Рукия опять будет плакать.
Последнее, чего хотелось, так это доводить её до слёз, но Ренджи снова не справился. Пусть винит брата! Ренджи поморщился и цокнул языком. Нет, это вряд ли… Кучики Бьякуя непогрешим. Это факт, который никто не решится оспорить. Даже Ренджи.
– Почему ты не можешь быть послушным?
Больнее всего было слышать это от Рукии. Неприятнее – от других членов клана. Страшнее – от Кучики Бьякуи. Впору и самому было бы заплакать от отчаяния, но слёзы не шли. Ими даже не пахло. Зато кровью пропахла вся комната. И не мудрено! Три дня беспрестанных перевязок… Ренджи устал от компрессов и сукровицы больше, чем от боли.
Наверное, в этот раз дело в размере. В этот раз – больше, масштабней. Впору дерзкому характеру Ренджи и в самой лучшей пропорции к властному характеру главы клана. А если бы Ренджи помер от такого?! Но нет, живой. И хоть бы хны. Кучики Бьякуя непогрешим – это факт. Ренджи погибнет только по своей собственной дурости, но не по его вине.
Хотя, теперь ещё подумать надо, если ли у Ренджи такая привилегия: самому решить, когда помирать пора.
– Надеюсь, ты усвоил урок, – чуть ли не с надеждой в голосе сказал Кучики Бьякуя, даже не смотря на Ренджи перед ним. Явился на поклон сразу, как всё подзажило и перестало загаживать одежду. Сплошная тоска сидеть на одном месте и бездельничать, а у Кучики Бьякуи всегда есть дела и поручения. – Подойди.
Пришлось подходить и опускаться на колени перед самым носом, чтобы кое-кому не пришлось подаваться вперёд или привставать с места. Ренджи не хотел, но ослушаться не мог. Да ладно! Чего тут ныть? Не в первый же раз…
– Ты уже пригоден к службе, – заключил Кучики Бьякуя в три движения ослабляя полы одежды на груди и бросая короткий взгляд на покрывшиеся твёрдой коркой татуировки. Обманываться не стоило: всё он разглядел и всё понял. Долгие взгляды Кучики Бьякуи даже Ренджи с трудом терпел, так что пускай лучше так. – Все должны видеть твой позор. Впредь не запахивай одежду.
– Мой позор – ваш позор, – опять сдерзил Ренджи. Если Рукия узнает, точно будет плакать... И жалеть! Ронять тихие слёзы и гладить по голове, как мальчишку. Это сердце рвёт на части больнее всяких там наказаний.
– Да, – Кучики Бьякуя кивнул и прикрыл глаза. Вылитый Будда, только мудрами не умиротворяет, а испепеляет дотла. – Ты подтверждение того, что Кучики признают свои ошибки и готовы исправлять их.
Ха! Ошибки! Кучики Бьякуя непогрешим! У любого спроси, кто угодно так и скажет.
– Давно бы прирезали меня и всё, – вслух подумал Ренджи, желая запахнуться, но в последний момент убирая руки. Запретили же. Теперь ослушаться никак. Наверное, можно было бы обманом, но кем-кем, а умником Ренджи себя не мнил. У кого угодно спроси, все скажут одно: Абараи Ренджи отборный идиот! Только и жив до сих пор, что твердолобый, никак не прошибить.
– За этим дело не встанет. Не сомневайся, – кажется, Будда дрогнул от злости. Ренджи столько раз нарывался, что научился различать все оттенки гнева.
Вот и нашёлся один грешок! Ренджи не злорадствовал, но знал твёрдо: не убьёт. Все знали, кого угодно спроси: убивать Ренджи из блажи – глупость несусветная. Ренджи первый за тысячелетия, который выдержал больше одной татуировки. Да ещё такие огромные! Интересно, сколько крови Кучики Бьякуя выдавил из себя, чтобы сделать такую огромную склянку с чернилами. Ренджи её видел. Смотрел всё то время, пока мастер рисовал на груди эти узоры. Красиво, конечно, кое-кому во вкусе сложно отказать, но цена…
– Я уже пригоден к службе, – повторил Ренджи, устав от затянувшегося молчания.
– Будешь ходить за мной, пока чернила не приживутся.
– Слушаюсь, – ответил Ренджи нехотя. Лоб зудел от приказа, хотелось почесать, но пришлось терпеть. Кучики Бьякуя не любил, когда при нём чесались.
– Возьми у лекарей заживляющую мазь. Завтра я хочу опробовать их, – ровный, равнодушный, взгляд Кучики Бьякуи опять скользнул по новым татуировкам, а Ренджи не сдержал шумного выдоха. Одно дело – лоб. Ну, ладно, шея. Но сейчас…
– Смогу ли я выполнять ваши приказы? Это больно, вообще-то, – наверняка будет гореть огнём. Особенно, по-первости, пока не заживёт полностью, пока Ренджи не привыкнет.
– Если нет, я тебя прирежу. И всё, – собственные слова из чужого рта звучали совсем не весело.
Ренджи кивнул. А что ему оставалось? Ослушаться он всё равно не мог. Вернее, мог, но тогда Рукия ослепнет от слёз. Сколько можно заставлять её плакать? Да и татуировки эти оставляли всё меньше лазеек и шансов. Воли у Ренджи всегда было через край, но хватит ли её, чтобы сломить очередной барьер древней магии? Два раза уже смог. Где два, там и три. Больно, наверное, будет, как в первые разы не было: эта татуировка всё-таки уж очень большая. Значит, надо поберечь силы, а пока что…
– Ренджи, завари мне чаю.
Стянутая корками кожа зачесалась и, кажется, снова закровила. Ренджи почувствовал, как капля стекает по коже, незатянутой одеждами. Вздохнув, он поднялся и пошёл за чайными приборами, по дороге велел слуге приготовить жаровню для кипятка. Что толку спорить и сокрушаться, если ослушаться всё равно нельзя?