Тяжёлые парчовые алые шторы были задернуты. Свет светильников, стилизованных под свечи, приглушен.
Сережа лежал на кровати, прикрыв глаза и прислушиваясь к шуму ветра за окном. Он так давно не чувствовал себя настолько слабым, даже в тюрьме казалось, что все ещё есть какая-то надежда, шанс, и после всего произошедшего, оглядываясь назад, Сережа отчётливо осознавал, что запутался.
Казалось, что все ужасы позади, но что-то беспокоило. Вернулись сны, которые его часто тревожили в детстве и подростковом возрасте. Потом все улеглось, исчезло на десять лет, и у него хватало многих других вещей – и радостных, и грустных.
Теперь же все трещало по швам – его разум, его жизнь, его отношения с Олегом. Он бы не вмешивал его, если бы у него оставался хоть какой-то шанс выпутаться самостоятельно. Учитывая итоги разговора в конце их последней встречи, так было бы лучше для них обоих.
Он видел неуверенность Олега в их взаимоотношениях, его попытки выяснить, что именно происходит, как он может ещё помочь. И Серёжа почти был готов ему поверить, если бы не тот факт, что с Птицей он, похоже, таких проблем не испытывал. И оттого становилось только обиднее. Хотелось прошипеть ему пару ласковых по этому поводу, но пока между ними тремя царило хрупкое равновесие, и нарушать его не хотелось.
Если уж на то пошло, он и так слишком многое разрушил. И не хотел добавлять в список своих достижений ещё и их с Олегом отношения. Сережа опасался, что если они пройдут точку невозврата, то уже ничего не смогут исправить. И ему от самого себя было смешно – в плену друзья Грома, подготовка к финальной стадии плана, инициированного Птицей, идёт полным ходом, а он думает исключительно о том, что боится все разрушить.
Но поворачивать назад слишком поздно. Да и он сам не смог бы, даже если и захотел. Желание отплатить, пусть немного поугасшее за прошедшие пару недель, все ещё горело в груди. В его. Потому он не мог спихивать вину на Птицу. Они приняли это решение вместе. И пока именно оно поддерживало иллюзию мира между ними. После тюрьмы им приходилось мириться друг с другом ещё с большим трудом, чем раньше.
Серёжа не забывал, по чьей вине они там оказались. Пусть он подсознательно винил себя, пусть это было следствием его слабости в такой же степени, все равно он злился на него.
За то, что тот перешёл черту далеко не в первый раз, но настолько ужасающе – в последний. Подставил их, а потом ещё и бросил в тюрьме разбираться с последствиям собственных действий. Нет, он вмешивался, приходил, если требовалось. Они боролись там вместе, какие бы интриги Рубинштейн не крутил. Но по итогу какое значение все это имело?
Но его отношения с Птицей, усложняющие всю ситуацию, не были тем, что беспокоило его на самом деле.
На самом деле Сережа знал, нет, чувствовал, что они здесь не одни; зловещее чужое присутствие. В собственных снах, днём и ночью. Даже шторы он задернул, потому что ощущал на себе чей-то внимательный взгляд. И от этого бежали мурашки по коже. Он видел черные глаза воронов, следящих за ним с ветвей деревьев, и как бы не пытался убедить в том, что это только его воображение, мысли упрямо возвращались к этим картинам и служили дополнительной мотивацией засиживаться допоздна.
Не хватало ему воспоминаний о времени проведенном в тюрьме. Так ещё и чертовщина началась. Как ни забавно, Сережа суеверным не был. Они с Олегом пару раз наткнулись на несколько вещей, которые убедили, что всякое в мире бывает. Да ещё и интуиция подавала неоднозначные сигналы. А интуиции своей Серёжа был склонен доверять. Она нередко выручала его, слабого и неспособного дать отпор напрямую, заранее предупреждала об опасности, помогала найти обходные пути.
Но почему ему настолько неспокойно на душе? Почему так тяжело и хочется вскочить и бежать, бежать без оглядки куда глаза глядят, словно он знает, что впереди их ждёт что-то неотвратимое? Но что именно – иррациональный глупый страх раздражает его самого. Серёже казалось, что это делает его слабее. А он не желал чувствовать себя слабым, позволять словам, которые время от времени повторял Птица определять его. Так не должно быть.
Но жизнь мало интересовало, что должно и не должно быть. Потому что в этой большой игре он чувствовал себя сторонним наблюдателем. Птица знал, что делать, его не трясло от неожиданной панической атаки или он, по крайней мере, лучше маскировал собственное состояние. С Олегом он ладил не в пример лучше.
Серёжа порой действительно искренне удивлялся, почему все ещё сражается за собственное место под солнцем. Особенно после всего произошедшего. Он действительно был счастлив, ему казалось, что все закончилось. По крайней мере, стоило нормально сказать Олегу спасибо, а не сидеть в углу и молчать.
Но все время что-то мешало. То обстоятельства, то собственные эмоции, то ухудшалось состояние, то банально под руку лез Птица, и решимость таяла словно снег в слишком жаркий зимний день.
И все же дело было не только в этом. Тот самый страх.
Вот и сейчас навязчивое ощущение чужого присутствия сдавило грудную клетку, и Серёжа резко сел в кровати, осматриваясь и хмуро озираясь. Казалось, что все хорошо. Шторы развевал ветер из приоткрытого окна.
Серёжа потёр ладонями лицо и нахмурился. Он помнил, что закрыл его, сразу же когда поднялся в комнату. Он резко встал, сделал несколько шагов и отдернул плотную ткань в разные стороны. Прохладный вечерний воздух ударил в лицо. Серёжа встретился взглядом с огромным черным вороном, сидящим на ветке дерева в паре метров от окна. Тот даже не отреагировал на его действия – сидел и неотрывно смотрел на него. Даже в полумраке Сережа отчётливо ощущал этот цепкий внимательный холодный взгляд, от которого веяло чем-то потусторонне чужим, и, вместе с тем, странно знакомым.
– Да чёрт же тебя побери, – пробормотал он и зажмуриля, стараясь убедить себя, что ему все просто кажется. Это игры воображения. Всего лишь игры воображения и больше ничего. Но когда он вновь открыл глаза, ворон сидел на прежнем месте. Все такой же невозмутимый. Хлопая крыльями, рядом устроился ещё один, точно такой.
В груди спиралью закручивалась злость, почти переходящая в ярость. Она разгоралась привычным ярким пожаром, доходила до кончиков пальцев.
– Мне плевать кто ты! Оставь меня в покое, слышишь! – прошипел он, почти срываясь на крик. Вороны лениво на него посмотрели, но все же слетели с ветки. Один резко начал подниматься, второй же сперва рванулся к нему и почти задел перьями лицо. Серёжа рефлекторно отскочил, оскалившись и выставив руки в защитном жесте. Но не потребовалось. Все достаточно быстро стихло.
Тогда он поспешно закрыл окно и снова задернул шторы. Эмоции все ещё не отступали, а сердце отстукивало в груди барабанным боем. Сережа никак не мог понять, в чем именно проблема, и откуда это странно знакомое ощущение, будто бы такое уже случалось раньше.
Неужели всё-таки его кошмары имеют к этому какое-то отношение? Они все пусть яркие, жуткие, оставляющие после себя неприятно тревожным ощущение которое тянуться следом часами, но наутро из них Серёжа помнит только ворох бессвязных образов: огромную каменную чашу на постаменте, затянутое тяжёлыми тучами небо, кружащиеся чёрные перья, черную ткань одеяний и ледяную жестокую улыбку с оскаленными заострёнными зубами.
Ворох видений никак не связывается в единое целое каждое утро словно оставляя его ещё более разбитым, чем он ложился накануне. Серёжа утер пот трясущейся рукой, только сейчас усталость навалилась подобно свинцовому одеялу, не давая даже сделать вдох.
Он выключил свет, вернулся обратно на кровать и упал лицом в подушку, отгоняя навязчивые мысли. Те, естественно, его не послушались. Тени сгущались вокруг, и в углах комнаты чудились причудливо искажённые силуэты воронов.
Серёже казалось, что он сходит с ума. Ощущение для него не новое, но сейчас он окончательно потерял грань между явью и иллюзией, и это его пугало. Он старался себя убедить, но чем больше времени проходило, тем сильнее ему казалось, что это бесполезно.
– Да что ты такое? – прошипел он, бессильно ударяя кулаком по покрывалу. Злость не поможет, он и сам прекрасно знал. Придется провести исследование, но сейчас, почти ночью, его совершенно не тянуло выходить в переплетение темных коридоров. Не страх, нет. Скорее опасение. Действительно, именно оно.
Серёжа закутался в одеяло и закрыл глаза снова. Ощущение чужого присутствия стало яснее. Он словно ощущал, будто из зеркала в стариной раме на него кто-то смотрит.
Это Птица. Мы не ладим, но все равно, пока мы не завершим план, мне не о чем беспокоиться. Всё будет хорошо.
Он не желает вспоминать безобразную ссору, закончившуюся тем, что он разбил одно из зеркал, и в результате Птица вышел встречать привёденных Олегом «гостей» с забинтованными руками.
К тому же Сережа отдавал себе отчёт, что нагло врет. Прекрасно знал, что тот мог смотреть разъяренно, насмешливо, презрительно или холодно – но никогда таким голодным оценивающе чужим взглядом. И там, за крылатой фигурой что-то чужое. Совершенно иное. И оно желает добраться до его. Желает так сильно, что Серёжа ощущает это желание отчётливо. Оно отдаётся на губах кисло-сладким вкусом, но почти гнилостным – словно он стоит на поле после побоища с сотней тысяч жертв, и многие из них лежат здесь уже слишком давно.
Серёжа не может избавиться от этих ассоциаций, отстраниться или сбежать. Он даже с Птицей об этом поговорить не может – не желает казаться слабым, не хочет просить помощи. Про Олега в данной ситуации и речи нет. Просто глупо даже думать о том, чтобы обратиться к нему. Тот и без того делает куда больше, чем сам Сережа заслуживает, учитывая обстоятельства. Даже учитывая их.
Постепенно бессвязный клубок мыслей становился все более и более далёким, и Сережа провалился в беспокойный сон. Там, во сне, у него не было тела – он некоторое время летел над массивным лесом, прежде чем опуститься на поляну, где что-то строили. Он не обратил внимания что именно – его словно влекла в это место какая-то неуловимо притягательная сила.
Пока он шел, небо неестественно быстро затягивалось тучами, по земле забарабанили первые крупные капли кроваво-красного дождя. Серёжа перешёл на бег в сторону чёрного зева пещеры, который моментально поглотил его, и извилистый коридор привел его к огромной каменной чаше, пол вокруг которой покрывали гигантские черные перья.
– Сергей, – прошелестел голос оттуда. – Подойди...
Даже во сне Серёжа понимал, что это опасно, но тело ему не подчинялось. Он сделал ещё несколько шагов, и навстречу ему поднялась гигантская неестественно жуткая фигура.
– Наконец, ты пришёл. Я ждал тебя, Сергей. Только тебя, – пальцы почти скользнули по подбородку приблизившегося к чаше парня. Но прозвучавшие слова почему-то разбили наваждение. Серёжа выпал из неестественного оцепенения, сделала несколько шагов назад, а после развернулся, побежал из пещеры прочь и...проснулся.
Только тебя...
Голос все ещё эхом отдавался у Серёжи в голове, но теперь он звучал несколько разочарованным, и от этого злого разочарования внутри все сжималось.
Он просидел ещё несколько часов, прогоняя панику, прежде чем ему удалось хоть немного успокоиться и прогнать остатки ощущения чужого липкого прикосновения. И уже засыпая снова, на грани между явью и сном, он снова задался тревожащим душу вопросом.
Что же теперь ему делать...?