agonia

«Я скучаю по Дине. И по Картохе. Что я здесь делаю?» — карандаш пляшет под дрожащими пальцами. Почерк опасно накреняется, буквы разъезжаются в стороны. Тремор её практически не покидает. Кажется, будто внутрь запихнули бомбу замедленного действия, которая с громким тиканьем ведёт отчёт. Триста один, двести девяносто два, двести восемьдесят шесть, сто пятьдесят, сто…

И с каждой новой секундой на таймере дрожь усиливается.

Проходится вибрацией по телу, сжимает глотку. Иногда Элли кажется, что этот вечно тикающий внутри механизм и колкий озноб терзают её с того времени.

Она не переставая трясётся с той ночи, как Джоэла не стало.

А от судорог сводит пальцы.

Она так давно брала в руки гитару. Потому что она осталась там, позади, в покинутом доме, затерявшаяся среди пластинок и коробок с красками.

Что она здесь делает? Хороший вопрос.

Элли не знает.

Она, по правде, не имеет представления, что именно творит. Зачем она здесь. На кой чёрт который день просиживает в подвале, ожидая, когда орда заражённых свалит в другую локацию, найдя себе место получше. Их манит кровь и человеческое тепло, или хотя бы животная туша, что-то, чем можно тут же поживиться, разрывая мягкую плоть на части. Высовываться опасно. Элли это понимает. Нужно набраться терпения и подождать, высидеть пару-тройку дней, дождаться, когда мутировавших отвлечёт что-то снаружи и выбраться через левое крыло помещения. Нужно выждать ещё немного, чтобы наконец добраться до побережья. Но… для чего?

Ей нужно ещё немного времени. Она повторяет эту фразу изо дня в день. Ещё немного времени, но на что, чёрт побери? Добраться до Эбби? Нагнать её? Или потерять из виду? Отомстить? Зачем она уходила? У Элли едва получается вспомнить.

Чтобы убить? Положить конец незавершённой истории? Отнять у ускользнувшей Эбби то, что она забрала у неё? На этот раз по-настоящему, не сдавая на полпути? Или чтобы ещё немного уйти от себя самой?

Батарейка в фонарике почти сдохла, отчего он порождал сизый, настолько слабый свет, едва рассеивающий мрак подвальной сырости, и в этой темноте ей неизменно мерещились очертания его фигуры. Помятой, окровавленной, избитой фигуры. Вместе с мраком к ней приходил запах железа, наполняющий рот кислотой и разом бьющий по рецепторам. Она снова видела его, его лицо, испещрённое морщинами и ранами, его кровь, залившую пол, и кожаную куртку с оставленными вмятинами от ударов. Видела того, кого больше не могла обнять, услышать, ощутить. Того, с кем она больше никогда не сможет заговорить. Того, кто был слишком значимой частью её жизни, слишком большим куском души, чтобы это можно было признать вовремя и оценить по достоинству. Сделать правильный выбор. Что-то предпринять, озвучить всё то, что копилось внутри годами и тщательно скрывалось.

Всё изменить. Сделать так, чтобы было по-другому. Чтобы всё сложилось иначе. Чтобы история развернулась вспять, обращая свой ход, пощадила, дав им шанс прожить иной сценарий. Чтобы он остался жив. И все её видения бы обернулись крайне дурными снами, далёкими от реальности.

Но переписать прошлое невозможно. Джоэл мёртв и является ей лишь призраком в кошмарных приступах, сжимающих горло до рези.

Элли не знает, зачем она здесь. И чего она хочет. Ей казалось, что она знает, что она уходит по чужую душу, дабы найти в вершении суда покой. Ей казалось, что мысль об убийстве и страданиях Эбби унимает беспощадный огонь внутри, пожирающий всё на своём пути. Что она почувствует облегчение от приближения к цели.

Но с каждым километром бомба внутри дрожит всё отчётливее.

А Элли всё меньше понимает.

Пламя выжигает душу без остатка. Вернёт ли эта смерть Джоэла?

Очевидно, ничто не может вернуть мёртвое к жизни.

Облегчат ли мучения Эбби её собственные? Элли уже не уверена.

«Мы семья. Ничто не может быть важнее, чем это», — голос Дины в её голове точно лезвие ножа, скребущее по металлу. Или хлопок от пули, прошивающей воздух.

Ничто не может быть важнее. Но она всё равно ушла. Ушла вслед за призраками прошлого. Элли почти поверила в то, что вершит настоящее. До момента, как оказалась в этом насквозь прогнившем подвале, и почувствовала, что пространство, в котором она вынуждена находиться, не так сильно отличается от того, чем является её жизнь. Она гналась за облегчением, стремилась развеять удушающий туман ужасов минувшего, но отчего-то он особенно сильно въедается в кожу именно сейчас. Когда рукой подать до Санта-Барбары и она наверняка не отступится, не позволит себе сдаться и доведёт дело до конца. Эбби будет мертва.

Но эта мысль не приносит ей долгожданного освобождения.

А его лицо перед глазами вновь заливает всё едко-бордовой краской.

Элли хватается за голову, впиваясь пальцами в кожу. Тянет волосы. Тетрадь выпадает из рук. Она сжимается в комок, сворачиваясь клубком на ледяном полу. В ушах звучит её собственный крик и грохот того последнего удара. А за ним — яростный тон Дины, что точно нож, вспарывающий хлипкие швы. Как давно она ушла? Сколько времени прошло, как Элли покинула их?

Она чертовски скучает. Но разве можно вот так взять и вернуться?

Разве это действительно способно что-то изменить или она вновь будет вынуждена окунуться в ядовитый страх с головой, столкнуться с ним вплотную и сойти с ума окончательно, упав на чужие плечи неподъёмной ношей?

Что же ей делать, когда осталось так мало времени?