на лоб своим студентам клеит… Просто говорю…

От: @kodzuken.ne.jp

Кому: @kt6969.ne.jp

Тема: всё куро иди спать

Вт, 27 апреля, 02:17

он ещё и со студентами в кабинете не трахается, прикинь

От: @kt6969.ne.jp

Кому: @kodzuken.ne.jp

Тема: спокойной ночи, Кенма

Вт, 27 апреля, 02:19

Ладно, я понял. Колпак так колпак.

И спасибо тебе. За шанс.

С нетерпением буду ждать понедельника, чтобы им воспользоваться.