Ладони Гало широкие и мозолистые. Лио все еще часто ловит себя наблюдающим, как перекатываются под кожей упругие мышцы, когда тот натягивает на плечи футболку. Гало оборачивается, замечая, что он проснулся и улыбается. Тянет к нему широкую мозолистую ладонь и, вернувшись к их кровати, треплет его по голове — как ребенка. Лио невольно подается вперед под ласку, пытаясь впитать тепло. Не свое собственное пламя, теплящееся в чужой груди и рвущееся ему навстречу, а неосязаемую мягкость. То, чего раньше не было у них обоих, и нужды в чем они прежде не ощущали.
После обмена утренней порцией обжигающе остроумных шуток они вместе идут завтракать. Пиццей, потому что готовить Лио Гало все еще не доверяет (Лио, как выясняется, не привередлив и способен усваивать все, что имеет питательность), Гало лень, и сегодня нет никого, кто хотел бы в этот выходной над ними сжалиться. Местом завтрака, разумеется, становится любимая всей бригадой пиццерия. Пусть и за столиком снаружи, без привычной компании они заметно меньше привлекают внимание.
Спустя несколько лет в городе все еще похаживает предвзятость к опаленным, но вовсе не так, как раньше. Пиццерия из тех мест, где она исчезает первой. Гало и Лио с удовольствием уплетают за обе щеки пиццу, сделанную руками их опаленного собрата. Чавкая, Гало нахваливает. Так же не дожевывая, Лио поддакивает (дурной пример заразителен, а любая еда для него божественно вкусна). Лесть в этот раз их счет не экономит — хозяин не ведется на повторяемые комплименты и просит придумать новые. Лио возмущается, что его слова не принимают всерьез, и благодаря проникновенной речи о незабываемом вкусе пиццы именно из этой пиццерии в итоге им достается целых две за счет заведения. Довольный Гало платит за счет. Уже прогуливаясь на улице, Лио слышит, почему:
— За пламенную речь ценой в две пиццы!
Лио смотрит на него, как на идиота, но не смеется. Гало пожимает плечами:
— Уже не утро, шутки с пылу с жару остыли.
Это заслуживает смешка. Накинув Лио руку на плечо, Гало ведет его дальше по тротуару. Если на них и оборачиваются, то только из-за разницы в росте. Реклама на новеньких небоскребах пестрит разномастными именами кандидатов в мэры. Город учится на своих ошибках, и желающим приходится несладко — их подноготную выставляют на всеобщее обозрение и препарируют под вспышки множеств камер. Как-то предложение баллотироваться поступило Гало, и тот даже успел помечтать, пока Лио не прочтя письмо из-под его локтя, не покрутил у виска. Гало тогда рассмеялся и уверил Лио, что нужно быть настоящим идиотом, чтобы подумать перенаправить его пламенную страсть к тушению в страсть к возгораемым бумажкам.
Ладони Гало широкие и мозолистые. Оставив одну на чужом колене, другую Гало кладет Лио на предплечье и устраивает голову сверху. Они в кино, где показывают какой-то разрекламированный боевик. Экшена в нем мало, и Гало засыпает на десятой минуте, когда начинаются пространные объяснения плана об уничтожении мира. Лио кино кажется сносным. Они на одном из задних рядов, и никто в темноте не видит, как он перебирает пальцами по затылку Гало. Остроконечные кончики волос от слабого движения щекотно касаются подбородка и шеи.
Гало просыпается инстинктивно, вместе с включенным светом, проспав ужасно громкие взрывы, ничуть не похожие на пожарную сирену. И не думая, что в чем-то виноват, перекидывается через подлокотник кресла, и уже было устраивается головой на колени, когда Лио стряхивает его с себя.
Позже Гало долго ноет, давя на жалость, что это было больно, и Лио то ли идет у него на поводу, то ли у него излишне хорошее настроение, но Гало получает обещание о желаемом извинении. Вечером. Когда они вернутся домой и если никого не застанут.
Ладони Гало широкие и мозолистые. Подхватывая ими Лио под зад, Гало вжимает его спиной в стену и ловит своими губами пламя, рожденное меж чужих. Горячее, но не обжигающее, кружащее голову от съедаемого из легких кислорода, невесомое цветастое пламя. Любя, опаленные отдаются до конца. Привыкнуть к этому невозможно. Гало познает эту страсть из раза в раз. Она рождается на вздохе, разгорается, попадая в грудь, на мгновения вспыхивает миллионами солнц и тухнет на выдохе.
— …кровать, — стонет Лио, когда Гало стаскивает с его плеча куртку. Гало несет его в их комнату и падает вместе с ним спиной назад.
Ерзая, Лио устраивается на его бедрах и принимается отстегивать подтяжки на его штанах. Гало знающе ловко уворачивается от выстреливающих в его сторону застежек. Кожу Лио больше не носит, стянуть с него остатки пусть и прилегающей к телу огнеупорной формы гораздо проще. Есть в этом некое сожаление (кожа Лио более чем к лицу), но Гало всегда об этом забывает (нагая кожа самого Лио несравненно более привлекательна).
Раздевшись, Лио медлит. Кладет ладони на грудь, щекочет, растирая огонь по коже. Неожиданно хватает за соски и сжимает меж пальцев, вызывая удивленный вздох. Не давая опомниться, склоняется и, припадая к ключицам, словно хищное животное слабо кусает кожу выше. Гало подается вверх, обхватив ладонями его бедра, раскрывает их шире, вжимаясь своими. Опустив голову, тыкается Лио в лоб и целует прикосновением, зарываясь лицом в волосы. Обведя зубами кадык, Лио носом толкается ему подбородок, садится выше и тянет руку вверх к полке, уставленной наградами. Меж трофеями за храбрость спрятан тюбик смазки на случай, когда нет времени добираться до шкафчика.
Снизу неожиданно раздается шум, и они замирают. Судя по голосу, возвращается Айна, прихватив с собой сестру. Гало жалобно смотрит, когда она громко спрашивает, есть ли кто дома. Все еще судорожно дыша, Лио выбрасывает из сознания, было влезшие в голову рациональные мысли и, вцепившись в полку, все-таки находит злополучный тюбик. Полка не выдерживает приложенной силы и трещит.
К вечеру вся бригада в сборе. За ужином раздаются беззлобные шутки о синяках и ссадинах на лицах опаленных пожарных. Гало громко смеется, не пытаясь оправдываться, пока Лио, уже привыкший к подобию семейной атмосферы, так и не свыкшись с его глупостью, краснеет за них обоих.