here is my hand, my heart

Курсивом отмечено настоящее время!!!

Один год и четырнадцать дней после грандиозной битвы, после грандиозной победы и после гранд… после того, как он проснется поздно утром на скомканных и испачканных простынях, удивится, как ему вообще удалось заснуть, и подумает: «Что же я наделал?»

Рядом раздаётся слабый шорох: шелест одеял, тихий вздох Питера, приглушенный подушкой. Лучи солнца почти не проникают в едва приоткрытое окно, которое он на удивление не забыл прикрыть тяжелыми шторами.

***

В заднем кармане старых штанов, которые Тони носит только в лаборатории, лежит фотография Питера, выцветшая по краям и разглаженная посередине от всех складываний и раскладываний.

Он не помнит, как она туда попала.

Скорее всего это произошло, когда Тони только вернули обратно на землю: полумертвого, истощённого, ― короткое, очень туманное время, наполненное острым желанием — просто умереть, — прежде чем он не начал корить себя за навязчивое желание спасти мир; когда жизнь была размытым пятном пустых озадаченных взглядов людей и призрачным следом пепла буквально повсюду: в его снах, на его руках — царапающим его горло, прилипающим к одежде, кружащим на фоне полыхающих кровавых небес.

Должно быть, в тот момент его руки и мозг были чем-то заняты, но чем — он точно вспомнить не мог. Как позже оказалось, плакать и пить над единственной плохо освещенной и зернистой фотографией улыбающегося Питера было одним из его любимых занятий.

— Ха, — бормочет Тони, перемещаясь над рабочим столом и чувствуя, как что-то двигается в заднем кармане. Он продолжает пытаться не выглядеть слишком потрясенным, когда выуживает предмет и видит, что это такое.

— Мистер Старк? — настороженно окликает Питер с другого конца лаборатории. Он отводит в сторону голографический дисплей с изображениями последнего обновления веб-шутеров, которые ему прислал Старк, и немного качается вперед, — инстинктивно — протягивая руку, как будто боится, что Тони вдруг упадёт. — Всё… всё в порядке?

Лицо парня хмурое, в его чертах мелькает что-то такое… озадаченное. Значит, попытка изобразить небрежность провалилась с сокрушительным треском. Тони сглатывает, складывает фотографию пополам, потом вчетверо и бесцеремонно суёт обратно в карман. На этот раз в передний.

— В-всё хорошо, малыш, — говорит он. Голос звучит достаточно надменно: хочется надеяться, что Пит поверит ему, ведь обычно Тони в этом хорош — сотни тысяч совершенно театральных речей и телевизионных интервью могут подтвердить это; тон, который не выдает ничего, кроме того, что хочет сам Тони, а улыбка измерена до миллиметра. Но Питера это, конечно, не обманет, потому что Питер не так прост.

— Что там было? — спрашивает парень, сдвигая брови. Его взгляд задерживается на поясе джинсов Тони.

— Ничего, — Тони пренебрежительно машет рукой. Возможно, ему кажется, что по его руке проходит заметный тремор. — Старый список покупок, Бог знает, сколько он там пролежал. Он даже не мой. Брюс, по-видимому, хотел, чтобы я в какой-то момент принес ему печенья. Ты знал, что Брюс любит его? Тебе не кажется странным, что Брюс вообще любит печенье?

Питер одаривает его молчанием и взглядом — острым и долгим.

Это напоминает Тони о Роуди, о Пеппер — опытное и красноречивое: «Я знаю, что ты пытаешься меня обмануть, но я буду достаточно великодушен, чтобы позволить этому дерьму ускользнуть на мгновение, потому что ты будешь продолжать бессвязно болтать и ходить вокруг да около, и ты был на ногах в течение сорока восьми часов, и я беспокоюсь, и я люблю тебя».

Этот взгляд.

Видя это на лице Питера, Тони вдруг чувствует, что теряется в пространстве и просто хочет присесть.

— В любом случае, — говорит он, стараясь создать впечатление, что ему все равно, хотя его притворство совсем не помогает: парень постепенно начинает понимать, когда Тони врёт. — В любом случае, перерыв окончен, возвращайся к работе.

Питер задерживает свой взгляд на несколько тяжелых секунд, и в это время в воздухе витает что-то, что Тони не хочет называть. В конце концов, парень расслабляется, возвращаясь к своему рабочему столу без единого слова и издавая тихий задумчивый вздох, и Тони притворяется, что не слышит его.

До конца дня они больше ничего не говорят. Тони снова вытаскивает фотографию после ухода Питера, смотрит на нее, как будто она может содержать ответы на что-нибудь, но это не так.

Это просто смятый клочок бумаги.

Питер ухмыляется ему сквозь бумагу; блестящие глаза, ямочки на щеках, рубашка на два размера больше, чем нужно. На щеке у него маленькая родинка, а волосы растрепаны.

Тони подумывает выбросить снимок. Но не делает этого.

***

Тони выскальзывает из постели, стараясь не разбудить Питера, и как можно тише ищет свою одежду. Голова расплывается, во рту пересохло, кожа липкая на ощупь. Он чувствует себя так, словно кто-то запустил руку в его грудную клетку и перепутал там множество несуществующих проводов.

Питер издает негромкий храп, и это заставляет сжаться в груди Тони что-то внезапное, болезненное и невыносимо нежное.

Парень во сне натянул одеяло до самого подбородка, раскинул ноги и вдруг оказался таким беззащитным; одеяло окутало его белым пушистым облаком, приковав к кровати Тони. Его лицо выглядит спокойным. Безмятежным. Как будто он хорошенько выспался после бог знает какого количества времени, и Тони пытается подавить быстрое и эгоистичное внутреннее удовлетворение, которое разрастается в нем при мысли о том, что ответственным за то, что Питер засыпает таким крепким сном, избавляющим от кошмаров, может быть именно он, Тони Старк.

Он хотел бы не чувствовать ничего, кроме стыда за прошлую ночь. Он хотел бы иметь возможность сделать хоть что-нибудь другое.

Питер ерзает под одеялом, и Тони приходится нырнуть в толстовку и пару джинсов Zara, разбросанных по ковру по пути к двери. Он старается не думать о том, что подобная одежда горячо любима студентами колледжей ― и это вовсе не то, что должно находиться в его спальне. Старк намеренно избегает взгляда на нижнее белье Питера (вопиющую противоположность его черным Calvin Klein, которые носят уже взрослые люди… «Мы все здесь взрослые, мистер Старк»), скомканное и забытое в изножье кровати.

Он бросает последний взгляд на Питера, свернувшегося калачиком на простынях, прежде чем выйти из комнаты, и перед ним возникает образ, который он никогда не сможет выбросить из головы.

Питер выглядит так, будто ему самое место в этой постели, и в один прекрасный день Тони забудет, что это не так.

Их этаж, в целом, слишком тих, слишком пуст. Наташа на задании, которое ей поручил ЩИТ, где-то в Восточной Европе, Клинт с Лорой и детьми; Брюс, очень неохотно, но по настоянию всех, взял короткий отпуск и уехал на ферму Роуди на Западе; Стив был в Ваканде с Барнсом в течение последних шести месяцев, а Тор не покидал новый Асгард еще дольше.

Эта размытая, неожиданная, жуткая тишина кажется утешением. Это, по крайней мере, одна из вещей, о которой Тони не должен беспокоиться. Вокруг нет никого, кто мог бы увидеть его взъерошенные волосы и искусанные губы и сделать весьма красноречивые выводы. Рядом нет никого, кто мог бы узнать о произошедшем.

Возможно, Вселенная просто испытывала его, ожидая, не станет ли он, подобно мотыльку, слепо лететь на свет, опасный и манящий, не клюнет ли Тони на приманку.

Ну, Тони… клюнул.

Вот в чем загвоздка. Это уже даже не смешно: вся его сущность, кажется, балансирует на грани безумия — вещи, которые он знает, что он не должен делать, и то, что он, в конечном счёте, делает… всё это пересекается гораздо чаще, чем следовало бы.

Господи, его жизнь — сплошная диаграмма Венна*.

Он идет на кухню, чувствуя, как его тянет что-то смутно болезненное и паническое, беспокойное. Как будто он бежит от чего-то.

Лучи, пробирающиеся сквозь зазоры в шторах, заставляют каждую поверхность светиться болезненно ярко; свет отражается и рикошетит, окрашивая всё вокруг золотом и хромированным серебром. Если бы у него было похмелье, это было бы пыткой. А его-то и нет, вот в чем дело. Вчера он не пил спиртного, и в любой другой день это могло бы заставить его гордиться собой, но прямо сейчас все это служит ярким и осуждающим напоминанием о том, что он натворил это всё сам: без какого-либо пьянства — никаких надуманных оправданий, никаких сомнительных доводов, за которыми можно было бы спрятаться.

Только Тони и его знаменитая и весьма впечатляющая неспособность держать руки при себе.

Боль во всей спине приглушенная и тупая; места, где Питер царапал его — страстно, отчаянно, как будто не мог удержать достаточно близко, — нещадно саднят. Может быть, он увидит там кровавые полосы, а может, и нет. Тони не хочет проверять.

Его зубы стиснуты, когда он делает кофе: медленно, механически вдыхая и выдыхая через нос, как будто пытаясь предотвратить приступ паники. В его мозгу навсегда выжжена тысяча вещей. Теперь это гребаная сокровищница секретов, наполненная потрясающими картинами, из-за которых он хочет сдохнуть и которые он хочет увидеть вновь:

То, как Питер смотрел на него, — такими теплыми, сосредоточенными и опустошающе решительными глазами, со всей торжественной серьезностью человека, познавшего смерть до мозга костей, и говорил: «Знаешь, у меня никогда не было никого, кто хотел бы сражаться со всей Вселенной только потому, что меня в ней больше нет».

Его руки, маленькие, сильные и влажные, соскользнули, вцепились в простыни и переплелись с руками Тони.

Тихий, удивленный звук, который он издал, когда Тони впервые толкнулся в него, то, как его рот открылся на пронзительном «ох», это открытое выражение обнаженного доверия, когда он позволил Старку уложить себя и устроиться между своих ног.

Эти тихие стоны, когда Тони начинал двигаться сильнее, быстрее — ключицы Питера, его растрепанные кудри, горячие, влажные выдохи на шее Тони, эти отчаянные, страстные «да, да, да, Тони» — Питер никогда раньше не произносил его имени. Это был первый раз, когда ногти Питера оставили неистовые царапины на коже мужчины; когда его голова откинулась назад, а на плече расцвели красные следы зубов, когда Тони сильно укусил его, пока Питер не вскрикнул, и тогда Старк понял, что он сделал, отстранился и начал целовать.

Тони хочет услышать это снова.

Нет. Тони… не должен хотеть слышать это снова.

Это может подождать. Перед Питером и этим болезненно честным лицом, иногда решительным, иногда неуверенным, как тогда, когда он сонно спросил Тони, может ли он остаться после… всего этого, как будто он действительно думал, что есть мир, где Тони вышвырнет его из постели. Перед красными пятнами следов, которые оставил Тони, если они еще не исчезли, и разговора, который им придется пережить.

Все это может подождать.

А сейчас всё, что нужно сделать Тони, это успокоить сердцебиение и выпить кофе, а потом, возможно, выпить еще один. И заказать завтрак и для Питера.

Парень как-то упомянул, что любит французские тосты панеттоне, которые подавали в Принси — Мэй разрешила ему сходить туда всего три раза, потому что это было очень дорого. Но этот тост был «таким потрясающим, мистер Старк».

Он понятия не имеет, есть ли у них вообще служба доставки. Что ж. Он почти уверен, что она появится, если их красиво об этом попросит сам Тони Старк.

***

В основном Тони пытался не смотреть. Серьезно, пытался, но по-прежнему продолжал это делать, а с каждым днём всё становилось только сложнее.

Пример №1:

— Мистер Старк? Вы… вы вроде как… пялитесь? — Питер кладёт подбородок на сжатый кулак, локоть упирается в обеденный стол, которым никто особо не пользуется. Существует целый ряд извинений, уже попавших в ловушку за зубами Тони, но Питер торопливо обрывает его. — Эй, все в порядке, я не возражаю!

Но ты должен возражать!

Тони не говорит, отворачивается через силу и пытается налить воды в стакан, что-то повертеть в руках, что-то спрятать…

Это двадцать третий день пребывания на базе, или, по крайней мере, жалкие попытки пребывания. И чистое счастье, и гордость, которые зажгла эта сложнейшая задача в глазах Питера, возможно, стоит всех усилий.

— Знаешь что, — говорит он, опрокидывая воду, как виски, — тебе, вероятно, стоит считать меня жутким, Пит.

— Вы не жуткий, — возмущенно отвечает он, пристально глядя на Тони и постукивая пальцами по столу, совсем близко от руки Старка. Это должно тревожить и беспокоить его: как легко для Питера привлечь внимание Тони и держать его всё время наготове. — Я просто… У Вас был такой вид, будто Вы были в прострации, вот и все.

Это не тот разговор, который Тони хочет начинать прямо сейчас. Потому что, дело в том…

Черт возьми, всё дело в том, что бывают моменты, когда он отводит взгляд, и что-то застревает в горле, заставляет его желудок сжиматься от страха, такого внезапного и первобытного, который затмевает все мысли и разум, и тогда он должен посмотреть снова, убедиться, что Питер всё еще здесь, со своими беспорядочными волосами и научными каламбурами, со складками на плохо сидящих рубашках, и с этой изнуряющей, подпрыгивающей энергией, и улыбками, и добротой, здесь, живой, не шатающийся и не спотыкающийся, не идущий к Тони, пораженный, окутанный красноватой пылью и грязью, снова и снова повторяющий: «я не знаю, что происходит, я не знаю, я не хочу умирать», распахнувший свои объятия, словно в мольбе, как будто он искренне верил, что Тони сможет поймать его, помочь ему, спасти его.

Нет, Тони действительно не может начать этот разговор. Если он это сделает, то вернуть всё на прежние места у него уже точно не получится.

— Да, я думаю, что всё так и было, — говорит он, ставя стакан на стол, возможно, с большей силой, чем хотелось. Резкий лязг, который пронзает комнату, заставляет Питера подпрыгнуть на месте, пусть он и пытался сделать вид, что звук был негромким. — Господи, прости, малыш, я…

— Мистер Старк, все в порядке, за что вы вообще извиняетесь?

Тони смеется, и смех выходит колючий, грязный, из его горла вырывается что-то похожее скорее на кашель.

— За это, например? — он неопределенно машет рукой, как будто движение его запястья может разъяснить все причины, по которым он должен извиняться перед парнем. — Стакан, твоя сенсорная перегрузка, я всё время забываю об этом, и пристальный взгляд, очевидно, я понимаю, что это было неуместно, я действительно не хотел…

— Это не так! — с чувством говорит Питер. Он наклоняется вперед, кладёт обе ладони на стол, и на его лице появляется почти умоляющее выражение. — Это не так, мистер Старк, всё в порядке.

Всё в порядке. Тони сбился со счета, сколько раз Питер произнёс это за последнее время; ему так не хотелось задерживаться на том, что может означать это нетерпеливое повторение.

И вот ещё что: иногда Тони ловил на себе взгляд Питера. Как будто тот случайно оглянулся и забыл о том, что смотрит прямо на мужчину.

Парень больше не смотрит на него с отвисшей челюстью, пораженный и заикающийся, как будто Тони был лично ответственен за создание Луны и Солнца со звёздами. Теперь его лицо излучает что-то новое, что-то вроде осознания, которое смягчает его черты, когда парень замечает Тони где-то поблизости.

Он всё ещё иногда возится и краснеет, остатки застенчивой подростковой влюблённости каким-то образом задерживаются даже после всего, через что он прошёл, но для парнишки это облегчение: знать, что Тони здесь, рядом — обычно этого достаточно, чтобы Питер успокоился, заземлился, почувствовал себя в безопасности.

Или, может быть, Тони просто проецирует.

Бывают дни, когда он действительно, действительно хочет, чтобы это всё было грёбаной проекцией в его больном мозге.

Тони тяжело выдыхает, и этот выдох кажется ему раскатом грома. «Всё действительно не в порядке, малыш», — бормочет он, потирая рукой щеку. Ему кажется, что он чувствует приближение головной боли. Это был длинный день, длинная неделя, длинный гребаный год, и Тони устал, он устал, измучен и истощен, и тяжесть этих карих глаз не помогает тем кошмарам, которые поднимают свои уродливые головы ночью и не дают ему спать, это ни капельки не помогает!

Питер хмурится, открывает рот, как будто собирается сказать что-то ужасно глубокое, кажется, переосмысливает, снова смыкает губы. Может быть, он теряет нить повествования, как и Тони. Может быть, во всех их двусмысленных разговорах есть какой-то смысл, и Питеру это тоже надоело.

В конце концов парень просто выдыхает, копируя самого Тони, — долго и медленно, через нос — и спрыгивает со стула, чтобы подойти к Старку с решительным взглядом, который появляется у Паркера только тогда, когда он чем-то вдохновлён.

Ладонь кажется такой горячей сквозь ткань рубашки, когда Питер протягивает руку, чтобы прикоснуться к мужчине, но она легкая, успокаивающая, вес ее едва заметен. Тони думает о том, чтобы отстраниться, но не знает, хочет ли он это делать.

— Вам надо немного поспать, мистер Старк, — говорит Питер неожиданно мягко и решительно. Тони усмехается той самой, как он надеется, усмешкой, полной наигранного безразличия.

— И ты туда же, малыш. Для этого у меня есть Роуди. И роботы. Сам знаешь, что роботов-нянек у меня предостаточно.

— Да, но сейчас здесь я, — говорит Питер, и, фантастика, это один из тех моментов, когда он звучит так взволнованно, мило и серьезно, что это разбивает чертово сердце Тони. — Пятница, сколько часов он проспал прошлой ночью?

— Двадцать три минуты, Питер, — быстро отвечает она, и Тони всерьез подумывает о том, чтобы прямо сейчас заняться жестким перепрограммированием.

— Не твоя обязанность укладывать меня, я большой мальчик, я знаю, для чего предназначены кровати, — говорит Тони, но Питер уже слегка подталкивает его, и Тони следует за ним, позволяя направить себя в коридор, ведущий к лифтам.

Рот Питера сжат, а лицо серьезно, как будто он искренне верит, что с Тони что-то не так, и хороший ночной сон может это исправить.

Или, может быть, он действительно хотел бы верить в это. Тони… не единственный, кто с трудом засыпал. Он натыкался на парня, бодрствующего и с затуманенными глазами, бесцельно бродящего по территории посреди ночи достаточно часто, чтобы было ясно, что у Тони нет монополии на ночные кошмары.

Рука Питера всё ещё лежит на спине мужчины, неподвижная, защищающая, и это неправильно. «Это я должен заботиться о тебе», — хочет сказать Тони, но слова застревают у него в горле, тяжелые, как свинец, словно он проглотил что-то кислое, словно что-то пошло не так. — «Это я должен быть единственным, кто…»

— Просто, — говорит Питер. Его голос очень тихий, но не дрожит. — Просто постарайтесь немного отдохнуть, мистер Старк. — Его пальцы гладят вверх и вниз по руке Тони, успокаивая. Его взгляд кажется таким взрослым, слишком взрослым для его лица.

— Да, — отвечает Тони, сдаваясь, потому что альтернативы у него просто не находится. Он протягивает руку, чтобы взъерошить волосы Питера, как будто в раздумьях. — Да, хорошо, малыш. Я постараюсь, слово скаута!

Он ложится спать, и лицо Питера не плывет с болезненной, тревожной ясностью перед его глазами, когда он закрывает их. Но это уже ложь.

Пример №2:

— Серьезно, мистер Старк, мы всегда можем поставить что-то, что понравится и вам тоже, — говорит Питер во время просмотра «Изгой 1» на диване.

Он одет в старую мягкую хенли Тони, которая постоянно сползает с плеча, его ноги лежат на стеклянном журнальном столике, и Тони не думает о том, как изящны его лодыжки, как он мог бы обхватить одну из них рукой и, возможно, его пальцы сомкнулись бы.

— Мне очень нравятся «Звездные войны», малыш, — говорит Тони. — Я был их поклонником еще до твоего рождения, если хочешь знать.

— Не сомневаюсь, — Питер ерзает, поудобнее устраиваясь на кожаных подушках. — Ну, я имею в виду, технически это не тот же самый старый актерский состав и персонажи, с которыми вы росли, мистер Старк, так что.

— Это был удар ниже пояса, юный падаван, — Тони прижимает руку к сердцу и притворно хмурится. Питер тихонько смеется, и этот звук буквально пропитывает Старка насквозь в том месте, где их руки почти соприкасаются. Если он немного отодвинется в сторону, они окажутся прижатыми друг к другу.

Парень рассеянно потирает свое бедро, и Тони понимает, что Питер обычно так делает, когда его ноги устают от долгого сидения на одном месте, но он не хочет двигаться, потому что Тони все еще там, рядом с ним.

Это еще одна особенность Пита, которую Старк помнил и хранил, бережно спрятав в укромном уголке своего мозга, вместе со всеми мелочами, от которых у него зудят пальцы и пересыхает во рту.

Например, как выглядит Питер, когда встает по утрам, как морщит нос, когда осторожно потягивает кофе. Легкая заминка в дыхании каждый раз, когда Тони случайно задевает его в лаборатории. Как в одни дни он выглядит ребенком, а в другие — как будто ему тысяча лет, как глаза Питера иногда скользят к губам Тони, как это происходит всё чаще и чаще… Порой он одаривает Тони улыбками: иногда улыбаясь величественно, вызывающе, но иногда даже не думая об этом — улыбается мягко, тепло и тайно, как будто эти улыбки должны принадлежать только ему, как будто только Тони имеет право смотреть на них.

А бывают ночи, когда кончики пальцев тянутся за бутылкой водки, но не открывают её, пытаясь добавить что-то новое к костюму Питера, и Тони прокручивает в своей голове мысль: «Я сойду с ума, если потеряю его снова, я не знаю, что буду делать, если он уйдет». Он почти уверен, что это может закончиться только катастрофой.

— Я знал, что Вы тот ещё зануда, — говорит Питер где-то рядом, и Тони поворачивается, чтобы посмотреть. Уголок рта Питера растягивается в довольной ухмылке, его профиль бледен и освещен мигающим светом телевизора. Но потом он выдыхает, и Тони видит, как парень сглатывает: его кадык подпрыгивает. — Я просто… я думал, что Вы не… — он прикусывает губу, запинается и, кажется, передумывает, ― ничего, ничего.

У них случаются моменты, как этот: тайные, когда всё, о чём может думать Старк, это то, как они близки.

Это не является чем-то необычным. Близость. За последние несколько месяцев прикосновения стали между ними своеобразным языком. Это успокоение и утешение. Я здесь, я в порядке. Мы в порядке. Тони дотрагивается до запястья Питера, когда видит, что руки парня начинают дрожать. Питер обнимает его, притягивает к себе, не боясь раздавить в объятиях, хотя знает, что прошлой ночью ему снились кошмары.

Они касаются друг друга, если у них есть что сказать, если у них есть вообще что-то, и Тони не всегда уверен, сможет ли кто-то из них пережить тот момент, если их «язык» исчезнет. Только не сейчас.

Но это — редкие, неспешные вечера с миром совершенно безопасным, — жизнь сонная и домашняя, и нет никакого реального повода протянуть руку, чтобы просто почувствовать тепло Питера под своими ладонями ― это, вероятно, то, что не должно происходить.

Его мозг работает в мучительном режиме масштабирования, фокусируясь на красивых карих глазах, затем на маленьком носе, затем на мягких, слегка влажных губах. Уязвимая шея, горло, тонкие очертания скул.

— Да, я понял, малыш, — говорит Тони, изо всех сил стараясь, чтобы это прозвучало легко и непринужденно. — Ты решил, что фильм, наполненный эпическими битвами и людьми, трагически погибающими на чужих планетах, не совсем развеселит меня, да.

Питер издает звук, который мог бы быть смешком, наклоняется ближе, и его дыхание, заикающееся и теплое, достигает рта Тони. От него пахнет горячим шоколадом, который Старк приготовил для него немного раньше, и Тони нужно отвернуться, нужно отвести взгляд.

Эта чертова хенли всё еще скользит по плечу Питера, а бледная полоска кожи мягко и красиво светится в свете телевизора.

Господи, не «красиво». Тони не хотел думать именно об этом слове, нет. Не «красивый». Не это слово, черт возьми!

― Да… — голос Питера, приглушенный, осторожный и такой… такой близкий, — что-то вроде этого.

В жизни Тони есть моменты, когда он хочет просто выругаться, потому что видит себя на грани того, чтобы сделать что-то ужасное, что-то катастрофически неправильное, и это похоже на то, как если бы одна половина его спешила остановить это, крича «нет» в этом глубоком, громком, механическом и замедленном голосе из фильма, а другая половина просто отказывалась бы слушать и слепо бросалась вперед.

Он словно со стороны видит, как сам протягивает руку, прежде чем успевает это осознать; пальцы внезапно сжимают ткань рубашки прямо там, где она свернулась под ключицей Питера. Парень удивлённо вскрикивает и замирает совершенно неподвижно, приоткрыв губы.

Тони дергает за рубашку, стягивает ее ещё ниже. Костяшки его пальцев касаются кожи Питера. Это прикосновение обжигает; оно посылает через него резкий разряд тока и оседает низко в животе: тяжелое, свернутое, предательское. Питер тает: глаза трепещут, ноги скользят по дивану и натыкаются на Тони; их бедра прижимаются друг к другу, и в том месте, где они касаются друг друга, даже сквозь одежду начинает гореть кожа. Питер резко выдыхает.

Это незначительный, тихий звук, и он звенит в ушах Тони, как лазерный взрыв, заглушая звуки из фильма, заглушая внезапный безумный стук собственного сердца, бьющегося о грудную клетку, словно пойманное животное.

Тони отдергивает руку, словно кожа Питера обожгла его. Паркер затаивает дыхание; он — оголенный провод. Наполовину в приступе паники, наполовину — в ожидании. Его щеки раскраснелись.

— Мистер Старк…

— Эта рубашка, — довольно неловко обрывает его Тони. Отчаянно. — Слишком тонкая. Ты простудишься, парень. Доставшаяся от паука супер-выносливая иммунная система или нет, сейчас февраль, тебе нужно одеться потеплее. А мне надо поговорить с тем, кто проектировал кондиционер в этой комнате, это точно был не я.

— Мистер Старк…

— Знаешь что, я принесу тебе что-нибудь потеплее, одну из тех очаровательных толстовок для ботаников, которых у тебя навалом; нет, они действительно очаровательны, я бы украл у тебя парочку, если бы не был на три десятка лет старше… так что хорошо, позволь мне просто…

Если бы в жизни Тони был личный редактор, то свет никогда бы не услышал этих позорных строк. Господи, в каком же беспорядке его мысли.

Он с трудом поднимается на ноги и отходит от Питера, чувствуя, что сейчас задохнется от собственного сердцебиения. Лицо парня затуманено, рот сжат от чего-то похожего на… боль? Руки лежат на коленях, костяшки пальцев белеют от напряжения, а сам он выглядит таким маленьким на диване без Тони, каким-то потерянным, внезапно отстраненным, с обнаженным плечом и задранными вверх шортами.

Тони уходит прежде, чем Питер успевает что-то сказать, не заботясь о том, что это выглядит так, будто он отчаянно сбегает. Он может побеспокоиться об этом позже, просто… позже.

Всё заканчивается тем, что он проводит ночь в лаборатории, не возвращаясь за толстовкой и не досматривая оставшуюся часть фильма, и он хочет извиниться перед Питером, когда наступает утро, и он даже делает это, но ведь легче притвориться, что для извинений нет причин.

Ничего не случилось. Никто ничего не сделал.

Пример №3:

Питер в полотенце.

Питер в полотенце, и Тони смотрит. Смотрит, потому что он не может не смотреть, смотрит до тех пор, пока не ловит себя на этом и не переводит взгляд на лицо парня. Питер выходит из общей душевой рядом со спортзалом комплекса, после самого короткого (и позорного) на памяти Тони спарринга, который закончился тем, что Старк приземлился на задницу девять раз подряд, придавленный к мату с полной и абсолютной легкостью; к твёрдой поверхности его прижимали руки Питера, а лицо парня, потное и раскрасневшееся, сияющее лучезарной улыбкой, было в нескольких дюймах от его собственного. Тела прижимались друг к другу, а ноги пацана крепко обхватывали бедра Тони.

Питер в полотенце; его волосы мокрые, завиваются за ушами и прилипают к затылку.

— Мистер Старк! — говорит он, слегка задыхаясь, как будто не ожидал, что Тони всё ещё здесь. Вообще, честно говоря, Тони должен был давно выйти из раздевалки.

— Эй, малыш, — говорит он так небрежно, как только может, совершенно не задумываясь над тем, почему ему нужно прикладывать так много усилий, чтобы звучать непринуждённо. — Что, баловался с разными режимами душевой кабинки?

Питер смеется, и у Тони между рёбер вдруг что-то нестерпимо колет. И да, он знает, что это что-то имеет вполне конкретное название.

— Там четырнадцать режимов! — говорит Питер с улыбкой, которая играет своей лучезарностью не хуже заката за окном. — А зачем здесь душевая кабинка с такой крутой системой режимов?

— Как это зачем?

Питер снова хохочет, и Тони с трудом удерживается, чтобы не ляпнуть что-нибудь невероятно смешное, что-то вроде «я построю тебе душ с четырнадцатью сотнями разных гребаных струй, если ты захочешь этого. Я дам тебе всё, о чем ты меня попросишь, если это заставит тебя так улыбаться».

Он знает, что эти мысли до добра не доведут. Это очень, очень плохо, и Тони должен остановить себя, должен убрать это дерьмо, прежде чем оно врежется в его мозг, как пьяный водитель, который не смог дождаться зеленого света, который сам разбился вдребезги, разбил свою машину, унёс и разрушил жизни. Жизнь Питера.

— А разве есть необходимость в том, чтобы душ был таким многофункциональным? — спрашивает Питер, и Тони моргает. Его глаза снова опустились ниже ключиц парня, и он даже не заметил этого.

Дело в том, что Паркер мокрый, маленькие капельки стекают по его груди и скользят по мышцам живота (Тони не помнит, чтобы они были такими четкими), собираясь на ткани полотенца, низко обернутого вокруг талии, большим темным пятном.

Тони снова моргает, поспешно поднимает взгляд на лицо Питера и видит, как густой розовый румянец поднимается по шее парня, заливая все его щеки. Тони облизывает губы, тут же жалея об этом, и Питер краснеет еще сильнее, если это вообще возможно.

Кто-то должен вмешаться и утащить Тони отсюда, прямо сейчас. Кто-то должен. Мужчина тяжело сглатывает.

— Какой вообще смысл быть миллиардером, если ты не можешь обеспечить комплекс навороченным душем для своих товарищей по команде, малыш?

Вот оно что. Малыш. Он должен продолжать называть его так, чтобы напоминать о разнице в возрасте, и тогда ему будет легче. Он не знает, что это за чертовщина.

Питер в полотенце, а Тони в потной черной майке, прилипшей к телу, и ему потребовалось целых две минуты, чтобы понять, что Питер тоже пытается удержать свой взгляд.

Безусловно, этот взгляд был бы лестным, если бы внутри Тони не начало вскипать что-то вроде приглушенной паники. Питер видел Стива полуголым, черт возьми, он живет в здании, заполненном суперсолдатами и секретными агентами, которые выглядят так, как будто только сошли с обложки Men's Health, и всё же Питер здесь, пытается скрыть взволнованный румянец каждый раз, когда руки Тони выставлены напоказ, каждый раз, когда его рубашки слишком узкие, каждый раз, когда Тони выходит из своей комнаты, всё ещё одетый в спортивные штаны для сна, в которых он, по правде говоря, не спит, и они совсем немного кажутся приспущенными…

Тони должен уйти.

Он позволил этому моменту затянуться слишком надолго; он почти уверен, что смотреть на подростка в полотенце — это не то, что делает ответственный взрослый, и это явно не относится к разделу «Правильное Поведение Наставника»; Тони всегда слышит этот тихий настойчивый голос, пульсирующий, как кровь, как сумасшедшее сердцебиение: «А что подумали бы люди, если бы увидели это? Что бы они сказали? Что бы подумала Мэй Паркер? Роуди?»

Ну, возможно, они вообще ничего не подумали бы. Потому что он ничего не делает, не так ли? И никогда не сделает. Он бы никогда не осмелился.

Он просто небрежно разговаривает со своим протеже в раздевалке у душевых кабинок после спарринга, что решительно неуместно. Абсолютно ничего противозаконного. Верно?

«Да, верно», думает он, и, ладно, замечательно, теперь он опустился до спора с разочарованным голосом в своей голове (иногда этот голос звучит как Пеппер, иногда как Роуди, порой его отец, редко — как его собственный) в душе спортзала. Всё идет отлично.

— Значит, я просто… мне нужно забрать свою одежду? Так что… ― руки Питера внезапно цепляются за это чертово полотенце, как за спасательный круг, и розовый цвет распространяется по всей его груди, а глаза мечутся по всему помещению, как будто он пытается найти пути отступления. Он больше не улыбается.

Что-то тяжелое оседает низко и плотно внутри Тони — ещё один точный укол вины.

— Да, — говорит он, и голос его звучит хрипло, — да, тебе надо. Давай, Пит, пошевеливайся. В очереди, как видишь, есть пожилые граждане.

Питер фыркает, не без некоторой нежности.

— На самом деле вы не так уж и стары, сэр, вам надо перестать все время говорить такие вещи, — говорит он, но уже направляется к двери и по-прежнему не хочет встречаться с Тони взглядом.

Тони удается выдохнуть только тогда, когда он снова остается один. На спину начинают падать капли воды, и через несколько секунд они становятся ледяными.

***

Тони выпил три чашки эспрессо, проигнорировал примерно две дюжины электронных писем, отправил Сэму сообщение о расписании патрулирования, ответил на звонок Пеп о предстоящем благотворительном вечере SI и заверил ее, что да, конечно, он появится, и да, он в порядке, он спал очень хорошо и нет, он не пил, играл на своем Старкпаде в течение получаса и съел две с половиной булочки с корицей к тому времени, как Питер появился на кухне.

Тони поднимает взгляд, когда слышит, как босые ноги шлёпают по паркету. Питер настороженно смотрит на приготовленный завтрак, прежде чем поднять глаза на Тони. Морщинки на лбу выражают озадаченность: он хмурится, а в глазах мелькает что-то странно похожее на страх. Это странно влияет на Тони. Ему хочется встать и стереть это напряженное выражение с лица парня.

Тони… не уверен, чего он ожидал. Может быть, и не порхающего вокруг стола веселого Питера (а-ля клишированный герой романтической комедии), но и не эту нервозность в каждом действии и шаге парня.

Он хватается за свой кофе, делает глубокий вдох.

— Эй. Пит. Доброе утро, — говорит он ― и… серьезно? Тони справлялся и с более интересными ситуациями по утрам, но нынешнее отсутствие остроумия, вероятно, является побочным эффектом внезапного всплеска беспокойства, медленно шипящего и тянущего.

Рукава рубашки Питера, кажется, опускаются ниже костяшек и скрывают пальцы — он теребит ими потёртые манжеты, а потом обхватывает себя руками, словно стараясь защититься от чего-то страшного. Его рот, уже не расцелованный, не распухший и блестящий — он напряжен и серьезен.

Он выглядит таким неуверенным, таким встревоженным, и что-то обрывается внутри Тони при виде этого, скапливается в его животе, чтобы сжаться и просто рухнуть.

Он облажался.

На этот раз он облажался так сильно ― неужели Питер теперь его боится? Неужели он… Неужели Тони сумел в одиночку разрушить единственную хорошую, замечательную, нормальную вещь, оставшуюся в его жизни… неужели он разорвал все это в клочья только потому, что не смог удержать свой член в штанах ― неужели он воспользовался — как же еще он мог назвать то, что сделал, — если Питер никогда больше не заговорит с ним, Боже, если Питер уйдет…

— …доброе утро, — говорит Питер, весь такой тихий, неуверенный. Его взгляд возвращается к разложенным перед ним тостам, печеньям и круассанам, и он перемещает свой вес, раскачиваясь взад-вперед на носках. — Вы, эм. Вам действительно не нужно было всё это… всё это, мистер Старк.

На ключице у него след, уже пожелтевший. Его волосы в полном беспорядке после сна и ночи. Тони помнит, как сильно дергал их, помнит звуки, которые вырывались из Питера, эти высокие, пронзительные звуки, которые Тони пытался заглушить своим ртом.

Из него вырывается что-то похожее на кашель, он вдруг осознаёт, что сжимает фарфоровую кружку так крепко, что у него немеют руки. Его сердце колотится так быстро впервые за последние полгода.

— Малыш…

Питер вдруг разводит руки, тянется к Тони и делает торопливый шаг вперед.

— Боже, мистер Старк, что…

Тони слышит грохот опрокидывающегося кухонного табурета, когда поднимается на ноги, и в ушах у него начинает громко звенеть, а по левой руке пробегает сильная дрожь; ему вдруг становится так холодно, что он не может дышать, не может дышать, черт возьми!

— Мистер Старк… Тони!

Его мозг не совсем понимает, как это происходит, но он моргает и оказывается на полу, колени резко вдавливаются в полированную древесину, а образ Питера, лежащего на кровати, мерцает перед его глазами, как лампочка, готовая взорваться.

Он судорожно хватается за его запястье и слегка выпрямляется, дыхание кажется срывающимся, хриплым, как будто кто-то вырвал его лёгкие к чёртовой матери, а Питер стоит на коленях рядом с ним на полу, широко распахнув глаза и обхватив плечи Тони руками. Не отпускает.

— Тони, — говорит он сквозь туман, — я здесь, просто дыши, вот и всё, вдох и выдох, ты отлично справляешься, Тони, дыши.

Этот голос, ровный и уверенный, доносился до него словно со дна колодца, резонируя. Тони пытается сосредоточиться на нем, сосредоточить разум вокруг него. Давит на эту неподвижную тяжесть, которая осела в его груди и раздавила трахею; он пытается дышать, удерживает себя в сознании, на кухонном полу, в руках Питера, в глазах Питера, в словах Питера, в губах Питера, когда они двигаются, в пальцах Питера, прижатых к его запястью, обжигающих, тяжелых, твердых.

— Тони, — снова говорит Питер, массируя плечи мужчины, медленно и сильно. Ощущение тонкого хлопка, поднимающегося и движущегося между ладонями Питера и кожей Тони, странно успокаивает. — Тони, всё хорошо, ты в порядке. Всё нормально. Ты только дыши. Дыши.

Дышать.

Тони делает вдох.

***

День рождения Питера наступает тихо, без особой суеты.

Среда. Питер посылает Тони свою фотографию в синей блестящей и слегка помятой праздничной шляпе; на заднем плане — множество праздничных лент и высокий, слегка покосившийся торт.

Свечи уже погасли: полосатая белая единица и лимонно-зеленая восьмерка — кривые и полурасплавленные — в самой середине торта. Яркие и красочные восемнадцать лет.

Питер как будто заключен в скобки своей тетей с одной стороны, ее рука обнимает его, а лицо сияет от гордости; с другой стороны — два друга. Тони узнает парня, который взломал системы Карен три года назад, как будто это было плёвым делом (и, возможно, он рассмотрит еще одну возможность для стажировки), и девушку, которая, по словам Питера, «честно говоря, как мисс Поттс, сэр, я имею в виду, немного…». Она милая, но в целом совершенно не впечатлена всем безумием, случайно происходящим вокруг нее.

Оба товарища повернуты к нему, и Питер, кажется, светится от их близости, словно они единая система: освещенная планета и ее спутники. Его улыбка на фотографии широкая, счастливая, заразительная. Тони чувствует, как его губы растягиваются в легкую улыбку, с которой он просто не может бороться.

«Добро пожаловать в сказочный мир взрослой жизни, мистер Паркер», — отвечает Тони. Он смотрит на неотправленное сообщение в течение целых долгих тридцати секунд, прежде чем поспешно удалить его, потому что…

Потому что нет. Ни в коем случае. Питер может увидеть в этом слишком много скрытого смысла, прочитать между строк те вещи, которые Тони очень, очень старался не признавать.

«С Днем рождения, паучок!»— вот что он отправляет в сопровождении воздушного шара и смайлика-паука. Что очень уместно.

«спасибо, мистер Старк!!!»

Питер отвечает почти сразу же, и Тони, возможно, немного задыхается, когда видит три розовых сердца, которые стоят рядом с восклицательными знаками. И, всего несколько ударов сердца спустя, приходят ещё четыре сообщения:

«это Человек-Паук кстати.»

«не покупайте мне что-то слишком причудливое, например, автомобиль и т. д. Пожалуйста, Мэй будет волноваться.»

«я знаю, что Вы это сделаете, и Вы собирались это сделать.»

«Вы не должны мне ничего дарить, Вы же знаете это, верно?!»

Нет, Тони этого точно не знает.

Стив, Барнс и даже Т’Чалла и Шури уже прислали Питеру открытки и со вкусом завернутые подарки из Ваканды. Тони аккуратно разложил их в спальне Питера, чтобы тот нашел их нераспечатанными. Нат, улыбнувшись мягче, чем Тони когда-либо её видел, показала ему серебряную брошь в форме паука — он уверен, что там каким-то образом спрятан хотя бы один клинок, ― она собирается подарить парню то, что принадлежало ей еще до ЩИТа. Брюс купил ему книги — редкие первые издания по биохимическим исследованиям, и Клинт, вероятно, тоже отправит что-нибудь: практичный, продуманный подарок, к которому, скорее всего, будет приложена заботливая рука Лоры. Сэм поведет его на бейсбольный матч, а Лэнг — на концерт. А Тор, ну… Тор уже объявил о своих намерениях устроить самый грандиозный пир, который когда-либо видел новый Асгард, в честь восемнадцатилетия Человека-Паука.

«Я всегда могу достать тебе частный самолет», — пишет он, вспоминая гигантского кролика, возвышающегося в его гостиной в Малибу, напряженную линию рта Пеппер и её негодование, осязаемое в воздухе.

«Шучу, малыш, просто шучу».

«Но если ты реально хочешь частный самолет, в этом случае я определенно не шучу.»

«Я дам тебе все, что ты захочешь.»

После этого в течение двух часов воцаряется радиомолчание, и в это время Тони и ходит, и ерзает, и яростно отрицает все свои действия, пока Пятница несколько осторожным тоном указывает, что он мельтешит туда-сюда.

Требуется приложить определенное усилие, чтобы не позволить этому вновь знакомому коктейлю страха и предвкушения заползти в него при мысли о том, что Питер мог бы ответить на его сообщение.

Тони не может позволить себе признаться в том, что какая-то его часть, маленькая, глупая и совершенно саморазрушительная, сделала это нарочно, оставив приглашение висеть в воздухе, как предложенный проклятым Змеем-искусителем спелый запретный плод. Если он будет долго и упорно думать об этом, то погибнет. Он почти уверен, что его более импульсивные действия и решительное отрицание последствий этих действий, вероятно, отменяют друг друга через какой-то закон обратной психологии, который ещё не преподавался, пока Тони учился в школе.

«Вы знаете, чего я хочу, — мог бы сказать Питер, — так что дайте мне это, мистер Старк, и дело будет с концом».

Тони не знает, что он будет делать с собой, если это случится. Когда парень, наконец, отвечает, Старк чуть не роняет оружие, с которым возился, выключает музыку, которую поставил, чтобы отвлечься, и размазывает смазку по всему телефону, слепо хватаясь за него.

«я просто хочу потусоваться с мистером Старком, Мэй все равно сегодня работает.»

«Вы ведь будете дома, да?»

Первая мысль Тони: «Ох». Дом. Это одно и то же место для них обоих, вот уже несколько месяцев. Его вторая мысль: «он не сделает этого. Питер… не сделает.»

Тони должен почувствовать облегчение. Он чувствует облегчение. Всё хорошо. Отлично, на самом деле: Тони не должен паниковать, ожидая появления Питера, не должен продумывать две дюжины вариантов длинного, сердечного монолога о том, почему между ними не должно и не может ничего произойти; не должен будет сидеть, пытаясь найти убежище в мини-баре и вариться в чувстве вины, потому что он знал, что эта речь всё равно не сработает.

С другой стороны, «тусоваться» теперь означает совсем другое, чем когда Тони был подростком, — целую жизнь назад. Может быть, ему удастся увернуться от пули, которую он сам же и выпустил.

Когда Питер прибывает на базу, он бодр, в приподнятом настроении; когда он бросает рюкзак и подходит к Тони, улыбаясь своей широкой улыбкой, его шаги отбивают нескладный ритм по паркету.

Тони ничего не может с собой поделать ― он дарит парню свою собственную улыбку, возвращает объятие, когда Питер бросается к нему с веселым «эй, мистер Старк», сжимает его плечо, возможно, на мгновение дольше, чем это необходимо, и тогда они отходят друг от друга. Когда Питер входит в комнату, Тони кажется, что даже пространство вокруг становится в разы ярче. Это именно то место, где он хочет находиться прямо сейчас.

— А вот и именинник, — говорит Тони, и на мгновение ему кажется, что он мазохист, — что, не было никакой дикой вечеринки? Никаких несовершеннолетних, пьющих, блюющих, целующихся и дрыгающихся под сомнительную музыку до рассвета? Я не хочу быть старым дедом, который говорит «вы, современные детишки», но ты же меня знаешь, поэтому я, пожалуй, скажу это: вы, современные детишки, такие скучные.

Питер игриво выгибает бровь и отходит от Тони, разрывая хрупкие остатки объятий; рука мужчины ложится на плечо парня.

— Вы как-то сказали мне, что вы в ваши «лихие годы вечеринок» — это очень плохой пример, которому я абсолютно не должен следовать, мистер Старк, — говорит он многозначительно, и, ну ладно, это точное попадание. Этот аспект жизни Тони слишком далек от того пути, на котором он хочет видеть Питера. — Кроме того, я имел в виду именно то, что сказал. Я бы предпочел тусоваться с Вами. Если Вы хотите.

В этой фразе слишком много неправильных вещей, все они начинаются и заканчиваются тем фактом, что Питер стоит здесь, в свои полные восемнадцать, перед почти пятидесятилетним Тони, и парень так импульсивно честен в этом, в желании быть рядом с ним, рядом с ним, с ним…

«Ты должен тусоваться со своими друзьями, малыш, это самое лучшее занятие», — хочет сказать Тони. Вместо этого он произносит:

— Я ничего не планировал, малыш, я весь твой, — что верно во многих отношениях, и Тони не собирается сейчас с этим разбираться. Он собирается дать ему всё, чего парень только захочет, даже если это будет выше его власти: он справится.

Улыбка Питера становится шире, и Старк не может припомнить, когда в последний раз кто-то, кто знал Тони до мозга костей, все эти беспорядки, тени и грани, был так искренне рад провести с ним время.

— Мы можем просто посидеть, ну, знаете, посмотреть телевизор, если Вы хотите, — предлагает Питер, слегка улыбаясь, и что-то нерешительное мелькает в его глазах. — Или мы можем пойти в лабораторию, как Вам будет угодно, сэр.

— Сегодня твой день, Пит, — торопливо обрывает его Тони, прежде чем начинает чувствовать то, что категорически не должен чувствовать при фразе «как Вам будет угодно, сэр», исходящее от Питера. — Если ты хочешь посмотреть телевизор, мы посмотрим телевизор, малыш, и я сделаю тебе самый лучший попкорн, который ты когда-либо пробовал в своей жизни. Кстати что это было за шоу, которое ты мне показывал? «Сабрина — маленькая ведьма»? Я правильно говорю?

Питер закатывает глаза, и Тони кажется, что он знает, откуда парень взял эту привычку.

— Да, это название из 90-х, мистер Старк, — говорит он, и разум Тони снова шепчет ехидным голоском: «о, да, из 90-х, которых ты не испытал на своей шкуре, потому что ты еще не родился, не так ли, малыш?». — Теперь это «Леденящие душу приключения Сабрины».

— Гораздо привлекательнее, — соглашается Тони, — очень современно.

Питер смеется, и этот смех скручивается между легких Тони, в его костях, оседает, заставляет его хотеть никогда не переставать слышать этот звук. А потом, сидя перед экраном, обхватив Питера руками и делая вид, что он увлечен чем-то на экране, Тони понимает, что у него просто не хватает духу, чтобы…

— Это мило, — говорит Питер довольным шепотом, его волосы касаются подбородка Тони, когда он прижимается ближе. Мужчина замирает, не смея пошевелить ни единым мускулом. Но он не отстраняется, не в этот раз.

— Да, — бормочет он, — это здорово, малыш.

Тони уже не в первый раз задается вопросом, кто, черт возьми, управляет этим самолетом, если там вообще есть пилот.

***

Да уж, пожалуй, у Тони выдавались утра и получше этого.

— Господи, — говорит он, и это звучит так, будто он только что проглотил наждачную бумагу. Он плескает себе ледяной водой в лицо и быстро моргает от холода. — Черт возьми. Прости за это, малыш.

Лицо Питера каменеет, стирая все признаки беспокойства и нервозности.

— А ты можешь перестать это делать?! — разочарованно спрашивает парень. — Ты можешь просто… перестать извиняться передо мной всё время? У тебя только что была паническая атака, и ты… Ты… — он замолкает, выдыхает, размеренно и сосредоточенно, прямо как в тех самых книгах по оказанию первой помощи, и поднимает свой взгляд. — Ты в порядке?

Пульс Тони еще не совсем выровнялся, рубашка прилипла к телу от холодного пота.

— Я замечательно, — хрипит он, пытаясь улыбнуться. Это только заставляет Питера вздрогнуть. — Нет, Питер, правда. Я в порядке. Все в норме. Ничего такого, чего не бывало раньше. Это нормально, — говорит он так серьезно, как только может, как будто они не убежали от реальности на базу, запутавшись в простынях Тони. — Не беспокойся обо мне, малыш.

А вот этого, по-видимому, уже не стоило говорить. Всё это, всё, что только что слетело с его губ.

Мгновенная искра чего-то очень близкого к гневу вспыхивает в глазах Питера, борясь с беспокойством за благополучие мужчины — эта неуверенная беспомощность исчезла, однако Питер больше не выглядит таким осторожным и нервным, и Старк позволяет себе считать это хрупкой победой.

— Ты не можешь… ты же не всерьез думаешь, что я не буду беспокоиться о тебе, — говорит Питер с легким намеком на дрожь в голосе. Для Тони это чувствуется как удар под дых. — Не после всего, и особенно после вчерашнего вечера. Я не ребенок, перестань называть меня малышом. И я знаю, что ты не хотел этого… хорошо, ты не хотел нас, вместе, там, я знаю и то, что ты сожалеешь об этом, и ты даже не хотел смотреть на меня сегодня, но…

— Что? — говорит Тони, потому что, честно говоря, серьезно: что? Со стороны Питера слышится дрожащий вдох.

— Вчера вечером, — говорит он, растягивая слова. — Когда ты… когда мы… Я просто знаю, что ты чувствуешь себя дерьмово из-за этого, и я не знаю, что сделать, чтобы ты перестал себя так чувствовать. Я проснулся, а тебя там не было, и я… если бы Вы этого не хотели, могли бы так и сказать, мистер Старк. Потому что я не могу… а чего Вы ожидали? Что я просто уйду от Вас сейчас?

Тони дрожит, потому что пот все еще остывает на его коже, а не из-за взгляда Питера на него. Определенно, взгляд Питера тут ни при чем.

— Что? Малы… Питер. Ты думаешь, что я не хочу тебя? — снова спрашивает мужчина, прерывисто дыша. Питер принюхивается. Он выглядит огорченным.

— Я думаю, что у тебя чуть не случился сердечный приступ, просто из-за того, что ты посмотрел на меня сегодня утром, когда я зашел, и это всё после того, как мы… после секса. И я не уверен, что сделал что-то не так, но, как я уже сказал, ты мог бы ответить «нет». Потому что ты знаешь. Ты знаешь, что я люблю тебя, и ты мог бы отказаться от меня, если бы не хотел. Если ты не хочешь быть со мной.

Тони замирает, мозг мечется где-то между словами Питера и раскаленным добела шумом внутри черепа. Он смотрит на Питера, который смотрит на него.

Господи, как же сильно его пожирает изнутри это чувство вины за то, что Питер, возможно, сожалел об этом, совсем как ребенок; возможно, понял, что скрывать безобидную подростковую влюбленность не совсем то же самое, что трахаться со своим наставником и героем детства, что он может чувствовать себя преданным, использованным ― что он не остановился, чтобы подумать, что Питер выглядел таким чертовски испуганным, потому что он верил, знал, что Тони не захочет сделать это снова.

Итак, Тони действительно облажался, как он обычно это и делает, но лишь теперь он понимает, насколько сильно. Гораздо сильнее, чем первоначально предполагалось.

«Ты знаешь, что я влюблен в тебя, — сказал Питер, — как ты можешь ожидать, что я просто уйду», и что-то ужасное и полное надежды проносится сквозь Тони, как лава, обжигая каждый сантиметр его тела. Питер все еще стоит там, расправив плечи, как будто пытается что-то сказать; мириады эмоций сменяют друг друга на его лице.

Солнечный свет падает на него со всех сторон, и он кажется таким маленьким, утопающим в этом золоте, затмеваемым сердечной болью, но он стоит на своём, встречаясь взглядом с Тони, не беря свои слова обратно. Питер всегда был чертовски храбр для своего же блага. Для блага кого угодно.

На мгновение, застывшее и отчаянное, как замирающее сердце, Тони слышит только то, как Питер произносит его имя ― сначала вздох, потом стон, потом крик — впивается в кожу. И он знает, что не должен этого делать. Он не должен был.

— Ты не влюблен в меня. Тебе просто очень… восемнадцать, — говорит Тони. И вот так просто что-то ломается. Питер делает шаг вперед, и еще один; его руки плотно сжаты.

— Нет, нет. Ты не должен… я не ребенок! Я знаю, что чувствую. Я люблю тебя. Я любил тебя в течение многих лет, и ты это знаешь! Знаешь, — слова Питера всегда полны ясной, жгучей искренности. Он говорит всё так, как есть, и каждая эмоция, каждый звук, который слетает с его губ, такие пронзительные. Он изливает свое сердце и душу на пол кухни прямо перед Тони, не заботясь о беспорядке, который останется после всего этого. — Я знаю, что я чувствую, — говорит Питер, отчаявшись. Влажные глаза блестят в ярком солнечном свете.

Тони вздыхает. И этот дрожащий вздох, он не сработает; Старк должен сказать, но он уже говорил это раньше. Этого просто не должно быть; он уже пытался, он сказал, это уже случилось ранее!

Он не знает, что будет хуже для них обоих: отвернуться от Питера теперь, когда он получил его, теперь, когда он услышал это, продолжать это дерьмо и пытаться притвориться, что это ничего не значит, или запрыгнуть в этот мчащийся поезд и пытаться наслаждаться поездкой, пока всё это неизбежно не рухнет…

— Послушай, ― говорит он, и тяжесть взгляда Питера внезапно становится слишком велика, — послушай, здесь есть… технические детали. Даже если нам удастся не обращать внимания на всё остальное, а здесь ещё больше мелочей, которые нужно будет попросту скрыть от посторонних глаз, имей в виду, у тебя всё ещё должно быть будущее, Пит. Если мне каким-то образом удастся умереть от старости (а это не совсем большая вероятность), даже если это произойдет, я знаю, ты достаточно не…преклонный, чтобы остаться со мной до тех пор, пока ты…

— Ты собирался сказать «недалёкий», да? — Питер обрывает его, аккуратно подходя ближе. Он выглядит так же, как когда он собирается надеть свою маску и спрыгнуть со здания, на адреналине и праведности, как будто нет ничего в мире, что может его напугать. — Ты думаешь, что, оставаясь с тобой, я становлюсь глупым? Меня не волнует, что произойдет через год, пять, двадцать лет, мистер Старк. Вы мне небезразличны, и мои чувства не исчезнут.

Собравшись с духом, Питер протягивает руку и берет Тони за ладонь. Старк позволяет ему, и у него просто нет сил отпираться или выдернуть руку из тёплых пальцев. У него нет воли.

— Это плохо кончится, — говорит он. Надо было подумать об этом, прежде чем тащить его в свою постель, Тони. Надо было о многом подумать. Питер так близко, что если бы он чуть наклонился вперед, их лбы могли бы соприкоснуться.

— Так и будет, — говорит он серьезно, напряженно. Господи, как же он ещё молод. — Это может плохо кончиться. Возможно. Тони.

Тони хочет притянуть его к себе, сжать в объятиях, удержать. Он хочет сказать, что ему, Питеру Паркеру, удалось уничтожить Тони одним-единственным словом, он хочет сказать ему так много вещей.

— Питер…

— А ты? — спрашивает парень, не отпуская Тони. — Ты любишь меня? Потому что я не могу ― мне нужно знать. Знаешь, это не страшно, если ты не испытываешь этого, но я должен знать.

У Тони на языке вертятся сотни тысяч слов, заполняя пустоту во рту, сотрясая его всего изнутри ― «как я мог, как я только мог подумать, что я не…»

— Да, — говорит он тихо, потому что слишком устал для лжи, слишком устал для отговорок, он хочет перестать убегать. — Да, я люблю тебя, — и выражение лица Питера будет гореть на его веках до тех пор, пока Тони останется в живых.

Этот парень погубит его. Он просто надеется, что это произойдет до того, как Тони разрушит его первым.

— О, — выдыхает Питер и улыбается. Он выглядит таким маленьким и удивленным. Счастливым. Тони не хочет, чтобы это выражение когда-нибудь сошло с его лица. Старк издает слабый, дрожащий смешок.

— Я думал, ты умный, Пит. У меня сложилось впечатление, что борьба с геноцидальным галактическим Властелином и восстановление половины вселенной только для того, чтобы вернуть тебя сюда, ко мне, могли бы подсказать тебе, что я чувствую. Так, — он проводит большим пальцем по костяшкам пальцев Питера. Парень сглатывает. — Что же нам теперь делать?

Питер приподнимается на цыпочках, но вместо ожидаемого поцелуя его губы мягко и нежно касаются щеки Тони.

— Я думаю, нам следует вернуться в постель, — говорит он, и от кого-либо другого это прозвучало бы кокетливо. — Еще рано, мне больше некуда идти.

— Но я принес тебе завтрак — Тони обводит свободной рукой комнату, где на каждой гранитной столешнице по-прежнему демонстративно стоят красивые коробочки из доставки. — Ты собираешься пропустить самый важный прием пищи за день? Ты же знаешь, что технически ты все еще растешь, да?

— Позже, — говорит Питер, нетерпеливо дергая, и Тони сдается. — У нас есть время.

***

Если бы всё было легко и просто, это точно была бы не жизнь Тони Старка.

Восемнадцатый день рождения Питера пролетает легко, спокойно и без происшествий, но с совершеннолетием приходят ещё и конкретные, реальные попытки флирта.

Одна часть Тони в ужасе. Другая часть, жадная, предательская, с силой толкнувшая его в спину, но с каждым днем разрастающаяся всё больше, — взволнована и заведена. И Тони… Тони должен убить её разводным ключом. Он не может позволить себе хотеть чего-то подобного.

Неуместное обожание Питера было здесь с самого первого дня. «Стандартный случай поклонения герою», — сказал себе Тони и достаточно легко отмахнулся от него. Может быть, парнишка немного влюблен, ладно, просто хорошо. Питер справится с этим. Взросление в сочетании с длительным знакомством с настоящим Тони Старком и его многочисленными непривлекательными качествами, скрытыми под броским фасадом, сыграет свою роль.

Не о чем было даже беспокоиться.

Питер никак не мог прийти в себя. Неловкость несколько исчезла, но благоговейные взгляды стали задумчивыми. Иногда он украдкой бросал взгляды, но затем быстро отворачивался; незначительные прикосновения становились долгими объятиями, на которые Тони не мог не ответить, и после Таноса всего этого стало еще больше. Что-то более глубокое, истинное. Что-то почти пугающее поднялось и схватило их обоих за чертовы глотки. Слабое утешение: парень не пытался ничего с этим поделать.

До сих пор — нет. Питер Паркер — совершеннолетний; теперь у него полный рабочий день, он Мститель… и он плюёт на все те условные границы, которые они сохраняли до сих пор.

Это неуклюже, потому что Питеру восемнадцать, и то, что он знает о соблазнении, он, вероятно, почерпнул из фильмов Buzzfeed и плохого порно. Естественно, существует стандартная серия подростковых клише, и это должно заставить Тони смеяться, но вместо этого парень выглядит просто… потрясающе; Питер начинает носить более узкую одежду, мышцы очерчены, а ключицы выглядывают из-под облегающей ткани, в то время как он лениво сидит за своим ноутбуком и украдкой смотрит на Тони поверх экрана; он роняет вещи и наклоняется, чтобы поднять их мучительно медленно, неестественно выгибается в пояснице; он обязательно касается пальцами Тони, когда тот подходит, чтобы вручить ему отвертку в лаборатории; он прикусывает губу, ерошит волосы и хлопает ресницами, и это так, так…

Не то чтобы парень не был неинтересен ему раньше, просто он так чертовски долго старался не обращать на это внимания, он так долго пытался.

Но он почти постоянно думает о Питере. Казалось, что раньше перед ним была закрытая дверь, а теперь ее приоткрыли всего на дюйм. И Тони должен держать себя в руках, чтобы не переступить этот порог, эту проклятую запретную черту.

Но… он никогда не был хорош в этом.

Дни превращаются в недели, месяцы, и Тони (где-то на полпути) перестает притворяться, что лицо, которое он видит, закрыв глаза и обхватив рукой свой член, не Питера, что скрученное ощущение, трепещущее в его животе каждый раз, когда он смотрит на него, не является чистым и безрассудным желанием.

Тони устал до смерти, и это никуда не денется, а ложь самому себе так истощает.

Питер флиртует и продолжает флиртовать, иногда дерзко, иногда ласково и застенчиво, и Тони не отворачивается от него. Не отталкивает его. Тони возвращает Питеру его лукавую улыбку, лениво кладет руку ему на плечи, кладет ладонь на поясницу, медленно и тяжело обводит линии его тела, когда делает измерения для нового костюма ― и все это время говорит себе, что всё в порядке, если это всё, что есть.

Это нормально, если он только думает об этом. Если просто хочет.

Но Питер не отступает, и Тони позволяет этому продолжаться, не сдерживает свои собственные прикосновения, взгляды ― Старк всегда знал, что он в конечном счёте убьет себя, так или иначе, буквально или метафорически ― и, неизбежно, всё это заканчивается со скрипом тормозов.

— Что Вы делаете? — спрашивает его однажды Питер, неожиданно и резко. Тони удивленно поднимает глаза. Лицо Питера разрывается от разочарования.

— Что я делаю? — медленно спрашивает он, потому что не понимает, что происходит. Он только что отошел от Питера, легко проведя пальцем по его спине, склонился над ним рядом с рабочим столом, наблюдая, как парень становится яркого красного оттенка.

Питер смеряет его пристальным взглядом, наклоняется на дюйм вперед, как будто хотел сократить расстояние между ними, но передумал. Так обычно и происходили «их моменты», что-то из серии «почти…».

— Вы действительно собираетесь продолжать флиртовать со мной, если на самом деле не хотите ничего с этим делать, мистер Старк? — говорит Питер на торопливом выдохе. Он выглядит… бесстрашным, решительным. Тони иногда забывает, что это тот самый парень, который сражался с вооруженными преступниками в смешных трико, парень, который последовал за ним в космос, который не задумываясь бросается в бой и прыгает с крыши, не потрудившись сначала проверить, сколько этажей в здании.

И Тони… у него недостаточно сил для того, чтобы отрицать это, у него вообще не осталось сил ни на что; он просто чувствует себя огромным куском дерьма.

Может, ему стоит просто уйти? Куда-нибудь уехать, улететь, куда угодно, желательно на отдельный континент, лишь бы подальше от мальчишки; только Питер ему этого не позволит, Тони сам знает, что долго он не протянет и все равно вернется к нему. Он такой жалкий, когда дело касается Питера.

— Дело не в том, чего я хочу, — говорит он, смирившись, как человек, которому грозит расстрел.

— Да, — говорит Питер, кажется, на грани отчаяния. — Если Вы хотите меня…

— Не надо, — обрывает его Тони. Создается впечатление, что в один прекрасный день просто замертво рухнет на пол от сильного стресса. ― Просто… не надо, малыш. Давай не будем туда идти. Пожалуйста, давай просто не будем.

Но Питер подходит ближе, останавливается, когда их разделяет всего несколько напряженных дюймов, прежде чем Тони успевает мысленно переключить передачу и отойти.

— А почему бы и нет? — говорит Питер, стараясь заглянуть в глаза Тони так глубоко и так надолго, как это вообще возможно. — Если это только из-за того, что Вы старше…

Тони смеется и ничего не может с собой поделать. Это уродливая, лишенная чувства юмора вещь, кажется, вырванная откуда-то у него изнутри.

— Да, малыш, я как раз об этом. Больше ничего плохого во всем этом нет, просто немного здорового беспокойства по поводу крошечной разницы в возрасте.

— Я рад, ― говорит Питер с горечью в голосе, — что Вы можете быть таким саркастичным по этому поводу, мистер Старк, по поводу всех этих намёков, по поводу того, что Вы ведете меня только к этому, чтобы… отступить в последнюю минуту, каждый раз — когда Вам наконец уже за это медаль вручат?

Тони ошеломленно моргает. В наступившем тягостном молчании он замечает, что, возможно, впервые за долгие годы у него нет слов, и он не может ничего сказать. Его сердцебиение учащается, он чувствует, как сердце тяжело и испуганно стучит в груди и царапает горло. Питер делает глубокий вдох.

— Простите, — бормочет он. — Но я… я что-то не так понял? Прошла вечность, и я знаю, я вижу, что и… я Вам нравлюсь. Я Вам нравлюсь, да?

Тони вздрагивает. Он потерял счет тем сценариям, в которых он не может сказать, трагедия это или нет, а может это плохая комедия, которая никогда не должна была дойти до рук монтажеров.

— Это не имеет значения, — говорит он дрожащим голосом. В каком-то смысле он так же очевиден, как и Питер.

— Это всё, что имеет значение, мистер Старк, — Питер наклоняет голову, впиваясь взглядом в Тони, и, как всегда, Старк сам делает шаг навстречу, хотя должен отступить. Как будто на нем невидимый поводок, а Питер его с силой дергает на себя. — Почему мы не можем просто…

— Малыш…

— Почему бы нам просто не попробовать?! — говорит Питер, а затем он тянется вверх, страстный, такой целеустремленный, и крепко прижимается губами к губам Тони. Одна часть мозга Старка, как ему кажется, отключается в ту же секунду.

Питер оставляет на губах мужчины коротенькие, совсем не элегантные поцелуи, но именно они заставляют Тони издать сдавленный вздох, который застревает где-то в горле, и он начинает целовать в ответ, прежде чем полностью осознает, что делает. Его разум полностью затуманен желанием.

Одной рукой он обхватывает затылок Питера, а другой притягивает его ближе к себе за талию, уговаривает открыть рот, запутывается трясущимися пальцами в его волосах.

Питер стонет, обмякает и благодарно тает в его объятиях. Он дрожит, прижимаясь к Тони, когда раздвигает губы, чтобы впустить язык мужчины внутрь; руки сжимают рубашку так отчаянно, что ткань, кажется, вот-вот треснет по швам, разорвётся, и это будет какая-то грандиозная метафора того, о чем Тони не хочет заботиться. Только не сейчас. Он резко впивается пальцами в бедро Питера, убирая другую руку из волос парня, чтобы обхватить крепкую спину, притянуть его ближе, прижать к себе так сильно, что каждый дюйм воздуха между ними внезапно становится невыносимым.

По всему телу Питера пробегает дрожь, его руки обвиваются вокруг шеи Тони, словно это не объятья, а смертельная ловушка. Тони целует его: целует глубоко, голодно и эгоистично, не зная, сможет ли он когда-нибудь остановиться. Он уже возбужден, и каждая клеточка его тела горит, обезумев, зовет Питера.

— Мистер Старк, — выдыхает в губы мужчине, и в его голосе слышится нужда. — Мистер Старк…

Рука Тони скользит от бедра Питера к заднице, сжимая, притягивая его ближе, и когда парень стонет и прижимается к промежности Старка, мужчина чувствует, как напряженный член парня прижимается к его собственному, горячий и тяжелый, и удовольствие кажется раскалённым добела металлом где-то в самом основании позвоночника. Руки Питера, страстные, собственнические, скользят вверх по спине Тони, по рукам, оказываясь везде, докуда только могут дотянуться, как будто он не может насытиться, как будто у них заканчивается время.

Питер снова стонет, высоко и блаженно, дрожит, начиная тереться о Тони. Им кажется, что их тела горят в каждой точке соприкосновения, и от этого чувства у Тони кружится голова. Он словно оголённый провод: ещё немного — и заискрит.

— Питер, — говорит он, задыхаясь; губы Питера не желают останавливаться, поэтому парень не обращает на реплику внимания, — детка, подожди…

— Не хочу ждать, — хнычет Питер, хватая нижнюю губу Тони зубами. Синхронный выдох выходит резким, прерывистым. Питер толкает Тони носом, многозначительно двигает бедрами, его пальцы начинают возиться с пуговицами рубашки мужчины. Тони кряхтит, ему приходится собрать все остатки самообладания, чтобы удержаться и не потянуть Питера на себя и не вжаться в него своим членом, удерживая и заставляя изнывать.

— Ладно, — хрипит он, беря руки Питера в свои, чтобы успокоить. Он пытается думать сквозь плотное облако отчаянного и пьянящего возбуждения. — Ладно, просто… давай сбавим обороты, подожди минутку, Питер, только минутку.

— Мистер Старк, — Питер отстраняется, и теперь Тони может видеть влажно блестящие от возбуждения глаза парнишки.

— Нам это нужно, — Тони кладет руку Питеру на живот, чтобы отстранить его. Он изо всех сил старается не шевелиться, не давить своим телом на Питера, хотя он так сильно этого хочет, он жаждет этого, но не может… — Сначала нам надо об этом поговорить.

— Или нет, — шепчет Питер, наклоняя голову и снова целуя Тони в губы. Тони стонет в рот парню, хватает его за плечи и ведёт назад, пока Питер не ударяется о рабочий стол. Мозг Тони пронзает негромкий вскрик Паркера и железный лязг. Что-то с грохотом падает на пол.

Он облизывает губы Питера с безрассудной самоотдачей, трахая его рот языком, двигая бедрами навстречу гостеприимному телу. Паркер выгибает спину, и в этот момент Тони просовывает руки ему под бедра, приподнимает его ноги и толкает парня вперёд, чтобы Питер мог забраться на стол. Он торопливый и неуклюжий, и Тони чувствует тяжесть возбуждения так отчетливо, когда парень начинает нетерпеливо постанывать, что хочется выть.

Питер напрягается, дергается и пытается ответить на каждое прикосновение языка Тони к своему, проводит рукой по волосам Старка и тянет — сильно, страстно. Его бедра подпрыгивают от каждого движения, ноги поднимаются, чтобы обхватить Тони, а пятки потертых кроссовок грубо впиваются в поясницу.

— Я… Мистер Старк… пожалуйста, — хрипло выдыхает парень, и его член прижимается к члену Тони, и, черт возьми, это невозможно игнорировать. Старк прерывает поцелуй и скользит губами по линии подбородка Питера, кусает его за мочку уха, наслаждаясь удивленным, восторженным вздохом. — Пожалуйста…

— Да, — выдыхает Тони, не имея ни малейшего представления о том, на что он соглашается, не имея ни малейшего представления о том, о чем умоляет Питер. Он уверен лишь в одном: в том, что он даст ему всё, что бы тот ни попросил. Всё, что он захочет. Тони толкается вперёд, толкает его дальше через стол, и звук, который издает Питер, разрушает его изнутри.

Он прижимает его к себе одной рукой, крепко обнимает за спину и целует в шею, неистово двигая губами, продолжая тереться о член Питера в отчаянном, неконтролируемом ритме. Они зашли слишком далеко, чтобы волноваться; он слишком опьянён кожей Питера, запахом, его вкусом: сладким, насыщенным и пьянящим, бурлящим внутри, как гроза.

— Боже, — выдыхает Питер, дрожа под ним; ноги начинают дрожать и слабеть в том месте, где они скрещиваются на талии мужчины. ― Не… не останавливайтесь, мистер Старк, не надо.

Тони стонет в кожу Питера, язык скользит по горячей гортани, а зубы не оставляют в покое пульсирующую жилку. Он наклоняется так, что его член трется о член Питера через слои ткани с каждым резким толчком, и Питер откидывает голову назад, его хватка на волосах Тони становится все крепче. Так сильно, до боли… идеально.

― Я… я не могу, я… я сейчас…

— Все в порядке, — хрипло говорит Тони, продолжая кусать и лизать вспотевшую, тонкую, как бумага, кожу под челюстью Питера. — Все в порядке, Питер, давай.

«Что я делаю, — успевает он подумать между небрежными толчками, — какого хрена я делаю?!»

— П-прости, Господи, я не могу… — голос Питера сдавленный, жалобный, дыхание прерывистое. Тони скользит рукой под рубашку парня, проводит ладонью по его спине, в то время как они продолжают беспорядочно двигаться в совершенно аритмичном и таком прекрасном темпе. Звуки, которые издает Питер, — самое горячее, что он слышал, и Тони кладет другую руку на задницу Паркера. Есть в его хватке что-то почти насильственное, резкое и собственническое. — Мистер Старк…

— Давай, — рычит Тони, — давай, Питер, вот так, ты такой хороший.

― О черт… — все тело Питера, гибкое и маленькое, дрожит в руках Тони. — Мистер Старк, я… скажите мне…

— Так чертовски хорошо, — бормочет Тони в его кожу, ускоряя свои толчки, сжимая руки на твёрдой упругой заднице Питера. Ему кажется, что его нервы сейчас — это те самые оголённые провода, которые он чинил пару часов назад; его шея затекла, грудь сдавило тяжестью, а член уже болел от напряжения. — Ты такой хороший, Питер, такой хороший, ты идеален…

Питеру кажется, что он разбивается на мелкие кусочки, лёжа на столе под Тони, слепо хватаясь за его волосы. Он кончает с тихими, едва слышными стонами, а всё его тело с головы до ног дрожит от наслаждения.

— Да, — хрипит Тони, удерживая его на месте, целуя уголок его рта, висок, скулы, когда Питер задыхается и вздрагивает, кажется, целую вечность. — Да, вот так, детка, ты идеален, вот так.

Тихий, сдавленный стон вырывается из горла Питера, как рыдание. Тони замедляется; нижняя часть его тела неохотно останавливается, и когда дыхание постепенно выравнивается, его рука осторожно разжимается в волосах Тони. Голова Паркера откидывается на железный стол, и до разгоряченной кожи Старка доносится усталый выдох.

Тони требуется несколько долгих секунд, чтобы осознать, что тяжелое дыхание, которое раздаётся в комнате, словно приглушенные выстрелы, исходит от него. Питер утыкается лицом в плечо Тони, его щека трется о смятую ткань.

— Это, — говорит он тихим, уставшим голосом, — было действительно хорошо.

Тони сглатывает, медленно вытаскивает руку из-под рубашки Питера и начинает успокаивающе водить вверх и вниз по спине парня, прослеживая выступающие позвонки.

— Ты в порядке? — спрашивает он, и даже для него самого собственный голос звучит напряженно. Он все ещё болезненно, тошнотворно напряжен, зрение расплывается по краям, и всё это обрушивается на него волной цунами: удушающей, огромной и безжалостной.

Чему он только что позволил случиться. Что же он наделал.

— М-м-м, — Питер шевелится и обиженно дует губы, когда Тони пытается высвободиться из его объятий. Оторвать руки от тела Питера — все равно что пытаться расстегнуть пару наручников, тем более когда взгляд парня скользит вниз, к промежности Тони. — Но Вы ещё не…

— Всё в порядке, — измученно говорит Тони. — Не беспокойся об этом.

Он застрял в этом дерьме, черт возьми, он просто погряз в этом по уши. Он оставляет пространство между их телами и крепко прижимает к бокам свои руки, сжатые в кулаки с побелевшими костяшками пальцев, как будто это может задним числом стереть те туманные, бездумные минуты, как будто поддержание острого чувства скромности теперь может как-то исправить положение.

«Если ты не позволишь парню зайти дальше, то все будет не так плохо, верно?». Хочется усмехнуться и саркастично сказать: «Тони Старк, дамы и господа». Тело Питера выгибается вперед, как магнит, притянутый Истинным Севером Тони.

— Но Вы же всё ещё…

— Всё в порядке, — снова говорит Тони, теперь уже серьезно. Это не нормально, ничего из этого не было бы нормально и не стало бы. Питер лежит на столе беспорядочной кучей, взъерошенный и раскрасневшийся, и Тони чувствует, что он готов упасть на колени перед парнем и остаться там навсегда.

Питер прочищает горло, внезапно смутившись, рука нервно разглаживает помятую к чертям рубашку.

― Итак, я… — он сглатывает, и когда его ноги касаются пола, на лице появляется выражение явного чувства дискомфорта. Влажное нижнее белье, должно быть, не очень приятное ощущение. — Значит, я Вам действительно нравлюсь? — выпаливает он, и… Тони иногда просто чувствует себя старым. Ему хочется расхохотаться или, может быть, заплакать.

— Итак, кажется, мы уже пришли к выводу, что всё то, что испытываю я, здесь не имеет значения, — говорит Тони, проводя рукой по волосам. Они спутаны, растрепаны, и он так хочет, чтобы Питер снова зарылся в них пальцами.

Он хочет заставить Питера еще раз издать эти прекрасные звуки, он хочет затащить его в постель, он хочет сделать с ним так чертовски много, что он мог бы заполнить книгу: длинную, грязную, компрометирующую рукопись, которую никто никогда не осмелится опубликовать.

— Ещё, кажется, мы пришли к выводу, что это единственное, что имеет значение для меня, — огрызается Питер, но в этом нет никакой реальной угрозы. Взгляд Тони падает на его шею, где от зубов и бороды раскраснелась нежная кожа. — И я имел в виду именно то, что сказал, мистер Старк.

И снова этот тон, мягкий и полный надежды, он пронзает Тони, как раскаленная игла, как осколок, который когда-то угрожал вонзиться в его сердце с предельной точностью, он разрывает его изнутри. Старк задается вопросом, знает ли Питер, что он делает с ним, когда он так говорит. Мужчина очень в этом сомневается.

Тони делает еще один шаг назад, боясь, что может сделать что-то ужасное, например, подойти к Питеру и снова поцеловать его. Тогда он, возможно, никогда не отпустит его. Он может разорвать его на куски, точно так же, он сделал со всем хорошим, что случалось в его жизни.

Он больше не может уклоняться от этой правды, он так сильно нуждается в Питере, что ему больно стоять на месте, но он хочет, чтобы парень смог держаться от него на расстоянии.

На самом деле, это совсем не то, с чем он часто сталкивался; Тони прожил всю жизнь, всегда получая то, что он хотел, его сексуальное влечение совершенно испорчено и совершенно лишено совести, и Питер… С ним всё не так просто.

— Я знаю Вас уже три года, и всё это время я никогда не думал, что увижу Вас таким молчаливым, мистер Старк, — говорит он. Он пытается показать, что его не задело поведение Тони, он пытается говорить задорно, дерзко, но его голос слегка дрожит на последнем слове. Ну, у них с Тони есть что-то общее. — Итак, еще раз — почему бы нам просто не попробовать?

«Этого не должно произойти», — повторяет разум Тони, словно кассета, которую зажевал проигрыватель, — «Не должно, не должно».

— Это плохая идея, — говорит он. Его разум подсказывает, что это не отказ, а хлипкая, поверхностная и слабая попытка отказа, через которую Питер может пробить себе дорогу, если только он достаточно сильно постарается. — Послушай, малыш, это…

— Почему Вы не можете позволить мне решить это, — настаивает Питер, его щеки все еще пылают, и это просто несправедливо, что кто-то может выглядеть таким развратным и ужасно невинным одновременно. — Если это касается других ― я никому не скажу, мистер Старк, мне не нужно, чтобы Вы… чтобы Вы держали меня за руку или что-то еще, я просто хочу Вас…

— Малыш, тот факт, что ты это знаешь, должен оставаться тайной, иначе с нами обоими ничего хорошего не случится, хорошо? Есть тысяча причин, почему эта идея ужасна.

— Ужасная идея — быть с кем-то, кого ты не хочешь, и кто тебя не понимает.

— О, так это наша проблема? Я уверен, что в мире есть несколько подходящих по возрасту супергероев, которые ждут тебя, если твоя проблема с другими восемнадцатилетними подростками заключается в том, что вы не можете…

— Моя проблема в том, что Вы всё отрицаете меньше чем через две минуты после того, как чуть не трахнули на этом самом столе!

Тони вздрагивает словно от удара. Он останавливается, сглатывает.

— Это… — начинает он, колеблется, пробует снова. — Чуть не трахнул. Да, точно. Это было… мне не следовало этого делать. Извини.

— Да не хочу я, чтобы Вы извинялись! — почти кричит Питер. Он, кажется, вот-вот готов в отчаянии всплеснуть руками. — Я хочу, чтобы Вы сделали это снова! Вы ведь хотите сделать это снова. Вы ведь хотите! Я же прав!

Он хочет. Тони хочет. Он смотрит куда-то влево от Питера.

— Да, — слышит он свой голос словно со стороны.

— Да?

— Да. Хорошо. Давай… давай попробуем. Мы можем попробовать.

Питер подходит к нему, обхватывает руками, держится за него с таким облегчением и улыбается ему легкой улыбкой в изгиб шеи.

***

Тони не знает, что Питер хочет получить от этого… этих… от их отношений. От них.

Он беспокоится о парне. Он знает, с обескураживающей и жгучей ясностью знает, что может наступить день, когда Питер сядет, задастся вопросом, действительно ли он этого хочет, поймет, что для него есть другие варианты, лучшие, бесконечно более здоровые отношения и люди, которые могут любить его так, как он заслуживает — без всего этого беспорядка, расщепленного, виноватого обожания Тони и его общей испорченности ― короче говоря, день, когда Питер, перерастёт это.

Старк и боится, и ждёт этого момента с нетерпением. Он почти уверен, что если Питер придет в себя и решит уйти, то сам мужчина потерпит кораблекрушение, будет разорван на куски, но это не будет иметь значения, пока Питер счастлив. Он очень, очень хочет, чтобы Питер был счастлив.

И прямо сейчас, в постели, когда половина одежды парня уже невероятным образом испарилась, а ноги широко разведены под бедрами Тони, он удобно устраивается на коленях, как и положено. Питер смотрит на него снизу вверх блестящими глазами, сверкает ямочками на щеках, которые снова раскраснелись от бороды Тони. Черт возьми, Питер выглядит счастливым.

Обеспечение радости и благополучия Питера было бы намного проще, если бы Тони получил неведомую способность отказывать себе в том, чего он хочет. Но он уже нырнул в этот глубокий океан, зашел достаточно далеко, чтобы возвращение оказалось невозможным. С таким же успехом можно попытаться не разрушать то, что они построили, хотя кажется, что вместо кирпичей они выбрали игральные карты.

— Эй, — тихо говорит Питер, обхватив лицо Тони ладонями. — Ты со мной?

Тони моргает и долгие мгновения смотрит на парня. Брови Питера слегка приподнимаются, и он понимает, что держится за пояс Паркера, абсолютно ничего не делая, и это можно считать стадией «достаточно долго, чтобы быть странным». Он легонько целует Питера в плечо, а затем в шею.

— Да, я здесь, — говорит он, прижимая их лбы друг к другу, — я с тобой.

Питер улыбается, и Тони хочет зажмуриться от того, как сильно у него колет в груди. Какой же парень красивый.

— Со мной, — шепчет он, откидывая голову Тони назад так, что их губы соприкасаются. Он тихо вздыхает от этого ощущения, плечи хотят двинуться вперед, когда он пытается прижать их тела ближе.

Тони проводит рукой по обнаженному животу Питера, вверх по его груди, ощущая, как от прикосновений по телу парня бегут мурашки, царапает ногтем сосок только потому, что хочет услышать этот отчаянный и негромкий стон, который за последние полчаса успел стать его любимым звуком. Парень вздрагивает, отворачивая голову, и зажмуривает глаза, как будто пытается сориентироваться.

— У тебя там все хорошо?

— Да, — выдыхает Питер, выгибая спину под прикосновением Тони. Он сглатывает, снова открывает глаза и улыбается. Это просто выбивает весь воздух из лёгких. — Отлично.

Питер снова начинает целовать его, неторопливо, словно пробуя на вкус, так не похоже на подавляющее большинство их пылких поцелуев до сих пор: он покусывает нижнюю губу Тони, словно спрашивая разрешения, проводит большим пальцем по его щеке, а другой рукой нежно обвивает шею, двигаясь вверх, чтобы зарыться пальцами в волосы.

Вот так — это почти кажется простым. Почти кажется, что всё сработало. Тони стонет Питеру в рот, хватает его за бедра и вжимает в себя до полного предела так, что между ними не остаётся ни одной молекулы воздуха. Питер слегка стонет, двигая бедрами.

Он проводит губами по линии подбородка Тони, цепляясь за щетину, и его пальцы, неожиданно уверенные, начинают расстегивать пуговицы с впечатляющей скоростью. Он стягивает рубашку Тони с плеч, с груди, с рук, отбрасывает ее в сторону, и кончики его пальцев, как кажется мужчине, перебирают его оголённые нервы, как струны гитары.

Тони поднимает глаза, видит его розовые щеки, скользкие от слюны губы, безошибочное желание в глазах. Паркер просто удивительный. И это немного убивает его, потому что Питер такой мягкий и болезненно желающий в его объятиях.

Нет, поправка — это убивает его с огромной силой и мощью.

Питер впивается в его шею губами, сильно и настойчиво, вероятно, желая оставить след. Тони должен остановить его, но не может произнести ни слова, не может найти в себе силы. Бедра Питера начинают двигаться в медленном, настойчивом ритме, его член, горячий и твердый, трется вверх и вниз о пресс Тони через нижнее белье.

— Хочу тебя, — бормочет Питер, скользя ступнями по матрасу, и что-то горячее и совершенно безрассудное, чем он не гордится, пронзает Тони.

Он скользит руками по спине Питера, обхватывает его за талию, переворачивает и кладет на кровать с большей силой, чем хотел бы. Питер задыхается, когда Тони зацепляет двумя большими пальцами эластичный пояс своего нижнего белья и тянет его вниз, прочь; его член покраснел, капля смазки медленно тянется и падает на живот Питера, и в этот момент во рту у Тони всё пересыхает. Бедра Питера упираются в пустоту, этот прекрасный румянец растекается по всей его груди.

— Тони, — говорит он почти жалобно.

— Да?

Тони наклоняется, обхватывая руки Питера своими. Он не думает, что сможет убежать, даже если целая группа специально обученных агентов, бродящих по другим этажам комплекса, войдет, схватит его за плечи и потянет.

— Тони, — снова говорит Питер. Его ноги дрожат, когда он самостоятельно поднимает их, чтобы сомкнуть вокруг бедер мужчины. Все его тело сжимается, он вжимается во все еще одетую грудь Тони ― это, должно быть, больно, встревоженно думает мужчина, потому что пуговицы и молния слишком сильно трутся о его обнаженную плоть, но парень, кажется, нисколько не возражает. — Боже, просто…

— Скажи мне, — говорит Тони тихо и грубо, волна адреналина захлестывает его. — Скажи мне, чего ты хочешь.

Питер хнычет. Хнычет, потому что его член уже изнывает, жаждет, чтобы к нему прикоснулись руки Тони. Его бедра напряжены, а мышцы натянуты, как тетива лука.

— Ты хочешь это услышать?

— Да, — выдыхает Тони, и его горло сжимается. Пусть никто никогда не скажет, что Тони Старк не полный и абсолютный мазохист. — Скажи это, Питер, детка.

Кулаки Питера вцепляются в простыни, и будет настоящим чудом, если он их не порвет. Удивительно, как они вообще выжили прошлой ночью.

— Пожалуйста, — бормочет он, потираясь о живот Тони своей промежностью и зажмуривая глаза, — пожалуйста, Тони, трахни меня.

Этого достаточно, чтобы вызвать короткое замыкание в мозгу Старка. Он прижимает свое тело к телу Питера, вдавливая его в кровать, хватая за изящные запястья и грубо прижимая их к матрасу, прежде чем полностью осознает, что делает.

Они оба знают, что Питер достаточно силён для того, чтобы перевернуть мужчину и сбросить с кровати, но он не делает этого. С его губ слетает сдавленный стон, а сам он извивается в объятиях Тони: ноги непроизвольно дергаются, когда Старк не двигается, слишком потрясенный своей собственной грубой силой.

— Боже, — прерывисто выдыхает Питер. Его глаза широко раскрыты от удивления. — Я… Мистер Старк.

Тони безмолвно нависает над ним, тяжело дышит и смотрит на Питера сверху вниз.

— Мне… прости, малыш, я…

— Не надо, — говорит Питер, прижимаясь к Тони всем телом, как будто он ничего не может с собой поделать. — Не стоит, мне… мне это понравилось. Понравилось... Можете сдерживать меня, управлять мной, делать всё, что хотите — мне это нравится.

О. Вот оно.

— Тебе нравится, когда над тобой доминируют? — спрашивает Тони срывающимся голосом. Он не совсем уверен, что хочет услышать ответ на этот вопрос. Его рука уже соскальзывает с одного из запястий Питера, взгляд скользит вниз, к краснеющим отпечаткам, которые оставили его пальцы. Питер слегка фыркает, поворачивается и утыкается лицом в ладонь Тони.

— …я вообще не уверен, — бормочет он тихо и торопливо, как будто это секрет. Он берет большой палец Тони в рот, легонько кусает, отчего в солнечном сплетении мужчины взрывается настоящий динамит. Питер улыбается, целует то место, куда впились его зубы. — Только если это Вы. Если это Вы, то да. Да. Господи, определенно да.

Тони чувствует, как болезненно пульсирует и дёргается член и непроизвольно зажмуривается.

— Блядь, — шипит он, — блядь. Не… ты не можешь говорить такие вещи!

— Не могу? — Питер сглатывает, невинно хлопая ресницами и глядя прямо в глаза Тони, хотя во взгляде парня виднеется волнение и ожидание. — А то что? — он говорит так, будто сам не может поверить, что это срывается с губ. — Накажете меня, сэр?

— Малыш, — говорит Тони, и в его голосе больше стона, больше отчаяния, чем чего-либо еще. Его нижнее белье — сплошной влажный беспорядок, он может чувствовать каждое место, где чертова молния давит на его член. Он настолько твердый, что ему почти больно не двигаться, не прижиматься к парню снова, и это всё так…

Это всё Питер.

Это Питер, его Питер, голый и глядящий на Тони большими глазами, с блестящим ртом, дрожащий от предвкушения и чего-то такого невыносимо подросткового, как неуверенность в следующем шаге в постели, и Тони не может, он просто не может.

— Я уже не ребенок, — напоминает Питер, медленно спуская лодыжки с талии Тони. Он кладет ноги на матрас, согнув колени и широко раздвинув бёдра, словно приглашая мужчину.

— Не ребенок, — поспешно соглашается Тони. — Я это знаю. Но это всего лишь твой второй раз. Думаю, на эксперименты в постели у нас останется много времени. Уверен, я все еще буду хотеть тебя после этого, твоя честь не будет скомпрометирована, нет необходимости делать все сегодня. Давай не будем торопиться.

— Вы не должны медлить из-за меня, — говорит Питер, протягивая руку, чтобы наклонить голову мужчины и поцеловать его в уголок рта. Свободная рука, которую Тони уже не держит, вцепляется в волосы Старка и слегка тянет. — Я справлюсь, сэр.

Он убьет его, Питер просто убьёт его к чёртовой матери. Какая-то подлая часть его мозга, неведомая захолустная дорожка в запертые на тысячу замков фантазии шепчет ему, что нужно делать, но Тони игнорирует это. Одной панической атаки на сегодня было более чем достаточно.

— Я уверен, что ты сможешь, Человек-Паук, — говорит он напряженно, стараясь не показать Питеру, что эти три слова только что сделали с ним. Он проводит большим пальцем по линии волос Питера. — Просто… растяни удовольствие. Сразу спрыгнуть с крыши в бездну — это не всегда так интересно, как кажется.

— Значит, Вы хотите сказать, что мне нужно больше практиковаться, — говорит Питер, и, как ни странно, Тони настойчиво отталкивает мысли о «пестиках и тычинках». Питер сказал, что не хочет, чтобы Тони чувствовал себя дерьмово из-за этого, но навязчивая мысль о том, что он уже переступил ту черту между ними и собирается трахнуть своего едва совершеннолетнего протеже, просто не помогает в этом. Совсем.

— Я говорю, что не нужно торопиться, — он осторожно гладит Питера по волосам, словно извиняясь, и наклоняется, чтобы поцеловать его в лоб, виски, кончик носа. — Позволь мне позаботиться о тебе, ладно?

Питер вздыхает, тело постепенно расслабляется, когда Тони нежно облизывает его губы, медленно и осторожно скользя языком внутрь. Тони должен сделать все правильно. Ему нужно…

— Ладно, — бормочет Питер, когда Старк отрывается от него. Он выводит круги на запястьях Питера, надеясь, что это немного успокаивает парня. — Но. Мы вернемся к этому позже.

Тони неожиданно издает короткий смешок.

— Если хочешь, — говорит он, садясь и пытаясь найти в себе достаточно силы воли, чтобы вылезти из постели и снять брюки и нижнее белье. — Но чуть позже.

— Чуть позже, — с легкой ухмылкой отвечает Питер, наблюдая, как Тони роется в ящике прикроватной тумбочки.

Тони сглатывает: Питер на кровати похож на настоящее произведение искусства — красивый и греховный, окруженный мягким хлопком простыни. Ночью они приглушили свет ― совсем другое дело видеть его сейчас таким, в солнечном свете, проникающим в открытое окно. Не в силах отвести взгляд, мужчина шлепает рукой по тумбочке, пока не находит смазку и полоску презервативов на ощупь.

Мысли Питера, должно быть, вертятся где-то в том же направлении, потому что он приподнимается на локтях и скользит взглядом по телу Тони, словно видит его впервые.

— Ты такой горячий, — выпаливает Питер, и его глаза расширяются. На мгновение даже кажется, что он действительно может зажать рот рукой.

Тони ухмыляется, хотя его желудок делает слабый кульбит. Он забирается обратно на кровать, придвигаясь ближе к Питеру.

— Прошло много времени с тех пор, как я был признан самым сексуальным мужчиной на свете, и я начал волноваться, но эй, по-видимому, я все ещё обладаю этим званием?

— Да, конечно, — Питер закатывает глаза, но потом одаривает Тони солнечной улыбкой, а в голосе слышится озорство. — Я имею в виду… я дрочу на тебя уже много лет, а ты все такой же, как раньше.

— Ладно, давай не будем обсуждать, как сильно я повлиял на твою сексуальную ориентацию, — торопливо говорит Тони, берясь за подушку, чтобы подложить ее под поясницу Питера, поворачивая его лицо так, чтобы парень не видел, как пораженно смотрел на него мужчина. — Удобно?

Питер кивает, расставляя ноги шире. Его член всё так же твёрд и напряжен, несмотря на перерывы, которые… ну, это впечатляет. Тони впечатлен.

Или, может, это просто потому что Питеру всего восемнадцать. Паркер ёрзает, пальцы ног вжимаются в простыни, глаза пристально смотрят на руки Тони, когда он открывает тюбик смазки. Звук открывающегося колпачка щёлкает где-то в мозгу, его руки слегка дрожат, когда он приближается к Питеру и медленно покрывает смазкой пальцы.

— Хорошо? — спрашивает он, целуя парня в щеку.

Питер сглатывает. Он хватает скользкую руку Тони за запястье и направляет ее вниз, быстро и без предисловий, не останавливаясь, пока мужчина не прижимает палец к его входу. Питер резко втягивает воздух, грудь поднимается и опускается.

— Хорошо. Очень хорошо.

Тони не торопится. Он целует Питера в шею, в грудь, шепчет ему нежные слова, пока только поглаживая напряженные мышцы в течение нескольких долгих и блаженных минут ― к тому времени, когда он толкает первый палец внутрь, Питер задыхается, дрожит под ним, зажмурив глаза и отвернувшись в сторону.

— Мистер Старк, — выдыхает он, раскрываясь перед Тони ещё сильнее, такой обжигающе горячий. Совершенный.

— Эй, — говорит Тони, переплетая свою свободную руку с рукой Питера, — я думал, мы уже прошли через это.

Питер фыркает, но его бедра подаются навстречу движению руки Тони, и хриплый стон вырывается из него, когда мужчина начинает медленно скользить вторым пальцем.

— Тони, — и дрожь пробирает парня с головы до ног.

— Лу-у-учше, — растягивает Тони, снова целуя Питера в шею и слушая его задыхающиеся всхлипы, когда он медленно трахает его двумя пальцами, а затем и тремя. Ноги Питера скользят по простыням, бедра подрываются с кровати, и вскоре он бормочет чудесную жалобную чепуху в ухо Тони: высоко, отчаянно. Он умоляет, проклинает, стонет имя Тони громко и пронзительно.

Старк не всегда знает, как быть хорошим, но он знает, как сделать Питеру хорошо. В какой-то момент рука парня, дрожащая и потная, высвобождается из его руки, и Тони чувствует, как ногти впиваются ему в плечо.

— Мистер… Тони, я… ах, я люблю твой член, это потрясающий член, но… черт, он не такой уж огромный, я готов, просто трахни меня…

Тони выдыхает смешок, но мысли в его голове похожи на сплошной беспорядок. Всё, на чём может сосредоточиться его мозг, это стоны Питера, его тело, капли пота, которые скользят между ключицами, и на том, как с его члена на подтянутый живот Питера капает смазка.

Он слепо тянется за презервативом и натягивает его, даже не потрудившись посмотреть, не сводя глаз с нижней губы Питера, зажатой между зубами. Ему почти физически больно от того, как сильно он его хочет.

— А ты…

— Да, — шипит Питер, наклоняя голову, чтобы посмотреть на Тони, напряженного, как натянутая струна. У него такой сосредоточенный и настойчивый взгляд, что это почти ослепляет. — Я готов, я уверен, я…

Он прерывается в беззвучном вздохе, когда Тони входит в него, так мягко, как только может.

Это кажется грёбаной пыткой — сдерживать себя, двигаться маленькими шажками, а не толкаться вперед и самозабвенно трахать парня, но он неподвижно застывает, наблюдая за лицом Питера. Его ресницы трепещут, он быстро моргает, глядя в потолок, рот приоткрыт, но явных признаков дискомфорта нет. Тони вцепляется одной рукой в простыню, другой тянется к Питеру, чтобы убрать волосы со лба.

— Хорошо? — спрашивает он почти шепотом, и Питер яростно кивает.

— Да, — говорит он, обнимая Тони за спину, прижимая свои бедра к бедрам Тони, прижимая его к себе с неистовой настойчивостью, как будто боится, что Тони может исчезнуть, если он отпустит его. — Двигайся, Тони, пожалуйста…

И Тони наконец толкается.

Сначала он медленно и осторожно двигает бедрами, каждый раз толкаясь чуть глубже, руки блуждают по телу Питера, исследуя каждый великолепный сантиметр, пока ноги вокруг его талии не начинают сжиматься, подталкивая его вперед. Вскрик Питера повисает в комнате, когда Тони толкается сильнее, глубже один раз, потом ещё, ещё, двигается и словно пронзает его насквозь, заставляя чувствовать, как внутренние органы полыхают огнём возбуждения.

— Ты так хорош, — говорит Тони, бормоча слова в спутанные волосы Питера, — ты такой тугой, такой хороший, такой чертовски хороший…

— Боже…

Тело Питера трясется под ним, он уже близко. Он поворачивает свое лицо в ладони Тони и подаётся вверх, чтобы подстроиться под толчки, сначала неуклюжие, но становящиеся все более и более ритмичными с каждым скольжением члена внутри. Едва слышные стоны Питера становятся всё выше, голова откидывается назад.

Тони теряется во времени. Они двигаются вместе, и когда он скользит рукой между их телами, Питер издает низкий, почти болезненный звук, похожий на всхлип. Его тело содрогается, когда пятки впиваются в поясницу Тони, а ногти отчаянно царапают его руки.

— Тони, — хнычет он, — Тони!

Старк крепко зажмуривается, не в силах сдержать рычание, поднимающееся к горлу, когда Питер сжимается вокруг него пульсирующими волнами, сопровождая это безобразие прерывистым дыханием, которое Тони никогда не сможет выбросить из головы.

Он кончает всего несколько секунд спустя, уткнувшись лицом в шею Питера, трахает его грубыми, прерывистыми толчками, и останавливается, утыкаясь с глухими и отчаянными стонами в шею Питера. Парень удерживает его, даже когда он лежит вялый и удовлетворенный, снова и снова бормоча имя мужчины.

Старк хочет, чтобы этот звук, слетающий с приоткрытых губ Питера, никогда не прекращался.

Он сгребает Паркера в объятия, после того, как они пытаются отдышаться. Смотрит в потолок, когда Питер со вздохом кладет голову на его грудь; его пальцы скользят по шраму от дугового реактора, двигаясь медленно и благоговейно.

— Люблю тебя, — шепчет Питер, позволяя словам повиснуть между ними, но это не кажется слишком тяжелым, не таким пугающим, как раньше.

Тони проводит рукой по спине Питера, притягивает его ближе и целует в макушку. И тогда парень улыбается, растворяясь в этом моменте, а Тони думает: может быть.

Возможно, у них что-то получится. Наверное, с ними все будет в порядке.