***

За спиной хлопает дверь и на комнату холодную и сырую обрушивается раздирающая слух тишина. Пространство будто наступает на мужчину, сжимается вокруг, загоняет в капкан, фантомной болью пробивая тело. Он вдохи тяжёлые и рваные унять пытается вместе с обезумевшим, клокочущим сердцем. Шагами неровными за стену руками связанными хватаясь, граф к столу продвигается, шаркая.

— При́вес, — голосом слабым, сдавленным, подрагивающим мужчина прислугу окликает, но из служебной комнатки никто так и не появляется. Пак к графину серебряному с ручкой резной, изящной тянется, и в бокал хрустальный, что у самого края стоит, руками дрожащими воду наливает. Тело пробирает укол болезненный, а шёлк на запястьях неудобства доставляет. Пальцы слабеют вмиг и графин, воду зеркально-чистую проливая, со звоном шумным на пол летит. На ткань туфель капельки маленькие опадают, они смывают тоненькими струйками пыль подземелий, уродуя узор аккуратный. Омега чертыхается и силы прибавив к голосу окликает. — При́вес! — теперь уже яростней, раздражённей. Из комнатки маленькой, с дверью на замок прежде запертой, женщина выходит осторожно. Плечи широкие, руки сильные, грудь наперевес, а кожа смуглая, щёки румяные, не женщина — кровь с молоком. И всё это неслучайно, не желали графу в услужение омег немощных отправлять.

— Господин, — слуга из-подо лба высокого глядит, но подходить не решается, держится в сторонке. Сколько Пак дней время своё в заключении коротает, столько и женщина, в помощь приставленная, без надобности особой на расстояние вытянутой руки не подходит.

— Отчего нам приходится так долго тебя ждать? — в голосе сталь холодная, режущая, словно остриё ножа вынуждает женщину упасть на колени заживо.

— Прошу прощения, ваше сиятельство! — бормочет слуга фразу, которую омега уже осточертел слышать. Все извиняются, но что толку от слов этих, ежели их всё равно на ветер пускают.

— Приберись и исчезни с глаз! — раздражение и страх после встречи со следователем не отпускают, подначивают, дыхание сбивают. Паника смывает остатки какого-либо румянца с лица, превращая то в чистый белёсый холст, на котором проваленный план расцветает испугом.

***

Работы покойный маркиз оставил немало. Герцог и его протеже в компании переходящего с востока на запад солнца во второй раз прошерстили кабинет Карла. Они перебирали все имеющиеся документы, искали всё, что могло иметь хоть какую-то связь с делом Пак Чимина. Но чем дальше альфы заходили, тем точнее понимали, что многого в этой комнате они не найдут. Постепенно предположение о том, что кто-то вмешался в расследование, переставало казаться ошибочным.

Стопка бумаг, описывающих допросы, имелась, но вызывала больше вопросов, чем должна была дать ответов. Одни документы не были закреплены печатью, что тотчас же ставило под сомнения их достоверность, по крайней мере, суд точно не придаст им большого значения. Другие же бумаги, где описывались прямые улики, указывающие на виновность графа, не были подкреплены наличием тех самых улик. А почерки на третьих документах и вовсе не совпадали, будто были написаны от разных рук.

С каждым часом, в попытках найти что-нибудь весомое, Мин всё больше убеждался, что Ким Намджун соврал при первой встрече о недоступности кабинета для посторонних. Иначе, как объяснить исчезновение немалозначимых вещей. Складывалось впечатление, что кто-то страстно желал лишить сторону обвинения доказательств виновности графа, кто-то конкретный и в этом заинтересованный.

Единственно верными доказательствами по итогу можно было считать лишь заявление священника и предсмертные признания близких графу слуг.

Казнь этих людей тоже кажется весьма любопытной, слишком скорой. Почему не удосужились дождаться вынесения Паку приговора, к чему была подобная спешка?

Слишком многие вопросы остаются в деле открытыми, а такой расклад событий вовсе не свойственен придирчивому до каждой детали Карлу. Герцог в мыслях копошится вязких, неразборчивых, и находит в них новые трудности.

Беседа с Пак Чимином не выходит из головы, вспыхивает в памяти, как вино крепкое в огне. Поведение этого человека казалось чрезвычайно чудным, двояко непонятным. Временами казалось, что граф сдержанно следует каким-то своим задумкам, а временами будто возвращается в реалии. Как, например, когда услышал он о смерти маркиза, ведь эта весть его определённо сбила с толку.

Общение с этим омегой вывело Мина из себя, весь час казалось, что тот ложь пытается за правду выдавать. Но вот определить герцогу, в какие именно моменты уста заключенного пыль в глаза пускали, не удалось. А ещё больше смущали «добродушные наставления» — не разбираться в деле, а принять всё, как есть и покинуть город вскоре после заседания. С подозрительной, излишней уверенностью граф советовал не дёргаться. Неужели настолько уверен в своём союзнике?

Об этой маленькой детали Мин промолчал, не стал рассказывать пока Тэхёну, поэтому сейчас самостоятельно все странности прошедшего разговора в голове пытается удержать. Не стоит давать поводов окружающим усомниться в благонамеренности следователя, а аккуратно и осторожно разрешить проблему, не навлекая беду на корону и собственную семью.

Отец точно спасибо Мину не скажет, если ему вдруг придётся вмешиваться в политические разборки, защищать вляпавшегося в них сына. Хватило того, что пожилой альфа позволил когда-то Мин Юнги — двенадцатому ребёнку и пятому альфе в роду, не теряя титула и обеспечения, отойти от семейных дел и заняться изучением законов. Где это видано, чтобы наследник столь великого и значимого для королевства рода работал обычным следователем? Ни один отец этому не позволил бы случиться, но Мин Хвангён послушал тогда вкрай упёртого ребёнка, его доводы, истинные желания и принял почти без бунта. Поступок, как бы ни хотелось признавать правоту Пак Чимина, очень прогрессивный. А может старший Мин спустил всё юноше с рук потому, что тот находится далеко не первым в очереди на наследование семейных богатств.

Вырываясь из тяжёлых дум, смазавших границы времени, герцог в кабинете плохо освещённом оглядывается. Рядом ученик дремлет на бумагах, словно на перинах мягких раскинулся. Он дыханием мерным пламя тающих свечей колышет. В такие моменты Тэхён кажется совсем невинным, такие моменты возвращают герцога в прошлое. Когда семь лет назад юный и неловкий мальчишка прибыл в поместье Сатмар, оторванный от матери и нянек, он тогда только с губ молоко вытирал необсохшее. Отец его по званию — генерал кавалерии, вечно пребывая в разъездах и войнах, будучи не в силах находиться рядом с сыном и взращивать из него достойного альфу, поручил мальчика семье товарища по службе. Чтобы юноша мужал, обучался точным наукам и военному делу вместе с другими воспитанниками семейства Мин.

Сейчас этот юный воробушек оперился, стал баламутным, хитрющим до невозможного ловеласом, не боится и знаниями хвастать, и шпагой щекотать носы соперников. Только вот отцовской сдержанности, выдержки и благорассудства ему недостаёт порой и часто эта недостача мешает в обучении. Но ко всеобщему удивлению Кима заинтересовала посредственная, крайне тихая и не требующая спешки служба. Альфа поистине увлёкся изучением законов, ходом судебных заседаний и нашёл себе наставника в лице Мин Юнги.

Герцог из-за стола выходит осторожно, он оставляет своего протеже тихо посапывать и мять щёки о ряд резных пуговиц на рукавах кафтана.

В коридорах замка сейчас тихо, только отдалённо слышится беготня слуг. Желая наконец отвлечься немного, альфа отправляется к терассе широкой. Там ветерок буйный, прохладный гуляет, а пара свечей не справляется с мраком наступившего вечера. Шелестит опавшая листва, в воздухе сырость и запах приятный, который только после дождя встречается.

Герцог из кармана вынимает трубку некогда белую, но теперь посеревшую от сажи и времени, следом в карман за мешочком маленьким тянется. Отец не одобряет новое увлечение, из заграницы привезённое, но и не запрещает.

Альфа плотно набивает табаком курительную трубку, от свечи рядом стоящей подпаливает не сильно сухое растение, а после пальцем большим его прижимает, чтобы не горело, а тлело, дымилось. Он мундштук к губам подносит и едкий дым вдыхает неторопливо, вдаль всматривается. Как бы того ни хотелось, но мысли Мина не оставляют, крутятся и вертятся в голове. Кровожадность графа не забывается ни на секунду, как же он до этого дошёл? Повлияли на то болезнь, пренебрежение родителей или измены покойного супруга? Что именно породило столь сильную ненависть к слабому полу? Кажется, будто все эти причины, просто существуя, не оставили омеге и шанса на нормальную жизнь. Мин бы точно удивился, если бы всё сложилось иначе.

А ведь граф действительно красив, любой господин пожелал бы его под боком держать в качестве супруга или хотя бы любовника. Вот и Ким повёлся на нежность изысканных черт лица, тонкой и благородной фигуры. Только вот многим, как и Намджуну, поперёк горла становится пакова образованность, самодостаточность и некая надменность.

Нужно бы держать подальше слепого влюблённого от его собственного искушения. А с Пак Чимином найти общий язык. Может тогда и дело удастся закрыть быстрее и проще, без всяких подножек в виде упрямства и краденых улик.

В коридоре слышались набирающие громкость шаги, альфе пришлось обернуться и в слабом свете оглянуть пролетающего мимо человека.

— Стой, — слуга, уже знакомый, истуканом замирает у открытых дверей на террасу, когда издали чей-то голос слышит. — Чонгук, да? — омега сгибается в поклоне перед герцогом с подносом в руках.

— Господин, могу вам помочь? — он плечи расправляет, как только понимает, кто перед ним, смотрит уверенно да и говорит так же, чем вызывает тихий смешок.

— Не боишься меня? — Мин за балюстраду* террасы помрачневшее содержимое трубки вытряхивает.

— Я не виновен перед благородным господином, отчего бояться? — он глазами большими чёрными смотрит проникновенно.

— А за речи свои не боишься схлопотать? Я слышал, как ты с моим учеником беседовал, не слишком ли нагло для простого раба? — с некой игривостью допытывается Юнги.

— Нагло, господин, — соглашается омега — невольные не смеют в таком тоне беседы вести — а на лице ни доли вины. — Только перед господином не раб, а наёмный работник, который исправно выполняет свой долг.

— Держи почаще язык за зубами, — с улыбкой и без толики угроз юнцу совет Мин даёт. — Здесь твой пусть и вольный статус ничего не значит. Не для кого! — почти по слогам и с явным намёком герцог проговаривает последнюю фразу не спеша. — Карла больше нет и защищать тебя некому… — Чонгук выдыхает немного дёргано.

— Благодарю за беспокойства, господин, но, поверьте, я могу о себе позаботиться.

— Дай Бог, дай Бог! — хороший у Дольского был вкус на приятелей. И нахождение в замке одного из них в очередной раз доказывает Мину, что его учитель был вполне в своём уме перед кончиной. А значит он просто не мог допустить столь глупых ошибок в расследовании, кто-то посторонний явно вмешался. — Я попрошу у тебя об одном одолжении, — альфа шаг вперёд делает, расстояние сокращая, шепчет. — Ты ведь часто в город выходишь? Сможешь достать мне бочонок вина?

— Господин, в погребах замка предостаточно запасов…

— Мне нужно особое, белое Токай** — Мин кошель забитый золотыми монетками выуживает и осторожно в карман слуги опускает, оглядывается, чтобы никто не видел. — О деньгах не беспокойся, трать, загляни в винные лавки, поспрашивай у торговцев, — это ведь шанс подступиться к Пак Чимину. — А выполнишь просьбу, такой же мешочек себе получишь.

— Ваша светлость, как скоро желаете получить заказ? — задумчиво слуга вопрошает.

— К завтрашнему вечеру, — ошарашивает омегу герцог и тот губы поджимает виновато.

— Господин, никак не получится, у меня поручений на следующий день больше чем волос на теле! — он бы и руками развёл, если бы те были свободны.

— Не беспокойся, за тебя я словечко замолвлю, главное — выполни мою просьбу… — только и успевает герцог фразу закончить, как замечает вдали образ чей-то. — Ступай! — он отправляет омегу от греха подальше.

— Ваша светлость, — раздаётся голос того самого греха. — Не спится? — граф Ким собственной персоны совсем рядом оказывается, он вглядывается в исчезающую тень слуги.

— Можно и так сказать, — прячет Мин собственную неприязнь к альфе. — Работы много, вы ведь меня понимаете.

— Конечно, господин, — он нахохливается немного — но вы всегда можете на меня положиться.

— Обязательно, — снисходительная улыбка, пропитанная фальшью, расцветает на лице мужчины. Намджун точно не тот человек, которого альфа попросит о помощи в деле?

— Как продвигается расследование? Говорят, вы сегодня навещали графа? — от услышанного Мин брови густые немного хмурит.

— От вас ничего не утаить. — альфа старался не разглашаться сильно о своих действиях, но видать недооценил противника. — Кто же вам поведал?

— В этом замке ушей много… — Ким явно чувствуя некоторое превосходство довольствуется ситуацией. — Не переживайте так, ваша светлость, в этом деле я ваш друг — он руку в перчатке тонкой протягивает, надеется заключить маломальский союз.

Мин с замедлением сжимает предложенную руку, в глазах графа ложь явную читает, но не спешит пока в ней уличать.

— Так что же, — пребывая в некотором вознесённом настроении продолжает Ким — как обстоят дела у моего подопечного? Вам удалось до несчастного достучаться? — с ненаигранным любопытством он допытывается.

— К превеликому сожалению, — альфа только губы раздосадовано поджимает и утаивает от собеседника «Наставления Пака». — Граф не проронил ни слова!

— Неужели даже не пытался выставить себя в лучшем свете?

— Отнюдь, — следующая реакция Намджуна несколько удивляла, он вроде бы и рад был услышанному.

— Что же, может это и к лучшему, может мой дорогой Чимин образумился и понял, какой страшный грех совершил. Помилуй, Господь, его… — последнее слово было произнесено поразительно тихо, будто не было предназначено для этой речи вовсе.

— Аминь…

***

Один вечер сменился другим, постель осталась нетронутой, тело на время так и застыло в кресле у камина. Мужчина просидел здесь больше суток, лишь пустым взглядом наблюдал в окне за мрачностью осеннего пейзажа. Он сбился в клубок из растерянности, страха и тысяч оборок; только и мог, что прокручивать в голове одни и те же картинки. Шёлковые путы, одинокий холод и гадкие улыбки тех, кто добился желанного.

Стук в дверь, после ещё один. Граф даже не оборачивается, не моргает, он мыслями в пустоте. Из своей каморки осторожно и тихо выбирается При́вес, дверь слугам отпирает.

— Ваше сиятельство, велите подать ужин? — но омега оставляет женщину без ответа, как и весь прошлый день. Кажется, будто забылась телу всякая нужда, даже в питье.

— Господин, его светлость Герцог Мин настоятельно рекомендует вам отведать вина! — новый голос, которого прежде Пак не слыхал, врывается в комнату. Омега с серебряным подносом в руках ступает по ковру уверенно, находит ноше своей место, без всяких сомнений готовит стол к трапезе. За слугой пара глаз удивлённых наблюдает, а тот лишь кланяется перед господином покорно и шмыгает из комнаты юрко.

Женщина дверь за нахальным созданием запирает и неловко мнётся на месте.

— Ваше сиятельство, велите убрать? — она спускает нервный выдох, ответа дожидается.

Граф плавно взгляд переводит в сторону разнообразных яств, на графине с напитком его концентрирует.

— Ступай, — голосом сиплым после долгого молчания он слугу отправляет, чужое присутствие давит.

— Господин, наполнить бокал…

— Иди!

Слишком привычной и родной стала пустая комната, когда от каждого теперь ждёшь предательства.

Омега сосредотачивается на сосуде с вином. Герцог Мин всё же смилостивился и решил побаловать заключённого; Пак хмыкает обречённо.

Мужчина, превозмогая тупую боль в теле, разминает затёкшие ступни и кисти. От одного вида на еду воротит. Омега поднимает в этот раз графин гораздо осторожнее, намереваясь наполнить горячительным напитком бокал, но останавливается. Его внимание привлекает лоскуток бумаги, прежде скрывавшийся. Приходится отставить сосуд в сторону.

Кисти всё ещё прочно связаны, Пак аккуратно пальчиками разворачивает бумагу, на которой тонкими строчками выведено послание.

Ваше сиятельство, просьбу Я выполнил, теперь можете насладиться благородным напитком. В дальнейшем рассчитываю на Вашу благосклононность и доверие. Как прежде и было сказано, ваша судьба предопределена, суду быть и никакие союзники избежать его не помогут. В Ваших же интересах со мной сотрудничать, если желаете получить не самый суровый приговор. Уверяю, на меня можно рассчитывать.

Записка оказалась без подписи, да и не было в ней надобности. Ещё раз взглянув на аккуратные строки, граф лоскут бумаги к пылающим поленьям отправляет.

— Сотрудничать? — он негодуя хмурит нежное личико. — Слишком опасно…

В бокале напиток ароматный цвета чистого золота плещется. На языке сладость согретых солнцем ягод ощущается, дарует долгожданное наслаждение и свежесть с Южных гор. Этот вкус не спутать ни с чем.